Девушка с металлической сороконожкой

4.

      Третий день в Астрограде стояла невыносимая жара. Дорожные камни раскалились до предела, так что Костя провел свой полуденный перерыв в мастерской.       Мастерская его наставника находилось недалеко от пересечения Лазурной и Песочной улиц. Здесь в плотные ряды громоздились желтокаменные трехэтажные домики — ремесленные мастерские, где на первых этажах работали и продавали, а на вторых и третьих жили вместе с детьми и внуками и сдавали комнаты в наем. Не так далеко располагался порт. Доносились крики чаек, соленый бриз, и в паре кварталов шумел крупный рыбный рынок. Дома, стоящие спинами друг к другу, имели один задний двор на две семьи, и засаживали такие дворы по обыкновению кипарисами, рододендронами и виноградом.       У старого часового мастера Вэя Костя работал с десяти лет (сейчас ему исполнилось двадцать). Мастер Вэй был сварливый, придирчивый и дотошный ремесленник без часового дара, который, однако, славился своими изделиями на всю округу, не только Астроград. Он прививал многочисленным подмастерье в первую очередь перфекционизм, во вторую — ненависть к наставнику. Возможно, он не планировал прививать к себе ненависти, но получалось это отменно, так, словно ночами старик читал трактаты по теме.       Скоро, однако, работа на тирана должна была окончиться. Десять лет назад, только поступив на службу, Костя начал копить деньги на собственную часовую мастерскую и вот, спустя время, он был готов взять ссуду на маленький двухэтажный домик недалеко от родной улицы. На первом этаже он планировал развернуть магазин и помещение для работы, на втором — комнаты для себя, своей семьи и родителей. Он уже присмотрел подходящий вариант — оставалось накопить совсем немного, может быть, проработать только это лето.       В саду с рододендронами было хорошо — от политых клумб веяло свежестью и пышные кустарники отбрасывали густые тени. Костя облил себя с ног до головы из бочки для полива, сбил пыль и улегся под одним из кустов отдыхать. На втором этаже распахнулось окно, выглянула старшая дочь мастера.       — Твоя подружка пришла, Костя, — сказала она с ехидцей. — В обуви. Богатенькая.       С большой неохотой он поднялся и побрел через душную каменную террасу к воротам.       — Да! Зачем реагировать на мои слова, когда можно поскакать к своей миленькой! — крикнула вслед дочь мастера.       Девушка стояла спиной, и Костя не сразу узнал ее. Фая повернулась, лишь когда он тронул ее за плечо и поприветствовал. Обычно она находилась в прекрасном настроении, когда выбиралась в город, а в остальное время не страдала яркой эмоциональностью, как, например, Лисса. Сегодня отчего-то все ее слова и движения были резкими, неловкими, ненужными. Она оттягивала какую-то новость, которую, как только Костя пригласил ее посидеть в саду мастера, оказавшись там, выложила просто и прямо:       — Костя, я ушла из дома.       Некоторое время Костя задумчиво перебирал травы под ногами, от жары не совсем понимая, что ему хотят донести и что получить в ответ. Фая продолжила говорить, будто оправдываясь:       — Да, я написала записку для матушки, отправила письма Норту и Лиссе и ушла. После дня рождения я получила, наконец, доступ к своему счету в банке… Может быть, ты скажешь, что это безумство! — (она нервно вздохнула, взмахнула руками, а потом снова смиренно скрестила их на коленях) — Но я больше не могу, я чувствую себя пятым колесом в телеге. Тебе ли не понять меня? Мы оба слишком обычные для таких людей, как Огневы. Костя, будь человечным, не молчи, пожалуйста. Ты один в меня верил, ты один принимал меня, как равную, и не считал беззащитной. И вот, уйдя из старой жизни, я первым делом направилась к тебе. Костя, не молчи, пожалуйста. Скажи мне, что я сделала все правильно!..       