Лёд и соль

      Перед глазами мерцали звезды — крохотные белые искорки прямо над ней, а сама она плыла в невесомости. Присмотревшись, Аджи поняла: то не звезды вовсе — а пузырьки воздуха, поднявшиеся вверх; и небо — не небо, а сомкнувшаяся над головой вода, идущая рябью от сильного ветра. Солнечный диск расплывался, искаженный толщей воды, на дне, усыпанном яркими кораллами и переливчатыми перламутровыми раковинами, мягко колыхались широкие отсветы солнечных лент.       Море. Аджисай была на самом дне — раскинув руки-ноги, легкие, как перышко, она парила посреди мягких, волнистых водорослей, в которые вплетались ее рыжие волосы, глазами следя за проплывающей мимо стайкой цветастых рыб. Было так хорошо и спокойно — никакой суеты и волнений, только тихое безмолвие подводных глубин, наполненных созданиями удивительной красоты.       — … она же умрет, — ворвался в уши голос. Приглушенный, он доносился издалека и принадлежал миру сверху — тому, где солнце слепит ярко и жгуче, а тело ощущается неуклюжим и тяжелым.       Вода завибрировала, потревоженная чужим вторжением, все вокруг заколыхалось, задрожало, сочные цвета поблекли, дно заволокло темнотой. Легкие Аджисай расширились, стремясь получить глоток свежего воздуха, но вместо чистого кислорода наполнились колким ароматом морозной стужи — лед, острый и сверкающий, покрыл тонким прочным слоем воду, — не вынырнуть.       Знакомый запах. Знакомые ощущения — Аджи потряхивало, как в ознобе, кровь побежала быстрее, по венам хлынул адреналин. Море взбунтовалось — шумные волны с ревом ударили в ледяную корку, грудью пытаясь пробить путь на свободу; сколько это продолжалось, она не знала — просто в какой-то момент открыла глаза, тут же закашлявшись.       — Очнулась, — констатировал кто-то.       Голос был не тем, что она слышала ранее. Другим — совсем тихим, невзрачным, похожим на шелест листьев в летнем лесу. Сфокусировавшись, Аджисай уставилась на молодого мужчину, сидящего возле стола из светлого дерева, примыкавшего к стене — вольготно откинувшись на спинку, неизвестный внимательно изучал ее темным взглядом.       Черты его лица показались смутно знакомыми — словно она уже видела его где-то. Может быть, как раз здесь — Аджисай помнила, что с момента похищения прошло больше суток. Когда она выбежала из собственного — как она наивно полагала, — дома и побрела в сторону порта, кто-то схватил ее — на губах отпечатался привкус чужой кожи.       Сначала Аджи оцепенела. Замерла, как испуганный кролик, покорно позволяя волочь себя куда-то — только руки инстинктивно взметнулись вверх, цепляясь за предплечье; в памяти всплыло воспоминание — как она бессильно прижималась лопатками к стальной решетке, парализованная взглядом горящих ненавистью ярко-фиалковых глаз. Тогда Аджи ничего не могла противопоставить Рану — потому что в глубине души считала, что заслужила те ужасные слова, что он швырнул ей в лицо.       Но сейчас она не сделала ничего, чтобы быть похищенной прямо с улицы посреди дня — стряхнув с себя оцепенение, Аджисай вцепилась зубами в чужую ладонь, стискивая челюсти. Страх придал ей сил — во рту появился вкус солоноватой крови, сверху послышался отборный мат, но освободиться не удалось — она ощутила тонкий и болезненный укол в шею, словно ее укусило злобное насекомое, и мир перед глазами поплыл.       Дальнейшие события воспринимались через белесую пелену дремы — Аджи покачивало, как на волнах, в затылок упиралось что-то твердое и холодное. Потом ее подняли вверх — жесткие пальцы больно впились в бока, — и потащили куда-то. Следом — каменная и ледяная поверхность, словно ее бросили прямо на лед и оставили замерзать.       