Если я спал с тобой, не думай, что я твой

…то день, то ночь

— Он же не… — недоверчиво, испуганно лепечет Ника, глядя на результаты. Ее мутило уже несколько дней подряд, но после операции по спасению руки оно и понятно. Организм переживает огромный стресс, с чего бы ему вдруг чувствовать себя хорошо? Провериться она решила скорее в шутку, все равно проспорила Родригез желание. Ну что ж… допроверялась. И вот зачем ее бывшая «врагиня» ее к этому подтолкнула? — Не что? Не кончал в тебя? — интересуется как всегда излишне прямолинейная Родригез. — Можешь не переживать так сильно на этот счет. Разве он не рассказывал тебе ту слезливую историю про то, как электричество убивает в нем все живое? Уверена, что рассказывал, он же повелся на твою смазливую морадашку и дружбу с его малявкой. Ты не трахалась недавно с Джошем случайно? — Чайкина уныло качает головой. Лучше бы это был Джош. Но они с ним так и не зашли дальше флирта, как-то было не до этого. — А может, это был Джонни? Ты изменяла Джошу с Джонни, а, chica? Уу, такого я от тебя не ожидала! — пытается пошутить Родригез и хлопает ее по плечу. — Заткнись! — шипит Ника и ударяет Родригез в два раза сильнее, так, что та заметно пошатывается. Кратковременная вспышка гнева мгновенно улетучивается. Родригез, конечно, та еще сучка, но на этот раз она ни в чем не виновата. Ника сама приняла решение копировать ее поведение в экстренной ситуации. «Ты сделала… что? — вскричала Джесси, когда выпытала из Ники всю информацию о случившемся. — Я бы с радостью прокатилась еще разочек на этом ублюдке, но ты? Тебя разве не должны были в детстве научить, что не стоит спать с кем попало?». «У нас с тобой разное представление о том, чему должны учить в детстве, Родригез». — Я бы разозлилась на тебя сейчас, Чайкина, но положение у тебя и правда хуевое. Но не может этот мудак быть отцом, это нереально! Сделаешь потом тест ДНК, чтобы убедиться. Ника сидит, низко опустив голову и спрятав вспотевшие руки между бионических коленей. — Больше некому, Родригез. И я не хочу это обсуждать. — Ну, если ты так уверена, что это он, позвони Мико, обрадуй сестренку. Если не захочешь воспитывать ребенка, пусть Мико забирет его себе. Август с ней так возился, аж до блевоты, она явно что-то должна чувствовать к нему, а значит, и к его отродью. «Ага, ненависть. Ты не видела, как она хотела его убить, а я видела», — хочет сказать Ника, но не видит смысла что-либо объяснять. Ей сейчас вообще не хочется лишний раз открывать рот. И тут до нее вдруг доходит смысл слов Родригез. — С чего… — голос Ники дрожит. Громко сглотнув, так, что, кажется, все на базе разом слышат этот звук, даже находясь в других помещениях, Ника с трудом овладевает собой. — С чего ты взяла, что я оставлю ребенка? — Наивная ты моя! — Родригез закатывает глаза. Рядом с Никой ей хочется делать это все чаще. — Ты не смогла грохнуть его папашу, когда он просто не вовремя посмотрел на тебя, думаешь, у тебя найдутся силы убить этого маленького гаденыша внутри тебя? — видя состояние Ники, Родригез решает сжалиться над ней: — Ну, не переживай, может, у тебя просто киста завелась. Все лучше, чем ребенок, да? Дети просто ужасны. Когда Родригез разворачивается, чтобы уйти, Ника хватает ее за руку и просит: — Не говори никому пока. И вообще никто, кроме меня, тебя и Мико, не должен об этом знать. Их нельзя было назвать лучшими подругами после всего того времени, когда они ненавидели друг друга, но Ника просто не знала, кому можно открыться и поведать свою историю, не рискуя получить в ответ очередную порцию жалости (да, я инвалид без ног, и меня изнасиловали, не надо меня жалеть, я хорошо справляюсь, окей?). Не к Лотте же или мисс Игнис? — Чтобы Мико об этом