Souvenirs de couleur menthe

Я умру, чтобы ты был счастлив. Все отдам, только будь собой: Тем веселым открытым парнем, Каким обычно бывал со мной. Я умру, чтобы все проблемы Обходили тебя стороной. Все отдам, чтоб текло по венам Только счастье вперемешку с весной. Я умру, заберу твою боль всю, Унесу с собою ее, Все отдам, но позволь, прошу я Мне почувствовать твой поцелуй

      Ноябрь угрюмо встретил Олежу, да и не только его, холодом, серостью и дождями. Прошедшие полтора месяца как-то незаметно миновали Олежу, погрязшего в делах. Суды, беготня с документами, спектакли, новая автомастерская в Питере - все это разом, как по расписанию, навалилось на плечи, но Олежа блестяще справлялся, пусть на это и уходили все силы. Поддержки от Влада толком и не было, вся она заканчивалась на фразе "Это еще цветочки, могло быть и хуже", но это не помогало особо. Только Дима, видя во время редких встреч его состояние, пусть и сокрытое под маской абсолютного спокойствия, поддерживал одним теплым взглядом или мимолетными касаниями, от которых Олежа уже не убегал. Лишь смотрел в ответ и аккуратно кивал в знак какой-то немой благодарности. К слову, об Олежиной беготне по МФЦ и паспортным столам никто особо и не знал, и Душнов трепаться об этом не спешил. Не хотел очередных вспышек волнения и рвения помочь. Что касается того сообщения от Димы, Олежа его так и не увидел, потому что парень вовремя одумался и удалил написанное на эмоциях послание.       Сегодняшний день был одним из тех немногих, когда Олежа был полностью посвящен себе, своим мыслям и чувствам. Когда мог просто разобраться в собственной голове, уложить все по полочкам, а завтра-послезавтра вновь ступать на встречу очередным рутинным трудностям. И сегодняшний день Олежа твердо настроен провести с пользой для своего психического состояния, именно так, как требует его внутренний голос. Поэтому сейчас он едет в своей машине, поворачивая тогда, когда захочет сам, а не когда того требует заранее уготовленный путь. Закат принес собой огромные тяжелые тучи, низко висящие над головой, и ветер с каждой секундой становился все сильнее и сильнее. Олежа наблюдал за изменениями погоды через лобовое стекло, представляя, какой сильный шторм ожидает город этой ночью, и сам не заметил, как центр сменился на знакомые до боли дворы и девятиэтажные панельные дома.       Олежа не знал, зачем вернулся в эту квартиру, зачем вообще вспомнил о ней, зачем вновь колышет болезненные воспоминания, разрывая поджившие шрамы. В ней не изменилось абсолютно ничего за время его отсутствия, разве что слой пыли стал чуть толще и воспоминания, копившиеся под обоями, стали немного сильнее и ярче. За окном самый настоящий ураган играл с будто мертвыми ветками деревьев, на ночном небе не было ни единой звездочки, в квартире было также темно. Только огонек газовой конфорки горел красивым сине-оранжевым пламенем, согревая воду в чайнике. Улицы были абсолютно пусты, как и Олежины мысли, была только бесконечная неуверенность в себе, в будущем и в настоящем. Неуверенность в том, что Олежа должен быть здесь, должен молчать и топить старые чувства, которые казались мертвыми. Чайник начинал закипать, но Олежа все сидел перед окном, окутанный темнотой и мягким пледом, и наблюдал за настоящей косыми каплями дождя, с силой бьющими по стеклу. Возможно, тут Олежа просто прятался от этой холодной суеты, от самого себя, собственных страхов, переживаний. В этой квартире он сбрасывал с себя бетонную скорлупу, становясь тем, кем был около шести лет. И ему даже показалось на секунду, что он услышал тихое сопение из спальни. От подобных воспоминаний сердце больно кольнуло, и Олежа, вздрогнув, встал на ноги и выключил газ, вовремя предотвратив выкипание воды. Темнота не мешала, Олежа прекрасно помнил, где и что находится, словно и не переезжал никогда. Открыв верхний ящик, Олежа потянулся за чаем с какими-то травами, когда из кармана черного худи вывалился почти пустой блистер обезболивающего. Эти таблетки действительно помогали Олеже, помогали не чувствовать боли в мышцах после очередной пьянки. Но все обиды нельзя залечить таблетками, все они остаются шрамами не только на душе, но и на теле.       Звонок входной двери заставил Олежу подпрыгнуть на месте, выронив чайный пакетик. Неожиданный громкий звук привел мысли в порядок, и Олежа, ожидая очередной гневной тирады от Влада, которую вновь пропустит мимо ушей, вышел в прихожую и открыл входную дверь, наплевав на свет. Дима удовлетворенно смотрел на то, как расширяются в удивлении голубые глаза, и лишь слабо улыбался, стряхивая с кончика носа капли ледяной воды. Он дрожал от холода и влаги, стекающей с волос по лицу к шее и под ворот старой дубленки, а внутри него был только один страх – что его выгонят. Да, завтра они с Олежей, наверняка, будут вновь кровными врагами, ненавидящими друг друга по гроб жизни, они и сейчас не друзья, а просто знакомые, которых связывает их единое прошлое. Но сегодня им просто необходимы эти минутки слабости. — Дай знак, если я могу остаться, — прошептал Дима, и Олежа отошел в глубь квартиры, зажигая свет.       