Она пролежала так пару часов, дожидаясь, пока к ней вернется способность двигаться, а низкий потолок перестанет кружиться, как карусель. Во рту появилась сухость, мышцы одеревенели — сев, Аджисай глухо застонала: боль распространилась по всему телу — от макушки до кончиков пальцев.       Быстро оглядев себя, она немного успокоилась: одежда в порядке, обувь — на ней, даже серьги — изящные изумрудные капли, — оставались на месте. Спохватившись, Аджи перевела взгляд на левое запястье — и содрогнулась. Подарка отца — браслета из розовых жемчужин, — не было; запястье казалось пустым и неестественно легким.       Ее заперли в каком-то помещении, напоминавшем подвал — влажные стены, бетонный пол и одна-единственная дверь, к которой вело три ступеньки. Страх, как и холод, не отпускал ни на секунду: пока она поднималась, держась ладонью за стенку, пока брела к лестнице, слегка пошатываясь, словно пьяная.       Слабо ударив кулаком по железной двери, Аджисай крикнула:       — Эй, кто-нибудь! Откройте!       Поначалу мягкий, охрипший, слабо повинующийся ей голос вскоре обрел силу, зазвучал громче. Она забарабанила в дверь уже двумя руками — время шло, но никто не приходил. Когда страх превратился в ужас, скользкой змеей обвивший ее внутренности, дверь неожиданно распахнулась — Аджи отшатнулась и чуть не покатилась кубарем со ступенек.       — Чего разоралась? — рявкнул крупный мужчина со шрамом на щеке. — Жить надоело?       — Я хочу в туалет, — собрав остатки самообладания, ответила Аджи.       Она понимала, что похитили ее с какой-то целью — скорее всего, чтобы получить выкуп, раз не убили и не изнасиловали, а просто заперли где-то. Вот только уверенности в том, что Кенма заплатит, чтобы вытащить ее отсюда — не было.       Еще неделю назад Аджи бы твердо заявила, что он пойдет на все ради нее — а после того разговора утром ей только и оставалось надеяться на чудо или… На саму себя.       Аджисай выбрала второе.       — Потерпишь, — буркнул мужчина.       — Не потерплю. Просто отведите меня в туалет, — отрезала Аджи. И добавила: — Пожалуйста. Я не представляю для вас угрозы. Неужели вам хочется издеваться над слабой девушкой?       Мужчина многозначительно хмыкнул, маслянисто оглядывая ее. Аджисай стояла прямо, не отводя глаз, но внутри умирала от страха. Кто знает, что у него на уме?       — Над слабой, говоришь? — наконец ухмыльнулся он.       Поднял вверх правую руку — держа ее на весу, потряс в воздухе ладонью, стянутой белыми бинтами.       Аджи похолодела — это он похитил ее. Это в его руку она вцепилась, как бультерьер, прокусив кожу — она до сих помнила это ощущение скользкой от крови плоти на зубах. Желудок скрутило в спазме.       — Ладно, пошли, — хмыкнул мужчина. — Только без глупостей.       За железной дверью оказалась кухня, совмещенная с гостиной. Аджисай огляделась, быстро моргая: судя по обстановке, это был обычный дом, за большими окнами которого высились темные силуэты голых деревьев. Лес. Дом был расположен вдали от города.       Это все, что она успела заметить — ее пихнули в спину, сопроводив тычок словами:       — Шевелись давай, нечего по сторонам глазеть.       — Как вас зовут? — вежливо спросила она в надежде потянуть время.       Мужчина, однако, ее вежливость принял за нечто другое. Взгляд его маленьких глаз стал липким, как смола — однажды Аджи неосторожно потрогала вязкую густую массу, которую рыбаки использовали для мелкой починки лодок, и не могла отмыть руки полдня.       — Даичи. Хочешь поближе познакомиться?       — Нет, — быстро ответила Аджи, пятясь назад и тем самым совершая ошибку — ее страх подействовал на него как красная тряпка на быка.       