madness and betrayal.

      — Что значит вы не можете выделить мне адвоката? — раздражённо восклицает Джонатан, вскакивая со своего места и громко приложив по столу ладонями. — Девять драных часов! Вы допрашивали меня девять часов беспрерывно! Допросили моего охранника, своими глазами видели его травмы, сняли их, и услышали всё в точности то же самое, что рассказал вам я. А теперь обвиняете нас в сговоре против сраной компании, на которую я и работаю? — он почти убийственно смотрит на следователя, презренно сужая глаза и хмурясь. Скулы сводит от сходящих на нет нервов, а зубы скрипят в омерзении, кулаки сжимаютмя сами собой, — Против компании, ради которой я, блять, потратил кучу денег на перелёт с другого штата, чтобы притащиться сюда, и из-за которой меня выдернули из привычного графика, чтобы, по-вашему, засудить их на бабки и сшантажировать? Да они торчат мне! — голос Джонни почти срывается в язвительных, острых упрёках. Кейдж злобно, в обвинительной манере, указывает на задокументированные в бумагах записи полиции, — Вы даже не рассмотрели предыдущее заявление. Это грёбаная угроза жизни! Вы ничем не лучше этих уродов из Калифорнии. И теперь вы даже отказываете предоставить мне адвоката?       — Джонни... — Кенши касается предплечья мужчины, перехватывая его у основания запястья и неуверенно сжав, приводя актёра в чувства. И пусть ради этого пришлось вытащить, чуть ли не выдирая с потрохами из рук больницы ещё не успевшего оправиться после случившегося Такахаши, после прошествия недели с инцидента, дело так и не сдвинулось с мёртвой точки - допросы лишь усугубляли положение, а полиция усомнялась в словах обоих. И назревает вполне логичный вопрос: почему вдруг так? Да потому что "грёбаные штаты!".       — Мистер Кейдж, мы предельно понимаем ваши эмоции и чувства по отношению к сложившимся обстоятельствам и стараемся войти в положение, рассмотрев это дело со стороны вашего рассказа, — вдруг затягивает сидевший напротив мужчина за сорок в форме, складывая в вызывающей, гордой манере руки на груди, выгиная бровь вопросительно, от чего кровь в жилах стынет - Карлтона корёжит от одной только неторопливой, безразличной и скучающей от сего действа - а ведь оно им самим надо, зарплата сама себя не получит, в их же компетенции - интонации представителя закона. И Джонни точно знает, что ничего полезного из этого не выйдет: попросту не получится, — Но ваши слова как минимум звучат неубедительно. Оу! — пластмассовая ложечка в стаканчике от кофе вздрагивает, а содержимое колеблется волнами: Кейдж неистово дёргается вперёд, останавливаемый лишь крепкими руками наёмника, стоявшего позади, удерживавшего мужчину теперь и другой ладонью.       — Тише... — вкрадчивый шёпот. Бинты пропитываются сукровицей: швы от напряжения мышц послабляются, садня и отдаваясь тупой, уже почти привычной, благодаря количеству выпитых обезболивающих, но всё ещё ощутимой болью, в плечо. Бывший якудза не отступает даже тогда, осторожно опуская голову почти к самому уху Джонатана. — Всё в порядке.       — В конце концов, даже учитывая ваши прошлые жалобы, — также отрешённо и незаинтересованно продолжает человек напротив, пренебрежительно поджимая губы и состраивая абсолютно непричастное выражение лица: ведёт глазами, будто убеждённый в собственной правде, — Это так же невозможно. В протоколе, изъявлённом осведомителями правоохранительных органов было указано, что в вашей аварии виноваты были вы сами. Отказ тормозов, высокая скорость, овраг... — Джонни быстро и шумно дышит носом, стараясь сосредоточиться на словах стража порядка. Проваливается позорно - вновь во взоре блестает неудержимое бешенство, — К тому же тот факт, что это не единственный