Душнов не хотел, чтобы Дима сейчас был рядом с ним, не хотел слышать его голос. Но все нутро тянулось к этим глазам, едва не разрывая грудную клетку, жаждало именно его присутствия, и Олежа не хотел вновь сопротивляться самому себе. Это сопротивление стоило слишком многого. Дима молча прошел в квартиру, борясь с тем, чтобы назвать в мыслях это место своим домом, снял с себя мокрую почти насквозь дубленку и разулся, проходя в старую, но уже родную кухню. Шторм за окном чуть поутих, словно радуясь этой атмосфере и воспоминаниям, что сейчас роились в головах обоих парней. — Не думаю, что ты сюда случайно зашел, — проговорил Олежа, топя эмоции где-то внутри, и достал вторую кружку, одной рукой придерживая плед на груди — Откуда ты узнал, что я тут? — Антон сказал, — пожал плечами Дима, садясь на один из стульев, который в свое время выбрал своим любимым местом — Он уверен, что нам нужно поговорить. — А нам нужно? — вышло немного грубо, но Олежа и не был особо настроен на доброту и милашества.       В ответ последовала лишь тишина и шум сквозняка, словно недовольного тем, какие обороты принимает сложившаяся ситуация. В Олежиной душе сейчас был такой же ураган, что и за окном, он волновал и замораживал сердце и душу, заставляя мысли путаться. Залив кружки кипятком, Олежа поставил их на стол и сел напротив Димы, коротко заглянув ему в глаза. Но этого момента было достаточно, чтобы осознать, что он никогда и не находил выхода из рощи зеленых глаз, а лишь вышел на чистую полянку. А теперь снова ушел в самую чащу, задыхаясь от бьющего в лицо ветра и чувств. — Помнишь, как я пришел сюда в первый раз? — спросил Дима с нотками ностальгии в голосе, и Олежа усмехнулся, вспоминая то утро вплоть до самых неважных мелочей — Это все останется с нами на года. — Как бы ни хотелось позабыть, — со вздохом ответил Душнов и сделал глоток чая.       Эти минуты были именно их, словно какая-то параллельная реальность, где существуют только два человека, старая кухня, горячий чай и метель. Одна комната на двоих, один стол и одни эмоции, и непонятно, счастье это или одна общая беда. Но сейчас подобных мыслей не было, были лишь яркие воспоминания в теплых тонах, что согревали душу, и тихое дыхание когда-то самого родного человека. — К слову, я расстался с Аленой, — как бы между делом говорит Дима, краем глаза наблюдая за реакцией Олежи — Кажется, я ей надоел.       Душнов в ответ лишь вздыхает и, быстро окинув Диму спокойным взглядом, поднимается на ноги и подходит к одному из ящиков в углу квартиры. Пара нехитрых махинаций и в тонких пальцах оказывается бутылка хорошего коньяка и коробка каких-то конфет, оставшихся еще со времен работы в школе. Дима лишь приподнимает брови, но аккуратно кивает в ответ на немой вопрос в голубых глазах. Олежа кивает в ответ, ставит на стол конфеты и коньяк и возвращается за рюмками. С некоторых пор у Олежи всегда была запрятанная бутылка с каким-то алкоголем, от дешевой водки до дорогущего виски, и это всегда играло ему на руку. Душнов сам не знал, что ему дала новость о расставании Димы, но внутри что-то энергично встрепенулось и почти сразу успокоилось. Не очень приятно, конечно, но хотелось, чтобы эта искорка внутри вновь замерцала. Церемониться никто не стал, Дима просто разлил алкоголь по рюмкам и, опустошив свою залпом, закинул в рот шоколадную конфету. Олежа не отставал, уже предвкушая неприятное состояние завтра и очередную ссору с Владом, но ему было просто наплевать.       Не прошло и часа, когда чувства и громкие эмоциональные речи начали рваться наружу, а комната кружилась по часовой стрелке вокруг головы, не останавливаясь ни на секунду. В бутылке оставалось несколько меньше половины, а парни, что пошатывались даже сидя, просто смотрели друг на друга расфокусированными взглядами, иногда перебрасываясь какими-то односложными фразами, лишенными смысла. — Я сейчас, — Дима кивнул, и Олежа аккуратно встал на ноги.       