Recursion

— Ты злишься? — Нет. — Ты уверена? Потому что, типа, кажется, что ты… — Я не злюсь, Хлоя. На секунду я задумалась о том, чтобы сказать Макс, что её тон говорит об обратном, но есть у меня забавное ощущение, что ни к чему хорошему это не приведёт. Мне следовало подождать, прежде чем рассказывать её маме с папой всю историю. Я и сама знаю об этом. И даже после того, как я раскололась и начала говорить, мой план всё ещё заключался в том, чтобы увиливать, как последняя скотина. Я бы либо рассказала им совсем немного, чтобы спастись от серьёзного разговора, либо рассказала бы всё настолько детально, что Макс закончит и спустится до того, как я перейду к крайне неприятной части истории. К моему несчастью, не только Макс решила залипнуть в душе, но как только я начала говорить, я уже не могла остановиться. Я рассказала им о том, как Макс спасла меня от судьбы быть застреленной, о нестабильном душевном здоровье Нейтана Прескотта, и всё о Марке Джефферсоне, и Рэйчел, и Кейт Марш. К тому моменту как Макс наконец спустилась, а её всё ещё мокрые волосы были завязаны в пучок, я уже рассказала им куда более жёсткие детали, чем мне было позволено. Вообще-то хорошо, что она появилась, когда появилась, потому что я более чем уверена, что если бы я самостоятельно рассказывала обо всём этом ещё десять минут, я бы разболтала и о путешествиях во времени. Конечно же, реакция её родителей была именно той, которой я так боялась. Стоит отметить, что это именно та реакция, которую выдают и должны выдавать любые любящие родители. Её отец выглядел так, будто он в мгновениях от того, чтобы разрыдаться, затягивая испуганную Макс в медвежьи объятья и бормоча одни извинения за другими. Её мама сидела за кухонным столом, безмолвная и злая, и я уже практически видела, как она молча перечисляет имена людей, которым она желала страданий за то, что случилось с её дочерью. Исходя из этого взгляда в её глазах, большинству этих людей, наверное, повезло, что они уже мертвы. Даже после лёгкого успокоения, они всё равно потребовали, чтобы Макс присела и рассказала всё по-новой. Это был очередной уровень в копилку дерьмовости всей ситуации, потому что я и так уже провела полчаса, увиливая от того факта, что их дочь — живая машина времени. Эта часть затребовала у меня тонны умения придумывать креативную херню, и я пожалела, что у нас с Макс не было шанса согласовать наши истории до того, как обо всём узнают её родители. Вместо этого её вынудили отвечать на все их вопросы, на некоторые приходилось отвечать больше одного раза, стараясь не противоречить тому, что я уже им рассказала. Я пыталась прикрывать её, когда ответы не сходились, или по случайности отсылались на альтернативные реальности, и вдвоём мы выкатили что-то похожее на конечную историю. Честно говоря, мне кажется, что её родители списывали наши наиболее странные ответы на усталость. К тому моменту, как они нас отпустили, солнце уже почти село. С моей стороны прозвучало несколько слегка переигранных зевков, после чего они наконец предложили нам пойти поспать. Я даже не потрудилась допить свой горячий шоколад; учитывая, что я не притрагивалась к нему больше часа, он теперь даже больше не горячий. Я просто оставила кружку там, где она стояла, и тихонько последовала за Макс наверх до пары дверей, одной простой, и до второй, увешанной кучкой открыток и полароидных снимков. — Ладно, ты не злишься, — я не хочу спорить с ней, я готова взять весь этот бардак на себя. — я поняла. Я просто не хотела… Она подняла руку (левую, после того, как почти подняла правую), чтобы остановить меня. — Я очень устала, Хлоя. Что бы там ни было, мы можем разобраться с этим завтра? — Да, конечно, — я выдавливаю из себя улыбку. — так, в таком случае, увидимся утром, да? — Да. На секунду мне показалось, что она хочет сказать ещё что-то. Затем она тихонько выдыхает и исчезает за дверью своей комнаты, закрыв ту за собой. Всегда странно спать в чужом доме. Даже если он принадлежит тем, с кем ты хорошо знаком, всё равно что-то кажется непривычным. Звуки, которые ты не узнаёшь, или тени, которые указывают в другом направлении. Гостевая комната ничем не лучше, но после прошедшей недели куча ржавых гвоздей была бы более комфортной для моего сна. И всё же, это напоминает мне о последнем разе, когда я спала не в своей кровати, это было почти год назад. И учитывая, что в тот раз я была с Рэйчел, я не могу сказать, чтобы у нас на уме тогда был сон. Бедная Рэйчел… Я чувствую, как всё моё тело дрожит под волной скорби, и жмурюсь, пытаясь стереть из памяти то, что мы с Макс нашли на «Американской Ржавчине». Я