Убийца и сломанная

На заднее сидение Визериса удалось усадить с боем. Он будто бы специально спорил и проверял границы дозволенного, упрямо смотря на отца, и более-менее успокоился лишь тогда, когда Хелейна предложила сесть с ним. — Мне столько всего нужно тебе рассказать! — довольно заявил Визерис, но его болтовня закончилась намного быстрее, чем они выехали на скоростную трассу. — Пусть спит, — замечает Деймон, скосив взгляд в зеркало заднего вида. Хелейна кивает, зная, что он вряд ли это заметит, и выжидает, пока Деймон дозвонится до службы спасения. Ждет, пока он поговорит, не вмешиваясь. Визерис беспокойно возится — сколько же в нем энергии, думает она, осторожно подкладывая ладонь ему под голову, чтобы не ударился о стекло окна. За несколько мгновений он умудряется устроиться у нее под боком, и Хелейна прижимает его голову к себе в непроизвольном материнском жесте. Визерис громко сопит, но хотя бы перестает крутиться. — Надеюсь, он не ночевал в лесу. Или еще хуже — на дороге, — глухо произносит Деймон. Он точно обращается не к самому себе, и Хелейна переводит взгляд на его спину, точнее даже плечо и край челюсти. И как давно говорить с ним стало так естественно? — А что Рейнира? — тихо подает голос она. То ли боится разбудить Визериса, то ли в целом боится задавать вопросы, которые ее не касаются. — А что она? — переспрашивает Деймон. — Нужно сказать ей, что он нашелся. Визерис снова возится, Хелейна убирает ладонь от его головы, но он обратно прижимается к ее боку, укладывает голову на грудь, и она невольно осторожно прижимает его к себе. Деймон молчит. Хелейна замечает, как его ладонь крепче сжимает руль, но не привлекает к этому внимание. Кажется, не она одна здесь зла на Рейниру. Впрочем, кто она такая, чтобы вмешиваться в чужую семью? Больше они не говорят, и Хелейна откидывается затылком на сиденье, прикрывая глаза. Заснуть не получится, но она пытается дать себе возможность отдохнуть. До Драконьего камня дорога не самая близкая, Деймон периодически с кем-то разговаривает по телефону, но крутящийся под боком Визерис перетягивает все внимание на себя. Ей ужасно не хочется сравнивать его со своим умершим сыном, но получается откровенно плохо. Хотя бы слезы не подступают к горлу, так что уже хорошо. Они приезжают домой ночью, и Хелейна чувствует ужасную усталость, когда машина заезжает на парковку и наконец глохнет. Деймон оборачивается, и в свете пары лампочек на крыше на его лице морщины выделяются больше обычного. Она проводит пальцами по макушке Визериса, откидывая в сторону пряди светлой челки. — Не буди, я так его отнесу. Почему-то слова застают ее врасплох. Хелейна пару раз моргает, и Деймон успевает выйти из машины. Она не знает эту его сторону, понимает она. И когда он открывает заднюю дверь и тянется за Визерисом, она продолжает смотреть так, словно увидела травоядного льва по меньшей мере. Визерис недовольно кряхтит, но отпускает ее быстро. — Давай, парень, скоро будешь в кровати, — тихо произносит Деймон, затягивая сына на руки. В нем нет острых углов. В нем нет пугающей напряженности или опасности. Впрочем, опасности в нем она и прежде не видела. Но теперь Хелейна видит измученного поисками отца, прижимающего к себе семилетнего сына. Шапка с головы Визериса падает, Деймон не успевает ее поймать. — Я возьму, — одними губами говорит она, и в его взгляде явно читается благодарность. Он его любит, понимает Хелейна, выходя из машины. Он их всех любит — потому что у двери вдруг возникают девочки. Бейла буквально вытаскивает брата из рук отца, и Деймон даже не успевает ничего сказать. Хелейне кажется, что она видит что-то, что ей не следовало видеть, когда Рейна тянет его в объятия, едва Бейла скрывается в доме. — Я знала, что вы вернетесь вместе. По-другому и быть не могло, правда? Он молчит. Гладит Рейну по спине, и Хелейна чувствует себя лишней. С этой дурацкой шапкой, пойманная врасплох, что наблюдает, когда Деймон вдруг встречается с ней взглядом. Ей бы сбежать, но они стоят прямо в дверях, и она не придумывает ничего лучше, как неловко улыбнуться. Они так и смотрят друг на друга, пока Рейна не выворачивается из рук отца, не замечает Хелейну и не забирает шапку у нее из рук. — Я уберу к его вещам, — деловито замечает она. — Эйгон уже спит, Сиракс еле уговорила его не дожидаться вас. — Тебе бы тоже не помешало спать, — произносит Деймон. Рейна недовольно цокает языком, закатывает глаза и уходит в дом. Хелейна переминается с ноги на ногу, делает