По стеночке дойдя до спальни, он как можно осторожнее уселся на кровать, оперевшись локтями о колени и сложив руки в замок. Слова, которые говорить просто нельзя, сейчас скапливались на кончике языка, заставляя Олежу чуть склонить тяжелую голову. Ему просто нужно пару минут в темноте, наедине с собой, чтобы не переступить и без того смазанные границы, установленные в душе и мозге. Но у Димы, кажется, были немного иные взгляды, судя по тому, как он смотрит на Олежу горящими глазами, стоя в дверях спальни. Все-таки присев рядом, парень какое-то время смотрит Олеже прямо в глаза, в его голове нет мыслей, только грохот рушащихся барьеров и предсмертный шепот здравого смысла. Промелькнувшая в глубине Олежиных зрачков искорка зажигает в Диме мысли, но добивает рассудок, и парень спускает с цепей самого себя. Невесомо касается одной рукой щеки Душнова и ненавязчиво тянет его голову на себя, не боясь ничего, кроме отказа. Но Олежа лишь прикрывает глаза и ластится к Диминой ладони, словно ласковый уличный пес, готовый на все за лишнюю толику нежности и тепла. Дима аккуратно касается чужих губ, немного даже боязливо, и неосознанно сравнивает эти ощущения с теми, что были шесть лет. Мягкие губы Олежи чуть обветрены и от этого кажутся суховатыми, Дима отчетливо чувствует на них горький вкус алкоголя и шоколада. Но сладкий запах мятных леденцов так никуда и не исчез, все еще мягким одеялом окутывает парня, словно впервые, согревая изнутри.       Олежа искренне не понимал, зачем отвечает на поцелуй, почему его руки ложатся на Димины плечи, касаясь ключиц большими пальцами сквозь толстую ткань свитера, из-за чего сердце стучится так часто, а в голове так пусто. Он ведь обещал, клялся самому себе, что никогда не вернется в тесноту забытых воспоминаний, а сейчас добровольно ступает в них дрожащей, но уверенной и решительной походкой. Старые чувства, которые, как думал Олежа, полностью растворились, теперь вновь накрывали лавиной, не оставляя шанса ни выбраться, ни даже вздохнуть. Дима целовал нежно и осторожно, понимал, что Олежа в отношениях и боялся спугнуть эту взаимность. Олежа темп не ускорял. Как бы ему не нравилось, когда в глазах Димы горит огонь, а его рука тихонько сжимает Олежины волосы на макушке, сейчас до боли нужно было чувствовать эту нежность. Чувствовать любовь и тепло вместо распаляющей страсти и животного желания потрахаться. Дима ненавязчиво потянул Олежу вниз, давая шанс отстраниться в любой момент и, уложив на постель, навис над парнем. Олежа на секунду разорвал поцелуй, положив руки на Димину шею, и просто рассматривал блестящие во тьме комнаты глаза. Олежа с ужасом и одновременно радостью осознавал, что его чувства к Диме никуда не исчезли. Что он просто направил их на Влада, будучи не готовым потерять ощущений любви и нужности. Но Влад Диму заменить не смог, и Олежа, пусть и жил не один, чувствовал себя безгранично ненужным, буквально уничтоженным. Олежа вновь припал к Диминым губам, чувствуя, как его руки нежно и осторожно забираются под Олежину футболку, мягко оглаживая ребра и живот. Был ли Олежа против? Однозначно. Тянулось ли все Олежино нутро к Диминым касаниям? О, еще как. Послушает он разум или сердце? Конечно сердце, к черту этот мозг. Олежа схватился за подол Диминого свитера, снимая его с парня, и положил руки на плечи. Дима разорвал поцелуй, опускаясь ниже, к ключицам и шее. Олежины чувства словно солнечным светом лились из каждого шрама, смешиваясь с кровью и разливаясь по простыни. Сейчас они с Димой так похожи. Оба разбитые и стертые в пыль, но вновь собранные стараниями одного человека; оба исполосованы лезвием и жизнью, но оба хватаются за последнюю соломинку. Дима неосознанно оставляет алеющую метку под ухом, а Олежа в этот момент обнимает его за плечи, зарывается пальцами в волосы на затылке и понимает, что пора остановиться. Только вот мозг сейчас отключился, и Олежа хотел только того, чтобы Дима был рядом, как можно ближе, потому что находиться рядом с ним, касаться теплой кожи казалось абсолютно правильным. Олежа не хотел отпускать это тепло, не хотел открывать глаза, но в самой середине этого тепла стремительно разрасталось холодное пятно, в котором Влад был словно в заточении, но и на волю он не стремился. Так и остался в голове Душнова холодным, неприятным, пугающим воспоминанием, от которого мурашки бегут по спине.       В какой-то момент голову словно прокалывает насквозь раскаленная игла, так и застрявшая в черепной коробке. Мозг почти моментально превращается в тлеющий кусок угля и теперь жжется внутри, плавя и выжигая последние остатки мыслей. Олежа нечаянно сжимает Димины волосы чуть сильнее, чем нужно, и парень тихо шипит, но приподнимается на руках, взволнованно заглядывая в голубые глаза. А Олежа Диму уже и не видел, перед ним был просто горящий синим пламенем силуэт его собственного подсознания, и он пугал, заставляя тело дрожать. Прижав руки к груди, Олежа замечает лишь то, как горящий силуэт сваливается на кровать рядом с ним, и пользуется этим моментом. Вскакивает с кровати и широкими шагами идет в ванную, чувствуя словно грязные ожоги в тех местах, где пару минут назад были Димины руки. Закрывается изнутри, стягивает с себя мятую футболку и, включив горячую воду, просто опускает голову под струю. Он