Он сделал шаг к ней — огромный, разом сокращая расстояние между ними. Сердце Аджи заколотилось — шумно, с грохотом, как баскетбольный мяч в резиновое покрытие спортивной площадки.       — Где туалет? — выдавила она.       Даичи, ухмыляясь, выбросил вперед правую руку — Аджи невольно дернулась, посчитав, что он собирается коснуться ее.       — Прямо за тобой, — гнусно улыбнулся он.       Она повернулась, стараясь при этом не выпускать Даичи из виду. Со стороны это, должно быть, смотрелось смешно — по крайней мере, его поведение испуганной пленницы очень веселило: улыбка стала еще шире, еще откровеннее. Еще гаже. От нее, такой многообещающей, тряслись поджилки и замерзала кровь.       Как ошпаренная, Аджи забежала в санузел и захлопнула за собой дверь, тяжело дыша. Но через секунду быстро обернулась, скользнув взглядом по ручке — замка нет. Она скрипнула зубами, надеясь, что Даичи не вломится внутрь — хотя он явно был из тех людей, кого забавляют подобные вещи; и едва не закричала от радости, увидев маленькое окошко-слайдер чуть выше ее головы.       Через пять минут он стукнул костяшками в стену, крикнув:       — Выходи давай!       Аджи, которая в этот момент балансировала на краю сливного бачка, едва не полетела вниз, но в последнюю секунду умудрилась сохранить равновесие. Неожиданный окрик породил новую волну страха, а вместе с ней — и щедрую порцию адреналина; дрожащими пальцами она толкнула створку вверх, поднимая ее. Холодный зимний воздух ударил в лицо, остудив пылающие щеки — высунувшись наружу, Аджи оценила расстояние до земли — не так уж высоко.       За спиной раздался звук открывающейся двери. Точно юркая рыбка, Аджи нырнула в проем, вываливаясь наружу. Ей не хватило совсем чуть-чуть: долгожданная свобода поманила ее пальцем и скрылась, издевательски рассмеявшись. Щиколотки обвили грубые пальцы, стиснув так, что Аджи скривилась от боли — Даичи втащил ее внутрь, барахтающуюся, и отвесил пощечину.       На ногах она не устояла — качнувшись, влетела в шкафчик над раковиной лицом. Правую скулу обожгло, слезы, копившиеся внутри все это время, брызнули из глаз.       Никто и никогда не поднимал на нее руку прежде — ни разу. Потрясенная, Аджи схватилась за щеку, сгорая от гнева и стыда — зашипела, как кошка, глядя на огромного мужчину перед собой, от которого пылало жаркой злостью, как из раскаленной печки.       Он протянул руку и ухватился за ее тонкое плечо, грозя переломать все кости своей ладонью — дернул, таща за собой, одновременно с этим говоря:       — Раз не хочешь по-хорошему — будет по-плохому.       Аджисай вцепилась ему в предплечье, до крови расцарапав кожу ногтями.       — Маленькая сучка! — рявкнул Даичи.       Дверь в подвал открылась — внутрь он буквально зашвырнул ее, не заботясь о том, что она вполне могла бы свернуть себе шею, летя вниз. Через минут десять дверь снова открылась — в Аджисай полетела бутылка воды, которую она, сама от себя не ожидая, ловко поймала.       — Это тебе на все время, — мстительно сообщил Даичи. — Советую растягивать.       Усевшись на холодный пол, Аджисай открутила крышку и осторожно понюхала — ничего подозрительного. На вкус вода тоже показалась обычной. С наслаждением выпив половину бутылочки, Аджи велела себе остановиться, с трудом оторвавшись от горлышка — пить хотелось ужасно. Вместо того, чтобы облизываться на воду, она решила еще раз осмотреть подвал — прошлась туда-сюда по узкому помещению, тщательно проверила стены и пол — ничего. Даже крохотной щели.       И если бы она была, какой толк, — горько усмехнулась Аджи. — Не ногтями же мне рыть подкоп.       