восемь тактов

О, Русь моя! Жена моя! До боли Нам ясен долгий путь! Наш путь — стрелой татарской древней воли Пронзил нам грудь.

Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной — В твоей тоске, о, Русь! И даже мглы — ночной и зарубежной — Я не боюсь.

И вечный бой! Покой нам только снится Сквозь кровь и пыль… Летит, летит степная кобылица И мнет ковыль…*

***

Вслепую вновь перелистай

Пергамент нам доступных тайн. Лед раскаленный докрасна, Любовь страшнее, чем война, Любовь разит сильней чем сталь.

Вернее потому что сам Бежишь навстречу всем ветрам,

Пусть будет боль и вечный бой,

Неатмосферный, неземной,

Но обязательно с тобой.**

8.

Николай бесцеремонно влетел в его палатку поздно вечером – уже дотлевала тонкая светло-оранжевая полоса над неровными кронами сосен, что мелькнули за откинутым пологом. Дарклинг, не сдержавшись, заметил: – Откровенное хамство, Коля. Не то, что он был не рад видеть царевича – скорее наоборот, несмотря на все недосказанности, о которых уже пару месяцев стоило как честно поговорить. Но в последний раз они виделись три недели назад у Белозёрских, причём Ланцов серьезным посиделкам с дедом, дядей и гостями после ужина предпочёл шумную игру в фанты с кузенами. Ещё через пять дней Николай вернулся в армию, в самый раз к запланированной операции, но выкроить время для встречи всё не удавалось. Отдельный корпус Гренвеля по замыслу мог действовать автономно, но линии снабжения провиантом и лекарствами все равно требовалось наладить до начала кампании, которую в целом в столице не одобряли. Так что за них старшим офицерам, включая Дарклинга, чуть ли не воевать пришлось с начальством. Николай же оказался буквально погребён под грудой своих адъютантских обязанностей, решая, как он шутил, «непосредственно прикладной» аспект стоящей перед корпусом проблемы. – Что?.. Впрочем, неважно, – тряхнул головой царевич, положив на стол Александра папку с бумагами. Судя по размерам, в ней были карты запланированного сражения с внесёнными только что правками, – Мы всё-таки решили попытаться зайти им в тыл завтра утром. – Нашли, что искали? – поинтересовался Дарклинг, бегло рассматривая подробное изображение фьерданской крепости Эслев со всеми укреплениями и прилегающими территориями. На северо-востоке, там, где строения вплотную прижимались к подножию обрывистой гряды холмов, вилась красная пунктирная линия, указывавшая направление тропы, ведущей наружу. – Разумеется, – слегка оскорблённо фыркнул Николай, – Все знали, что этот ход есть. Не знали только то, где он. Царевич был прав: ещё два месяца назад штаб корпуса чуть ли не с лупой изучил все исторические документы о крепости, некогда принадлежавшей Равке. Сносного плана, пусть и вековой давности, так и не нашлось, но упоминания о тайной тропе через увалы, что вела на север, встречались несколько раз. В итоге идею чуть не пришлось отбросить, но на фронт вернулся оправившийся после ранения Николай. Именно в светлую голову царевича пришла идея использовать для поиска тропы гришей – прочники и шквальные, объединив усилия, могли определить наличие в массиве породы пустот. До Дарклинга, занятого совершенно другим, эта история долетала обрывками, но в конце концов и его захватила напоенная исследовательским азартом атмосфера в лагере, и позавчера с подачи Ланцова – кто бы ещё осмелился такое предложить? – спустился в один из узких лазов, закончившийся, впрочем, тупиком. – Мы с