Наследник

Малфой был сам не свой с самого вечера. Словно термиты, мысли одолели его перед сном. Они выгрызали миллиметр за миллиметром. Плодились где-то на подкорке сознания, не давая уснуть хотя бы на час. Ночь выдалась тревожной. Холодная, чужая темнота окутывала спальню и заставляла прикрывать веки во избежание встречи с ней. И, закрывая их, Малфой из одной тьмы, поглотившей комнату, погружался во тьму, поселившуюся в своей душе. Если Жозеф действительно окажется его сыном, то Драко может выбраться из этой бездны. Однако это так же значит, что двенадцать лет своей жизни он провёл в ней совершенно напрасно. Если Жозеф — его сын, то Малфой — идиот. Идиот, которого водили за нос. Идиот, который мог всё изменить, но не стал. Испугался. Струсил. Решил не рисковать и плыть по течению. Идиот. И этот идиот теперь еле переставляет ноги, чтобы дойти до Большого Зала. И пускай ни капля еды из тарелки не лезет в горло, этот завтрак нужен Малфою, чтобы ещё раз взглянуть на мальчика. Что, если на колдографии Драко просто увидел, то, что хотел? Вдруг камера, что сделала снимок, просто исказила изображение. Жозеф, как и прежде, не торопился притрагиваться к своей тарелке. Видимо, в ночное время с ним всегда происходило множество интересных вещей, которыми до завтрака он не успевал делиться со своими друзьями. Мальчик всегда перед приемом пищи размахивал руками и рассказывал что-то очень увлекательное, настолько, что около четверти факультетского стола, не отрываясь, смотрели на него. Волосы цвета пшеницы были растрепанны и не позволяли Малфою в точности рассмотреть лицо мальчика. Но Драко точно видел острый подбородок и точёные скулы, которые раньше не замечал. Глаза… мужчина был уверен, что глаза у молодого человека серые, словно утренний туман. Ему даже не нужно было теперь их видеть. Драко мысленно считал свои сгорающие с каждой минутой нервные клетки и винил за это Блейза, что не спешил с ответом. Но брать дело в свои руки Малфой теперь боялся. Мужчина уже несколько раз прокрутил в голове то, как он подойдет к мальчику и спросит о его дне рождения. Какой ответ он услышит? Малфой очень боялся, что не сможет себя сдержать, услышав подтверждение своих мыслей. Что, если он начнет кричать? А если упадет в обморок? Такой исход событий Драко хоть и неясно, но представлял, пусть и в обмороки он никогда не падал. Однако теперь, чувствуя подступающую тошноту и головокружение, он почему-то был уверен, что потеряет сознание сразу же, как только услышит дату. И теперь, как ему казалось, будет неважно, что это будут за цифры. Параноидальная мысль, засевшая глубоко в сознании, слишком истощила его за несколько часов. — Невилл, — вырвалось у Драко уже под конец завтрака. Однако севший и взволнованный голос не дошел до адресата, и Долгопупс продолжил уплетать глазунью. Малфой откашлялся, набрался смелости и вновь позвал профессора. — Невилл. Встретившись с заинтересованным взглядом и набитыми щеками, Драко помедлил, подождав, пока Долгопупс прожует. — У меня к тебе вопрос, — сквозь зубы проговорил наконец Малфой. Он не отрывал глаз от белокурого мальчишки, вызывая еще больший интерес у Невилла. — Когда родился… — трудно было выдавить из себя весь вопрос целиком, и неминуемая пауза только больше испугала Драко, — Мистер Уилкинс. Ты знаешь, когда у него день рождения? — последний вопрос, как легкое перышко, сорвался с его губ и долетел до замеревшего профессора Травологии. Все силы Малфой пустил на то, чтобы не сорваться, ведь чертов Долгопупс принялся медленно прожевывать остатки пищи. Драко терпеливо наблюдал за тем, как Невилл вытер рот салфеткой, раза три почесал подбородок, пару раз шмыгнул носом, а затем и вовсе виновато поджал губы и помотал головой. — Я не уверен, но, кажется, весной. — Наконец заключил он, а потом заглянул за спину Драко. — Мы можем сами у него спросить! — кивнув на приближающегося к ним Жозефа, он улыбнулся. Стоило только Малфою оторвать взгляд от мальчишки, как тот прекратил свое выступление и решил поговорить с профессорами. Драко всё ещё не был уверен в том, что не потеряет сознание сразу после того, как услышит первую цифру. — Мне пора! — он резко вскочил из-за стола, вызывая своим действием неприятный скрежет стула, раздавшийся на весь Зал. Последнее, что сейчас было ему нужно, это внимание к своей персоне, и его Малфой, к сожалению, привлек. Уходя, он даже не взглянул на мальчика, яро боясь встретиться с собственным лицом. И, услышав, как мистер Уилкинс спрашивает Невилла о его поездке в Лондон, Драко понял, что Джозеф не заметил его странной реакции.