шаг в сторону двери и снова натыкается на его внимательный взгляд. Он не кажется ей пугающим, непредсказуемым или чужим. Деймон выглядит уязвимым, и это заставляет Хелейну замереть и не отводить взгляд. — Спасибо, что поехала со мной. — Ерунда, я… — Ты сделала намного больше, чем ты думаешь, — перебивает он. — Это ты настояла, чтобы мы посмотрели в деревнях. Ты предложила зайти в тот дом. В том, что Визерис сейчас ноет и пихает Бейлу, пытающуюся стянуть с него ботинки, есть только твоя заслуга. — Я… Ей нечего сказать. Слов так много, но все они сбиваются в какую-то кашу, и Хелейна лишь ободряюще ему улыбается. Он делает шаг к ней, между ними практически не остается пространства. — Ты вернула мне моего ребенка, понимаешь, Хелейна? — почти шепотом спрашивает Деймон. Радужка его фиолетовых глаз выглядит не просто светлой, а местами белесой. Дело в возрасте, из-за которого у многих глаза светлеют, или его всегда были такими? — Я этого не забуду. Воздух почти трещит, и они находятся в каком-то вакууме. — Я могу ехать… — вдруг звучит громкий голос Сиракс совсем рядом, и она явно выдавливает из себя слегка пренебрежительное: — сэр? Хелейна вздрагивает от неожиданности, Деймон отступает от нее на шаг или даже несколько, и ей отчаянно хочется зажмуриться, потому что четкий и полный раздражения голос Сиракс совершенно нарушает спокойную и почти по-домашнему уютную атмосферу, господствующую здесь еще мгновения назад. — Вперед, — колко отзывается Деймон, указывая в сторону выхода. — И передай моей жене, что Визериса я ей не привезу. Второй укол, почти как ледяная вода из ведра. Удивительно, как Хелейна не врезается в дверях в Сиракс, когда разве что не забегает в дом, пытаясь как можно быстрее ретироваться. Быстрее-быстрее-бегом, ей что-то показалось. Ей показалось что-то из того, за что накрывает таким чувством стыда, что она не замечает, как пролетает мимо гардеробной, как бежит прямиком в ботинках и куртке наверх — туда, где почувствует себя защищенной. Дверь за ее спиной захлопывается, она спиной прижимается к ней и лишь теперь, кажется, начитает дышать. Нет. Нет-нет-нет, ей просто показалось. Это просто благодарность, просто у них был длинный день, просто ночь, все устали. За дверью слышатся голоса девочек, кто-то из них смеется, и Хелейна непроизвольно задерживает дыхание, боясь привлечь к себе хоть какое-то внимание. Она лишь гостья в этом доме. Она — дальняя родственница со стороны новой жены, которая никому не нравится. Только пальцы непроизвольно подрагивают, а в мыслях все еще на повторе те самые моменты, когда между ней и Деймоном было до ужаса мало расстояния. Когда она заметила внезапно светлые оттенки в радужке его глаз, а он обращался к ней так искренне и открыто, будто совсем не боялся, что она может что-то сделать с этой его уязвимостью. Она не может. И не сделала бы все равно. Хелейна совсем не та, кто может воспользоваться чужой слабостью. Да и он объективно ничего ей не сделал, чтобы у нее был повод хотеть причинить ему боль. Мыслей и образов в голове слишком много, она начинает ковырять кожу у ногтей, не отдавая себе в этом отчета. Раздевается и из ботинок вылезает слишком поспешно, пытается чем-то себя занять, но всего вокруг становится слишком много. Она откровенно мельтешит и мечется по комнате, как вдруг вспоминает, что Эйгон спит, а его комната может быть на этом этаже — и скорее всего и есть где-то рядом, — а значит, ей стоит быть потише. То, что пальцы расковыряны до крови, она понимает лишь в туалете, когда подставляет замерзшие руки под струи воды. Крови немного, но Хелейна смотрит на нее тупо, словно не совсем понимая, откуда та взялась. Это что, она сама сделала с собственными пальцами? Вода все смывает, но кровь не перестает идти. Хелейна трет пальцы, моет руки снова с мылом. Маленькие ранки продолжают кровоточить. Где-то в ванной всегда должен быть пластырь. Она начинает шарить по ящичкам, идеально кем-то вымытым. Нигде нет пыли, и это так странно. Должно быть, здесь и домработница, и уборщица, и повар — столько людей, которых она не замечала, пока сидела в комнате безвылазно. Впрочем, у отца всегда был полный дом наемных сотрудников. Вода так и льется, когда она наконец находит упаковку пластырей и, промыв пальцы под проточной водой еще раз на всякий случай, криво лепит небольшие бело-серые квадратики поверх ран. Шум воды помогает приглушить шум кучи мыслей. Хелейна выкидывает в мусорку образовавшиеся бумажные и пластиковые полоски от