Багровый парус

      Над кипящим и бурным летним морем улетели с отбережным ветром и ночным мраком за горизонт последние огненные сполохи праздника фонарей. Сань Лан, сидя у распахнутого ветрам окна, рассказал коротко, но восприимчиво и трогательно историю этой давней традиции. Она, оказалось, была много лет уже забытой. В самом конце лета и начале осени, люди прошлого имели обычай благодарить божества, которые им покровительствуют, за тёплое и богатое урожаем лето сотнями бумажных фонариков, выпущенных в небо. "Когда-то каждый мог написать на своём фонаре слова благодарности либо желания и молитвы на грядущую зиму" — рассказывал ему демон. За многие века празднество последних дней лета окончательно стёрлось и утратило значимость в человеческой памяти. Это связано, должно быть, с тем, что с каждым годом облака и звёзды движутся быстрее, а с ними и скорый ток смертных жизней ускоряется, уносясь, подобно падению с высоких скал горной реки, в глухой и беспощадный водоворот времён. Сань Лан с усмешкой отметил, что чем дольше он существует в мире, наблюдая издалека за жизнями людей, тем меньше праздников и священных дней у них остаётся. Это немного тоскливо, но весьма закономерно, тем более, что на их место приходят новые и новые минутные радости. Однако для него самого церемония фонарей значит куда больше, чем просто праздник окончания лета. На вопросительный взгляд Сань Лан поведал, что когда-то очень давно, ещё в бытность ребёнком, в этот священный день ему божественным проведением посчастливилось выжить. — Я вырос на побережье, — рассказывал демон, отворачивая к Се Ляню лицо от влетевшего в окно порыва морского ветра, — семьи очень рано не стало, так что я помогал рыбакам и получал за это еду. В канун Окончания лета на море внезапно спустилась буря. Точно уже не вспомнить, что тогда произошло, но моя жизнь не прервалась действительно чудом. Се Лянь, смущённый и взволнованный столь искренним рассказом, молча слушал с неподдельным интересом, ловя в глазах напротив отсветы рассветного неба. — Поэтому ты благодаришь богов? Демон усмехается, разбавляя холодный пурпур в отражениях теплотой искорок чего-то неясного и невидимого, но явно идущего наружу из сердца. — Есть одно божество, которое я буду благодарить вечно. Се Лянь ничего не ответил, лишь сочувственно улыбнувшись. Из холодного розового небеса медленно менялись в сторону тепловатого лилового. Не отрывая от видимого лоскутка морской дали исполненного светлой печали взгляда, русал молча услышал обращенную к нему речь. — Не хочешь рассказать о себе? Когда-то было его гнездо в глубинах прозрачной и светлой солнечной бухты. Там, где из моря с давно забытым названием растут из волн одинокие изолированные от суши скалы. — Это было так давно, должно быть уже несколько сотен лет прошло... Он поначалу считал, а потом утратил счёт однообразным дням-годам-векам. Как раз в те времена и появились первые охотники. У него были тогда семья, друзья, металлически стойкая жизнь, в которую вплавлены осколки счастья и титул принца солнечных вод. А когда их дом нашли люди — не осталось никого и ничего. Оставшиеся в живых вскорости расплылись кто куда. Некоторые исчезли без вести, некоторые давно мертвы. Се Лянь коротко усмехнулся — то, что и его однажды поймали, даже спустя столько лет, должно быть, печальная закономерность. — Знаешь, а я ведь со своей смертью уже почти смирился, — русал нервно рассмеялся, — по крайней мере, упорно над этим работал, ха—ха. — Это по-твоему смешно? — Демон смотрит, с грустью и участием, вполне серьёзно и осознанно. — Прозябать в клетке под страхом смерти? — Все чувствуют страх, — Се Лянь с улыбкой пожимает плечами, — если бы я над ним не смеялся, уже, возможно, тронулся бы умом. К тому же... какой смысл бояться того, против чего ты по определению бессилен? Во взгляде Сань Лана мимолётный немой укор, будто сам он переживал когда-то подобное. Се Лянь думает об этом, и тут же виновато замолкает. — Бессилен? — Демон заглядывает в глаза с искренней заинтересованностью. — Магия голоса разве не... — Да! — Спешно отвечает ему дитя океана, то есть, она могла бы быть нам полезной. — Он едва слышно печально хихикает, опустив глаза куда-то к дощатому полу. — Она действует только на живых созданий, обладающих