***

— Жозеф? Джозеф? Джузеппе? — Блейз не был уверен, поэтому продолжал повторять все варианты. Когда из камина Забини услышал свое имя, он пролил кофе себе на пиджак, от чего знатно занервничал. Когда же Блейз понял, что с ним по каминной сети связался Драко, мужчина почувствовал, как тревога растекается по его телу. Ведь Малфой установил не совсем законную связь между Хогвартсом и Министерством. Пока Малфой весьма несвязно пытался объяснить, что ему нужно от друга, Блейз нервно слушал шаги за дверью и был готов в любую минуту залить камин водой. Теперь же с утра пораньше Забини спешно вышагивал по Министерству Магии и пытался не только не забыть все, что наговорил ему Драко предыдущим вечером, но и выдумать вескую причину для получения доступа к архиву. — Джозеф, Джузеппе, Джеймс, — неустанно повторял он приближаясь к архивариусу. На самом деле Блейз попросту надеялся, что детей с инициалами Дж. Дж. Уилкинс в Лондоне в 2001 году родилось не так много. Естественно, Блейз не спал всю ночь и пытался понять, для чего эта информация понадобилась Малфою. В 2001 году он и Драко колесили по стране и готовились к свадьбе Малфоя и Астории. Но если речь идет о ребенке… вычесть девять месяцев — в двухтысячном они окончили Хогвартс и благополучно не делали ничего, что могло бы привести Малфоя к детям. Сам Забини на полгода переехал в Малфой Мэнор и вместе с Драко и Люциусом они восстанавливали замок. Работы тогда выдалось не мало. Темный Лорд знатно подпортил родовое гнездо семейства. С утра до ночи они колдовали над завалами, а время, отведенное для сна, проводили под одеялом в царстве Морфея. Малфой никак не смог бы заделать себе ребенка — у него попросту не было сил. От этих мыслей Блейз проворочался до утра, и теперь мужчина лишь надеялся, что Драко расскажет всё другу в Рождественские праздники. Проникнуть к регистрационной книге оказалось проще простого. На месте сварливой старухи этим утром восседала молодая девчонка, которая вздрагивала от каждого шороха. — Мне нужно в архив по поручению Мистера Кингсли, — уверенно проговорил Блейз, без доли смятения смотря в глаза испуганной практикантки. — Насколько я знаю… Необходимо письменное прошение… — Ох, дорогуша! — мужчина резко вскинул руки и наигранно опустил одну себе на лоб. — Если бы я смог отвлечь его от переговоров с Австрийским послом, я бы обязательно принес это прошение. — Но… — скорее писк, нежели что-то похожее на слово, слетело с губ девушки. — Мы с вами, конечно же, можем подняться к нему, но при условии, что вы сами попросите это прошение. — Блейз знал, что серые мышки не бегут навстречу львам, поэтому, когда архивариус отперла дверь к хранилищу, на лице Забини растеклась ухмылка, подобная оскалу. — Благодарю, где тут регистрационные книги новорожденных? — А зачем Министру… — вопрос конечно был верный, поэтому Блейз его вовремя предотвратил. Он вкинул указательный палец перед лицом девушки и принялся активно размахивать им. — Секретная информация, дорогуша. Спустя час Блейз добрался до нужного журнала. «2001 год» — каллиграфическим почерком было выгравировано на корешке. Фамилия Уилкинс, к огромному сожалению Забини, оказалась весьма популярной. Около тридцати детей с ней было внесено в книгу. Однако, как он и предполагал, инициалы «Дж.Дж.Уилкинс» носил лишь один ребенок, рожденный 13 мая 2001 года.

***

Долгий выдох, собравший в себе то ли неистовое облегчение, то ли вселенскую скорбь. Драко смотрел на себя в зеркало и пытался увидеть на своем лице хоть одну ясную эмоцию. Как только он сбежал с завтрака к себе в кабинет, рабочий сычик Блейза неуклюже влетел в его окно. Всё, что запомнил Драко, это записка, крепко привязанная к лапке птицы. «13 мая 2001 года. Других Дж. Дж. Уилкинс не было» — как только взгляд Малфоя коснулся даты, выцарапанной на узком пергаменте, так сразу вчерашний ужин захотел выбраться наружу. Теперь же Драко с абсолютно пустым желудком и дрожащими губами искал хоть какого-то успокоения в растерянности мужчины напротив. А потом он закрыл глаза. — Да, — прошептал он еле слышно, — Всё правильно. — Отражение вновь вглядывалось в его собственные глаза, — так проще и лучше, — продолжало шептать отражение. — К тому же, кому нужен ребенок от грязнокровки? — не было в этих словах ни капли ненависти или презрения. — Да и к тому же такой несносный, — в этих словах мимолетно проскальзывало разочарование. Впрочем, Малфой решил его не замечать. — Он мне никто, и нечего с ним возиться! — заключил мужчина. И повторив еще несколько раз своему отражению то, как глупо он себя повел, отправился на занятия.

***

Первый укус снега был довольно приятным, хоть и весьма сводящим от холода скулы. Второй укус он сделал чуть скривившись. А третий заставил его вспомнить, ради чего он морозной зимней ночью в одной только пижаме глотал снег во дворе школы. Четвертый укус. Завтра нужно ехать домой на праздники. Пятый укус. И если он уедет, то шансов встретить Рождество с папой и мамой у него не будет. Шестой укус неимоверно холодного снега. Драко как-то упомянул, что может остаться в школе до Нового Года. Седьмой укус, который дался с трудом. Если Жозеф не сядет в Хогвартс–Экспресс, то мама приедет за ним. А он обязательно придумает, как задержать её в школе до наступления Рождества. Когда мальчик почувствовал, как восьмой ледяной кусок проскользнул через горло, то решил, что температура на утро ему обеспечена.

