madness and betrayal.

      Первый шаг особенно важен у пропасти. Когда жизненный опыт подсказывает застрелиться.

      — Блять... — тяжёлая голова рывком опускается на согнутую в локте руку, а томный вздох слетает с обкусанных губ. Звонкие шлепки кожи о кожу и смазанные поцелуи на плечах и вдоль шеи. Шершавые подушечки пальцев на ключицах и внизу живота, чувственные, но настойчивые, двигаются так уверенно, оглаживая подрагивающее в возбуждении тело. Он плавится под касаниями. Он испепеляется под палящим дыханием.       Слова теряют всякий смысл, когда ствол пистолета у тебя во рту. Теряясь в ощущениях — попробуй отыскать самого себя. Где ты — не просто плотские желания, а голос разума — трезвящий, звонкий, он как огонь на поражение.       — Джонни... — ладонь поверх ладони. Переплетённые дрожащие пальцы на простынях, вжимающиеся лишь сильнее, царапая белоснежные ткани под ногтями. Изодранные, сочащиеся раны, оставляющие лишь режущие алые полосы на шёлке и разгорячённом теле партнёра. — Дыши. Вот так, медленнее.       Болезненно-сладкие стоны и обрывки фраз, тягучая истома. Рычание, почти звериное, самозабвенное. Влажные дорожки от слёз на щеках и солноватый привкус, смешанный с бордовой жидкостью на самых кончиках пальцев. Первым выстрелом ранишь, вторым - добиваешь. Мы все делаем вид, что ничего не происходит, но на самом деле это не так.       — Если ты мне не поможешь, то я умру сегодня вечером, — расплывчатые образы, сквозь пелену затуманенного разума. Горячее дыхание между лопаток и жалостливые, отчаянные мольбы. Терпкая на вкус испарина вдруг становится упоительной усладой, — А я не хочу умирать сегодня…       И если тебе завидуют — стыдно жить плохо. Не изводи бессонницу своими мыслями, Джонни. Сосредоточься. Вернись.       — Я рядом. — костяшки пальцев избиты. За что же ты борешься, Джонни? Дерёшься. Страдаешь. Идёшь по головам. Отвратительный. Мерзкий. — Я здесь... — твоя ненависть - всепоглащающая, неугасающая ни на секунду. Звуки битого стекла, когда спиртное оказывается пролито на пол. Оголённой плотью наступая на осколки - ты чувствуешь себя живым, резрезая кожу. Закипающая в жилах кровь придаёт тебе силы. Одно дыхание на двоих. Весь ты - это центр Вселенной. Залижи мои шрамы, излечи искалеченную душу.— Я защищу тебя. Я буду всегда для тебя... — этот крик о помощи - твой реквием. Терзания не бесконечны. Неумолимые эмоции, неисчерпаемая страсть и похоть. — Смотри на меня... — а может, лишь разочарование. Ничтожность. Она кажется невыносимой. Так сильна... Удушающими нитями сковывая, опутывая шею, перекрывая доступ к кислороду. — Дыши глубже.       Дыши мной. Дыши, пока я рядом, Джонни, снова и снова наполняя лёгкие. Считай до десяти: на раз — забудь тревоги. Очищен разум. "Громче...". На два и три — смотри, не отвлекайся. "Как я?". И на четыре, пять — подумай о хорошем. "Ты не один. Я обещаю." Вот шесть и семь — прикосновения и близость. "Нежнее. Грубее. Сильнее". Осознавая потаённые желания... И вскоре восемь, девять — доверься, отпусти, признайся. "Ты помнишь, как это?".       Десять.       — Джонни! — мужчина вздрагивает, приходя в сознание. А наступившая в комнате оглушительная тишина казалась громче обычной, раздражающим эхом и писком отдаваясь в ушах. Настырный голос звучит словно из-под толщи воды. Непоколебимой. Пугающей. Рябеющей на ветру глади. Словно...       — Бассейн... — шепчет Кейдж, будто зачарованный, уже несколько минут без движения и признаков жизни, стеклянными глазами прожигая дыру на участке заднего двора его особняка. И вправду: глубокая синяя бездна - его бассейн, к которому сам актёр не притрагивался уже, наверное, с два месяца, а рядом - его самурай. Тёплая улыбка касается уголков губ Джонни.       Завораживающие плавные движения и медленнно сменяющееся положение рук, а затем и ног, после чего следует странный манёвр — рывок вперёд, взмах в сторону. "Одна из медитационно-тренировочных практик? Или скорее, физическо-духовных. Что-то отдалённо напоминающее Айкидо, но в одиночку, значит..." — думается мужчине, как вдруг резкая боль ударяет в затылок, вскоре пронзая насквозь всё тело. Гудящая после вчерашнего выпитого алкоголя голова так и наровит разорваться на маленькие кусочки, забрызгав светлые стены ошмётками не самого приятного содержания его черепа, а руки подрагивают ни то от волнения, ни то от осознания собственных мыслей... И Карлтон морщится, хмурясь и прикрывая глаза, наконец, поворачивая голову в сторону собеседника.       — Пришёл в себя? Отлично... — девушка тягостно вздыхает, перебирая в руках какие-то бумажки, снова и снова вращая их, как показалось Джонатану, в поисках обещанных печатей и подписей, которые мужчина пообещал проставить ещё на прошлой неделе. — Здесь отстутсвует дата, а здесь... — и снова не слушает, пропускает мимо ушей, заглядываясь на вид из окна. —Джонни! Ты слышишь? Я говорю, ты допустил здесь ошибку! Это недопустимо, ведь...       — Я знаю, Мелисса, я знаю. — мигрень становится практически невыносимой, когда Джонни решается нарушить нескончаемые выговоры девушки. Это был уже третий адвокат за последние шесть месяцев. Растерянность Кейджа и его "нежелание сотрудничать" становятся неподвластны терпению очередному представителю сотрудников власти. — Я разберусь с этим на днях. Дай мне ещё немного времени, поверь мне. Я... Обещаю.       