разумом. Демоны и опасные хищники никогда её не боялись. — То есть ты даже не попытался? — Не ожидая сам от себя выпалил было Сань Лан, но тут же прикусил язык, мысленно проклиная собственное любопытство. Последнее, что он хочет — обидеть существо, спасшее его от этой самой смерти. — Пытался, конечно, не один раз прежде, — Спокойно отвечает ему Се Лянь, буднично пожав плечами, — но уже знал, что это бесполезно, потому, оказавшись в том положении... В котором мы встретились, просто пытался принять то, что должно было случиться. Знаешь, моему народу известно, что существование не обрывается смертью. — Поспешил он объясниться, — Даже лишись я жизни, это всего лишь путь к чему-то... Иному? Но взгляд бархатных глаз остаётся прежним. Се Лянь чувствует ещё сильнее вину, что загнал демона вглубь тёмных переживаний. — Если ты не можешь умереть, это не значит, что тебе не больно. Се Лянь, кажется вмиг утратил от таких слов весь боевой настрой. Он надеялся лишь, что не обидел Сань Лана. Тем более, что демон абсолютно прав. — Прости, если тебя огорчил, — русал виновато отводит взгляд, — я мало что знаю о твоём прошлом. Но Сань Лан не выглядел так, словно был на него в обиде, всего лишь печально и взволнованно. — Дело не в моём прошлом, — Сань Лан смотрел открыто и откровенно честно, — ты просто больше не обязан смеяться над такими вещами. Ладно? — Да. — Тихо ответил Се Лянь, теряя в складах покрывала золотой взгляд, — Да, ты, наверное, прав.

***

      Бархатная ночь и прохладный шёлковый рассвет незаметно перетекли в неожиданно яркий солнечный день. Се Ляню в лучах дневного светила было откровенно некомфортно, к тому же, стоило спасть утренней прохладе, как накатило почему-то недавнее ощущение лёгкой муторной слабости. А ещё, после пережитых потрясений ужасно захотелось есть. Во рту буквально стоял водянистый вкус свежего рыбьего мяса, от чего неприятно тянуло под лопаткой, потому когда Сань Лан, словно прочитав его мысли, предложил позавтракать, Се Лянь мог лишь молча кивнуть.       Привычной ему едой была одна лишь рыба, сырые моллюски да части редких пригодных в пищу водорослей, потому стоило увидеть целый стол различных блюд, глаза сами собой в удивлении распахнулись. В море нечего есть, кроме мяса морских обитателей, потому открывшееся взору изобилие было предельно непривычно. Се Лянь с осторожностью коснулся кончиком деревянной куайцзы* румяного бока обжаренной в чём-то ароматном форели. Золотистая корочка под давлением тихо хрустнула. Во взгляде мелькнуло мимолётное недоверие. Еда эта выглядела для взора любой русалки в какой-то мере даже неприятно, напоминая иссушенную, давно протухшую тушу, выброшенную скорой волной на солнце. Никто из его сородичей в здравом уме не стал бы есть такое. — Это мёртвая рыба? — Да, но вполне съедобная. — Сань Лан, явно привычно устроился по другую сторону низкого стола, — Её готовили без овощей, и почти без специй, не уверен, что тебе станет от такого плохо, — демон легко пожал плечами, — Если не понравится, просто попросим принести сырую. Но Се Ляню, на удивление, понравилось. Мясо жареной рыбы оказалось куда мягче и приятнее на вкус, что успешно обыгрывала его остаточная теплота, однако, не в силах за мгновение избавиться от многолетней привычки охотника, на всякий случай он первым делом перекусил рыбине позвоночник. — Это очень вкусно. Сань Лан в ответ тихо усмехнулся, и на бледном лице расцвела почему-то столь тёплая улыбка, будто хвалили не приготовленное кем-то мясо, а самое лучшее качество его самого. — Рад, что тебе нравится. Се Лянь, вначале с осторожностью, но уже вскоре с неподдельным интересом, пробовал много чего из этой необычной, не-морской еды. Рыба была ароматной, приятно тёплой и солёной, нарезанные в одно блюдо, блестящие от масла овощи — немного горчащими, и совсем слегка кисловатыми, фрукты, политые чем-то хрустящим, напоминающим по цвету прозрачные камни янтаря — удивительно сладкими. Что-то белое и шершавое, как коралловые веточки, но поразительно мягкое на ощупь имело странный, почти неуловимый специфический вкус, и совсем уж волшебно таяло во рту. Сань Лан называл это хлебом, а ещё терпеливо, и, кажется, даже с охотой объяснял, как и что готовится, откуда берётся, и о том, как сотни