***РАЗОЧАРОВАНИЕ, ЗАСТАВШЕЕ ВРАСПЛОХ***

Если тебе что-то очень сильно нравится, и ты получаешь это в неограниченном количестве, то это что-то становится до одури противным.

Еще по дороге в спальню Жозеф почувствовал, как с каждым разом сглатывать слюну становится всё труднее. А когда забрался под одеяло, то понял, что не чувствует ног. Засыпать было приятно: тепло от камина проникало под одежду и согревало тело, вызывая легкое покалывание кожи. Глаза закрывались сами, и под прикрытыми веками возникали красочные, неразборчивые картинки. Яркие и неясные, они сопровождали мальчика, как ему казалось, совсем недолго. Некоторые из них ему даже удалось обдумать. В какой-то момент Жозефу показалось, что пламя из камина вырвалось за пределы кирпичной кладки и теперь окутывает его самого. Тогда-то он и решил открыть глаза. И яркий, точно не ночной свет, безжалостно ударил по сетчатке глаза. Это было закатное солнце, прорывающееся сквозь тюль Больничного крыла. «План удался» — подумал он, — «я остался в Хогвартсе». И, встретившись с взволнованным взглядом стоящего рядом Драко, Жозеф вновь погрузился в мир ярких неразборчивых картинок.