подобный раз, когда вы подаёте расписку об "очередном покушении на жизнь", а ещё жизнь вашей супруги... — Карлтон хмурится, а напряжение из рук ударяет в голову - теперь слушать совершенно не хочется. — Прошу прощения, бывшей жены? Как забавно, — иронически усмехается следователь. — Ваш представитель юрист-консультации также отказался приниматься за эту "историю" лишь потому, что не закончил с другой работой, — наигранно-задумчиво исподлобья смотрит на актёра. — Которая, кажется, связана именно с рассторжением брака. — "Бесит". — Не удивительно, Мистер Карлтон. —*"Да пошёл бы ты". — Знаете, какие слушки по округам о вас ходят с тех пор?.. — "Тебя уволят в этот же день". — Поговаривают, что вы и вовсе с катушек слетели после произошедшего. Шарики за ролики заехали? — ядовито скалится. Никакого уважения. Никакой этики. Никакой...       — Морали! У них сердца нет. Сплошные отступники и подкупленные твари. Уроды! — рычит Джонатан, сминая в пальцах выданные бланки и копии, отшвыривая их в несчастную мусорку, пиная ту ногой. — Ненавижу! Терпеть, блять, не могу. Ненавижу!       — Джонни, — брюнет измождённо опускает голову, касаясь своей растерзанной раны, бессильно вздыхая, — Успокойся. Всё уже закончилось...       — Успокоиться?! Ты предлагаешь мне успокоиться? — стоя спиной к наёмнику, сделав пол-оборота головой, боковым зрением глядя на Кенши со смесью разочарования, скорби и неунимающейся ярости проговаривает Карлтон. — Они держат меня за сумасшедшего. Разве я поехавший, если просто хочу обезопасить себя? — ужасно. Совершенно не хочется думать. Может, всё не так критично? Может, он преувеличивает... Джонни вскидывает голову, протяжно и бессильно мыча сквозь сомкнутые губы, прикрыв глаза. — Хорошо, ладно, отлично... — утешает себя Карлтон, наконец, отвлекаясь от самобичевания и сокрушений, когда всё же переводит глаза на удручённого Такахаши, тут же опешив и почувствовав укол совести. — Прости, — виновато почёсывая шею бросает Джонни, отводя взор и закусывая губу, словно в собственное наказание, — Я... Совсем не подумал о тебе, да? Извини, я просто...       — Не стоит. — неподдельное понимание. Принятие. Бывший якудза только покачивает головой, а в голосе прослеживаются нотки доблестной заботы и полного искреннего одобрения, старается выдавить улыбку, игнорируя боль, — Я буду в порядке.       — Нет, не будешь. Из-за меня, — Кейдж раскаивается. Снова. Снова извиняется. Снова сострадает. Снова думает и боится. — Это всё из-за меня... Послушай, мне правда жаль, что,— он сокращает расстояние, подходит ближе и дотрагивается до всё ещё лежавшего на ране запястья, накрывая собственной ладонью, поглаживая большим пальцем, будто целомудренно-смущённо, — я такой... Мне не нужно было быть таким идиотом, ладно? Признаю, я погорячился. Вспылил. Очень... И я не хотел. — Кенши слушает внимательно, слегка склонив и опустив голову, не перебивая. Не хочет испортить момент. Не хочет вступаться, вновь упрекать, возмутиться и отмахнуться от того, что всё это не имеет никакого значения. Что всё это - лишь пустяки. Ведь он переживёт. Он перетерпит. Всё это уже привычно, нет смысла волноваться. Но всё не так. Ведь тогда как для Джонни - это нечто совершенно иное. Другое. Как исповедь, так необходимая Кейджу. Обряд признания собственных ошибок. Впервые вытащил из себя что-то, помимо заученных фраз. Что-то, помимо лицемерия и притворства. Что-то, не похожее на то, каким он был всегда. Что-то настоящее, стоящее, но не имеющее цены - совершенно бесценно. — Я не хотел сделать тебе больно. Не хотел навредить. Ни за что. Никогда. Правда. Особенно так... — проводит пальцами вдоль мышц, от чего татуированные пальцы мелко вздрагивают