Она снова уселась на пол, бесцельно уставившись в потолок. Надо было спросить у Даичи, чего они хотят — наверняка это как-то связано с Кенмой, точнее, с компанией, которая уже не принадлежала бывшей Кагава. Аджи уронила голову на собственные колени и беззвучно заплакала — храбрость и решимость бороться до конца куда-то испарились. Правая щека пульсировала, налившись жаром, чуть жгло ссадину на левом колене, когда на нее падали соленые слезы. Спустя время она устала — и сидеть, и плакать; ее потянуло в сон, на плечи навалилась страшная усталость.       Свернувшись калачиком, Аджисай заснула в углу. Проснулась от жажды — нашла бутылку с водой, отпила немного и снова провалилась в сон. Так продолжалось до тех пор, пока рука не нащупала подозрительно легкую емкость — бутылка была пуста.       Тупо уставившись на нее, Аджи смяла пластик в руке и швырнула в стену. Затем поднялась, пошатываясь — голова была тяжелой и ватной, как бывает после долгого сна, — постучала по двери. Прислушалась — тишина.       — Эй, — крикнула она. Голос звучал слабо и был охрипшим. — Кто-нибудь! У меня закончилась вода!       И снова — ничего.       Обессиленная, Аджи опустилась на ступеньки. Сколько она уже здесь? Почему Кенма ничего не предпринимает?       Ужасная мысль пронзила ее, вызывая новую волну отчаяния: а будет ли он вообще что-то делать? Компания принадлежит ему — он украл чужое, а теперь и необходимости отвечать за содеянное нет — не перед кем.       Когда она уже хотела вернуться обратно, в угол, в котором спала — чувствуя спиной стены, она ощущала некое подобие защищенности, — слух уловил шаги. Встрепенувшись, Аджи поднялась на ноги, с надеждой глядя на дверь — и та открылась.       На пороге стоял светловолосый парень — совсем юный, будто только окончивший школу. Его карие глаза смотрели на нее доброжелательно, с толикой грусти — кашлянув, он протянул ей бутылку с водой, сопроводив подношение вежливыми словами:       — Вот, держите.       — Можно мне что-то из еды? — спросила Аджи, с благодарностью принимая воду.       Помявшись, парень покачал головой. Аджисай, уже было воспрянувшая духом, расстроенно кивнула, продолжая разглядывать его. То, как он говорил с ней, отличалось от манеры речи Даичи — и, может быть, если удастся обмануть его…       — Постойте, — парень внезапно просиял и потянулся к левому карману. — Вот, возьмите.       Аджи уставилась на протеиновый батончик, протянутый ей — в слегка помятой упаковке, на которой желтел спелый банан. И тоже улыбнулась.       — Только обертку отдайте, — сконфузился он. — Я не должен вам ничего давать.       Быстро развернув шоколад, Аджи вернула фантик и съела батончик, запив его водой, не забывая при этом настороженно поглядывать на стоявшего в дверях парня. Он неловко переминался с ноги на ногу, каждый раз отводя взгляд в сторону, когда она смотрела ему в глаза.       — В туалет можно? — кротко спросила Аджисай, доев — батончик закончился слишком быстро.       — Можно, только не пытайтесь сбежать, — он впервые посмотрел на нее прямо. — Иначе будет хуже.       — Не буду, — пообещала Аджи, разумеется, собираясь нарушить обещание при первой же возможности.       Но таковой не оказалось — окно было плотно заколочено. От досады она чуть не расплакалась, виня себя за глупость — наивно было предполагать, что похитители не позаботятся об этом.       Ее отвели обратно в подвал — сделав еще пару глотков воды, Аджи повертела бутылку в руках, внезапно осознав причину собственной сонливости. Снотворное — они подмешивали его в питьевую воду, зная, что она не может не пить.       