так и стоит, согнувшись над ванной, трет жесткой мочалкой кожу, оставляя красные полосы, но не может остановиться. Он пытается стереть с себя все касания Димы, которые уперто ощущает на теле. На шее и руках, где кожа тоньше, начинает выступать кровь, но Олежа трет лишь энергичнее, наплевав на усталость в пояснице. Стены давят со всех сторон, в глазах темно и дышать почти невозможно, линзы слез портят зрение, а Олежа лишь пыхтит, словно паровоз, и смотрит напуганными глазами на дно белой ванны. Вся кожа горит будто огнем от малейшего прикосновения дрожащих пальцев, и Олежа с трудом разгибается, смотря на себя в зеркало. На белой коже очень ярко выделяются красные раздраженные пятна и микроцарапины, воспаленные глаза с узкими зрачками лихорадочно бегают по собственному отражению, пока не цепляются за алое пятно под ухом. И Олежу накрывает.       Он почти вываливается из ванны, открыв замок только с пятой попытки, надеясь сбежать как можно дальше от этого места, но Дима ловит его раньше. Парень выглядит абсолютно трезвым, с напуганным волнением рассматривая красные полосы и пятна на худом теле Олежи. А Душнов все еще видит перед собой создание самого Ада, поэтому в панике бьет Диму по рукам, заставляя убрать их как можно дальше от себя. — Нет, отойди от меня, уйди! — кричал Олежа, отходя назад, пока не врезался в стену голой спиной.       Он был просто не в себе, родная квартира казалась горящей пропастью, а Дима, напуганно смотрящий на Олежу – живым воплощением самого дьявола. Душнова трясло, он водил по своему телу дрожащими ладонями, царапал и без того раздраженную донельзя кожу короткими ногтями, стараясь смахнуть фантомные касания. Ватная слабость окутывала его ноги, заставляя сползти по стене на холодный пол, а в ушах оглушающе громко шумела кровь. Его глаза были широко раскрыты, взгляд устремлен в пол, пока слезы на щеках смешиваются с водой, что течет с мокрых волос. Сердце путешествовало по всему организму, стараясь найти путь для побега, но было словно в железной клетке, и все, что ему оставалось – беспомощно трепыхаться в груди, словно раненая и напуганная птица. Тягучая темнота тесными наручниками сковывала запястья и затягивалась тугой петлей на тонкой шее, под которой сейчас быстро-быстро бился неровный пульс. Не чувствовался ни сквозняк, тянущий холодом по пояснице и босым ступням, ни Димин взгляд на макушке.       А парень просто стоял на месте, словно гипсовая статуя, не зная, что делать. Он просто смотрел на Олежу, который сейчас пытался спрятаться в собственных руках, закрывая ими то голову, то шею и грудь, и понимал, что просто не сможет уйти и оставить Душнова одного. Оцепенение отступило так же быстро, как и пришло, но никаких мыслей или адекватной картинки мира не появилось. Перед глазами маячила лишь одна четкая цель – защитить, успокоить, быть рядом. Любой ценой, будь то собственная психика или физическое здоровье. Почувствовав, что вновь может двигаться, Дима просто упал на пол рядом с Олежей, разбивая колено в кровь, но боли даже не было. Дима протянул ладони к Душнову, путаясь в его руках, пока Олежа, пытаясь защититься от выдуманной им самим угрозы, размахивал ими во все стороны. — Нет, уйди, пожалуйста, уходи! — тараторил Олежа, уткнувшись носом в собственное плечо и зажмурив глаза, пока его ослабевшие запястья из последних сил плавали по воздуху — Уйди нахуй. — Олежа, тихо, успокойся, — Дима старался говорить как можно нежнее и спокойнее, тщательно скрывая напряжение и испуг в голосе — Опусти руки, пожалуйста, доверься мне.       Олежа лишь несколько раз мотнул головой, но все-таки положил ладони на колени, лишь сильнее вжав голову в плечи. Вздохнув, Дима самыми кончиками пальцев коснулся бледных костяшек Олежи, заставив того напугано распахнуть глаза. Ярко-синий от застывших на ресницах слез взгляд искрился совсем детским страхом и слепой надеждой на то, что ему помогут, что его спасут и за руку вытащат из смолы, в которой он захлебывается. — Вот так, все хорошо, — шепнул Дима, сглотнув вязкий ком в горле — Слушай только меня, тут больше никого нет, только мы. — Дима, — произнес одними губами Олежа, словно звал на помощь, и сжал пальцы в кулаки, позволяя скользнуть теплыми касаниями к своим запястьям — Дим. — Да, лис, это я, вот видишь, все хорошо, — Дима медленно и аккуратно коснулся дрожащих плеч Олежи и, не встретив сопротивления, притянул его к себе — Боже мой, что же с тобой происходит.       