Выбора нет

Следующим утром Сереже приходится выпасть из целительного сна довольно резко. Его будит какой-то грохот в относительной близости и следующее за ним неприятное чувство невольного испуга. Только вот тело просыпаться не хочет совсем. Глаза пощипывают, живот слегка неприятно крутит, да и конечности будто ватные. По ощущениям сейчас — раннее утро, которое Матвиенко ненавидел всей душой. Когда голова начинает понемногу соображать, Сережа фокусируется на все еще размытой картинке перед собой. Димы в кровати нет. Учитывая вчерашнее, внутри поселяется легкое волнение. Вдруг продолжение все-таки решило настигнуть партнера с утра пораньше..? Матвиенко довольно резко принимает сидячее положение и хочет уже было сползти на пол, только Дима вовремя обнаруживается в комнате. В дальней ее части, у шкафа. И, кажется, это именно он — причина недавнего грохота. Позов замечает смешно щурящегося и растрепанного Сережу, но сейчас этот вид обычной улыбки на лице не вызывает. Просто потому, что Матвиенко явно будет недоволен очень и очень скоро. — Прости, я старался не шуметь. Досыпай, рано еще. — Дима говорит тихо и даже старается мягко. Усыпляет своим голосом и Сережу, и его бдительность. Но партнер ведь не сдается настолько легко. — Диим… — тянет сонно, но будто бы устало уже, хотя и только проснулся. — Я хочу досыпать с тобой. Что ты там… — зевает куда-то в собственный кулак, не удерживаясь, -… делаешь? Иди обратно. — и сползает по кровати снова, хлопая все еще расслабленной рукой по месту рядом. Позов молчит пару секунд. Выдыхает тихо, но свое дело продолжает. Быстро натягивает на себя водолазку и затягивает ремень на брюках. — Я не могу. Сереж, мне надо Савину на тренировку отвезти. Мы же свободны ближайшие дни, так что я вызвался помогать с этим. — Дима все еще говорит предельно тихо, чтобы окончательно Матвиенко из сна не вырывать. Однако, тот тут же мычит раздосадованно и снова садится, на этот раз все-таки полноценно сползая с постели. Мельком проверяет время. Шесть утра. Непозволительно рано. — Давай я тебе хотя бы кофе в термокружку налью? — привычно предлагает, пока подходит поближе и все еще сонно разглядывает лицо Димы под не слишком ярким светом светодиодной ленты над шкафом. Видит, что выглядит тот совершенно не лучшим образом. Позова вчера знатно прополоскало, и по-хорошему ему бы весь день спать, а в перерывах чай с каким-нибудь печеньем пить. А вот кофе — явно не лучшая идея для чужого желудка, и понимает это Сережа позже, чем следовало. — Нет, не налью. Выглядишь хреново. — Матвиенко пытается проговорить шутливо, но выходит мрачновато. — Ты хоть чувствуешь себя нормально? Только честно. Дима на замечание о внешнем виде фыркает с наигранным недовольством, хотя прекрасно понимает, что никто не пытался его задеть. А вот вопрос ставит в легкий тупик, потому что соврать Сереже, который изучить его успел вдоль и поперек, будет довольно сложно, тем более сейчас. Поэтому Позов только вздыхает снова и легонько плечами пожимает, стараясь показать, что все не слишком хорошо, но и не смертельно плохо. — Пойдет. Бывало хуже. Диме тяжело вообще-то думать про вчерашний выброс эмоций таким неестественным способом. Даже немного стыдно, наверное. Но, благо, в голове чуть-чуть прояснилось, по крайней мере касательного того, чем он себя до такой степени извел вчера. Однако, разумеется, об устойчивом моральном положении и речи не шло. Внутри было много всего и сразу, но прямо сейчас это глушилось в какой-то степени физическим недомоганием. Наверное поэтому Диме даже удается почти спокойно отвечать на вопросы партнера, а не просто сбегать и отмалчиваться по максимуму. Позов совсем скоро выходит в коридор, где принимается обуваться под пристальным взглядом Сережи. Последний