white lilies withered on thursday

Хёнджин кивает часто и кладёт тяжёлую от выедающих изнутри мыслей голову на плечо Кристофера. Он знал, что в итоге что-то такое произойдёт. Они постепенно приближались к этому моменту, просто не хотелось однажды обнаружить себя и своего парня в таком отвратительном дне. Чан гладит спутанные желтоватые волосы и не скрывает своих опухших глаз. Здесь не за чем прятаться, потому что оба знают друг друга слишком хорошо, ощущают кожным покровом и отчаянно сжимающимся сердцем. — Посидишь ещё немного со мной, пожалуйста? — сипит Хёнджин, не поднимая глаз, пока брюнет обвивает его руками — не смогу отпустить тебя быстро, прости. — Не извиняйся, Джинни. Не ты должен просить прощения, а я, — он шмыгает носом и делает глубокий вдох, а потом продолжает тише — мне и самому кажется, что я никогда не смогу отпустить тебя. Такой придурок, но это чистая правда. Хёнджину немного больно, потому что через пару часов его любимый человек соберёт вещи, каждую часть, которая доказывала бы тот факт, что он здесь так долго жил, и закроет входную дверь. И, вероятнее всего, они никогда больше не встретятся, только если случайно в супермаркете. Дисплей телефона больше не загорится из-за милого сообщения «Я купил ту кисть с шерстью какого-то зверя, которую ты очень хотел. Скажи честно, это был единорог? Иначе я не понимаю, почему она стоит так, что мы будем есть один рамён весь месяц». Хёнджин никогда больше не проведёт ладонью по лёгкой щетине с утра, не пройдётся чмоками-бабочками по широкому и красивому носу, который он обожал рисовать на каждой странице скетчбука грифельным карандашом. Не почувствует подушечками пальцев мягкость плюшевых губ и мелкие шрамики, украшающие любимое тело. Хёнджину совсем немного больно, и он не замечает как снова начинает плакать, пока солёная капля не попадает ему в рот. Чан как всегда тёплый, аккуратный и удивительно родной. После всего, что он сегодня рассказал, после бессонных ночей и бесконечных истерик, Хван Хёнджин не может на него злиться, не может кричать, не может прогнать и порезать на мелкие лоскуты его шмотки. Им обоим больно, он в этом уверен. Иначе старший не сидел бы на полу три часа, убаюкивая своего уже бывшего жалкого парня, не извинялся бы, задыхаясь от долгого плача. — Джинни, можно я хотя бы иногда буду спрашивать, как ты? — неуверенно спрашивает Чан — Ты имеешь полное право ненавидеть меня, заблокировать меня везде и никогда не подпускать близко, но я… Хёнджин сильно мотает головой и прикрывает его рот рукой. Наконец поднимает глаза и смотрит, бесконечно долго и глубоко, чтобы одним взглядом сказать, что никогда не смог бы оттолкнуть. В горле совсем пересохло, а язык наоборот кажется вязким и липким, будто бы приклеился к нёбу. Нужно ответить, открыть рот и произнести хотя бы пару слов. Пару тысяч слов, пару миллионов, хочется сказать так много. — Нет, — твёрдо говорит блондин — я не хочу тебя ненавидеть, Крис. Наверное, мы какие-то неправильные бывшие, потому что ты всё ещё хочешь знать, как я поживаю, а я не хочу навести порчу на тебя и твоего нового парня. Они оба слабо смеются, и Чан позволяет себе прикоснуться к лицу Хёнджина. Его старое солнце совсем потухло, еле греет себя и остальных, но всё ещё остаётся самым светлым человеком на свете. — Так что… — Хван продолжает, слабо улыбаясь и прикрывая глаза — раз уж мы неправильные, я тоже хотел бы иногда знать, как ты. Не знаю, насколько это будет сложно, и не будет ли это тормозить этап восстановления, но я не хочу, чтобы ты пропадал. — Спасибо, Джинни. Я был дерьмовым парнем, но я постараюсь стать для тебя… «другом» прозвучит ужасно, верно? — с губ срывается смешок — просто постараюсь не быть задницей и помогать, если ты позволишь. — Ты не был дерьмовым парнем, Крис. Ну, до момента с Феликсом, конечно, — он говорит это без яда в голосе, поправляя шоколадные кудряшки — ты был практически идеальным. Они сидят так ещё пару часов, вспоминая студенческие годы, их первую отвратную квартиру с сумасшедшей соседкой сверху, случай с прожжённой в сковородке дырой, две недели на Чеджу, знакомство с родителями, дебютную выставку Хёнджина в небольшой галерее на окраине города, не слишком удачную поездку в лес с палатками, где Чана укусила змея, и они ночью поехали в больницу, потоп в их новой квартире… Они много