В ответ на что та лишь неопределённо хмыкает, откладывая на стол мужчины документы.       — Это последнее предупреждение, Мистер Карлтон... — блондинка встаёт из-за стола, направляясь к двери, ведущей из кабинета в коридор. — Поверьте уж на слово, агенство просто не успевает контролировать всю ту поступающую бумажную волокиту, которая у нас имеется, а проверяющие не будут мелочиться - одна малейшая ошибка снова приведёт вас к отказу и проигрышу. Вашим делом по расторжению брака и разделом имущества мы занимаемся уже с пол года. А ведь постановление гласит - не больше двух месяцев. Пора бы взяться за ум... — она касается ручки, — Учтите, что иначе вам придётся обратиться к нашим конкурентам, а мы сотрудничаем с вами в виду рабочего интереса. Вы ведь не хотите огласки. — шантаж и провокация. — До свидания, Мистер Кейдж.       Когда девушка уходит, направляясь по коридору к лестнице, ведущей со второго этажа в холл, Кейдж обессиленно прячет лицо в ладонях, медленно опуская голову и покачивая ей из стороны в сторону. Было ли это обычной человеческой ленью? Определённо нет... Но вот апатия, преследующая его с того злополучного дня, всё никак не давала покоя — это уже точно. Когда во время очередного выхода в свет жизнь актёра чуть не оборвалась, из-за, как вынесли вердикт полицейские, обыкновенного "несчастного случая, произошедшего в ходе халатного отношения водителя к алкоголю, (в нетрезвом виде, мол, мужчина сел за руль) и безопасности транспортного средства" (каков абсурд), Кейдж больше не чувствовал себя в безопасности. Ни он, ни, тем более, его жена Соня. Теперь уже бывшая жена... Но Джонатан знал и следовал одному своему главному принципу — "мой дом - моя крепость", и он здесь хозяин. И именно он единственный, кто может распоряжаться своей судьбой здесь, а не...       — Могу я войти? — кроткий глухой стук в дверь обрывается, наёмник подаёт голос.       Джонни безнадёжно усмехается.       — Давно ты здесь?.. — он исподлобья уставился на Кенши, а пара влажных прядей спадает Кейджу на глаза. Сейчас мужчина даже рад тому, что японцу не суждено узреть столь отвратительный его вид, усталый и изнемождённый: с тёмными синяками, расплывшимися кругами под глазами после бессонной ночи и покрытым холодным потом лицом, он больше походил на психа, не слезающего с транквилизаторов который год, давно потерявший всю жалкую суть эмоций, играя лишь так, как подсказывает ему натренированный разум. Притворяясь надменным олухом с ослепительной харизмой и грязными пошлыми шуточками, с перерывами на заученные из культовых фильмов фразы. Когда жизнь катится к чертям, ты и сам не заметишь, как становишься похож на ходячего мертвеца... — Хотя нет, не отвечай. Проходи.       Утратив свет, ты медленно угасаешь и сам. И Джонни старается натянуть нейтральное выражение лица, выпрямляясь и вставая из-за стола. Боевик его жизни больше не знаменует беснующий пожар в сердцах фанатов. Давно перестал. Проходит навстречу.              — Полагаю, дела складываются не в вашу пользу. — Такахаши хмурится, налегая на руку, прислонившись к углу двери, почти утыкаясь лбом в предплечье. Утомлённый тренировкой, с разгорячённым телом.       — Без адвоката и рождаться неразумно. А лучше - сразу им. Тогда проблем и личной жизни изначально будет меньше. — обречённо бросается в крайности. Кейдж нетвёрдо касается плеча самурая, ухмыляясь. — А если женщина ни с чем не согласна - согласись с ней. — проглоти обиду, признавая собственную вину. — Я...       — Не будем об этом, — понимающе отвечает Кенши, — Если проблему можно решить, то не стоит о ней беспокоиться, — поднимает лицо, — если ее решить нельзя, то беспокоиться о ней бесполезно.       — Смышлёный мальчик... — пробегая вдоль короткостриженных угольно-черных мягких волос, задевая запёкшиеся ранки на пальцах, мучительно протягивает актёр. — Научишь меня своим приёмам позже? — вопрос задаёт риторический. Такахаши же флегматично дёргает головой, кивнув.       — Флирт, пожалуй, тоже неотъемлимая часть вашей жизни. — уже в пустоту бросает брюнет, вытягиваясь в полный рост, когда Карлтон обходит его со спины, двинувшись тяжёлыми, но скорыми шагами к ванной комнате, оставляя Кенши наедине со своими мыслями.

***

      Они встречаются на кухне уже через двадцать минут, когда едва уловимый пряный, насыщенный аромат специй касается обоняния Джонатана. Но разве должно быть в его заранее установленном рационе питания столь неожиданное сочетание?       — Ты ведь в курсе, что для этого занятия у меня есть личный шеф? — усаживаясь за стол, Джонни улыбается, рассматривая поставленную перед ним тарелку с горячим блюдом - только приготовленным. — Так ты по запаху определил ингредиенты? Как тонко... — а на его верхних дистальных фалангах красуются пастельные, цветные пластыри. — И что же это?       — Омурайсу. — Кенши утончённо вертит меж пальцев тонкий нож. — Омлет с рисом, если тебе так проще...

"И надо бы предупредить, что ныне помощь в готовке мне больше не нужна."

—

.когда израненные, перебинтованные руки становятся символом определения самой нежности.