***

Когда Жозеф смог открыть глаза во второй раз, яркое солнце уже скрылось за горизонтом. Огромную палату освещали лишь пара керосиновых ламп, стоящих возле кровати мальчика, от чего создавалось впечатление, что комната бесконечна. Мальчик приподнялся на руках и огляделся. Палата казалась пустой, пока он не заметил стоящего у окна Драко. Мужчина задумчиво разглядывал что-то через оконную раму и совершенно не обратил внимание на своего ученика. — Профессор, который час? — поинтересовался мальчик. На улице давно стемнело, и через легкий тюль пробивался еще заметный лунный свет. По ощущениям сочельник подходил к концу, а это означало, что мама вот-вот должна появиться. — Почти полночь, — кротко ответил Малфой не поворачивая головы, — Выпей всё, что стоит на тумбочке. Что-то явно происходило с профессором в последнее время. Он отменил все отработки у себя в кабинете, не выходил во двор школы, когда Жозеф и Реджи играли, не проводил тренировок для их молодой команды. А когда мальчик пытался наедине поговорить с ним, то Малфой просто уходил, ничего не объясняя. Молодой человек ещё долго смотрел на неподвижную и задумчивую фигуру, обрамленную холодным сиянием луны с одной стороны и тёплым светом от ламп с другой. Не дождавшись ни единого изменения в позе профессора, Жозеф повиновался и опустошил одну из склянок, что стояли на прикроватном столике. Отвратительно. Иначе этот вкус было не назвать. Именно поэтому он даже пробовать не стал остальные. Подавив рвотный рефлекс, мальчик замер в мучительном ожидании. Минуты шли, слабый огонь в лампе продолжал свой танец, и неловкое молчание всё больше и больше окутывало комнату. — А когда мама приедет? — с мольбой спросил Жозеф, надеясь услышать удовлетворительный ответ. — Твоя мама днём сообщила, что не может прибыть в Хогвартс, у неё завал на работе, к тому же через камин тебя больного никто отправлять не будет. Но каминная сеть поможет ей знать о твоем здоровье, — безучастно ответил Малфой. Казалось, что луна, светившая за окном, привлекала его куда больше, чем этот разговор. Однако в данный момент неясное настроение Драко волновало мальчика меньше всего. Непредвиденные обстоятельства толкали Жозефа вместе с его небольшой уловкой к обрыву. — Она что, оставит меня здесь на Рождество? — негодование и страх смешались в его голосе. — Нет, завтра днем Невилл сможет поехать с тобой на поезде. Мы с ним договорились, он подбросит тебя до дома, — спокойствие Драко поражало. Неужто он не протянет ему руку помощи? Неужто не спасет от неминуемого падения? Однако, мужчина и не думал оказывать хоть какое-то внимание мальчику, что жалобно смотрел на него. Жозеф все-таки сорвался в овраг и теперь, летя вниз, всеми силами пытался найти, за что ухватиться. — Но… А может быть вы поможете мне добраться до дома? — вот он, последний спасительный уступ. — Боюсь, нам с вами не по пути. К тому же я через несколько часов должен отбыть к себе в поместье. — Малфой хоть и планировал покинуть Хогвартс не раньше утра, чтобы убедиться, что Жозеф успешно отбыл домой, однако учавствовать в его транспортировке он не собирался. Странные мысли посещали его последнее время. Мысли о том, что было бы, если дата на пергаменте была другой. Пригласили ли бы Драко праздновать Рождество? А может ему бы даже подарили подарок… Чем больше Малфой старался избегать общения с мальчиком, тем больше разочарование окутывало его тело и подбрасывало светлые несбыточные картинки. Если бы Жозеф был его сыном, и Драко привез бы его домой, он бы точно остался в этом самом доме. Однако, Малфой не был посыльным, чтобы просто так отвозить незнакомого ребенка не пойми куда, а потом ещё и добираться до Мэнора каким-то магловским образом. И мужчина был уверен в верности своего отказа ровно до того момента, пока не услышал громкий всхлип у себя за спиной. Драко медленно обернулся и непонимающие уставился на раскрасневшегося и рыдающего молодого человека. — Я так не хочу! — наконец выпалил мальчик. — Так не правильно! Малфой, всё ещё не понимающий, о чём шла речь, решил для начала просто подойти ближе. — Я всегда проводил вечер перед Рождеством с мамой, — горечь в словах Жозефа могла растопить даже сердце Тёмного Лорда. Лишь теперь, кажется, он понял, что на кон поставил слишком многое. Теперь уже было не важно, будет ли это Рождество рядом с Драко или нет. Мальчик и не знал, что это за праздник без утренних угощений и подарков Гермионы. Без ее объятий и без нее самой. — Я хочу к маме! — взревел он. — Успокойся, Джозеф, — он никогда раньше не видел детских истерик, однако теперь был уверен — так она и выглядит. — Мы с мамой всегда в этот вечер вместе украшали дом, — последнее слово он протянул и совместил с громким всхлипом, — А потом мама читала мне книги про Гри-инча и Са-анту-у. Драко казалось, что вой мальчика был слышен даже за пределами замка. Он, скрестив руки на груди, стоял и с интересом продолжал наблюдать за интереснейшим явлением. Мальчик, что всеми силами показывал свою независимость