Олежа крепко сжал пальцами Димин свитер на боках, уткнувшись носом в плечо, пока сам Дима закрывал руками голову и шею Душнова, пряча от всего мира и защищая от его же страхов. Когда-то, шесть лет назад, Олежа положил всего себя, чтобы вытащить Диму из подобного состояния, всегда был рядом, был сильным, чтобы подросток мог в любой момент опереться на его плечо. Прошло много времени, и теперь Дима полностью осознавал, как тяжело было Олеже сохранять спокойствие в моменты, когда хочется трусливо сбежать. И теперь Димина очередь отплатить Олеже его же монетой и быть рядом с ним каменной стеной, за которой тот может укрыться от всего. — Вставай и иди в кровать, я принесу воды, — ласково сказал Дима и помог Олеже подняться на ноги.       С тяжелым вздохом он проводил взглядом слабую фигуру Душнова до дверей спальни и удалился на кухню. Быстро убрав дрожащими пальцами все, что намекало на их с Олежей веселые посиделки, Дима набрал в стакан холодной воды из-под крана и замер. У него и у самого не раз были панические атаки в самых разных формах - иногда он, как Олежа, бился в истерике, не подпуская к себе никого, а иногда просто садился на стул и забывал к чертовой матери о том, как нужно дышать. Но видеть в таком состоянии дорогого тебе человека было чем-то за гранью здравого смысла. Поджав губы, Дима быстрым шагом прошел путь до спальни, входя в темноту комнаты с легкой улыбкой. — Как ты? — спросил Дима, просто не зная, что говорить, и поставил стакан с водой на прикроватную тумбочку — Хочешь чего-нибудь?       Олежа лишь отрицательно мотнул головой, закутавшись в одеяло чуть плотнее, и немного даже стыдливо отвел взгляд. Дима помялся лишь пару секунд, но в конце концов понял, что Олежу этой ночью точно не оставит. Присев рядом с Душновым на край кровати, парень аккуратно положил ладонь на острое плечо, ощущая под пальцами мягкое одеяло. Олежа от прикосновения не сбежал, даже не дернулся, но Дима все равно убрал руку, чтобы не давить. — У тебя до этого было такое? — Дима чуть наклонился, в попытке заглянуть Олеже в глаза, но Душнов упрямо смотрел куда-то вниз — Панические атаки это сложно, я знаю, но молчать не нужно. — Бывало пару раз, — голос Олежи звучал хрипло и слабо — У меня же биполярное расстройство, это нормально. И, возможно, я просто заработался и мне пора отдохнуть, — комната погрузилась в абсолютную тишину на несколько минут, и Дима уже встал на ноги, подумав, что все-таки должен уйти, но теплые пальцы, схватившие его ладонь, заставили замереть — Ты можешь побыть рядом еще немного?       Дима даже вздрогнул, не ожидая подобных просьб, но что-то внутри вдруг несколько раз перекрутилось вокруг своей оси и наконец взорвалось к чертовой матери, пуская с кровью по всему сепдцу теплые искры. Молча кивнув, Дима быстро обошел кровать и лег с другой стороны, почти на самый край, пусть и хотелось прислониться грудью к Олежиной спине и банально обнять, прижать его к себе и больше никогда не отпускать. Но Олежа сам перевернулся на другой бок и приподнял кончик одеяла, кивнув Диме. Сейчас он впускал парня в свое личное пространство, в свой личный мир, пусть серый и разрушенный, но такой родной и теплый, несмотря на то, как мерзнут пальцы. И Дима принимает это приглашение, двигается ближе к Олеже, случайно касаясь коленом его бедра через толстые слои ткани. — Давай сегодня представим, что Влада не существует и что все хорошо, — Олежа ткнулся лбом в Димино плечо и совсем тихо рассмеялся, не почувствовав таких желанных сейчас касаний — Можешь считать это бредом сумасшедшего, но я только сейчас в полной мере осознал, что хочу начать все заново. С тобой. Послать к чертовой бабушке этого ублюдка, но я все еще не могу принять факт твоей измены. — Давай поговорим об этом завтра, на трезвую голову, — Дима прикрыл глаза, стараясь сделать так, чтобы голос не запнулся о стоящий в горле ком, и чуть наклонил голову, утыкаясь носом в Олежину макушку — Мы обязательно все обсудим. А сейчас нужно просто поспать.       Олежа не ответил ничего, молчаливо согласившись, и лишь устроился немного удобнее, закрывая глаза. Сон к нему пришел ожидаемо быстро и минут через десять Дима уже слушал тихое сопение где-то в районе своего плеча. Нос щекотал знакомый с самого детства запах ромашкового мыла от волос Олежи и Дима наконец решается, ползет пальцами по плечу Душнова, задерживается ненадолго на выпирающих лопатках и останавливается на тыльной стороне шеи. Олежа ведет плечом сквозь сон и чуть сильнее прижимается к Диме, и парень обнимает его чуть крепче и увереннее. Он всем сердцем надеется лишь на то, что слова Душнова были сказаны от чистого сердца и, путешествуя в этих надеждах, провалился в чуткий тревожный сон.       Олежа проснулся на утро от громкой трели собственного телефона на кухне, но даже не успел открыть глаза, когда музыка затихла и по квартире разлился тихий голос Димы. Поясница ныла даже когда Олежа не двигался, да и общее состояние было крайне подавленным. Воспоминания о вчерашнем вечере, о всех событиях и словах, о всех касаниях и поцелуях топором ударили по голове, раскалывая напополам черепную коробку, и Олежа распахнул глаза, уставившись на сбитую простынь. — Я не могу дать ему трубку, он спит, — послышалось чуть отчетливее, и Олежа перевернулся на спину, прислушиваясь к каждой мелочи — Мы с Аленой разошлись и он оказывал пьяному мне моральную поддержку. Нет, он не пил. Ты можешь не переживать, Влад, он перезвонит, когда проснется.       