Лёней до конца прошли тропу и оказались чуть ли не в бараках фьерданцев, – продолжил Николай, – Причем она становится достаточно широкой уже через треть версты от начала – трое в ряд спокойно встанут. Эдгар Робертович решил отправить туда восьмой пехотный, но твоих гришей не возьмём: если в Эслеве есть дрюскелле с волками, они нас выдадут раньше времени. – Нас? – вопросительно усмехнулся Александр, одновременно чувствуя, как в груди крепко стягивается холодящий узел беспокойства. В этом безудержном бесстрашии был весь Николай, и с недавних пор Дарклинг стал предполагать, что умереть ему предстоит не поймав неожиданно пулю в бою, а схлопотав сердечный приступ от очередной эскапады его царевича. Николай словно прочитал его мысли по едва заметно изменившемуся выражению лица. Уголки его губ дрогнули, и он невольно опустил взгляд. – Там будет не опасней, чем на штурме основных укреплений, – словно оправдываясь, напомнил ему царевич, – Если останусь – буду вместе с Лёней развозить приказы по всему полю боя, только там, кроме пули, меня может задеть ещё и пушечным ядром. «Там я могу попробовать тебя защитить,» – подумал Александр, но вслух озвучивать эту непрошеную мысль не стал. Да и не воспримет его Николай всерьёз такое предложение. Как, впрочем, лет с тринадцати перестал их воспринимать всерьёз он сам. Вместо этого Дарклинг слегка улыбнулся: – Фьерданцы считают, что Эслев невозможно взять. – Маловероятно взять, – со смехом поправил его царевич. Вот только глаза у него – не всё же Коле мысли по лицу читать, – оставались серьёзными. И сам Александр, и Николай понимали, что, несмотря на лихую браваду, слишком многое могло пойти не по плану. И тогда отряду, который оправится завтра в крепость, останется лишь умереть героями. Дарклинг встал из-за стола и подошёл к царевичу. Многих бы это напугало, но не Николая – тот наоборот, развернулся к нему, словно цветок подсолнуха, следующий за солнцем, приподнял подбородок, чтобы посмотреть прямо в глаза. Отросшая золотая прядь упала ему на лоб, и её невыносимо хотелось заправить Ланцову за ухо, но вместо этого Александр лишь скрестил руки на груди, чувствуя, как пальцы впиваются в тонкую ткань летнего кафтана. – Возвращайся, Коля, – просто сказал он. Отсчёт до начала атаки был запущен: оставалось меньше пяти часов; и изменить их роли в завтрашних событиях было невозможно. Тот едва заметно вздрогнул, но затем в его завораживающих светло-карих глазах зажглись дерзкие огоньки. – Возвращаться к тебе? Александр длинно выдохнул. Его царевич, судя по сдвинутым бровям, был полон решимости довести этот разговор до конца. – Николай... – устало протянул он. Коля же, услышав из его уст полное имя, резко мотнул головой. – Ты бы ещё «ваше высочество» меня назвал! – И назову, – парировал Александр, делая несколько шагов назад, но Николай снова сократил расстояние между ними – вот же упрямец! – и даже попытался осторожно положить руку ему на плечо, – Я уже говорил тебе... – Я помню, – раздраженно прервал его Николай, – И про блестящую карьеру, и про гипотетическую супругу, которая появится у меня в лучшем случае после женитьбы Васи. Или никогда, чтобы не дай Бог не подвинули правильных Ланцовых в очереди на трон. Дарклинг поджал губы и покачал головой: – Не прибедняйся, Коля. Василий – как мы договорились, – не будет править ни дня, а твоя репутация... – Безупречна? – Вот именно, – кивнул Александр, – А моя нет. И если кто-то