Фая сильно разволновалась, произнося свою речь. Кажется, по дороге к Косте она продумала сотню раз, в чем и в каком порядке признаться другу, но, оказавшись с ним лицом к лицу, растерялась и не смогла удержать рвущиеся наружу переживания и сомнения. Она не спала предшествующую ночь и не умела, как бы ни старалась, перестать думать о последствиях выбора и подступающем, кажется, сожалении.       Костя перевел внимательный взгляд с травы под ногами на лицо Фаи.       — Почему тебе хочется, чтобы я сказал тебе — правильно ли ты поступила?       — Потому что мне кажется, что я уже жалею и скучаю, — тут же выпалила она.       — Послушай, Фая, — Костя взял ее руки в свои и, хоть внутренне смущался, посмотрел в глаза с уверенностью: — Не бойся ответственности. Я не думаю, что провести жизнь в заложниках семьи — хорошая перспектива для такого человека, как ты. Возможно твое решение слишком внезапно для всех нас — и для тебя самой тоже, но, раз ты решилась уйти, наберись смелости и не смотри больше назад. Все хорошо. Я помогу тебе обосноваться где-нибудь в первое время. А пока просто попробуй использовать свою свободу так, как ты планировала. Я, так понимаю, ты не ограничена в деньгах?       Фая пренебрежительно махнула рукой, тем самым подтверждая догадки Кости. Глаза ее слезились, но она еще сдерживала рыдания и улыбалась, постоянно шмыгая носом.       — Ну иди сюда, — он раскрыл руки для объятий и тепло прижал голову подруги к своему плечу. — Ты умница. Я в тебя верил.       — Я просто хочу найти свое место, — прошептала Фая. — Я хочу быть сильной и важной.       Некоторое время они стояли, обнявшись, пока не поняли, что дочери мастера гневно обсуждают их нежности у окна на втором этаже. Но это лишь насмешило Фаю — она была счастлива поговорить с кем-то и заручиться поддержкой. Костю, вместе с тем, переполняли радостные чувства. Он никогда не мог подумать, что такой спокойный и рассудительный человек, как Фая, способен на дерзкие, решительные поступки, и был горд за нее и жаждал погрузить ее в жизнь города.

5.

      Костя помог найти ей светлую и уютную квартиру на втором этаже кондитерской у одной из центральных улиц города. Это было безопасное и очень красивое место — самое то для человека, который провел годы юности в дворцовой обстановке. Теперь Костя часто забегал к Фае пообедать, а по вечерам — прогуляться и посмотреть новые места Астрограда. Это были одни из самых волнительных, счастливых дней в его жизни. Он понятия не имел, что приносит ему такое удовольствие и будоражит душу, но не хотел бы, чтобы что-то менялось.       В первые дни Фая выглядела скорее бледной копией себя и явно не чувствовала былой безопасности и не знала, за что ей взяться. Ей помогло одно — она ранее никогда не могла представить, что делать c жизнью, не уходя из Чернолюта, поэтому теряла только настоящее и прошлое, но никак не будущее. Вместе с Костей они лазили по садам, рынкам, набережным и площадям, но и, когда друг был на работе, она не могла усидеть дома и в полуденный зной выбиралась куда-нибудь, каждый раз наслаждаясь ощущением пьянящей свободы, проникающей с морским ветром и звуками города в каждую венку, в каждую составляющую личности, как-то изменяя ее.       Как-то Костя забежал на обед, принеся с собой кипу овощей и свежей рыбы. Вид у него был заговорщический.       — Что ты надумал? — спросила Фая, пока они вместе жарили рыбу и резали салат.       Костя усмехнулся:       — Как ты хорошо видишь меня. Так и есть, у меня есть для тебя кое-что. Скажи, ты читала Раковского?       Фая отрицательно покачала головой.       — Рыловского?       — Неа.       — Ратовского?       — Нет!       — Что такое! Как звали этого старикана… — Костя нахмурился. — Разумовский?.. Ра…       — Рынески?       — Да! Да, конечно! — он хлопнул себя по лбу. — Читала?       — Да, — оживленно подтвердила Фая, разделывая огурец. — Он натуралист, занимается изучением фауны эфларских лесов. Я читала две или три его книги, совсем недавно. Он грамотный и умный человек, но кое-где допускает неточности.       — Я знаю, что с ним не так — он сумасшедший. А еще он ищет ассистентов в новую экспедицию в Малахитовый лес.       