последний месяц, теперь рыдал от того, что мама не почитает ему перед сном. — Джозеф, я прошу тебя, тише, — взмолился Малфой после очередного протяжного крика. — Мама мне всегда читала-а-а, — пауза на всхлип, — в ночь перед Рождество-о-ом — и вновь пауза, — она поила меня самым вкусным горячим шоколадо-ом. — Глаза мальчика опухли от слез и стали напоминать две алых розы. Вид самого несчастного ребенка на земле явно не шел мистеру Уилкинсу. Отчего Драко захотелось его хоть как-то утешить. «Он не виноват в том, что тебе хреново…» — пронеслось в голове у мужчины. — Ты хочешь горячего шоколада? — с доброй усмешкой спросил он. И получив в ответ короткий кивок, Малфой закатил глаза. «Дети…» — подумал он. На что все-таки они способны… Драко никогда бы не подумал, что какой-то одиннадцатилетний мальчишка может заставить его варить горячий шоколад. Впрочем, сладкий напиток могли приготовить и эльфы. Однако в этот вечер ему отчего-то захотелось самому сотворить десерт. Эльфы, к слову, не отходили ни на секунду от ворвавшегося на их кухню профессора. Они быстро выставили перед ним все нужные ингредиенты и принялись внимательно наблюдать. Драко всегда знал, что приготовление еды сродни зельеварению. Подготовка ингредиентов, поиск идеальных пропорций, и самое прекрасное — смешивание их воедино. Если бы мужчина был маглом, то определенно стал бы поваром. Сейчас, растапливая шоколадную плитку в смеси молока и сливок, Малфой думал над тем, как часто он мог бы готовить горячий шоколад своему ребёнку. Когда плитка растворилась и окрасила белую жидкость в темно–коричневый цвет, он решил, что мог бы делать это по пятницам. Затем, добавив немного корицы в чашку, он сделал вывод, что трёх раз в неделю будет достаточно. Отдав собственноручно приготовленный напиток Жозефу, Малфой и подумать не мог, что изменит свое решение. Наблюдая, как мальчик осторожно, слегка пропуская воздух, сделал первый глоток, при этом прикрыв глаза, замер, чтобы прочувствовать вкус, а потом одарил Драко той самой восторженной улыбкой, какую видел он лишь у Грейнджер, мужчина понял, что горячий шоколад он мог бы готовить каждый день. Может быть, несколько раз за сутки… — Почти как у мамы! — опухшие от слез глаза воспламенились в восхищении, и мужчина вдруг понял, что этот мальчик для него не пустое место. Драко понадобилась несколько секунд, чтобы осознать это. И мужчина, сам того не понимая, бросился к выходу из больничного крыла. — Я сейчас вернусь! Не допивай до моего прихода! — выкрикнул он напоследок. Минуты тянулись словно часы, пока Жозеф лежал в больничной койке и обдумывал все происходящее. У него есть горячий шоколад. У него есть папа и даже подарок для него. Только мамы не хватает. Очень сильно. Она нужна ему, чтобы разделить с ним этот миг. Разделить его с ними. Шоколад, что принес Драко, казался неимоверно вкусным, особенно после уймы отвратных зелий и настоек, что вливали в него весь вечер. И пускай чувство пересушенного горла ещё присутствовало, а голова немного болела, уверенность в том, что этот горячий шоколад того стоил, возрастала с каждым глотком. Легкий привкус корицы создавал ощущение, будто это мама пару минут назад насыпала ее в чашку. Мама любит корицу. А еще мама любит Рождество. И Жозеф был уверен, что мама не любит Рождество без самого Жозефа. Ещё никогда прежде он не был в сочельник без нее. Никогда не засыпал один. Ни разу не просыпался без её праздничных песен. От этих мыслей к и так больному горлу начал подступать противный ком, означающий скорое появление слёз. И в момент, когда первая капля уже была готова соваться с его ресниц и покатиться по щеке, из темного коридора появилась худая фигура. Это был папа. И у папы в руках была книга. Драко за несколько шагов преодолел расстояние от двери до кровати, на которой лежал мальчик, и воодушевленно уселся на рядом стоящий стул. — Я не уверен, что именно это читала тебе Гермиона, но, — он покрутил перед собой небольшую, потертую книгу темно-синего цвета, — мне моя мама читала это. «Сказки барда Бидля» — название крупными буквами отблескивало на обложке. Кажется, Жозеф уже сталкивался с этой книгой раньше. В «Ракушке» её очень уважали, и дядя Рон всегда перечитывал детям сказку о трёх братьях. — Я её знаю, — сообщил мальчик, наблюдая, как Драко с интересом перелистывает страницы. — Хочешь, я тебе что-нибудь прочитаю? — мужчина будто взволнованно перевел взгляд на мальчика, что последнему показалось весьма странным. Неужели он может отказать Драко? — Прочитайте вашу любимую сказку, — Джей–Джей почему-то был уверен, что сказку о трёх братьях он не услышит. Но даже если бы Малфой и начал читать её, мальчик расстроился бы не сильно. Драко удовлетворенно кивнул и, словно сдерживая улыбку, откашлялся. — Мохнатое сердце чародея, — гордо произнес он. И принялся монотонно озвучивать строки книги. И пускай актерских способностей Драко не хватало для полного погружения в историю, Жозеф все равно сосредоточенно слушал, боясь упустить любую мелочь.