узнает про нас, можешь попрощаться с короной. – Ты преувеличиваешь, – возразил ему Николай, но судя по нервному перестуку пальцев одной руки по тыльной стороне ладони другой, его уверенность впервые дала трещину. – Разве? – с горечью поинтересовался Дарклинг. Отношение к гришам, которое считалось нормальным – и даже поощрялось, – в корпусе генерал-лейтенанта Гренвеля, отнюдь не было повсеместным. «Соглашайся, любовь моя,» – мысленно попросил Ланцова Александр, – «Пока ты не понял, что я и сам не уверен в искренности собственных слов.» Но Николай и не думал сдаваться. – Но кто же нас выдаст, Саша? – спросил он, – Иван с Фёдором? Или Руслан? Мы не давали никому из них повода хоть что-то заподозрить, а если они узнают, то сохранят всё в тайне – тебе они преданы, как никому другому. – Прекрати, Николай. Прекрати говорить правильные слова. – И не подумаю. Он подошёл совсем близко. Александру казалось, что он ощущает дыхание царевича на своих губах, а затем к его щеке прикоснулась сухая ладонь. Он резко выдохнул сквозь сжатые зубы, чувствуя, как ледяная корка самоконтроля истончается, словно под ярким весенним солнцем. – Пожалуйста, – едва слышно прошептал Николай, не отодвигаясь ни на пядь, – Пожалуйста, поверь в нас. В этот раз Александр первым потянулся к нему. Правой рукой он зарылся в мягкие волосы на затылке царевича, а левая нашла его талию, сминая ткань кителя. Николай от неожиданности сделал пару шагов назад, чуть не налетев на стол, но быстро опомнился, и Дарклинг почувствовал, как ему на плечи легли руки царевича. В его ушах бешеным стуком заходился пульс, а тени от свечей, чувствуя настроение хозяина, сами собой выписывали беспорядочные петли по матерчатым стенам. Время, словно догнавшая свой хвост змея, схлопнулось. Вокруг не существовало ничего, кроме неожиданно податливых губ Николая, его пальцев, задумчиво обводящих линию воротника. Кажется, царевич улыбался, и тем приятнее было сцеловывать эту улыбку, крепче прижимая его к себе, скользить ладонью вдоль позвоночника, чувствуя под ней каждый вдох... Громогласное требование увидеть генерала прозвучало громом средь ясного неба. Они отпрянули друг от друга, переглянулись, словно не веря, что последнего «нельзя» между ними больше нет, а затем Николай рассмеялся, спрятав лицо в ладони. – Не думал, что скажу это, но убью Эрика! – Как кровожадно, мой царевич, – фыркнул Александр, ласково дёргая его кудри, – Тебе и правда пора. Николай что-то проворчал под нос, но послушно выпутался из его объятий, на ходу умудрившись разгладить черную ткань кафтана. Дарклинг в ответ поправил сбившийся китель и убрал наконец со лба непослушную золотую прядь. Последовавший за эти короткий поцелуй показался ему самой естественной вещью на свете. – И не улыбайся так, – напомнил он Николаю, – Для того, кто только что обсуждал план взятия Эслева, ты кажешься подозрительно счастливым. – Но я обожаю осады крепостей, – выгнул бровь царевич, – Даже если они длятся по два года. – Уверяю тебя, что не ощущаю себя проигравшей стороной, – усмехнулся в ответ Александр. – Если бы ощущал, то я бы обиделся – одарил его победной улыбкой Николай, – До завтра? – Разумеется, – в тон царевичу ответил Александр, – Мы же так не закончили разговор о тонкостях осады крепостей. Даже слушая доклад Эрика, Дарклинг едва сдерживал смех, вспоминая ошарашенное выражение лица Николая и яркие пятна румянца, что медленно расцветали на его щеках.