ведь и правда переживает, и вот он, в отличие от Димы, своих эмоций скрывать не привык. Демонстрирует все предельно открыто и, стоит только партнеру снова подняться на ноги, так еще и пошатнувшись при этом слегка, заглядывает в глаза серьезно и просяще. — Дим, не глупи. Позвони Кате, скажи, что тебе плохо. Оставайся дома. — Матвиенко делает два небольших шага навстречу и плавно поднимает руки, укладывая их на чужие щеки и отмечая чуть повышенную температуру. Совсем легонько поглаживает большими пальцами скулы и смотрит все еще внимательно, будто в самую душу пытается влезть. Только вот Позов сейчас явно закрыт. Не получается пробраться, вот никак. — Ну пожалуйста. — Сережа добавляет в конце на грани слышимости, потому что упрашивать — дело последнее, тем более взрослого, самостоятельного мужика. Но собственные тревога и влюбленность в человека рядом наталкивают и не на такие вещи. Однако Дима только сглатывает довольно шумно и еле уловимо двигает губами. Матвиенко знает, что тот сейчас прикусывает кожу с внутренней стороны и наверняка опять напрягается от касания. И Сережа злится вообще-то. Он и так старался лишний раз не нервировать, не надоедать, не делать так, чтобы его было слишком много. Прекрасно видел и понимал, что партнеру нередко личное пространство бывает нужно. Но может же он один гребаный раз в день просто прикоснуться? Просто получить хотя бы вот этот до возмущения невинный и до жути недостаточный кусок тепла..? Матвиенко руки убирает и уходит из коридора. Ему ответ становится понятен после нескольких секунд слишком гулкого молчания.

***

Савина почти всегда болтает без умолку, особенно с папой, которого видит гораздо реже, чем маму. Но только не в этот раз. Девочка смотрит на удивление осознанными для ребенка глазами в переднее зеркало с заднего сидения и отводит глаза тогда, когда понимает, что ее заметили. Дима пытается начать разговор несколько раз. Не клеится. В конце концов, спустя пятнадцать минут пути в салоне все-таки слышится тихий детский голос, который звучит с еле различимой претензией. — Это твоя новая машина? — девочка все-таки пересекается взглядами с отцом, слегка ерзая на сидении. Позов сейчас пользуется автомобилем Сережи, хотя бы просто потому, что прошлый был семейным и, естественно, он оставил его Кате и детям. Покупать новый — слишком большая трата, хотя Дима и подумывал об этом. Матвиенко сразу отговорил. Просто ключи выдал и возражения даже слушать не стал. — Нет, это друга. Пока буду возить тебя на ней. — мужчина отвечает спокойно, но вообще-то внутри разгорается надежда на то, что получится наладить контакт и завязать какой-никакой разговор. — Наша лучше. Савина снова отворачивается к окну, перед этим кинув многозначительный взгляд. Обиженный. Ревнивый. Самую малость, по-детски. Наивно и честно ревнивый и обиженный, такой, который бьет куда больнее и сильнее, чем какой-либо другой. Дима невольно губы поджимает, потому что понимает все прекрасно, но легче от этого не становится. Мало-мальский диалог все-таки завязывается, когда по радио крутят песню, которая нравится девочке. Та что-то рассказывает, увлекается, веселеет даже. И, когда из машины выходит уже в конечной точке, аккуратно перехватывает Димину руку. Позов ведет дочь в знакомое давно здание, где буквально через полчаса тренировка начнется, и вдруг резко чувствует, как Савина замирает на полпути и руку его выпускает. Мужчина тут же поворачивается, смотрит озадаченно, пытаясь понять, в чем дело, и тут же подходит к замершей посреди улицы девочке, опускаясь на корточки, чтобы выровнять уровень их глаз. Так получается куда доверительнее, и это действительно важно, особенно тогда, когда маленький человечек перед тобой явно волнуется сильно, но изо всех сил