Олежа, услышав имя Влада, неосознанно накрыл ладонью место под ухом, где довольно ярко выделялось бордовое пятно. Сев на кровати, Олежа пригладил ладонью пушащиеся волосы, но сейчас в его голове вальяжно расхаживали тревожные мысли о том, какой он идиот и сколько ему придется расхлебывать. Чтобы покопаться в трезвом себе и найти подтверждение или опровержение своим вчерашним речам у него было от силы минут десять-пятнадцать. Но ему хватило и двух, чтобы понять, что Дима все еще нужен ему, словно глоток свежего воздуха в загрязненном ядовитыми газами городе. И вместе с этим осознанием пришло долгожданное спокойствие и легкость, словно с хрупких плеч свалилось целое небо, подарив на память одну мерцающую зведу, что грела душу изнутри. Встав на ноги, Олежа кинул быстрый взгляд на серое небо через окно и, вздохнув, вышел из комнаты, быстро проскочив в ванную. Накинув на подмерзшее тело футболку, Олежа, избегая собственного отражения, просто пару раз плеснул холодной водой в лицо и храбро вышел в кухню. — Доброе утро, — Дима улыбнулся немного нервно, увидев Олежу в дверях, и отвел взгляд к люстре, касаясь пальцами шрама на тыльной стороне шеи — Я поставил чайник, скоро должен закипеть. И Влад просил перезвонить. Прости, что похозяйничал тут. — Я не отказываюсь от своих слов, — пара секунд, а сердце Димы успевает взорваться, сгореть, восстать из пепла, маленькими кусочками с кровью пробежать по всему организму и вновь собраться в рабочий орган, слишком уж быстро гоняющий кровь по венам и артериям — Я хочу расставить все по полочкам сразу, не тянуть и не мучать ни себя, ни тебя. Все, что было сказано мной ночью - чистая правда, но факт измены все еще остается. — Не было измены, — говорит Дима минуты через две, когда к нему, наконец, возвращается голос и дар речи — Кто-то, Влад, скорее всего, прислал мне фотографии на которых я увидел тебя с другим, и у этих фотографий было достаточно однозначное содержание. И, ну, ты меня знаешь, я очень импульсивный. А про измену я сказал в надежде сделать тебе больно и, кажется, сделал. Я слишком сильно любил тебя и, нечего скрывать, люблю до сих пор.       Раньше Олежа бы в ответ на подобные признания лишь покраснел бы и начал заикаться и глупо шутить в попытках разрядить обстановку. Сейчас он лишь крепко сжал кулаки и опустил взгляд к Диминым ступнями, чувствуя, как капилляры разрывает от скромной решимости. Чувствуя себя подростком, Олежа делает шаг вперед и, вцепившись в Димины плечи, оставляет невесомый поцелуй в уголке его губ, после чего лишь утыкается головой в его ключицу. На его лице нет ничего, кроме ледяной улыбки, но внутри все горит адским пламенем. Он греет, но достаточно лишь одного неосторожного слова или поступка, и огонь просто сожжет Душнова изнутри, оставив за собой только тлеющее и медленно остывающее пепелище. — Мы с тобой оба такие идиоты, — неожиданно весело произнес Олежа и тихо рассмеялся, отстраняясь от Димы — Я брошу его прямо сегодня, а ты забери свои вещи. К черту долгие предисловия, я просто хочу снова быть вместе. — Как раньше, — Дима улыбнулся, но упрямо продолжал сомневаться в реальности всего происходящего, не желая просыпаться, если это все-таки окажется сном — Прямо с сегодняшнего дня. Ты стал очень решительным. — Когда я шел в квартиру Кирилла за твоими вещами, пока ты лежал в больнице, я тоже особо не сомневался, — Олежа снял со спинки стула черное худи и, надев его на замерзшее тело, засунул руки в карманы — На самом деле, вечером я буду в легкой панике, но пока что я полностью уверен в своем решении.       Олежа улыбался, но понимал, что если бы все было так просто, то и с Владом он уже бы месяца три точно не жил. В любом случае, тянуть с этим он больше не намерен. Глядя в горящие зеленые глаза Душнов чувствовал, как все возвращается на круги своя, как он возвращается из заточения в собственном подсознании. Тьма и холод стремительно отступали от его сердца и исчезали, растворялись в крови вместе с кислородом, пропуская, наконец, в вены струи теплого света. Олежа словно перелистнул страницу своей жизни, переходя к новой, еще незнакомой, но многообещающей главе. К финальной главе. Но, к сожалению, заглянуть в конец этой книги, чтобы прочитать самое последнее предложение и узнать финал, он не мог. Подхватив телефон, Олежа уверенно набрал номер Влада, и его настроение резко упало после первых слов. — Влад, привет, — успел лишь сказать Душнов перед тем, как его нагло перебили. — Олежа, скажи, ты знаешь, как ощущаются сломанные ребра? — Олежа в ответ на это лишь промолчал, сжав свободную руку в кулак в кармане худи — Не знаешь, видимо. Значит, узнаешь. Ты, блять, меня не на шутку разозлил. — Чем, позволь узнать? — Душнов задал этот вопрос больше Вселенной, чем Владу, поэтому даже не стал дожидаться ответа, лишь закатил глаза — Ты перегибаешь палку, психованный. — Да ты в край охуел? — видимо, Владу не особо нравилось, что с ним смеют говорить таким тоном — Из тебя алкоголь не выветрился еще, наверное. Я ж не посмотрю, что ты медийная личность, синяки сам объяснять буду.       