узнала, кто-то должен ей рассказать. Удачи, Чайкина, не упади в обморок, пока будешь набирать ее номер. Общение с Родригез помогает. Эта, как она сама себя называет, горячая латиноамериканка, всегда смотрит на все трезво, при этом оставаясь на позитиве. Она говорит то, что думает. Иногда это ранит, но Ника уверена, что полезно иногда посмотреть на ситуацию со стороны. Родригез работала на Хольта и в целом не считает, что залететь от этого мудака — такая уж большая трагедия (да у нее все просто…). Точно не конец света. Главное, чтобы не пошел в отца. Ну и аборт никто не отменял. Ника ложится на пол, раскинув руки в стороны. Она уже прошла все стадии принятия. Пора принимать решения как взрослый человек. Позвонить решается только через полчаса бездумного валяния. Даже на такой шаг решиться оказалось непросто. — Тебе часом не нужен еще один Хольт? — говорит она Мико с нервным смешком, радуясь, что не видит реакцию подруги на ее слова. — Где-то через девять месяцев. Могу устроить. Все это, конечно, ни капли не смешно. Ника не знает, что делать, и звонит посоветоваться… с кем — с шестнадцатилетним подростком, который если не видел, то своими ушами слышал, как ее насиловали? Дело не в эйджизме, это действительно не та проблема, с которой стоит обращаться к Мико. Но Родригез свое мнение высказала, а Ника, как всегда, с ним не согласна. Ей нужно, чтобы кто-то убедил ее, что она права. Подтолкнул к верному решению. Мико настолько ошарашена, что не знает, что сказать помимо пресловутого: «Как ты?». — Хреново. Черт. Гребаный Август ван дер Хольт, надеюсь, он сейчас горит в аду в самом тесном и жарком котле. Кто меня только за язык дернул! Лучше бы я осталась без обеих рук. — Молчание Мико напрягает, и Ника задумывается, не винит ли Мико себя за то, что не смогла его остановить. Оказалась слишком слабой. — Скажу сразу, Мико, ты ничего не могла сделать. Как и я. «Не пизди, что сама не хотела этого», — вспоминает она его слова и ударяет кулаком по полу, стараясь сдержать крик. Это был отвлекающий маневр! Он должен был повести себя по-другому! Если бы он еще не был мертв, она, возможно, все равно убила бы его. И тогда Родригез пришлось бы ей читать лекции о том, каково быть убийцей. Ебануться можно. Мико говорит какие-то слова утешения, но Ника не слышит ее. Ей хочется выговориться и еще немного поплакать — но последнее не получается, она не плакала с того дня, как один из главных ее ночных кошмаров погиб от своей собственной руки. — Родригез сказала, он бесплоден, но, видимо, добрый Кутх это исправил. Действительно, сама доброта! — Ника?.. — Я не знаю, что делать, Мико. Ника снова радуется, что не видит сейчас ее лицо. Тут и просто говорить тяжело, не то, что следить за мимикой и переживать, что о тебе подумает собеседник. «Просто скажи, избавиться мне от него или нет», — мысленно умоляет Ника, но не может высказать это вслух. Что-то останавливает. Возможно, вбитые с самого детства в голову слова о том, что аборт — это убийство, грех. — Я… тоже. Знаешь… — Мико замолкает, слышно, что собирается с силами. Сейчас скажет что-то, за что себя винит, догадывается Ника. — До сих пор не понимаю, что я к нему чувствую. — Он был твоим братом, — эти слова слетают с языка так легко. Ника хвалит себя: даже в убитом состоянии она остается хорошей, поддерживающей подругой. Осталось только поверить в свои слова, ну или сделать вид, что ее не тошнит от всего, связанного с Хольтом, и что все, кто ему хоть каплю симпатизирует, не становятся автоматически ее врагами. Для Мико она, конечно же, всегда делает исключение, пусть это и нелегко. Но они обе от него пострадали. — Так что, если ты все еще любишь его, каким мудаком он бы ни был, это нормально. — Ника… — голос