пластыря и лишь теперь вспоминает о воде. Умывается почти ледяной и закручивает кран. В доме тихо, разговоры нигде не слышны, когда она решает спуститься на первый этаж, чтобы отнести куртку и ботинки в гардеробную. Глупо было с ее стороны так сбежать, когда ничего не случилось. Но еще глупее было бы оставить одежду в спальне. На кухне горит свет, она замечает это, едва спустившись с лестницы, но решает не проверять, есть ли там кто-то и кто именно. Вместо этого Хелейна доходит до гардеробной, вешает куртку и ставит ботинки, с которых даже не капает грязь. Может, завтра она начнет свое утро с того, чтобы помыть их. Может, завтра она даже решит прогуляться по территории дома и подышать свежим воздухом. По крайней мере сейчас эти мысли ее успокаивают. Она возвращается в гостиную, но свет в кухне оказывается выключен: кто бы там ни был, ушел и отправился спать. Она не знает, кого хотела бы там встретить и хотела бы сейчас видеть хоть кого-то. Мама, наверное, снова пришлет за ней Коля или Эйгона, вдруг вспоминает Хелейна. Не просто так же полиция тогда приезжала к Деймону. Сколько же проблем она ему устроила, даже не догадываясь, что у него самого есть жизнь, полная целой кучи детей, с которыми что-то постоянно происходит. Хелейна задерживается в гостиной, но не включает свет. Хорошо, что здесь, в отличие от коридоров, свет не включается от движения. Сейчас в темноте она чувствует себя в разы комфортнее. Она изучает гостиную так, будто оказалась здесь впервые. Заново. С чистого листа. Несколько детских рисунков на стенах в рамках она видела и прежде. Но на комодах и полках оказывается так много фотографий, всяких личных мелочей, что дом и сама гостиная начинают оживать. Все вдруг приобретает смысл, который прежде просто не бросался в глаза, спрятанный четко перед носом. Эйгон, держащий на руках маленького Визериса, еще даже не умеющего ходить. Рейна, заплетающая волосы недовольной Бейле. Какая-то детская поделка из глины, каким-то образом не потерявшаяся и не покрывшаяся пылью. Здесь же раскрашенная то ли черепашка, то ли хомяк. Еще фотографии, на этот раз Эйгона и Рейны, где у первого выпал зуб, но он все равно широко улыбается. Она не помнит, есть ли у них вообще такое количество фотографий с детьми, которое есть только на полках в одной гостиной. Сама она никогда не фотографировала детей. Эйгон — тем более. Может, у мамы где-то и есть. В этом доме так много жизни, что она теряет счет времени, останавливаясь и рассматривая следы присутствия его обитателей. К тому моменту, как она заканчивает, Хелейна устало усаживается на диван, подтягивает под себя ноги и смотрит на высокое панорамное окно, которое является частью стеклянных дверей, ведущих в сад. Вот бы и ей сейчас быть рядом с Джейхейрой и Мейлором. Вот бы и у нее были их поделки, фотографии. Может, тогда она не винила бы себя так сильно в том, как выпала из их жизней, потеряв Джейхейриса. Хелейна прячет лицо в ладонях, тяжело вздыхает и остается наедине со старой раной, не проходящим чувством вины и всем тем, что она так давно носит в себе, что оно ощущается совсем как одинокая ночь в доме, где где-то наверху спит вернувшийся домой Визерис. Завтра она обязательно его проведает. Завтра она поговорит с ним, расспросит еще, где он был и не случилось ли с ним что-то за то время одиночества. Но сейчас у нее совсем нет сил, а он все равно спит. Она не собирается засыпать в гостиной. Лишь ложится на диване, чтобы немного отдохнуть, собраться с силами и затем подняться в спальню. Всего на пару мгновений, но усталости оказывается так много, что Хелейна проваливается в сон за считанные мгновения. Беспокойные сны мучают ее всю ночь, сжимая ее горло мертвой хваткой. Погрузиться в сон без снов удается ближе к утру, если верить ощущениям. И ей даже начинает видеться что-то приятное, но она никак не запоминает, что именно, а потом кто-то вытягивает ее в реальность, куда ей совершенно не хочется возвращаться. Кто-то гладит ее по волосам, прямо по голове. Прикосновения легкие, но ладонь точно маленькая. Хелейна едва открывает заспанные глаза, когда замечает внимательное выражение лица прямо перед собой. — Джи?.. — тихо спрашивает она сбивающимся голосом. Дочь продолжает гладить ее по волосам. — Джи, девочка моя. Хелейна поднимается с дивана и порывисто сжимает дочь в объятиях, затягивая на себя. Она целует ее в щеки, в лоб, в макушку, прижимает к себе и только и может, что повторять сбивающееся на всхлипы «доченька моя, девочка».