Олежа не боялся ни Влада, ни его угроз, которые больше походили на обычные понты. А вот Дима, читающий его эмоции, был слегка напряжен, но не вмешивался. Кивнув парню, мол, все хорошо, Олежа удалился в гостиную, гонясь за возможностью говорить чуть более открыто и свободно, не стесняясь выражений и не скрывая злости. — Так, знаешь что, мне надоело это все, — Олежа сказал это на выдохе, давая Владу понять, что говорит абсолютно серьезно — Я не кукла, чтобы терпеть подобное отношение к себе. Сегодня же я забираю свои вещи и ты летишь нахуй первым рейсом. — Как скажешь, солнышко, — в голосе Влада отчетливо слышались сарказм и издевка, что раздражало еще сильнее — Только ты за вещами один заезжай, поговорим заодно. Может, я уговорю тебя остаться.       Олежа лишь раздраженно фыркнул и бросил трубку, медленно выпуская воздух через сложенные трубочкой губы. После этих слов он точно не собирался ехать туда один, потому что он знал Влада, и знал, что действительно может в итоге уехать на скорой с парочкой трещин в ребрах, если не с переломом. Воробьев если и бил, то бил точно, словно перед ударом в голове проводил какие-то расчеты физических величин. В итоге было больно настолько, что мозг начинал намекать на перелом, а на деле даже синяка не оставалось. Это всегда было для Душнова загадкой, ответ на которую он находить особо не хочет. — Там чайник вскипел, я чай навел, — Дима заглянул в гостиную в своей привычной немного распущенной и открытой манере сцепив руки в замочек за головой — Все нормально. — Да, — Олежа ведь толком не соврал, просто немного умолчал — Пришлось расстаться с ним прямо сейчас по телефону. Но вещи нужно забрать сегодня, у меня там костюм, а завтра еще дел много. Сможешь съездить со мной?       Дима кивнул, и Олежа лишь молча прошел мимо него на кухню. Он не хотел тащить туда Диму, понимая, что парень может попасть под горячую руку, но и просить было больше некого. Антон и без того разбирался со слишком многими проблемами Олежи за эти шесть лет, да и он не такой человек, чтобы в нужный момент просто взять и защитить. До последнего будет стараться решить все словами, и только потом, возможно, ударит чем-нибудь по голове. А вот Диму хлебом не корми, дай выпустить свои эмоции через физическое насилие. В любом случае, до его отъезда все было именно так. К слову, Дима понял почти сразу, что не все так гладко и что Олежа просит его составить компанию далеко не от скуки.       Вернувшись в кухню и сев напротив Душнова, Дима лишь молча уставился в пол, слегка прихватывая зубами внутренние стороны щек. Момент открытости и какого-то внутреннего триумфа миновал, сменившись какой-то неловкостью и абсолютным незнанием того, что делать дальше. Кажется, вот он, долгожданный миг, когда все встало на свои места, когда ты добился чего хотел, но что-то все равно не давало насладиться им сполна. Словно что-то тенью пряталось за спиной, медленно скользя острыми когтями от поясницы к хрупкой шее. И Олежа чувствовал тоже самое, судя по его чуть сконфуженному взгляду, твердо устремленному в кружку. — И что дальше? — сдался Душнов, но от чая глаз не отвел — Я имею ввиду, ну, ты и сам понимаешь, что что-то не так. — Может, нужно просто переждать, как в первый раз, — Дима пожал плечами, с улыбкой вспоминая неловкость, царившую в этой квартире в первые дни его жизни тут — Заново привыкнуть друг к другу.       Олежа пару раз качнул головой и отодвинул от себя кружку. Дима лишь проследил взглядом за его действиями и по одному решительному взгляду заново загоревшихся глаз понял, что Душнов не намерен тянуть больше ни секунды и полностью уверен в сегодняшнем дне.       