Мико дрожит. — Спасибо. Это правда для меня очень важно. Помолчали. Мико наверняка еще не прошла все стадии принятия, ей нужно время, чтобы привыкнуть к мысли, что у нее может быть племянник или племянница, похожая/ий на Августа. А может и не быть. Она прекрасно понимает, что Ника звонит не просто, чтобы пожаловаться на тяжелую жизнь. Это решение они должны принять вместе. — …ты уверена, что это он? — Отец? Забавно, Родригез спросила то же самое. Варианта только два: или он, или святой дух. Не хочу второго пришествия. Хаха. Мико сидит в своем новом кабинете. Она — наследница семейной корпорации, ей нужно решать серьезные вопросы, которыми раньше занимался ее брат. Ей даже совета спросить особо не у кого — она никому не доверяет, а еще многие ее боятся. Она же сестрица того самого… Ника звонит под конец рабочего дня, когда голова уже нещадно трещит, и все, чего хочется от жизни — это свернуться клубочком и заплакать от усталости и бессилия. Мико думала, что работа отвлечет ее от тяжелых мыслей, но эта самая работа была непосредственно связана с предметом ее мыслей, и всегда будет связана. Отделить их уже невозможно. Мико вспоминает, как Ника держалась перед солдатами (которые благодаря Хольту быстро отправились на тот свет, чистая работа, минимум свидетелей), делая вид, что все в порядке, и как никому не рассказала о случившемся, стараясь продолжать улыбаться сквозь боль. Если Ника смогла, то и Мико обязана смочь. А теперь Нике нужна помощь, но Мико кажется, что она забыла, как нужно складывать слова в предложения. Она закрывает глаза, откидываясь на спинку стула. Девушка давно убрала с глаз долой все изображения своего брата, но вот он вновь встает перед ее внутренним взором, отпечатывается на внутренней стороне век. Она видит его разным — озлобленно направляющим на нее электрический разряд, умирающим от собственноручно нанесенной раны, одетым с иголочки перед очередным долгим собранием, обещая ей, что вернется домой не слишком поздно, и они еще успеют отпраздновать ее день рождения… Брат в тот день, когда решил выбрать Нику в качестве телохранительницы своей малышки. — Когда ты к нам впервые пришла… — начинает Мико издалека. — Мой брат… Он тебе понравился? Ника пытается вспомнить, что было тогда. Тогда у нее были ноги. А еще агент Дельта был жив. Джонни был просто голосом в наушнике. Многое было по-другому. — Ну, я вроде как заранее знала, что он злодей, поехавший на оружии и войнах. И он всегда вел себя как самовлюбленный придурок. Конечно, не буду врать, я подумала, что он вполне симпатичный и харизматичный, но… Это была просто работа. А его харизматичность — лишь маска. «А потом он меня возненавидел». — Сейчас не подходящее время для ребенка, — отрезает Ника, пытаясь убедить в этом и себя, и подругу. Мико, скрепя сердце (ну же, посмотри правде в лицо), соглашается: — И неизвестно, не родится ли он психопатом. — Может, это вообще киста? — Или опухоль. — Тогда точно нужно идти ко врачу! Долой кисту! Долой опухоль! — Ника слегка истерично смеется, и Мико — вслед за ней, ведь смех заразителен. Но Ника почти сразу себя обрывает, переходя на более серьезный тон: — Мы ведь обсуждали это, помнишь? Убийство Хольта. Взвесили все «за», возражений не было. Я слишком долго позволяла ему жить, и вот, к чему это привело. Он лишил меня возможности все закончить самой, но если во мне действительно его часть, я должна довести дело до конца. Мы должны. Голос Мико тоже становится взрослым, совсем не похожим на голос шестнадцатилетней девочки, когда она говорит четко и холодно: — Наследие Августа должно умереть. Мы не можем больше так рисковать. И Ника понимает, что это окончательный ответ. Ника Чайкина все-таки становится убийцей.