От ужаса всей ситуации Аджи хрипло рассмеялась. Может, правду говорят — от судьбы не убежишь? Она спаслась от верной смерти четыре года назад, чтобы сейчас снова столкнуться с ней лицом к лицу. Кто знает, если бы она погибла тогда — возможно, это было бы лучшим исходом? Рана Хайтани бы не осудили за убийство маньяка, и, может, отец бы не заболел, а тщательно выстроенный им с нуля бизнес не перешел в жадные руки ее мужа.       Свернувшись калачиком, она снова уснула, просыпаясь лишь для того, чтобы выпить немного воды — и снова уснуть. Из-за того, что Аджи почти не двигалась, холод проникал в ее тело быстрее — вскоре она уже не хотела просыпаться, потому что во сне было тепло и спокойно — никакой боли и страха.       Но ей все же пришлось это сделать — вынырнуть из ласковой глубины, задыхаясь от удушья, и обнаружить, что вместо ледяного бетона под ней — мягкая постель. Комната, в которой она находилась, была светлой, пронизанной уходящими лучами закатного солнца: бежевые стены, двуспальная кровать с высоким изголовьем, по бокам которой стояли две тумбочки. В левом углу, рядом с дверью — узкий шкаф, возле окна — стол, за которым сидел мужчина с темными волосами, собранными в низкий хвост.       — Вставай, — тихо приказал он.       — Кто вы? — подивившись собственной смелости, спросила Аджи, внимательно изучая черты его лица.       — Не тот, о ком ты думаешь, — ответил мужчина. — Не я руковожу здесь всем.       — А кто руководит?       — Сама увидишь, — он встал — одним плавным движением, как большой хищный кот. — Не заставляй тащить тебя силой.       Аджи выбралась из-под теплого одеяла, ощущая страшную слабость во всем теле — будто ее провернули через мясорубку, превратив в бесформенный фарш. Она оперлась на спинку кровати, чтобы не упасть, часто заморгала, прогоняя мутные круги, появившиеся перед глазами.       — Вон за той дверью уборная, — подсказал мужчина. — Сходи и умойся, полегчает.       Одзава повернулась, замечая еще одну дверь возле шкафа. После холодной воды стало действительно легче — ее больше не мутило, а предметы не двоились, расплываясь в разные стороны. Протянув в ванной столько времени, что это уже становилось неприличным, Аджисай наконец вышла, на ходу расчесывая длинные волосы пальцами — она нервничала и стремилась чем-то занять руки: вежливое обращение настораживало ее.       Парень, что поделился с ней протеиновым батончиком, не притворялся — он сочувствовал ей, может быть, в силу возраста — еще не успел повидать жестокости, не зачерствел, как остальные. А этот, смиренно дожидающийся, пока она покинет в ванную… Было в нем что-то нехорошее. Дурное.       В сопровождении Аджисай вышла из комнаты, оказавшись в длинном коридоре, который заканчивался лестницей. Значит, дом был двухэтажным — когда ее выпустили из подвала в первый раз, она этого не заметила.       — Сколько я здесь? — спросила она, посчитав, что этот вопрос вполне безобиден.       — Два дня.       — Значит, сегодня…       — Да. Новый год через пару часов, — ответил мужчина.       Сейчас бы я старательно выпрямляла волосы для ужина с губернатором, — сказала самой себе Аджисай. — Если бы не была такой беспечной дурой.       Спустившись по ступенькам — ей пришлось крепко держаться за перила и смотреть себе под ноги, чтобы не скатиться вниз, — Одзава со страхом поняла, что они направляются к той самой двери. Шаги тут же замедлились — повернувшись, она сглотнула, прошептав:       — Вы же сказали, что я встречусь с тем, кто устроил мое похищение.       — Встретишься. Там, — мужчина кивнул в сторону подвала и, будто почувствовав, что она готова сорваться с места, взял ее под локоть.       