***

Огни ночного Глазго постепенно превращались в маленьких, еле заметных светлячков. А это значило, что совсем немного — и Хогсмид покажет свои крыши. Дорога была утомительной, хотя бы потому что Гермиона ненавидела летать. И пускай в форде Артура она чувствовала себя более–менее комфортно, земля все равно была слишком далеко. Несколько часов проведенных в тишине, заставляли женщину все больше сомневаться в своем решении лететь вместе с Гарри, а не отправиться в Хогвартс через каминную сеть. Во-первых, это избавило бы её от не комфортного молчания. Во-вторых, она бы провела этот вечер с сыном, пока Гарри добирался на машине до школы. Когда Гермиона узнала, что Жозеф не сел на поезд и вместо этого находится в Больничном крыле школы, она ненароком подумала, что мальчик просто не хочет праздновать с ней Рождество. Однако эти мысли быстро улетучились, когда сам Драко Малфой прислал ей письмо, в котором подробно рассказал о состоянии мальчика. И если бы не прошение Кингсли закрыть все дела к концу года, Гермиона бы непременно отправилась в школу. Но за те полгода, что она занимала пост главы отдела об образовании, женщина, как ей казалось, ни разу не провела полного дня за работой. То ей приходилось по своему и не очень желанию посещать Хогвартс. То Блейз Забини, занимающий неясную ей должность, постоянно торчал под дверью её кабинета и обсуждал с её заместителем последние матчи по квиддичу, тем самым мешая ей сосредоточиться. Но, справедливости ради, к сочельнику Гермионе удалось разобраться со всеми делами, кроме заковыристо-составленного прошения о переносе гостиной Слизерина. Пускай оно было лишь шуткой, в Министерстве к нему отнеслись серьезно, и весь день Грейнджер ломала голову над решением этой проблемы. У Гермионы было лишь два варианта: либо действительно удовлетворить прошение, либо написать отчет, объясняющий родительскому комитету, что удовлетворять его не нужно. Как только у Кингсли на столе появилось на шесть страниц расписанное объяснение того, почему гостиная не может быть перенесена, Форд «Англия» был заведен, а уже через пять минут скрылся в облаках. Бросать Гарри одного на восемь часов не хотелось, и проводить эти восемь часов с Малфоем тоже, ведь Жозеф, как ей сообщили, под действием зелий должен проспать до утра. К тому же, с Гарри ей нужно было обсудить один важный момент, и на этот разговор она не могла решиться вот уже пять часов. — Мы доберемся быстрее, чём планировали, — неожиданно раздался голос друга. Гермиона кротко кивнула и продолжила старательно вглядываться в темноту за окном. Еще когда женщина села в машину и задумчиво уставилась на свои колени, Гарри понял, что поездка веселой не будет. Если мисс Грейнджер не спрашивает, как у него дела при встрече, значит она ждёт, что спросят ее. По крайней мере, так думал Поттер. Однако, получив весьма нервный ответ, мужчина понял, что ошибся. Поэтому он просто решил принять на себя роль немого водителя. И продержавшись каких-то пять часов, Гарри Поттер не выдержал. — Гермиона, — строго сказал он. — Что случилось? Уже не немой водитель, был уверен, что четкого ответа он так и не получит, ведь его подруга продолжала безмолвно смотреть в окно. И каково же было его удивление, когда женщина, чуть откашлявшись, заговорила. — Джей–Джей знает, кто его отец. — А как он… — Не важно, — перебила его Гермиона. Может быть, в другой раз она и расскажет ему все подробно, но сейчас ее интересовал другой вопрос, — Важно то, что я должна все рассказать Малфою перед днём рождения Жозефа. — Давно пора было это сделать, — в словах Гарри не было ни капли осуждения. Лишь легкая грусть по упущенному времени. Как отец троих детей он знал, что время, проведенное с ребенком, бесценно. — Ты был прав, — Гермиона слегка закатила глаза, уж очень не любила она эти слова, — Нужно было все ему рассказать еще до рождения Джея. Но сейчас… я просто не понимаю, не нахожу слов, чтобы это произнести перед Малфоем. — Ты ничего и никого не потеряешь. Если Драко это не примет, то вы с Джей–Джеем все равно будете друг у друга. Ну а если… — Легко тебе говорить, Гарри! — даже в темноте ночи мужчина смог рассмотреть, как сверкнули ее глаза. — Ты не знаешь, что может произойти! Никто не знает! — подавленный тон сменился яростью. — Тише, Гермиона! Чего ты злишься? — Поттер предостерегающе поднял ладони и попытался дотронуться до запястья женщины, чтобы успокоить. — Я не знаю, Гарри, я… — женщина запнулась, ей был жизненно необходим глубокий вдох. — Я злюсь постоянно. Последние полгода я на всех злюсь… Прости. Это не твоя проблема и ты не должен о ней думать. — Так, стоп, — он сделал предостерегающий взмах руками и задумчиво уставился на крышу форда. — Давай разберемся, на кого ты злишься. — На всех, — сквозь зубы проговорила Гермиона. — На Рона? — Да и нет. Он скорее просто попадает под горячую руку, — растерянный голос Грейнджер слился с фырканьем старого двигателя и чуть было не растворился в нем. Но Гарри успел уловить суть — не Рон всему вина. — Ты злишься на сына? — на это опасное предположение Поттер решался около минуты. — Мерлин! Нет! — На Малфоя? Блиц опрос кажется был завершен, ведь Гермиона затихла на весьма долгие пять минут. Гарри все больше и больше сдерживал себя от повторного вопроса, и подкоркой сознания он чувствовал, что попытка переспросить может стоить ему жизни. — Он выводит меня из себя. Он постоянно пытается доказать мне, что я плохая мать, — с каждым словом раздражение в её голосе становилось все ярче, — Из-за него я постоянно чувствую себя уязвимой. Потому что, если он все узнает, то он разрушит мою жизнь. И меня жутко раздражает тот факт, что он не виноват в моей злости! — она выглядела потерянной, но готовой разрушат. — По факту мне не за что на него злиться, и это злит меня ещё сильнее! — На кого тогда, Гермиона? На Забини, что постоянно крутится у твоего кабинета? Или, может быть, на Молли? Она повела себя странно одиннадцать лет назад, ты злишься на это? Или на меня с Джинни из-за того… — На себя! — взревела женщина, — Я злюсь на себя! Потому что я тебя не послушала, потому что я жила в иллюзии все эти годы, считая, что мой сын счастлив. Потому что я и сейчас надеюсь избежать этого разговора с Драко. А я ведь дала обещание Жозефу. Я должна все рассказать, а я не могу! Ведь если… если он разобьет ему сердце? Что будет тогда? Что мне сказать Джей–Джею? Видел бы ты, как он смотрит на Драко… Вдруг он меня возненавидит за то, что Малфой его не принял. — Ты почему-то сразу рассматриваешь отрицательный исход… — Потому что я его боюсь. В день, когда Жозеф отправлялся в Хогвартс, я знала, чувствовала, что-то неладное. Что кто-то узнает тайну, которую я сама создала. Я так скрывала и продолжаю скрывать по сей день имя его отца, потому что я боюсь всех этих осуждающих и не понимающих взглядов. Гермиона Грейнджер напилась на выпускном и переспала с Драко Малфоем на Астрономической башне… — Гермиона, прошу, без подробностей. — Прости. Я имею в виду, что в их глазах я упаду. И Жозеф для них будет лишь ошибкой… — Для кого? — Для Артура, Молли, для Рона и Джинни. Я ведь их знаю… Они ненавидят Малфоя, и они изменят своё отношение к Джей–Джею. И ко мне. Но мне уже плевать на себя. В восемнадцать лет это было важно. А теперь все, что я хочу — чтобы Жозеф был счастлив. Чтобы он не был чужим в этой семье. — Честно, я думаю, что мальчишке будет без разницы, как на него будут смотреть любые из Уизли, если Малфой будет рядом. А если Драко решит не принимать эту новость, то о ней скорее всего никто больше и не узнает. Если Жозеф знает правду, то он и сам когда-нибудь расскажет её Малфою. Вопрос лишь в том, сколько времени перед этим будет упущено. Гермиона, скажу тебе как отец и как сын, у которого забрали отца очень рано: время — это всё, что у нас есть. Гарри заметил, как женщина манжетами рукавов прошлась по своим щекам. Видимо, вытирала слезы, которых Гарри не замечал. Нервы его подруги были на волоске от срыва. Оно и понятно… Она слишком много думала. Так, по крайней мере, решил Поттер. Он всегда считал, что засыпая и просыпаясь с одной и той же мыслью несколько месяцев подряд, можно заработать себе не только бессонницу, но и жуткую паранойю. Ничто так не раскачивает психику человека, как навязчивые мысли. У него было так с Волан-де-Мортом. — Слова… — продолжил он свою мысль, — тебе придется найти самой. Здесь я тебе не советчик. Дай себе время смириться с тем, что правда вскроется. И раскрой её с гордо поднятой головой. Ты же Гриффиндорка. Бесстрашная, наиумнейшая Гермиона Грейнджер. Не вини себя за ошибки и слабости. Прими их и… можешь хоть сейчас пойти и рассказать всё Драко, потому что мы подлетаем. — Он слегка растерянно подмигнул Гермионе, видимо сам не ожидая от себя этих слов.