Фая резко остановила всякое движение. Глаза ее расширились.       — Погоди, — сказала она, и улыбка сама по себе расползлась по ее лицу. Костя начал посмеиваться. — Ты хочешь сказать…       — Я хочу сказать…       — Что…       — Что-о?       — Ты предлагаешь мне стать ассистенткой Рынески?! Ты с ума сошел?!       — Я — нет, он — да. Сегодня, когда я покупал рыбу, Рынески орал на продавца и бил его треской по голове за то, что тот общитал его на пару монет. Я предупредил драку и поговорил со стариком. Я, конечно, не знал, что этот сумасшедший — натуралист-писатель, но Рынески и не думал этого скрывать. Он выложил мне все про себя и свое трудное финансовое положение в ту же минуту. А еще он сказал, что собирает экспедицию в Малахитовый лес, чтобы выпустить новую книгу и поправить свои дела. Да, я понимаю, старик ведет себя не очень. Но ты можешь пойти к нему и предложить бесплатную помощь к экспедиции. Мне кажется, он возьмет даже полного дурака с собой, лишь бы ему не пришлось платить зарплату.       По лицу Фаи не было понятно, нравится ли ей это предложение. Костя испугался, что обидел ее.       — Слушай, я не говорю, что твой удел — бесплатная работа на тронувшегося старикана. Но тебе нужно начать… Потом, может быть… А, впрочем, я сболтнул что-то дурацкое.       — Ты шутишь, Кость? — Фая толкнула его в плечо и тут же с силой прижала к себе: — Ты лучший! Я и не мечтала заняться натуралистикой снова! Пошли к нему прямо сейчас?       — Серьезно? Ты теперь всегда будешь менять свою жизнь по щелчку пальцев?       — Да! Да! И что ты мне сделаешь?       Костя засмеялся. Они тут же схватили шляпы и помчались по адресу на визитке.       Рынески жил в милом одноэтажном райончике за Лазарем. Проходя мимо площади перед замком, Костя и Фая наткнулись на манифестацию. От края до края пространство было заполнено людьми и, не смотря на жару, толпа выкрикивала лозунги, размахивала плакатами и энергично обсыпала РадоСвет ругательствами. На одном из плакатов друзья разглядели толстого мужчину и двух не менее упитанных дам, лакомившихся маленькими человечками, ведущими бой под их ногами. Дамы уж очень сильно напоминали Белую и Черную королев.       — Что это? — Фая встала, как вкопанная, завороженно глядя на человеческую стихию.       — Это манифестация против войны, — пояснил Костя и потянул ее за руку: — Пойдем, к вечеру тут будут беспорядки.       — А на плакате — моя мать и Белая Королева?       — Нет. Это образное изображение толстосумов. — уклончиво ответил Костя.       — А что — объявили войну?       — Нет. И не объявят.       — Почему они выступают против войны? Они думают, что будет война? Матушка говорила что-то подобное.       — Слушай, Фая, это не наше дело. Мы не часовщики, и у нас нет богатств. Что нам до войн?       — Мой отец умер во время войны, — Фая кинула последний взгляд на толпу, прежде чем она скрылись в переулке. — Ты можешь не держать меня за руку.       — Да, извини.       — Ты извини, что я задаю так много вопросов. Я никогда не видела манифестации. И все-таки я думаю, что на плакате была матушка.       Около дома Рынески они остановились. Здесь было спокойно; мелодично пели и перелетали с ветки на ветку в яблоневом саду городские птички, вдалеке пожилые дамы разговаривали под сенью цветочных кустов и играла над газончиком стая мохнатых желтых бабочек.       Костя пожелал ей удачи и ушел в мастерскую. Фая несколько помедлила перед крыльцом Рынески, потом — на одном вдохе — вскочила к двери, громко постучала и тут же резко шатнулась от в этот миг распахнувшейся двери. Сутулый старичок с жидкими седыми волосиками на круглой и блестящей, как шар, голове ткнул ей в грудь тупое окончание своей часовой стрелы.       — Приставы?!       — Гм… — Фая пальцем отодвинула стрелу от своего лица и неловко улыбнулась. — Я по вопросу экспедиции в Малахитовый лес, господин Рынески. Меня зовут Фаина.       Рынески неохотно убрал стрелу.       — По какому конкретно вопросу?       — Я слышала, что вам нужны ассистенты. Я занималась изучением животных и насекомых около десяти лет.       — Из тринадцати лет своей жизни?       — Мне восемнадцать.       — Понятно. У меня нет денег.       Он развернулся, чтобы уйти в дом, но Фая схватила ручку двери и не дала старику захлопнуть ее перед собой.       — Вы не понимаете, — все таким же дружелюбным и милым тоном сказала она. — Мне не нужны деньги. Я просто хочу быть вашей ассистенткой в экспедиции.       Рынески потянул за дверь, но, конечно, не смог ее захлопнуть.       — Я очень прошу вас поговорить со мной. Я действительно многое знаю. — с нажимом добавила Фая.       — У вас есть образование? Вы учились у какого-то другого натуралиста?       — Нет.       — Быть может, вы из семьи какого-то знаменитого зоолога? Вы росли на ферме, полной эферных существ?       — Нет, не жила, — процедила она.       — Милая леди, вы, может быть, не нуждаетесь в деньгах, — он пробежал глазами по ее богатой одежде и украшениям, — но знания для меня на порядок важнее благосостояния ученика и его энтузиазма. Поверьте, я найду еще десяток тех, кто согласится бесплатно отправиться со мной в Малахитовый лес, и его компетенции будут на порядок выше. — Рыневски с деланным сожалением полуулыбнулся и категорично сложил руки на груди. — Все?       Он вновь развернулся и потянул за дверь. Но Фая не отпускала ручки, глядя прямо и гордо.       — Нет. Вам нужна только я. И я могу доказать.       — У меня нет времени проводить экзамен.       — Есть! — она обошла его и внеслась в дом, как шаровая молния. Тут же заметила приоткрытую дверь в кабинет и полку с книгами, направилась туда, сопровождаемая яростными возгласами Рынески, нашла две книги его авторства, которые читала, и раскрыла на столе.       — Присаживайтесь, господин Рынески. Сейчас я покажу вам все ваши ошибки.       Рынески, злой и раздраженный, застыл в проеме. Тогда Фая поднесла книги прямо к его носу и по памяти, переворачивая страницу за страницей, поведала о всех правках, которые сделала во время чтения, о всех несоответствиях и фактах, упущенных при наблюдении и описании. Рынески не молчал. Он оспаривал любое слово и бился до последнего, каждый раз оставаясь при своем мнении, но, увлекшись, не предпринимал попыток выгнать Фаю. Так они провели время от обеда и до самого вечера, и несколько раз напугали пожилую госпожу, мать Рынески. Когда Фая захлопнула последнюю книгу, Рынески молчал, в душе продолжая какой-то свой поединок. Наконец, он сказал Фае:       — Вы фантастически неправы! Во всем! Но я беру вас с собой в экспедицию. Великое Время, кто вложил в вас столько упрямства? Я — профессор Якуб Рыневки.       — Фаина Лазарева, — соврала Фая. — Приятно познакомиться.       — И мне. Приходите завтра в десять, я познакомлю вас с остальными участниками команды.

6.

      Фаина уехала около трех дней назад. Она посылала ему записки через часолист Рынески, а Костя забирал их у старшей дочери мастера. Надо сказать, пока Фаина была в городе, Костя позабыл о своих планах брать ссуду, но теперь собирался засиживаться в мастерской подольше, чтобы успеть накопить нужную сумму до конца лета. Но тут, как назло, Норт задумал что-то новое. Они не встречались, наверное, около трех недель, когда друг появился в мастерской и притащил чертежи.       — Ну и что это за чудо? — скептически выгнул бровь Костя, когда изучил все наработки Норта.       — Это часоцикл. На Остале есть такое устройство — мотоцикл. Железный конь, по сути. У нас будет железный тонкорог, не требующий кормления, тщательного ухода. Часоцикл будет развивать скорость вдвое быстрее тонкорога, а иметь сил — вчетверо больше малевала. Мы сделаем часоцикл, а потом поставим на серийное производство в ЗолМехе.       — ЗолМех? Я думал вы владете только четвертью, и ты не можешь принимать серьезные решения.       — Не обращай внимания. Все будет. — оптимистично заявил Норт.       — Слушай, Норт, — Костя устало снял с глаз монокль, — эта штука просто не взлетит. Она не возможна по своей природе.       — Так давай сделаем так, чтобы она взлетела!       Все-таки противостоять уговором Норта не мог никто, даже Костя — не зря он был вот уже год после ухода от Астрагора дипломатом РадоСвета. В субботу ранним утром они встретились в Черноводе, чтобы начать вместе править чертежи.       Кабинет Норта, обычно вычищенный до последней пылинки по просьбе педантичного владельца, в дни работы над чертежами становился складом хлама. На полу валялись бумаги, детали, перья, пустые кофейные чашки и половинчатые бутерброды и пирожные. По ним, безжалостно давя, проходились ноги двух увлеченных делом друзей и во все стороны летели возгласы, полу-идеи, полу-ругательства и иногда раздавался смех, перемешанный с воплем отчаяния того, над чьей очевидной ошибкой насмехались. За окном, у кромки гладкого, как зеркало, моря, выглядывали первые лучи летнего солнца и меркли звезды.       Как правило, никто не мешал Нортону и Косте в столь ранние часы, но в этот раз, немного взъерошенная, в дверном проеме появилась Лисса.       — Великое Время, вы видите друг друга посреди этого беспорядка? Вот этот раздавленный бутерброд с сыром вполне можно принять за тебя, Нортон.       — Доброе утро, Лисса, — улыбнулся ей Костя. — Решила навестить Черновод?       — Вроде того. Устроили с братцем ночевку. — она неопределенно перевела плечами и присела у одного из выброшенных черновых чертежей. Рассеянным взглядом прошлась по линиям и цифрам, потерла пальцами бумагу. — Как у тебя дела, Костя?       — Ничего. Я, кстати…       — Здорово! Фая у тебя?       — А? — Костя оторвался от черчения и понял, что на него устремлены два проницательных пытливых взгляда. — Нет, я же писал тебе в письме. Я понятия не имею, где она. Наверное, устраивает жизнь где-нибудь в деревушке, продолжает журналы наблюдений. Не маленькая — справится со всем сама.       Нортон и Лисса переглянулись, недоверчиво сощурились. Костя явно строил из себя простачка.       — Ты не понимаешь, Кость, — мягким тоном продолжила Лисса, — она ведь дочь Королевы, а еще — фейра. Ты сам чувствуешь, что разворачивается конфликт — цветение, передел земель, Духи… Одна крупинка — и мы все окажемся в проигравших, многое потеряем. Этой крупинкой может оказаться Фая.       Костя немного помолчал, раздумывая, потом спокойно пожал плечами:       — Я не знаю, чем вам помочь. Она даже не писала мне, как вам. Я в целом, наверное, последний, к кому можно прийти за помощью в такой ситуации. Я ведь простой бедный мастер.       Лисса кивнула, потом, бросив еще пару незначительных реплик не по теме, ушла завтракать, а за ней вдруг заспешил куда-то Норт. Они встретились на кухне. Лисса яростно жевала бутерброд, запивая крепким кофе без сахара.       — Проблемы со всех сторон! — воскликнула она.       — Тихо-тихо, — Нортон приобнял ее за плечи и поцеловал в висок. — Я его разговорю. Все нормально. Ты вернешься в Чародол? Гхм… Можешь остаться.       — Я продолжу делать свою работу, — решительно заявила Лисса. — Мне все равно, за кого тебя там выдает замуж матушка.       Нортон поджал губы и всем своим видом выразил недовольство.       — Я не стану жениться на Белой Королеве, — решительно заявил он.       — Про Орден Непростых ты когда-то говорил то же самое. И про РадоСвет. И про Елену, — Лисса с грохотом поставила чашку на стол и поправила халат.       — Будешь здесь вечером?       — Поглядим на твое поведение, — она быстро чмокнула его в щеку и ступила в зеркало-переход.       Нортон подождал некоторое время и пешком направился в кабинет. Тучи сгущались вокруг него, Лиссы и даже Кости с Фаей, несмотря на то, что те пытались откреститься от глобальных волнений. К приближающейся войне, участником которой ему предстояло стать, добавились семейные проблемы: намерение матушки женить его на королеве, бегство Фаи. Нортон надеялся сохранить отношения, семью, дружбу, статус и преумножить свои богатства. И это, конечно, казалось ему вполне посильной задачей.