даже не могу посмотреть её фотографии — они все на моём дебильном, дохлом как последняя скотина телефоне — но я всё равно пробую представить её улыбку. Улыбку, которая каким-то образом убедила меня прогулять школу и запрыгнуть на товарный поезд, который ехал чёрт знает куда, с едва знакомой мне девчонкой. Когда я говорила, что Рэйчел была моим ангелом, я не преувеличивала. Она потянулась в ту яму, что я себе выкопала, и вытащила меня обратно на поверхность. Одно нахождение с ней заставило почувствовать себя куда счастливее и любимее, чем раньше, когда Макс уехала. Боже, я так сильно её любила. Даже после того, как она разбила мне сердце. Мне не стоило так сильно поражаться, когда мы с Рэйчел разошлись. Мы были вместе целый год, и это было замечательно, но то не отменяло факта, что я была тем, кем была, а она была Рэйчел Эмбер. Из тех, кто её знал, не было ни одного человека, который бы не думал, что она может творить удивительные вещи. Она собиралась взять штурмом весь мир, и мне следовало знать, что этого бы не произошло, пока она привязана к полувыгоревшему эмоциональному поезду вроде меня. Оглядываясь назад, я могу увидеть все признаки. Она отучивалась свой последний год в школе, и чем ближе она была к выпуску, тем отдалённей становилась. Поцелуи в губы превратились в поцелуи в щёку. Слова «я люблю тебя» постепенно заменялись на «ты особенная» или «ты так много для меня значишь». В её планах на отъезд из города начало мелькать слово «я», куда, блин, больше, чем «мы». Я отказывалась их замечать, к слову. И, наверное, единственная вещь, которая спасла меня от полноценного срыва, была тем, насколько, чёрт возьми, мягко она на всё это намекала. Она не говорила обо мне ни единой негативной вещи. И поверьте мне, когда я говорю о том, что ждала этого, потому что я проходила через все стадии самобичевания, стоило словам «нам нужно кое о чём поговорить» сорваться с её губ. Вместо этого, она говорила о том, как наши жизни разойдутся. Она говорила о том, какая я замечательная, что я заслуживаю большего, чем жить в её тени. Что я могла совершить великие вещи самостоятельно, но только не в том случае, если бы она потянула меня за собой в жизнь, рассчитанную на её мечты. Что я всё ещё целый мир для неё, и что она всё ещё хочет дружить. Думаю, те слова, которыми она со мной завязала, были «Это не конец, Хлоя. Может, это всего лишь антракт». Вот почему я потратила так много времени на её поиски, задолго после даже я начала верить в то, что она просто сбежала и бросила меня. Потому что я думала, что она на деле была со мной откровенна. Потому что я не знала, что все эти вещи, что она говорила, имели подоплёку в лице слов «пока я трахаюсь с Фрэнком Бауэрсом за твоей спиной». Сложно поверить, что прошло лишь несколько дней с тех пор, как я о них узнала. С того дня произошло так много всего, что по ощущениям это было годы назад. В тот момент я была так зла, но теперь смысла злиться нет. Рэйчел мертва. Что бы она ни сделала, чего бы от меня ни скрывала, никакая ярость её не вернёт. Я буду по ней скучать, и часть меня всегда будет её любить, но я провела достаточно времени, наказывая себя из-за тех, кто уже мёртв. Я так не хочу снова начинать плакать, поэтому вместо рытья в собственных воспоминаниях, я пытаюсь думать о девчонке, спящей в комнате напротив… и на долю секунды я об этом жалею. Не то чтобы здесь нет целого вороха непонятных мыслей и чувств. — Макс выбрала меня, — шепчу я, будто мне нужно напомнить это себе. Я начинаю ворочаться с одного бока на другой, пытаясь устроиться покомфортнее, в то время как мысленно я обдумываю всю эту концепцию. Почему Макс меня выбрала? Почему Макс поцеловала меня? И почему, чёрт возьми, мысли об этом поцелуе даже спустя два дня вызывают покалывание в губах? Типа, да ладно! Это явно не первый мой поцелуй! Разве что по какой-то причине он ощущался как первый. Как что-то, чего я ждала так долго, что перестала ожидать, когда это и правда произойдёт. Неа. Я к этому не вернусь. Мне и так плохо было в первый раз, ещё до того, как Макс переехала в Сиэтл. С течением времени, я не до конца понимала, что со мной происходит. Я просто знала, что несмотря на то, насколько близки мы были, бесконечно гадать о том, насколько мягкими губы Макс могут быть, или позволять себе представлять то, как она выглядит в купальном костюме явно не было типичным поведением лучшей подруги с моей стороны. Я пыталась забыть об этом после того, как она уехала. Я даже встречалась с несколькими парнями, типа, я думала, что я должна была. Так было до тех пор, пока я не встретила Рэйчел, и тогда я поняла