***

Где-то на моменте с сундуком, в котором, кажется, и хранилось волосатое сердце колдуна, Жозеф почувствовал, что проваливается в сон. Голос Драко становился всё дальше, а свет от керосиновых ламп постепенно погасал. Но как только до ушей мальчика донесся звук открывающейся двери, всё вернулась на круги своя. Лишь только Малфой резко замолк и от неожиданности вздрогнул, захлопнув книгу. — Мама! — непроизвольно сорвалось с губ Жозефа, и он приподнялся на руках в постели. Драко тем временем уже вскочил на ноги и замер, словно столб. Мама же с дядей Гарри появились слишком резко и преодолели расстояние от двери до кровати мальчика слишком быстро. Неловкая немая пауза повисла в комнате. Жозеф проследил за взглядом матери. Она медленно, с легким подозрением в глазах перевела свой взор со вскочившего сына на профессора Малфоя. Потом опустила его чуть ниже, и легкая, неуверенная улыбка поплыла по её лицу. Её улыбка была прекрасна. Пускай в ней и читалось жуткая усталость. Драко, заметив странное поведение нежданной гостьи, оказался абсолютно выбит из колеи и невольно завел руку, державшую книгу, за спину. — Грейнджер, — легкий кивок в знак приветствия — всё, на что он был способен, стоя в метре от Гермионы. — Малфой, — она повторила его жест и перевела взгляд с его уставших глаз на занесенную за спину руку. — Спасибо. И снова кивок. «Может быть, это какой-то взрослый язык общения?» — подумал Жозеф, наблюдая за всем со стороны. Родители стояли друг напротив друга ещё каких-то пару секунд и кажется медленно, но верно решались сделать шаг в сторону. Наконец Драко отступил, позволяя подойти Гермионе и Гарри ближе к мальчику. — Поттер, — опять папа кивнул… — Малфой, — а вот дядя Гарри протянул руку. Драко на мгновение задержал взгляд на ней, видимо, размышляя, что с этим делать. А потом все-таки пожал руку Поттера в ответ. — Счастливого Рождества, — сказал Малфой, поджав губы, и спешно покинул их. Как только мужчина покинул пределы комнаты, Жозеф соскочил с кровати и бросился в объятия к матери. «Вдруг это сон?» — думал он. Но прижавшись к теплой, худой фигуре, мальчик смог выдохнуть. — Я испугался, что ты тут меня оставишь одного, — пробурчал он, уткнувшись в пальто Гермионы. И ком подступил к горлу, когда руки матери мягко обвили его плечи. — Я бы тебя ни за что не оставила, — по голосу было слышно, что мама улыбалась. Это была та самая улыбка, которой обычно награждают людей за, казалось бы, глупый, но очень тревожащий их вопрос. Та улыбка, от которой тревога и страх покидают тело, а вопрос действительно кажется глупым. — Ты собирал свои вещи? — Нет! — Жозеф хотел было продолжить претворять свой план в жизнь, но тут же в его голове всплыли слова отца. Он не собирался оставаться в школе. Да и сам мальчик теперь боялся впустую упустить прекрасное Рождественское утро. — То есть, что-то собрал, что-то нет. Я быстро. Жозеф наконец разомкнул руки и позволил Гермионе отстраниться. Женщина перестала улыбаться, заметив болезненный вид сына. Однако мальчик, не желая слушать нотаций, испарился из больничного крыла, не надевая тапок. Если повезет, он избежит еще и нотаций о том, как опасно ходить босиком по Хогвартсу… — Он читал ему книгу, — произнес Гарри, прервав тишину, повисшую в Больничном крыле школы. — Я заметила, — Гермиона, что стояла сейчас перед Поттером, была другим человеком, отличным от того, что молчаливо сидел с ним в Форде предыдущие шесть часов. Эта Гермиона сияла, глаза ее горели, а улыбка не сходила с лица. Она всегда была такой, когда сдавала экзамен или варила превосходное зелье. — Кошмар, не правда ли? — ехидно произнес Поттер и краем глаза заметил, как женщина, проходя мимо, закатила глаза. Он устремился вслед за Гермионой, не желая останавливаться, — Ну просто отвратительный отец. Думаю, ты можешь всё рассказать прямо сейчас. Он читал книгу… — Гарри скорчил пораженную гримасу и широко разведя руки, наигранно взялся за голову. — Спасибо. Пожалуй, подожду марта, — умиротворенный и веселый тон Гермионы только подтвердил мысли Гарри. Скажи он всё это женщине, с которой он сюда добирался, он был бы съеден в ту же секунду. Они прождали около пятнадцати минут возле лестницы в подземелья. И как только быстрые шаги стали звучать совсем близко, из темноты показалась белая макушка. Жозеф взял всё и даже больше. По крайней мере так показалось Гермионе. В одной руке у мальчика был