***

К одиннадцати дня пушки, начавшие огрызаться с первыми лучами солнца, словно бы выдохлись, поумерили свой пыл, и наступило короткое затишье. Шесть часов утреннего боя закончились тем, что вся первая линия укреплений на подступах к Эслеву перешли под контроль равкианцев. Из полевой ставки, которую расположили на холме напротив крепости, но на безопасном от неё расстоянии, панорама сражения открывалась как на ладони. Сквозь сизую дымку порохового дыма Дарклинг мог разглядеть знакомые фигуры. На левом фланге, где все ещё стреляли, Лёня Демидов с флагом в руке поднимал батальон в атаку, причём бравый кавалерист почему-то оказался в пешем строю – не иначе, лошадь застрелили прямо под ним. С ближайшей артиллерийской батареи солдат прикрывала Дарина. Привычные движения сердецебитов в бою было ни с чем не спутать – сначала ладони складывали в треугольник, замком, который призван закупорить артерии, а затем резко выбрасывали вперёд, вспарывая человечную плоть. Чуть дальше, в тылу, куда почти не долетали пушечные ядра фьерданцев, о чем-то яростно спорили Эрик с полковником Раевским, а от обильных жестов, которыми сопровождал каждую реплику шквальный, трава пригибалась к земле. У самого подножия «их» холма фабрикаторы во главе с Василисой наскоро чинили повреждённые орудия, словно из воздуха творя гибкие стальные ленты. Очередное ядро приземлилось в опасной близости от Эрика с Раевским, и Александр поднёс бинокль к глазам, по траектории полёта высматривая вражескую позицию. «Должен достать,» – мысленно прикинул он, сплетая в чаше ладоней знакомые очертания разреза. Тот острокрылой угольной птицей метнулся над сражением в сопровождении воинственно-одобрительных возгласов равкианцев. – Отличный выстрел, – прокомментировал неожиданно подошедший к Дарклингу Гренвель. Тот большую часть времени проводил в штабной палатке, выслушивая бесконечные донесения метавшихся в обе стороны адъютантов, и лишь изредка выходил проветриться с подзорной трубой. – Новостей пока нет, – мрачно сказал Александр, заметив, что генерал-лейтенант привычно готовиться разглядывать в окуляр северную дорогу, откуда должен появиться вестовой от восьмого пехотного. От Николая. – Рановато ещё, – словно успокаивая себя, напомнил ему Гренвель, – И ещё... – Смотрите! – неожиданно прервал его Фёдор. С северной стороны к холму примыкала неширокая полоска леса, скрывавшая под кронами мелкую речушку, по высокому правому берегу которой и шёл первый ряд укреплений. За ним, до самого подножия гряды, на которую опирался Эслев, тянулось открытое поле, по которому мчались четыре всадника. Упряжь на всех конях была фьерданской, но только вырвавшийся вперёд верховой был одет в оливковый китель Первой Армии. На ходу он обернулся, знакомым Александру движением вскидывая пистолет, но промахнулся – и немудрено в таком галопе. Преследователи в ответ почти одновременно сделали три выстрела, вынуждая Ланцова сильнее прижаться к лошадиной шее. Дарклинг, не задумываясь, потянулся к скопившемся под деревьями теням, мысленно сгущая их, выстраивая в одну непроницаемую стену, которая с неотвратимостью снежной лавины в горах покатилась навстречу погони. Фьерданцы отшатнулись, а Николай, безоглядно ему доверявший, не сбавляя скорости, влетел в спасительную черноту. Александр повёл ладонями в стороны, раздвигая тени перед стремительной фигуркой всадника, и уже через десять минут тот показался из зарослей. – Мы в Эслеве! – радостно выкрикнул Николай, взмахивая полковым знаменем, которое он так и не выпустил из рук. Вышитый медным по бархату двуглавый орел на свету ослепительно переливался, а в глазах Ланцова танцевали лукавые смешинки, – Мы победили! Собравшиеся подхватили его возглас, и вскоре Александр оказался в эпицентре всеобщего ликования. Смеялся Гренвель, Фёдор с Васей радостно кружились в странном подобии хоровода, и даже неприступный Иван улыбался, хлопая по плечу почти незнакомых людей, в том числе офицеров Первой Армии. Николай, пробегая в сторону штабной палатки, на мгновение сжал его руку в своей, и Александр коротко ему улыбнулся. Ликующе-золотое летнее солнце всё выше взбиралось к зениту. Всё было хорошо.