смеются, находят в закромах памяти ещё больше забавных или милых моментов, иногда замолкают и грустно смотрят друг на друга. Как раньше уже не будет, но они постараются сохранить важные минуты в своих мысленных шкатулках. По крайней мере, Хёнджин точно сохранит, чтобы каждый вечер пересматривать их, как старое кино на видео проекторе, и немного скучать. Совсем чуть-чуть, честно. — Мне нужно собираться, Джинни, — шёпотом произносит Кристофер — давай позвоним Сынмину, чтобы он переночевал с тобой? — Не нужно беспокоить Минни, всё в порядке. Бан смеряет его недоверчивым взглядом и набирает номер общего друга. На другом конце провода не задают лишних вопросов, только бросают: «буду через 40 минут, не смей оставлять его без присмотра». За 40 минут Крис успевает собрать две сумки, снова начать глотать собственные слёзы, тысячу раз извиниться и пару раз обняться с Хёнджином. Звонок в дверь кажется ему спасением, потому что время до этого тянулось непозволительно медленно. В эту пасмурную среду хотелось либо остаться в старой квартире с одним человеком навсегда, либо убежать как можно скорее. Ким Сынмин приехал минута в минуту, как и обещал. Всегда пунктуальный, педантичный, заботливый, в меру колкий, надёжный. Он не похож на Чана совсем. По мнению самого Чана, Джинни такой человек и нужен. Самый младший снимает кроссовки на пороге, бросает рюкзак на чёрный пуфик, проходит по коридору, совершенно случайно задевая Бана плечом, и подходит к блондину. Ерошит волосы, говорит что-то на ухо и поглаживает успокаивающе спину. Потом поворачивается к Чану, сверкает глазами презрительно и швыряет: — До свидания, Чан-щи. Надеюсь, ты ничего не забыл из вещей. — До свидания, Сынмин-щи. Нет, не забыл. Спасибо за то, что присматриваешь за Джинни. Они смотрят друг на друга убийственно, вокруг собирается какая-то дикая энергия, Хёнджину становится не по себе. Ещё драки тут не хватало. — Пожалуйста, Крис, напиши как доедешь до Феликса. Я буду волноваться. Он выдаёт это искренне, со всей нежностью, оставшейся в исстрадавшейся душе. Чан ставит сумки на пол, молниеносно подлетает к Хёнджину, целует в щёку, отвечает: «обязательно». — И ещё раз прости меня. — говорит он перед тем как закрыть дверь. На удивление, Сынмин не поливал грязью Чана, только внимательно слушал сбивчивый рассказ Хвана, а потом выдал так просто и спокойно: — Теперь мне никто не помешает. Я не позволю тебе страдать одному, не позволю кому-то причинить тебе боль. Я каждый день буду делать всё, чтобы ты снова стал самым счастливым, понятно? Возражения не принимаются. После короткого выступления он отводит своё луковое горе в ванную. Моет ему голову душистым шампунем, бережно потирая кожу головы и смывая пену слегка прохладной водой, потому что Хёнджин так любит. Готовит зелёный чай в двух кружках, меняет старое постельное бельё на свежее, недавно постиранное и отглаженное собственноручно. Хочет выкинуть окончательно потускневшие и безжизненные лилии, стоящие несколько дней, но Хёнджин останавливает его. — Оставь ещё на один день, Минни. Хочу нарисовать их завтра днём. Сынмин шокировано распахивает глаза, не веря своим ушам, но ставит светлую вазу на место. Лёжа в пахнущей кондиционером для стирки постели, он включает какое-то ненапряжное аниме на фон и долго разговаривает с другом обо всём и ни о чём. У него на работе сегодня было много смешных случаев, которые он начал записывать в заметки, чтобы не забыть. Хёнджин по обыкновению засыпает в обнимку с Сынмином. Это уже их общая рутина в те моменты, когда Ким не работает в ночную смену и не остаётся у себя дома, чтобы убраться или взять новые вещи. Теперь у него будет ещё меньше причин уезжать в другой район. Он совсем не против, пока не против Хёнджин. А Хёнджин даже не плачет, потому что, наверное, исчерпал сегодня свой лимит. Он немного избавился от тяжёлого груза, который сдавливал его грудь и шею, бессовестно душа. Он наконец поговорил с Чаном о том, что мешало им все 6 месяцев. Он не терзает себя мыслями о неизвестности старых отношений, о возможных новых, об изменах, о взаимности или не взаимности. Сейчас ему хорошо, пока духи Сынмина ненавязчиво ощущаются где-то совсем близко, а его волосы щекочут шею. Об остальном он будет думать завтра. А пока он позволит себе провести остаток среды в исцеляющих сновидениях и надёжных руках.