Аджи дернулась от прикосновения — чувство было таким, словно ее трогает покойник. Едва перебирая ногами, она шла, управляемая чужой рукой — почему-то этот тихий, бесцветный голос внушал ей куда больший страх, чем орущий, брызжущий слюной Даичи.       Дверь за ней захлопнулась с лязгом, тело вновь обступил холод. Обхватив себя за плечи, Аджи отошла в самый угол, заметив, что с ее последнего пребывания здесь подвал немного изменился — появилась табуретка и футон, лежащий на полу.       Как заботливо, — она стиснула зубы, игнорируя скудную мебель. Минуты текли томительно — к ней никто не спешил. Взволнованно меряя шагами подвал, Аджи мысленно представляла будущую встречу — ей наконец-то объяснят, с какой целью держат взаперти, как животное, и расскажут, чего хотят.       За дверью послышались шаги. Аджисай остановилась — все тело напряглось, живот скрутило от страха. С чудовищным скрипом — и как она не замечала его раньше, — дверь открылась. Сердце пропустило удар, готовясь к неизвестному — но это снова был тот мужчина, что привел ее сюда.       В руках он держал моток веревки. Из груди Аджисай вырвался нервный смех.       — Вы хотите связать меня? — давясь смехом, уточнила она. — Неужели я такая страшная?       Мужчина молча размотал веревку и требовательно взглянул на нее. Аджи вытянула руки — туго затянув путы, он проверил прочность узлов и, когда она уже думала, что ответа не последует, обронил:       — Это декорация.       — Что? — нахмурилась Аджи, мгновенно подобравшись. — Что за декорация? Зачем?       Но он больше ничего не сказал — вышел, вновь оставив ее одну. Стоять со связанными руками было неудобно — Аджисай еще острее ощутила свою полную беспомощность: заплачь она сейчас — даже слезы вытереть не сможет.       Нет уж, — она гордо вздернула подбородок, мысленно успокаивая себя. — Никто не станет меня избивать или убивать. Им что-то нужно — деньги, скорее всего. Наверное, Кенма отказался платить…       Глаза все же защипало. Аджисай с силой зажмурилась, прогоняя предательскую влагу. Если муж — почти бывший муж, — отказался выполнять требования, то… Она не знала, что делать в таком случае. Ее сочтут бесполезной и точно убьют — она же видела их лица, они не прятали их.       Если мне удастся выбраться, я не пойду в полицию, — поклялась она сама себе. — В прошлый раз это дорого обошлось. Но вряд ли похитители поверят мне на слово…       Она шмыгнула носом — жалко, по-детски. Раньше Аджи всегда прибегала к отцу, зная, что он решит любую проблему в мире — лишь бы она не плакала. Но бежать больше не к кому — разве что на безмолвную могилу. Даже подарок его не уберегла…       Зная, что это бесполезно, она все же запрокинула голову, уставившись в потолок, и еле слышно прошептала:       — Папа, пожалуйста… Помоги мне.       Дверь с шумом открылась, прерывая мольбу. Аджисай Одзава впилась глазами в высокий силуэт, слегка щурясь — за спиной мужчины ярко светили лампы, поэтому его лицо оставалось в тени.       Она ждала. Он сделал первый шаг. Ее сердце колотилось до синяков на ребрах — в рваном быстром ритме. В ушах зазвенело — нервы натянулись до отказа, задребезжали, готовые лопнуть от напряжения. К горлу стремительно подкатила тошнота.       Человек сделал второй шаг. Тусклый свет осветил его лицо — его до боли знакомое лицо.       — Не говори мне, что ты не ждала меня, — вкрадчиво произнес Ран с триумфальным блеском в глазах.       Ее губы приоткрылись, силясь выдать какой-то звук — но изо рта вылетел лишь короткий выдох. Хайтани мягко, снисходительно рассмеялся над ее потрясенным состоянием.       — Похоже, ты удивлена, — он склонил голову набок, рассматривая каждую черточку ее лица. — Неужели ты не рада видеть своего спасителя?       