это скрывает. Вот этим Савина точно пошла в него. Дима буквально видит собственное напряженное выражение на лице дочери, и это одновременно умиляет и удручает. — На тренировку не хочешь? — делает первое предположение аккуратно и мягко, не пытаясь торопить или давить. Девочка отрицательно головой мотает, дает понять, что причина не в этом, и продолжает смотреть пристально, изо всех сил стараясь напустить на себя безразличный вид. Но Дима ведь прекрасно видит, как рука край фиолетовой курточки сжимает в нервном жесте. — А рассказать мне хочешь, о чем думаешь? Или хочешь просто постоять тут? — Позов снова старается задавать вопросы совсем ненавязчиво, но в это же время осторожно укладывает собственную ладонь на руку дочки чуть повыше локтя и аккуратно потирает в ласковой безмолвной поддержке. Савина упрямится еще с минуту. Смотрит во все глаза, кусает губы, явно думает много и напряженно. А потом резко в один момент взгляд отводит, и Дима видит, как по щеке вдруг слезинка скатывается. Мужчина этого не выдерживает совершенно, тут же мягко за плечи приобнимает и притягивает Савину поближе, одновременно стараясь показать, что он рядом, и дать возможность девочке утереть слезы без лишних смущающих взглядов. Дочка всегда старалась быть сильной, даже слишком, и иногда это волновало Позовых. Девочка справляется быстро, и совсем скоро уже сама немного отстраняется, шмыгает носом и все-таки выдает то, что ее так пугает. — Пап, только не бросай нас совсем. — и смотрит вдруг на удивление откровенно и испуганно, а в уголках глаз снова влага скапливается. — Мама сказала, что все будет как всегда, только ты спать дома не будешь. Но у Насти, у моей подруги из класса, у нее родители тоже поссорились когда-то, и ее папа приходит только на День Рождения. Поэтому я хочу у тебя сама попросить. — Савина тараторит буквально, где-то сбивается, но очевидно старается выдать все как можно быстрее, чтобы ничего не забыть. — Я буду себя хорошо вести, буду за Тео смотреть, уроки делать вовремя. Ну… только пообещай, что будешь приходить не только на День Рождения. — под конец чуть голос повышает, будто стараясь показать серьезность своих намерений. А у Димы внутри все на части рвется, но он внимательно слушает, не перебивая. Выдыхает тихо, внутренне собирая все свои моральные силы в кулак. Он должен быть уверенным, должен быть сильным, должен показать всем своим видом, что все будет хорошо. — Солнышко. — проговаривает мягко, но четко, и легонько сжимает запястье дочери, давая понять, чтобы та сосредоточилась на его словах. — Я люблю тебя и Тео. И тогда, когда вы хорошие, и тогда, когда плохие, когда делаете дела вовремя и когда нет, когда балуетесь и когда ведете себя спокойно. Я тебе много раз это говорил, да? — дожидается кивка от Савины, потому что всегда считал, что донести эту мысль до детей действительно важно. — И если ты это знаешь, то знаешь и то, что я буду по вам скучать и буду приходить так часто, как смогу. — пытается выстроить логическую цепочку, чтобы в голове девочки это получше и попрочнее уложилось. — Я буду работать также много, как и всегда. Но как только выходные — я к вам. Договорились? — смотрит вопросительно, аккуратно поднимая уголок губ в ласковой улыбке. И девочка принимается кивать несколько раз подряд, все-таки расплываясь в ответной, полной облегчения улыбке.

***

Конечно, Позов отказать Савине не может, когда та после трехчасовой тренировки просит отвезти ее домой, подождать, пока она поспит, а потом сводить ее в кино на какой-то новый детский фильм. В итоге маленький сын, у которого с речью еще не слишком хорошо получается, одними своими внимательными изучающими взглядами напрашивается с ними, и поход в торговый центр одним кинотеатром не заканчивается.