смысл этих мыслей; я скрывала свою влюблённость в Макс до того, как я вообще узнала, что это означает. Влюблённость, от которой я избавилась довольно давно, к слову. Макс и я теперь стопроцентно просто друзья. Никаких подавленных чувств с моей стороны, спасибо, мать вашу, большое. К тому же, есть одна маленькая деталь, она в том, что Макс не нетрадиционной ориентации. Ведь так? Я имею в виду, она поцеловала меня. Дважды, вообще-то. И в отличие от лёгкого, едва ли вообще поцелуя в моей спальне, тот, что был у маяка, определённо был не тем «ха ха ты поспорила на поцелуй, но мы просто друзья» чмоком в губы. Она просто сделала это, в полноценном стиле финала романтического фильма. И её губы были даже мягче, чем я себе представляла. — Прекращай, — шепчу я, будто чувствую, что пустая комната меня осуждает. — она просто прощалась. Вот и всё. Тогда почему этот поцелуй показался мне больше, чем просто прощанием? И почему я всё ещё об этом думаю? — Кончай. Уже. С этим, — шиплю я напряжённо. — она не лесби. Не смей делать из этого нелов… Звук дверной ручки шугает меня, и я замолкаю, а дверь комнаты открывается с лёгким скрипом. В коридоре по большей части темно, но я всё же умудряюсь различить тощую фигуру, входящую в комнату, после чего дверь вновь закрывается. Следом я слышу звук приближающихся по ковру шагов, а затем чувствую тяжесть кого-то, севшего на кровать. — Макс? — я медленно принимаю сидячее положение, не до конца понимая, уснула ли я, и не это ли мой сон. Богом клянусь, если сейчас начнёт играть музыка из порно — я врежу себе, чтобы проснуться. Ну, может не прямо в тот же момент, но… нет, сосредоточься. — Ты в порядке? Некоторое время она молчит, пялясь в один из тёмных углов комнаты, после чего бормочет: — Я злюсь. — Прости, — на автомате отвечаю я. Меня даже не парит, говорит ли она о том же, о чём и я. Я просто терпеть не могу видеть её такой грустной. — Я не злюсь на тебя, — голос Макс такой слабый, что я не могу решить, чего хочу больше; целовать её, пока вся боль не уйдёт, или впасть в крайне громкую ярость на то, что вообще принесло ей боль. Оба варианта определённо привлекательные, но я не уверена, что хоть один из них ей сейчас поможет. — Хорошо. Но ты только что сказала… — Я не злюсь на тебя, Хлоя, — повторяет Макс, поворачиваясь лицом ко мне. Я могу сказать, что она плакала, даже при слабом освещении, и чаша весов слегка склоняется к варианту с яростью. — Но я злюсь. — Я понимаю, — чтобы вы понимали, я нихера не понимаю. Но что ещё мне остаётся говорить? — Я… я не хотела приносить всё это вместе с нами, — продолжает Макс, её голос хрипит. — я хотела оставить это в Аркадии Бэй, но теперь оно здесь. Оно в моём доме с моими мамой и папой, и я должна чувствовать себя в безопасности, но я этого не чувствую. Ох, да чтоб тебя. Я не просто проебалась, я проебалась по всем грёбаным фронтам. Прильнув к ней, я притягиваю её в объятья. — Эй, будет тебе. Я тоже здесь. — Да. Да, ты тоже, — после этого она мягко отпрянывает и поднимается. Я жду, что она уйдёт, но вместо этого она поднимает покрывало и забирается в кровать, сворачиваясь у меня под боком. — В моей комнате слишком тихо, — бормочет она, устало указывая на дверь. — я не могла уснуть. — Да, — учитывая, что моё сердце сейчас пародирует отбойный молоток, я впечатлена, что мне удаётся сохранить ровный тон голоса. — я тоже. — Можно я… ты не против, если я останусь на эту ночь у тебя? — Конечно не против. Ответ на вопрос срывается с губ быстрее, чем мой мозг успевает вообще проанализировать вопрос, и то, как её рука благодарно сжимает мой живот поперёк, говорит о том, что ей мой ответ по душе. — Спасибо, — она вновь надолго погружается в молчание, после чего добавляет. — я рада, что ты здесь со мной, Хлоя. Я не знаю, смогла ли бы сделать всё это без тебя. Я тяжко сглатываю, меня окатывает волной чувств и желания защитить её, что обрывает мне любые попытки себя урезонить. Особо не раздумывая, я склоняю голову и мягко целую Макс в макушку. — Тебе никогда не придётся этого познать. Партнёры до конца, так? — Всегда, — сонно шепчет Макс, упираясь щекой в моё плечо с мягким выходом. Несколько секунд спустя, её дыхание выравнивается, и я понимаю, что она уснула. Лёжа здесь, пялясь в потолок и гадая о том, каким, чёрт возьми, образом я теперь усну, у меня нет иного выбора, кроме как признать правду — моя влюблённость в Макс не пропала. Моя влюблённость в Макс более чем живая, и не думаю, что она куда-нибудь исчезнет. На самом деле, я начинаю подозревать, что моя влюблённость в Макс может быть куда больше, чем лёгкой влюблённостью. Я в дерьме.