различных плодов растут прямо из земли, на которой живут люди. То, что Се Ляню казалось удивительным и невообразимым, для любого из наземных созданий явно было серой обыденностью. С каждой минутой приходилось узнавать столько новых названий, запахов, вкусов, что сама собой от их обилия начинала кружиться голова. Но абсолютно всё было интересно. А особенно Сань Лана интересно слушать — демон знает, кажется, всё и обо всём на свете. Лишь когда сытый едой и рассказами Се Лянь взглянул на его мирно лежащие на краю стола руки, внезапно ощутил лёгкую неловкость. — Почему ты не ешь? — Демонам не нужно, — ответили ему просто и буднично. Стоило Се Ляню подумать на одно мгновение, что этот роскошный по его меркам стол собрали для него одного — казалось, от ключиц до кончиков ушей залился тёплой краской, но ответом ему была лишь не менее тёплая улыбка. — Еда — не необходимость, но порой можно поесть просто... Для удовольствия. — Сань Лан, умело орудуя фруктовым ножом, закинул в рот золотистую дольку какого-то из плодов. — Ведь чувствовать вкус иногда приятно, — Се Ляню легко протянули в раскрытой ладони надрезанную спелую локву, — гэгэ согласен? Се Лянь тихо рассмеялся то ли от родственного обращения, то ли от нелепой ситуации. Удача находить на свою голову неловкости однажды его погубит. — Согласен. — С улыбкой ответил русал, забирая ароматный плод с непривычно тёплой раскрытой ладони.       После завтрака Сань Лан предложил попытаться выяснить причину потери контроля над духовными силами, и Се Лянь, конечно же, не мог отказываться. В глазах вспыхнули, для него самого невидимыми искорками рвение и готовность, а в душе — твёрдость воли и надежда на скорую свободу.       Стоило выйти из уютно сумрачной каюты, как в лицо ударил внезапный морской ветер, запах дерева и соли, а также множество отдалённых голосов. Летний Праздник закончился, и все, кто справляли его, теперь занимались каждый своим делом, и всё сливалось в слаженную и выверенную командную работу, которая, словно силой общей энергии, совместно с ветром открытого моря, толкала корабль вперёд, напереререз могучим волнам. Натянутые, и лишь чуть трепещущие полотнища парусов пестрели под летним солнцем кармином закатного неба, хотя в ночном сумраке сливались со звёздным сводом чернотой высохшей крови, лишь отсветы ритуальных фонарей отбрасывали на глухо-багровые ткани живые алые пятна. На фоне неба и бодрого лазурного моря — невероятная контрастная красота. Се Лянь молчит, когда редкие демоны глубоко кланяются Сань Лану в приветствии, а то и почтительно отдают честь, улыбчиво кивая в сторону него самого. Пока они шли, Се Лянь с опаской перехватил серый взгляд того демона, что поймал его у самого края борта. Сань Лан представил его как Инь Юя — старшего помощника на судне и правую руку в повседневной жизни. Тот улыбнулся ему кажется, радушно, и ещё слегка виновато, но Се Лянь ясно дал понять, что не держит обиды. Он всё равно достаточно благоразумен, чтобы не спрыгнуть за борт, пока не обратится окончательно. Инь Юй всего лишь не позволил ему натворить глупостей от волнения, потому всё, что он ощущал по отношению к этому существу — мягкая объективная благодарность. — Не обращай на них внимания, Гэгэ, — Сань Лан успокаивающе прохладно среди гула ветра и голосов сжал его ладонь, — ты сделал их Летний Праздник незабываемым. Се Лянь глухо печально поморщился и закрыл лицо ладонями, не зная, смеяться ему или плакать, да молча отправился дальше, следуя за демоном. А затем из груди вырвался последний выдох, исполненный морским запахом, пока прямо перед носом не скрипнула очередная пропахшая влажным деревом глухая дверь.       