magic of light

- Я люблю тебя. - прямо в приоткрытые губы выдыхает Чимин и целует нежно, а после прижимается виском к щеке и придвигается ближе. - Правда? - незаинтересованно переспрашивает Юнги, раздражая этим вопросом. Он всегда говорит это, когда не может ответить, когда ответить нечего. И Чимину уже не так больно слышать это в ответ, вместо "я тоже тебя люблю", не так, но все ещё плавяще и сжигающе. - Жизнь за тебя готов отдать. - без капли лжи добавляет и прижимается губами к подбородку. Он любит Юнги так искренне и честно, что готов делать это за двоих. Он сможет подождать, пока Юнги наконец откроется ему. Будет ждать вечность. - Правда? - снова повторяет. Правда - думает Чимин - жаль что тебе всё равно. - Ты как то говорил что жизнь за меня готов отдать. - будто невзначай вспоминает Юнги. Он не смотрит на Чимина, а куда-то вдаль, в серое небо перетекающие в синее море на горизонте. В нескольких шагах впереди крутой обыв и Чимин не может оторвать от него глаз. Они тут. На Чеджудо. Приехали на зимние праздники, потому что Чимин хотел посмотреть на море. Только что делать после он не знает. - Что? - Врал? - Что? - глупо повторяет. - Нет, хён. - как Юнги вообще мог подумать о таком. Чимин для него всё, несмотря ни на что и даже через себя. Всегда за Юнги, возле Юнги и для Юнги. Это просто смешно. - Правда? - и смотрит так снисходительно-насмешливо, что болит каждая фибра души, каждый атом тела. Будто сердце выдернули из груди, заправили щёлочной кислотой вместо крови и сунули обратно. Так, чтобы разъедала плоть, но настолько медленно, настолько болезненно, до полного безумства. Чтобы мучения длились вечность, чтобы он не рассчитывал встретить смерть быстро и безболезненно. Чтобы страдал и вспоминал, как сам обрёл себя на эти муки год назад, когда встретил такого хмурого, закрытого и бурчащего хёна, позволяя тому проникнуть куда-то глубже видимого. Глубже и невзаимней. - Правда. - срывается с его губ шёпотом раньше, чем он успевает обдумать, раньше, чем он принимает поражение. Чимин никогда не верил в глупые истории о смерти во имя любви. Разве можно любить кого-то так сильно? Любить больше собственной жизни? Всё это было таким нелепым и нереальным, таким бессмысленным. До этих пор. Сейчас же он сам стоит на краю моста, на табуретке с петлей на шее, в горячей ванной с лезвием в руке, на перроне в ожидании прибывающего поезда. Готов лично засунуть голову в капкан, если только будет уверен, что шею перерубает мгновенно, если Юнги лично этот капкан для него взведёт. Ему кажется, что ещё немного и его глупая мышца лопнет от переполняющей боли. Чимин отворачивается и закрывает глаза, позволяя кипяточным слезам течь ручьями по щекам. Он высвобождает руку из мягкой ладони Юнги, выскальзывает так ловко, будто его и не держали вовсе. Его не держали. Он сам всегда делал это. Держал, цеплялся, словно мог изменить эту беспросветную пустошь своим теплом и любовью. Как будто она кому-то сдалась. Любовь эта. Это невыносимо, с каждым днём всё больше. Они играют в гляделки, но Чимин смотрит на Юнги, а Юнги смотрит куда угодно, только не на Чимина. Чимин без Юнги не сможет, Юнги без Чимина - да. Когда говорят, что выход всегда есть, нужно только его найти - предполагают кого-то, кто их спасёт. Спасение Чимина это Юнги, но именно он и заколачивает гвоздями его гроб. Именно он толкает с моста, выбивает из-под ног табуретку, вкладывает в ладонь лезвие и подталкивает ближе к рельсам. В конечном итоге, Юнги и есть его погибель. Чимин подходит к краю и смотрит вниз, где глубоководное море разбивается волнами о скалы, он хочет надеяться на лучшее, но у него не осталось веры. А веры на двоих и подавно. Он размыкает губы и судорожно выдыхает, по привычке облизываясь и сглатывая соль. Будет ли море таким же солёным и горьким, как его слёзы? Со вкусом унижения, печали и болезненной любви. Он разворачивается на пятках и смотрит в хмурое лицо напротив, слишком недосягаемое, между ними не пропасть, а целые тысячи световых лет минимум. Юнги не выглядит обеспокоенным или хоть немного взволнованным. Только лёгкая озадаченность плещется на дне его коньячных глаз и пролегает в складках меж бровей. Он с небывалой серьёзностью прослеживает, как Чимин снимает коричневое пальто, вязанный свитер и чёрные туфли. Движет глазами вслед за падающей на промёрзлую землю одеждой и возвращается к сжавшейся от холода фигуре. Чимин в одних только брюках и футболке, ему пиздецки морозно и непривычно свободно. Он улыбается и громко смеётся, не смотря на продолжающие скатываться слёзы. Это правильное решение. Ему нужно избавиться от оков, чтобы наконец взмыть ввысь, даже если для это придется полететь вниз. Чимин подходит ближе к Юнги, но не позволяет себе его коснуться, только мысленно урвать прощальный поцелуй, а после отворачивается и с разбегу прыгает. Морской ледяной ветер шумит в ушах и пронзает миллиардами заледеневших кристаллов кожу, но даже на треть не заглушает рёв моря. Чимин летит вниз и не понимает где его голова, а где ноги, где низ, а где верх, всё словно смешалось, чтобы нарочно его запутать. Ему страшно, и хочется снова увидеть безразличные глаза Юнги, но когда взгляд цепляется за край скалы: его там нет. Прежде чем влететь в водное натяжение спиной, он закрывает глаза, а после дробящая кости боль расплывается по всем телу. Прежде чем потерять сознание, он чувствует, как смыкаются над ним волны, по ощущениям достигающие температуры абсолютного нуля и солёная вода заполняет лёгкие и наполняет рот. И нет. Она не настолько соленая, как его разрушенные мечты.