***

Дима подъезжает к своему новому дому только часам к восьми вечера. Прощание далось сложно. Савина хоть и не смотрела зверем больше, но все равно глаза явно на мокром месте были, а Тео упрашивал собирать с ним паззлы до тех пор, пока не настанет пора укладываться спать. И сейчас мужчина снова чувствует себя измотанным и совершенно уставшим. Глушит мотор и решает мельком в телефон заглянуть. Он ведь как выключил звук на катке, чтобы зря от завороженного созерцания тренировки дочери не отвлекал, так и забыл включить совсем. Буквально через пару секунд уже обреченно мычит, утыкаясь лбом в руль. Сережа ему писал. И не один раз. «Как себя чувствуешь?» 10:25 «Тренировка через полчаса закончится, да? Потом есть какие-нибудь планы?» 10:32 «Я не должен был беситься. Я знаю, как общение с детьми важно. Тут правда прости» 11:01 «Димка» 11:46 «Дим блять» 15:22 Позов чувствует себя еще хуже. Мало того, что гордый Матвиенко извинился почти сразу же (по-хорошему без особой причины), так еще и весь день ответа ждал, переживал наверняка. И Диме так ужасно тяжело, грустно и стыдно, что он на мгновение думает над тем, чтобы остаться ночевать в машине. Конечно, в итоге поднимается в квартиру. Ожидаемо, его там не встречает никто. Знает, что провинился, знает, что это совершенно справедливо, но внутри все равно что-то трескается. Впрочем, затихает довольно быстро под гнетом огромной, удушающей усталости. Позов быстро скидывает верхнюю одежду, даже не включая свет, и прислушивается к звукам внутри. Улавливает телевизор из гостиной и направляется именно туда. Сережа сидит на углу дивана, подложив под спину подушку. Он в Диминой домашней футболке и, казалось бы, тут нет ничего такого, потому что домашние вещи друг друга они спокойно таскают уже давно. Но сейчас эта деталь будто бы нарочно в глаза бросается, заставляя ощущать вину с двойной силой. Конечно очень вряд ли Сережа нацепил его футболку именно потому, что скучал весь день и пытался заглушить это чувство хоть как-то. Матвиенко не настолько сентиментален. Однако внутренний голосок противно пищит о том, что вот этот хвостатый чудик не раз втихую тырил у него браслеты и разглядывал их на своем запястье с поплывшим лицом, пока думал, что его никто не видит. Поэтому, наверное, возможен любой вариант. Позов молча проходит в комнату и усаживается примерно на расстоянии вытянутой руки от партнера. — Привет. — здоровается на пробу, стараясь звучать мягко и с извинением, но на деле выходит уже привычно-тускло и как-то слишком тихо. Кажется, даже часть звуков глушится громкостью телевизора. В ответ раздается шумный и долгий выдох. Герои какого-то фильма начинают говорить тише и тише, ровно до тех пор, пока их не становится практически не слышно. — Привет. — Сережа на удивление не звучит ни раздраженно, ни недовольно. Может, все-таки обиженно. Впрочем, с последним как всегда не медлит, предпочитая высказать все и сразу. — Я не хочу быть тварью и не хочу, чтобы ты думал, что я мешаю твоему общению с детьми. Знаю, что они на первом месте, и не возражаю. Но ты, блять, мог просто написать..? Предупредить, что тебя весь день не будет? Ты же нихрена не сказал, Дим. Матвиенко решает отчего-то умолчать о том, что планы отменил на этот день. Потому что думал, что партнер только отвезет дочку на тренировку и вернется. Думал, что не хочет оставлять Диму одного на весь день, особенно после того, как тому вчера плохо было. А еще думал, что они наконец-то могли бы выкроить время для совместного дня. Просто посидеть в ванной или посмотреть фильм, пообниматься хотя бы, в конце концов. На потрахаться он уже и не рассчитывал, хотя для любвеобильного Сережи отсутствие секса было практически невыносимо. Он изводился день за днем, и тело, и разум в один голос требовали прикосновений, близости, да просто элементарного снятия напряжения. Но стоило только глянуть на потухшего Диму, который появлялся на пороге каждый вечер, и эти потребности