огромный чемодан размером с него самого. В другой он крепко держал клетку с Люцифером, а под мышкой была зажата небольшая коробочка темного-зеленого цвета. На голове у Джей–Джея красовалась связанная бабушкой шапка, и два шарфа повисли на его шее. Один, был дополнением к шапке, второй — шарф факультета. Гермиона могла поклясться, в чемодан он точно поместил свою мантию и форму для квиддича. И пускай на праздниках она была ему ни к чему, мальчик скорее бы остался в школе, нежели расстался с ней. — Вы прилетели на машине? — Жозеф опустил чемодан и клетку с птицей на землю, видимо указывая на то, что дальше нести их будет точно не он. — Верно! Тебя ждёт несколько часов увлекательного полета! — настроению Гарри можно было позавидовать. Гермиона искренне не понимала, как, отработав смену, пролетев несколько тысяч километров, и зная, что нужно лететь еще, у Поттера были силы на задорный диалог. — Прекрасно! Дядя Гарри, тогда отнесите пожалуйста мои вещи в машину, а мы с мамой сейчас вас догоним. — лицо милого ангела и тон диктатора рассмешили мужчину. И он, не возражая ни секунды, повиновался просьбе. — Что такое? — Гермиона не любила загадки, а Жозеф был одним большим сюрпризом. — Я хочу подарить это, — мальчик оценивающе посмотрел на отдаляющегося Поттера, размышляя, как лучше продолжить свою мысль, — профессору Малфою. — А я тебе зачем? — Пойдешь со мной, — тон, с которым мальчик это произнес, не подразумевал отказа. Однако Гермиона все-таки предприняла несколько слабых попыток, спускаясь в подземелья. Она не чувствовала необходимости находиться рядом, в момент вручения подарка. К тому же, она даже не знала, что внутри. Ситуация казалась максимально неловкой, поэтому, подходя к двери кабинета, женщина просто надеялась никого там не застать. Жозеф легким движением руки отбил короткую и звучную мелодию об дубовое полотно и выжидающе замер. Не получив никакого ответа, он постучал во второй раз и снова принялся прислушиваться. Никто так и не ответил. И Гермиона мысленно поблагодарила Мерлина. Однако, в облегчении прикрыв глаза, женщина не заметила, как ее сын аккуратно, еле слышно отворил дверь и просунул голову во внутрь. Лишь легкий и короткий скрип заставил ее опомниться. — Жозеф, стой! — она попыталась ухватить рукав его пальто, но мальчик успел юркнуть в слабо-освещенную комнату и скрыться за приоткрытой дверью. Единственное, что услышала Гермиона, было слабое шиканье, направленное, как она решила, в ее сторону. Немного потоптавшись в темном коридоре подземелья и не справившись со своим любопытством, Грейнджер все-таки заглянула в кабинет. Первое, что она заметила, была не еле горящая керосиновая лампа на столе, и не её крадущийся сын, а жуткий, окутывавший всё тело, холод. Его источник Гермиона обнаружить так и не смогла, зато ее взгляд зацепился за нечто другое. Стол, хранивший единственный источник света, служил так же местом крепкого сна Малфоя. Он спал, подложив под голову руки, уткнувшись носом в слегка трясущийся от сквозняка пергамент. Жозеф уже добрался до заветной цели и медленно, выверяя каждое движение, опустил зеленый короб перед лицом Драко. Больше всего Гермиона боялась, что Малфой откроет глаза. Он точно начнет возмущаться и коситься на ненормальную семейку… Безмятежно спящим он ей нравился куда больше. Чуть пройдя вглубь кабинета, женщина вновь поежилась от давящего холода. К тому моменту довольный Жозеф уже аккуратно прокладывал свой путь к выходу, но, заметив задумчивый взгляд матери, остановился. Гермиона скользила взглядом по столу. Лампа, подарочная коробка, пергамент, напряженные плечи Малфоя, обтянутые черной рубашкой. Мало того, что на утро у этой бестолочи будет болеть спина, он еще и рискует проснуться с простудой. «Замерзнет» — подумала она и стянула с небольшого дивана плед. В этот вечер Грейнджер не планировала совершать столь широкий жест и укрывать пледом Драко. Однако книга, та самая, которую он так старательно прятал в Больничном крыле, лежала в углу стола и не давала женщине поступить иначе. И напоследок, выходя из кабинета, она заботливо бросила невербальный инсендио в сторону камина, в надежде, что огонь хоть немного нагреет комнату. Жозеф уже не казался ей больным. Мальчик вприпрыжку добрался до машины и всю дорогу мечтательно вглядывался в черноту ночного неба. Уснул он с улыбкой на лице, и Гермиона позволила себе последовать его примеру.