Все еще влажный ворот дубленки заставлял тело вздрагивать от каждого неаккуратного соприкосновения, но это немного освежало и приводило мысли, перепутанные легким похмельем, в относительный порядок. Давно знакомый салон автомобиля встретил Диму теплом, комфортом и приятными воспоминаниями. Растекшийся по сидению парень в упор ее замечал напряжения в белых пальцах Душнова. Не замечал ни кочек, ни тихой музыки из радио, просто ехал, прикрыв глаза и лишь изредка обращая внимание на что-то за окном. И время в этих ностальгических мечтаниях пролетело неожиданно быстро, словно Дима просто моргнул еще до начала пути и открыл глаза уже в незнакомом подьезде. И вот тогда он прочувствовал все - раздражение, напряжение, волнение, и даже не пытался разобраться в том, кому принадлежит добрая половина этих эмоций, Олеже или ему самому. В любом случае, Душнов, твердой походкой шедший впереди, казался абсолютно спокойным и невозмутимым, словно идет в продуктовый, а не к уже бывшему парню с дурной привычкой распускать руки. — Так, я быстро, либо стоишь тут, либо в прихожей и не подаешь признаков жизни, — давал напутствия Олежа, стараясь найти в крупной связке нужный ключ, что оказалось не так сложно — Где будешь? — Зайду, — уверенно кивнул Дима, наблюдая за тем, как Олежа, повернув единожды ключ в замочной скважине, дергает на себя дверь.       Это решение Душнова не устроило от слов совсем и абсолютно, но спорить сейчас он не собирался, поэтому уверенно прошел сразу в спальню, даже не разувшись. Влад лежал на кровати, держа телефон горизонтально и заткнувшись наушниками, но, стоило Олеже появиться в его поле зрения, как весь интерес Воробьева к сериалу сразу пропал. Открыв шкаф нараспашку, Олежа вытащил из самых закромов большую дорожную сумку и начал сбрасывать туда свои вещи, не заботясь о том, чтобы осторожно их свернуть. Он чувствовал на макушке взгляд Влада, слышал его усмешки, но упрямо не реагировал даже на попытки разговора. Сидя на коленях перед полупустым ящиком, Олежа был уверен, что все и дальше будет идти хорошо и спокойно, пока чужие пальцы не сжались в его волосах, заставляя откинуть голову. — Ты что, хочешь разбить мне сердце? — Влад чуть оттянул черные пряди, заставив Олежу поморщиться от острой боли и выпрямить спину — Ты хоть задумывался, кому ты кроме меня нужен такой? Да в тебе кроме денег и мозгов ничего нет. — Ты чертов псих, — прорычал Олежа, сжимая в руке жесткую лямку сумки — Руку убери. — Или что? — Влад наклонился ниже, остановившись в опасной близости от лица Душнова, и с силой тряхнул его головой, заставив упасть на пол — Ты мне угрожать пытаешься, ублюдок?       Олежа не успел встать с пола, когда почувствовал прикосновение чужой ноги к торсу. В памяти вдруг ярко всплыли слова Влада о сломанных ребрах, а руки потянулись к его ноге, чтобы выбить колено или вывернуть ему щиколотку, но воздух разрезал Димин голос. Устало выдохнув, Олежа уронил руки обратно на пол и прикрыл глаза, умело игнорируя собственное шумное дыхание и быстрое сердцебиение. Боль после пальцев Влада в волосах начала медленно перетекать к вискам, и Олежа лишь совсем тихо простонал, нахмурив брови. — Только тронь, — Дима был явно настроен решительно и серьезно, но Олежа разобрал в его голосе злой оскал даже с закрытыми глазами — Он сейчас спокойно соберет вещи и мы уходим, а у тебя нос остается цел, договорились? — Вот это вы сдружились, удивительно, — ухмыльнулся Влад, наблюдая за тем, как Олежа все-таки поднимается с пола, продолжая невозмутимо делать свое дело — Прямо очень близки, судя по засосу у тебя на шее, солнышко. Алена знает? — Тебя это не ебет, — пробубнил Душнов и сразу дернулся от удара ногой по бедру, но Дима этого, кажется, не заметил, ослепленный злостью — Псих.       Как ни странно, в Димином присутствии Влад держал себя в руках, молча наблюдая за Душновым. А Олежа периодически усмехался самодовольно, понимая, что Влад - просто ущемленный трус, который пытался самоутвердиться за счет издевательства над другими. Очень дешевый и жалкий человек, прогнивший насквозь без шанса на спасение. Через несколько минут Олежа поднимается на ноги и, подхватив сумку, походкой победителя направляется к выходу из квартиры, стрельнув в Диму удовлетворенным взглядом. До слуха доносится глухой звук удара и звонкое "блять", и Олежа даже немного корит себя за то, как внутри что-то с гордостью и триумфом зажигается, грея душу. — Все-таки сломал ему нос, — почти смеется Олежа, когда Дима закрывает за собой входную дверь и забирает у него сумку. — Да ну, максимум разбил, — Дима беспечно пожимает плечами, и Олежа все-таки тихо хихикает себе под нос — Ты как? Он тебя за волосы оттаскал, как шлюху, прости пожалуйста. Со стороны это выглядело больно. — Да это и было больно, если на чистоту, — Олежа перепрыгивает последние ступени и придерживает для Димы подъездную дверь, получая в ответ шуточный поклон — Но не очень. Зато хорошее средство от похмелья.       Последняя частичка пазла, наконец, встала на свое место. Парни снова вместе, они счастливы, едут в машине и смеются с каких-то рассказов друг друга, и больше ничего не тяготит душу. Потому что их Судьба прописана на десятки лет вперед, и по этому сценарию они идут плечом к плечу.