Воздух вокруг стал плотным и удушливым. Аджи чувствовала, что задыхается от эмоций, нахлынувших гигантской, сносящей все на своем пути, волной. И она, совсем маленькая, беспомощная, тонет, сдается под натиском этих чувств — медленно умирает в чужих глазах.       — Все это время, — медленно проговорила она каким-то не своим, охрипшим голосом. Ран насторожился, взгляд его стал внимательнее и острее. — Все это время я думала о тебе. Винила себя за то, что сделала недостаточно — недостаточно для твоей свободы, недостаточно, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты меня спас.       Она переживала — чувство вины снедало ее, хотя все вокруг твердили, что никакой вины быть не должно — Ран Хайтани убил человека и отвечает за содеянное по закону. У него был выбор — он мог не убивать, но убил.       Аджи даже писала ему письма — хотела отправить, но смелости не хватило. Когда ее рука выводила буквы одну за другой, Одзаве становилось легче — но после, перечитывая их, ей казалось, что они слишком сумбурны и непонятны. И Рану, наверное, не хотелось бы их получать, поэтому она складывала каждое в коробку, храня ее рядом с тем свитером.       Она думала, что у нее в запасе год — целый год, чтобы набраться храбрости и встретиться с ним лицом к лицу. Извиниться еще раз, что все обернулось так — Аджисай никогда не желала, чтобы ему было плохо. Она не была злопамятной — отец учил ее, что к каждому нужно относиться с теплом; если не прощать других, ненависть и злоба сожрут тебя, поэтому она не злилась на Рана за те слова.       А сейчас он стоял перед ней — весь в черном, как инквизитор, с массивными сверкающими кольцами на правой руке, и взгляд у него был острее, чем топор у палача, ядовитее, чем укус тайпана, холоднее, чем эти сырые стены — и под этим взглядом она медленно покрывалась трещинами.       — Но ты, — продолжила Аджисай, — все это время… Эти люди, которые тебе подчиняются, мое похищение… Эти дни, что я провела здесь…       Она смотрела на него, не веря своим глазам. Мышцы болели, голова кружилась, синяк на щеке пульсировал, налившись жаром — все это она вынесла по его прихоти? Этого человека она жалела? Если бы не руки, связанные веревкой, она бы влепила ему пощечину.       — Я привык сдерживать обещания, — Ран вальяжно уселся на табуретку.       Аджисай усмехнулась — конечно, ее принесли специально для него. Вся происходящее казалось отвратительным сном — еще немного, и ее бы стошнило, но желудок был пуст. И это тоже — его вина.       — Все были правы, когда твердили мне, что ты заслужил срок побольше, — ее глаза сверкнули искристой зеленью. — Теперь я жалею лишь об одном — что выступила в твою защиту.       — Если ты надеялась как-то задеть меня, то спешу расстроить — не удалось, — скучающе перебил ее Ран, доставая сигареты и закуривая. — Хотя у нас будет много времени поболтать — это теперь твое новое жилье.       Он обвел рукой с зажатой меж пальцев сигаретой пространство подвала и издевательски добавил:       — Чувствуй себя как дома.       — Чего ты хочешь? Отомстить? — усилием воли утихомирив гнев, чтобы не сорваться и не осыпать его проклятиями, спросила Аджи. — Что ты придумал для меня? Будешь держать меня здесь четыре года? Или исполнишь то, чего не успел сделать Кодзима?       Вспомнив пытку, которую ей уготовил Юкио, она незаметно дернулась и инстинктивно прикрыла связанными ладонями живот.       — Ты скоро все узнаешь, — пообещал Ран, доставая из кармана пиджака маленькую видеокамеру. От его голоса — густого, бархатного, — ее спина покрылась мурашками. — А пока у нас с тобой есть важное задание — отправить привет твоему мужу.