и медленно сползают ниже. Моральная боль не сравнится с физической, но сейчас - они равны. Обе на чаше весов покаяния. — Прости, что тебе пришлось сдерживать мои порывы врезать тому мудиле, там, в отделе, и... За этот случай. За то, что тебе пришлось пережить. За то, что испытал. За то, что пролежал в чёртвой больнице и просидел в этом душном кабинетишке измученным несколько часов. И в целом. Знаешь? Прости. — не издаёт даже избитого смешка. "Позволь мне быть тем, кто притупит твои чувства. Тем, кто обнимет тебя. Я никогда не дам тебе уйти". Карлтон молчит некоторое время, но всё же подавляет гордость, проглатывая ощущение кома в горле, продолжая уже тише, почти хриплым шёпотом, — Сильно болит?       — Нет. — лжёт. Не замечает. Игнорирует. Не хочет доставлять лишних проблем. — Совсем нет. Я... — "поздно подумал". "Не успел остановиться". Зачем всё это начал?. — Не знаю. — сдаётся.       — И что мы имеем? — касается запястьем лба Такахаши Джонатан, проверяя температуру тела его телохранителя. Так глупо. — Ты весь горишь. Все наши вещи в отеле, куда нам лучше не соваться. А полиция думает, что я шизик, подставивший всех за неимением доказательств...       — А ещё мои отпечатки на пистолете в угнанной машине. Вот это уже комбо... — Кенши первым старается развеять обстановку - актёру слишком тяжело. "Я могу утолить твою боль. Ты будешь любить меня, пока все не будет кончено. Я - доза, что убивает тебя". — Давай не зацикливаться на этом, — Отвлекись, Джонни. — Пожалуйста.       — Такси в какую-нибудь глубинку?.. — выдыхает Джонни, залезая в задний карман джинс, вытягивая смартфон.       — Звучит заманчиво. — соглашается наёмник, затаив дыхание и тихонько кивнув. Они и без того скитались по разным уголкам, где приходилось. Благо Карлтон не скупился на любые прихоти - привозил свежие продукты и некоторые вещи для Кенши в больницу, тайком прокрадываясь и пряча что мог от глаз наблюдательных, строгих медсестёр, сам ночуя в ближайшем захолустье и почти не видя нормальной пищи, кроме кофе - в маленькой гостинице, что была рядом с госпиталем, он обычно только спал и перекусывал что попадалось под руку. Не жалел себя абсолютно - до последнего изводил, перебиваясь как может. Отдавался целиком.       — Отлично. — Кейдж набирает номер, слабо улыбнувшись, — И парочка бинтов с обезболивающим для моего самурая тоже не помешает...

***

      В таких ситуациях говорят - лучше один раз проверить на себе, чем вечно слушать из чужих уст. И несмотря на то, что Джонатан принимал душ до этого - прохладный, не особо задумываясь о собственных прихотях и потребностях, не брезгуя надевать одни и, о, боже, как же так можно, те же вещи целую неделю, ещё никогда бы Джонни не смог подумать, что горячая ванна станет для него восьмым чудом света... Крепкое, подтянутое, распаренное и по-ленивому уставшее тело, снова источало тепло: парочка капель стекает с волос едва заметной на и без того влажной коже дорожкой, двигаясь вдоль ключиц, накаченной груди, спускаясь и обводя контуры кубиков пресса, когда вдруг встречается с махровой тканью полотенца, повязанного на бёдрах, беспощадно впитываясь.       — Ты многое упускаешь, малыш, — подкалывает актёр сидящего на диване наёмника, приспуская импровизированное покрывало, — Может всё же снимешь повязку и признаешься мне в том, что просто не желал видеть моего обаяния, чтобы прочувствовать всю мою мужскую энергию целиком лишь для того, чтобы потом удивить столь неожиданной развязкой, мол, "О, Джонни, ты и подумать не мог, что я вижу" и "А ты хорош, даже несмотря надоедливое прелестное личико".       — О, заткнись ты, — прыскает Такахаши, запустив в Кейджа близлежащей маленькой подушкой, попав прямо в лицо мужчины, громко взвизгнувшего от неожиданности что-то вроде: "господи!" и "как ты вообще выцелился в меня?", попутно переодевавшегося в более комфортную одежду - футболку, что до этого носил Кенши и такие же свободные спортивные штаны. — Я просто надеюсь, что ты пожалеешь меня и не будешь щеголять с голым задом по всему дому...       — Почти. — хихикает Карлтон, завязав шнурки на штанах и бросив подушку обратно на диван, — Я подумаю над этим. Может быть позже. Если ты, конечно, не решишь напялить на меня трусы силком или вроде того. Хотя не уверен что тебе это понравится! — бросает он двусмысленно, направляясь на кухню, к столу, на котором они успели оставить пакеты и выложить уже приготовленный любимый поп-корн Кейджа - карамельный, прежде чем тот благополучно свалил в ванну, оставив брюнета скучать за бессмысленным занятием в виде клацанья каналов телевизора в полутьме. Освещение тоже исходило лишь от телека - блекло-голубая картинка сменялась мрачно-синей... Джонатан сметает всё нужное в считанные секунды и теперь в его руках оказывается две бутылки колы, пачка чипсов, выбранных самураем на его "я сам хочу!" и тарелка со сладкими, иногда где-то слипшимися зёрнами ароматного поп-корна. Когда Джонни возвращается, Кенши уже заметно наскучила его участь - он маялся, сменяя положение, вечно ёрзая из стороны в сторону. Актёр же вскоре легко бухается рядом, просыпав горстку содержимого на пол и разочарованно вздохнув, — Нашёл что-нибудь, мой маленький любитель экстремизма?       — Не уверен, — бывший якудза только вытягивает перебинтованную левую руку, укладывая её на спинку дивана, неосознанно даже для себя придвигаясь к Кейджу и сделав движение пультом в другой ладони, указав на экран. — Лучше скажи, что это.       — Назад в будущее, — закидывая в рот сладкое лакомство бубнит Кейдж, пережёвывая.       — Что? — Кенши как-то недоверчиво поворачивает голову к мужчине, а затем отбрасывает пульт, потянувшись к тарелке, — Ты оговорился?       — Что? Нет. — тараторит Джонни, ошарашенно округлив глаза. — Никогда фильмов до меня не смотрел, что ли?       — А на тебе моя футболка?.. — хмыкает наёмник больше утвердительно, чем вопросительно.       — А ещё штаны, не поверишь. — закатывает глаза, озорно цокнув языком.       — Только не говори что... — Кенши останавливается от жевания еды, хмурясь и сразу отворачиваясь будто презренно и брезгливо, в ответ на уже зарождающиеся усмешки Карлтона, пихнув его, — Иу, Джонни, я их в жизни больше не надену!       — Тебе не привыкать! Волей-неволей придётся, пока я не откопаю нам какой-нибудь бутик, где меня приведут в порядок, а тебя побреют и... — задумывается, взяв отложенную бутылку, актёр, — Как ты вообще узнал, что я в твоей одежде?       — Ты не рассказывал о том, что покупал себе что-нибудь. А зная тебя - это твоя основная задача. Базовая функция, знаешь? — ухмыляется наёмник, — А ещё от тебя вечно пахнет дорогущими духами, виски, табаком и "Джонни Кейджем".       — Пф, — раззадоривается тот, почти фальшиво попрекая, толкнув своим коленом ногу Такахаши. — Дорогой, где я был? — получает вновь недоумённый "взгляд" и неуверенное "в душе?". — О, Боже, ты такой старикашка. — Неужели всё настолько плохо? И всему учить... — Ладно-ладно, проехали. Тогда что же означает твоё "пахнет Джонни Кейджем"?       — Неотразимой харизмой и этим твоим "мужским началом", — изображая кавычки пальцами проговаривает Кенши. — Как основной запах тела. Твоя кожа им и пахнет всегда, а одежда лишь пропитывается, тем самым и получается отличить многое. Обычно я так и делаю.       — Какой же ты душный. — Карлтон пшикает газировкой, подставляя горлышко почти к губам своего охранника, но тот лишь аккуратно убирает руку актёра. Пожав плечами, мужчина отпивает уже сам, тут же примечая кое-что. — Кстати... — "а можно ли о таком спрашивать?". Ведь сам же Кенши, между прочим, на всеобщее обозрение и радость актёра, был облачён лишь в неприметные боксеры и облегающую футболку, идеально подчёркивающую и без того ну очень притягательное, стройное и, Кейдж ни за что бы не признался в этом даже под угрозой смерти, сексуальное, просто, мать его, восхитительное тело самурая, что не мешало обозреть Такахаши целиком. Почти голодно. — Татуировки у тебя почти везде, получается?       — Что? — теряется брюнет, замерев в смятении. Джонни также быстро закручивает крышку бутыли, отбрасывая ту за ненадобностью. — Ах, нет. Вернее, не то что бы... — он встрёпывает ещё не обсохшие волосы Карлтона, словно в укор, — Я не шибко-то горел желанием связывать свою жизнь с работой, ты понимаешь... — наёмник наклоняется ближе, почти переходя на еле слышное бормотание, а рука, лежавшая на спинке дивана съезжает к плечам Джонни. — Но это часть их культуры, символ ухода из спокойной жизни. В них заложена уникалость, мотивы, стремления и прошлое. Даже набивают вручную подолгу, изображая для каждого члена клана что-то оригинальное - своё. Это называется ирэдзуми или тебори. Я не мог просто отказаться... — Кейдж заинтригованно приоткрывает рот, но не издаёт ни звука, продолжая слушать мужчину, когда тот вновь подаёт голос. — Поэтому да, на мне есть ещё татуировки. Ты уже видел о́ни, — ладонь оказывается почти у самой шеи Джонни, и Кенши неспешно проводит пальцами вдоль неё. Свободное запястье нависает над тарелкой меж ног актёра, приковывая всё внимание к себе, стараясь отвлечь от ощущений, которые сам же Такахаши и преподносит. — Символ образа жизни... Злые духи, наказыващие бесчестных, "грязных" людей. Они представляют из себя нарушение принципов. Подвиг. Бесприкословное подчинение во имя главы якудза. Во имя... — он тихо вздыхает, опуская голову. — Благих целей, наверное.       — Тебе необязательно делиться тем, что может быть неприятно, Кенши... — касается пальцев самурая, взяв за правую руку. Впервые обратился по имени так: без глупых дурачеств или грубостей на эмоциях. На что тот только улыбается сдержанно.       — Всё в порядке. Перестань так много много думать, ладно? — приглушённый звук телевизор становится неслышим вовсе - лишь дыхание одно на двоих. Размеренное и безмятежное, — В этом нет ничего такого. Лишь немного из истории и невольная минутная слабость.       — Я просто волнуюсь о тебе. — вздрагивает, шлёпнув себя по губам запястьем Джонни, тут же заикнувшись, — То есть, нет. Я имел в виду...       — Я уже понял. — мурчит Такахаши, старательно пытаясь не рассмеяться. — Я ведь тоже открываюсь кому-то в первый раз... — и камень может проговориться. А с тем, кто ни слова, держи ухо востро. — Не похоже на то, что ты часто рассказывал кому-то о своих мыслях. Или так лишь в последнее время? — Джонатан неохотно расслабляет обе руки. — Хочешь, чтобы я продолжил? — ощущает лёгкий кивок наёмник. — Хорошо... — выдерживает короткую паузу. Когда Карлтон убрал ладонь стало не по себе. Может, снова сделал что-то не то? — Пионы. — понижая голос, произносит мужчина, распрямляясь в локте, давая осмотреть. — Здесь банальщина о силе и выдержке. Оберег, приносящий удачу и богатство. В них - риск и смелость. — он ненадолго отодвигается, но касаний не прекращает: дотрагивается до затылка Кейджа. — Ещё есть Дракон - "Рю" и Карпы Кои. — неловко облизывает пересохшие губы. — На спине... — "интересно" - подавляет про себя Джонни. Контуры татуировок изящно переливаются в тусклом свечении. — Но придётся ждать пока всё затянется, чтобы рассмотреть, извращенец.       — Да хватит тебе! — не выдерживает актёр, пихнув Кенши под грудь и обиженно надув губы, — Я не так уж и плох...       Такахаши не рискует вступаться, только многозначительно ухмыляясь - снова перепалка, пусть и шуточная. "Оставайся при своём мнении, Кейдж, но рано или поздно у меня запоёшь по-другому..."       — Как считаешь, — всё же, не выдержав тишины, комментирует Джонатан, в перерыве от просмотра-прослушивания фильма, — Насколько я красив? Ну... В твоём понимании.       — Что? — удивляется брюнет, закашлявшись, — Ты что?       — Ну, типа... Каким ты меня представляешь? — нелепо лепечет Карлтон, в попытке скрыть свою почти детскую наивность и любопытство, — Я имею в виду...       — Сколько тебе? Пять? — хохочет самурай. Оно и понятное дело - имея на одном квадратном метре скучающего актёра и его мысли, сложно не получить что-то вроде такого. — Ты же знаешь, что я понятия не имею. Ни одной кинокартины, ни одной фотографии до лишения зрения. Не-а, — брюнет поднимает руку, водя ей перед своим лицом, с завязанной красной полоской ткани на глазах.       — Я был на обложках трёх журналов! Трёх! Между прочим. Да обо мне была хренова гора новостей. — снова злится Кейдж огорчённо, — Мне просто интересно, что ты думаешь обо мне! И не смей заводить тираду о том, что я зависим от чужого мнения...       — Ты придурок, Кейдж... Не перестаёшь удивлять. Я никогда не задумывался. — "сквозь землю провалиться хочется, насколько". — Хорошо, может быть... Может быть, я подумаю. Давай так, — Кенши даже входит во вкус, мечтательно промычав, — Мы примерно одного роста. Здоровое телосложение, худоват. Ты артистичнный и чувствительный, спонтанный, но в то же время бываешь серьёзным и заботливым, иногда чересчур много надумываешь и входишь в фрустрацию, следовательно тебе, скорее всего, от двадцати семи до тридцати восьми лет. Может даже чуть больше... — Джонни театрально стонет. — Хорошо-хорошо, допустим. Тогда ровно тридцать восемь. Ещё ты очень подвижный и спортивный, раз снимаешься в кино. Всё-таки форму поддерживать нужно обязательно... Но ты не плох. — самурай закусывает щёку. — Волосы уж больно мягкие. И я не удивлюсь, если ты обычно укладываешь их по несколько часов для одной лишь сцены. А вот для того чтобы описать твоё лицо, мне нужно хотя бы его потрогать. Но знаешь, я, пожалуй, воздержусь. Не сказал бы, что внешность на троечку, но стабильная восемь.       — Кенши! — огрызается Джонни, чуть ли не переворачивая миску с поп-корном окончательно.       — Ты сам спросил!       Реклама прерывает показ кино, и оба замолкают, неудобно прижавшись друг к друг. Кейдж под боком снова взвинчивается, демонстративно отставляет тарелку на стоявший рядом столик с звонким стуком и падает рядом опять, от чего диван пружинится.       — Угомонись. — Такахаши так и думал. А Джонни - просто неисправим. Своей же глупостью расстроиться...       — Какое твоё любимое животное? — как ни в чём не бывало Карлтон усаживается вновь, теперь не позволяя наёмнику даже дотронуться до него: сидит ровный, как по струнке, а Кенши только фыркает.       — Собаки. — отвечает односложно, так же безучастно. Но придумывает идею получше, убирая и остальные продукты подальше.       — Почему они?.. — Джонни настороженно зыркает на мужчину, наблюдая за тем, что тот делает.       — Потому что преданные и верные... — резко оказывается напротив: брюнет нависает над актёром, слабо дёрнув Джонатана за волосы на загривке, фиксируя голову Кейджа в одном положении, заставив взглянуть на него. — А ещё полозы. Потому что ты, Кейдж, змеёныш. — отступает Кенши, отпустив, и укладывает голову на колени того.

И однажды Джонни точно доиграется.