временно отходили на второй план. Сейчас вот на второй план отошла вся обида. Позов слушал его, смотрел как будто бы внимательно, но в то же время взгляд у него был настолько пустой и безжизненный, что по хребту невольно прошлись мурашки. И, прежде чем тот успел открыть рот и что-то ответить, Сережа быстро перевел тему, чувствуя какую-то иррациональную вину за свои претензии. — Как там ребята? Все в порядке? — Матвиенко спрашивает уже куда мягче. Позволяет себе даже легкие ласковые нотки, надеясь, что рассказ о дне с детьми выведет Диму на хоть какие-то позитивные эмоции. Однако, тот будто леденеет окончательно. Переводит взгляд в сторону на мгновение, а потом отвечает как-то надтреснуто и механически. — Савина думает, что я их брошу. Говорила, что будет себя хорошо вести, если я буду к ним приезжать. — и совсем легко, будто машинально, неверяще качает головой, кажется, снова воспроизводя события этого нелегкого разговора. Матвиенко почти физически тяжело слушать партнера сейчас. Также тяжело, как смотреть на него. Представлять, как тот ледяной коркой наяву покрывается, чтобы застыть на этом диване навсегда под броней своей слишком вымораживающей все живое внутри печали. Именно поэтому Сережа снова предпринимает попытку выразить свои чувства единственным доступным ему сейчас способом. Потому что слова наружу не полезут совершенно точно. У него дыхание от чужой обреченности перехватывает. Матвиенко медленно подползает ближе. Касается коленом чужого бедра, осторожно опускает ладонь на колючий затылок и мягко, но настойчиво притягивает к себе, заставляя уткнуться холодным носом в собственную теплую шею. Дима раньше не раз говорил, что Сережин запах, его естественный запах, без всяких одеколонов и прочей парфюмерии, успокаивает каким-то чудесным образом. Матвиенко очень надеялся, что сработает и сейчас. Хотя бы частично. Другая рука устраивается на напряженной спине, гладит нежно и тепло, будто бы пытаясь согреть какую-то частичку чужого тела. Сережа мягко прижимается губами к обросшей волосами макушке, и старательно вышептывает туда же все, что приходит в голову. Обещает, что все будет лучше, снова вызывается помочь с чем угодно и как угодно, даже совсем тихо признается в чувствах несколько раз, действительно стараясь напомнить о чем-то более приятном. Однако, чужие мышцы не расслабляются совершенно. Дима будто каменный весь, даже вздрагивает невольно от напряжения в какой-то момент. Матвиенко чувствует, каких усилий сейчас стоит партнеру просто сидеть на месте и не пытаться отстраниться или как-то возразить. И внутри от этого снова колет, снова неприятно и глухо-тоскливо становится, снова приходится затыкать свою тактильность и тягу к родному теплу, но лучше никак, чем вот так, как сейчас. Сережа выпускает, отсаживается самую малость и прикусывает губу, чтобы не позволить себе проскулить отчаянно. Хотелось прижаться обратно так сильно, что кончики пальцев покалывало. Позов же буквально через минуту встает с дивана и направляется к выходу из комнаты. Замирает в дверях, понимая, что поступать так с Матвиенко — просто невыносимо, но и по-другому не получается. Поэтому пытается хоть как-то смягчить ситуацию, хоть немного разрядить атмосферу. — Я в душ схожу. Сереж… Спасибо за поддержку. А потом действительно уйти в ванную комнату, опереться спиной о закрытую дверь и сдавленно, совсем тихонько промычать. Само Димино тело будто не позволяло ему почувствовать себя лучше. Не позволяло расслабиться в руках единственного человека, который мог бы как-то помочь. Позов как будто не мог позволить себе отдохнуть, успокоиться и пойти дальше. Не считал, что заслужил, он ведь только и делал последнее время, что причинял боль близким людям. И вроде бы головой прекрасно понимал, что так себя только загоняет в еще более глубокую яму, но никакого контроля над эмоциями и ощущениями взять не выходило. Единственным его помощником в этой ситуации осталось время.