Ощущение комнаты, где они оказались, не было, как открытый воздух, шокирующим и резким. Новые запахи, звуки и тонкие инстинктивные чувства забрались в сознание медленно, незаметно, искусно постепенно. Когда Се Лянь их разумно осознал, они уже до краёв заполонили собой весь чувственный эфир. Здесь из окна лился толстый луч дневного солнца, что заканчивался на столе, заваленном кипами списанных бумаг. В его свете медленно и чинно плыли частые белоснежные пылинки да прочно удерживали в пространстве тенный частокол кое-где выцветшие от времени корешки многочисленных книг. Здесь, как и в прошлой каюте, пахло деревом, но лишь на малую толику. В основном стояла железистая сухая затхлость с устойчивым привкусом горечи. Немногим позже русал понял, что ею пахнут свежие чернила. Они с демонами и людьми говорили на одном языке, потому он попытался прочитать, что написано на разбросанных всюду листах бумаги, однако так и не разобрал ни единого символа. То ли письменность у его народа иная, то ли у кого-то настолько ужасный почерк. Пока Сань Лан отвлечённо и сосредоточенно переворачивал страницы какого-то из выцветших томов, он пытался всматриваться в бумажные книги на полках, не решаясь однако что-то доставать и перелистывать. Бумага — ещё одна людская обыденность, что выглядит для него чудом. Лишь торчащие с полок корешки, он выяснил, были на ощупь как старая огрубевшая кожа. А после за спиной коротко загрохотал металл, и Се Лянь, внутренне похолодев, рефлекторно дёрнулся. А обернувшись — в смятении застыл: на низком столе перед демоном лежала, пустая и холодная, "его" железная маска. В этом месте и освещении округлые скобы походили на оторванную голову некогда живого голодного чудовища, что словно и не умирало — уснуло ненадолго с ненасытно раззинутой беззубой пастью, готовое и ждущее, чтобы сомкнуть хищные челюсти вокруг шеи того полоумного, кто только подойдёт достаточно близко... — Гэгэ? …Чудовище это, неживое, непобедимое, искусственно слепое, смотрит, казалось, прямо в его глаза, безошибочно и точно, будто бы только и ждёт, чтобы снова и навсегда лишить его свободы и голоса, обрекая на мучительное и бесконечно долгое в причиняемой боли бессильное существование… — Гэгэ! Се Лянь! …И маска, и стол с бумагами внезапно пропадают из виду, замещаясь, кажется, в одно лишь мгновение, красками алого с редкими примесями солнечного золота. Его плечо сжимают не жёстко, но настойчиво, и Се Лянь, вырвавшись наконец из серого мрака тёмных мыслей, поднимает глаза в ответ обеспокоенным чужим. — Всё в порядке? — Да... Да, я просто задумался, — русал улыбается радушно. — Если хочешь, я её уберу. — Не стоит, – Се Лянь, кажется, судорожно проморгался, и вернул существу напротив взгляд уже более твёрдый и осмысленный, — она же нам всё ещё нужна. — Хорошо, — демон легко улыбнулся в ответ, протягивая Се Ляню раскрытую книгу, — Гэгэ может это прочитать? Русал принял из бледных пальцев, тут же сосредоточенно уставившись в столбцы изящно выведенных символов. Хоть письменность и пестрела непривычными странными элементами и резала глаз общим стилем начертания в виде прыгающей толщины мазков, символы были привычным и знакомыми, а общий смысл относительно прост в восприятии. — Да. Да, я понимаю. — Прекрасно! — Сань Лан мотнул головой в сторону стола, — подобные… вещи — обычный атрибут охотников, только вот на этой отнюдь не привычные заклинания. Точнее, влияние их одинаково, однако здесь вырезано заклятие на языке, который мёртв уже много сотен лет. — Взгляд Сань Лана легко и прицельно утонул где-то среди бесконечности книжных корешков. — Гэгэ очень бы мне помог, если бы поискал книгу о проклятиях народа Уюн. Демон вытянул вперёд руку, жестом обозначая на одной из полок территорию поиска, и Се Лянь, кивнув, молча туда направился. Хоть у него и вышло совладать с переживаниями, от проклятой маски стойко хотелось держаться подальше. Нужная книга нашлась очень скоро — графемы, означающие "Уюн" довольно просты в начертании, и даже несмотря на непривычные Се Ляню стилистические элементы письменности — легко узнаваемы. Он позволил себе ещё пару минут поразглядывать пыльные рукописи. Одна из укрытых пятнами времени шершавых палитурок, среди множества томов о заклятиях разных времён, сущности и техник, привлекла внимание аккуратными символами, означающими "Демонические существа и их природа". Се Лянь, не решаясь порушить явно выверенный годами порядок их хранения, всего лишь запомнил порядковый номер рукописи, и тут же поспешил отдать Сань Лану то, о чём его просили. А после спросил разрешения взять то, что его заинтересовало. — Бери всё, что нравится, — буднично пожал плечами демон,— можешь не спрашивать разрешения. Се Лянь обрадованно улыбнулся, и предложил было свою помощь, однако согласился с Сань Ланом, что пользы от того, кто не знает языка Уюн, и вообще впервые видит книги, будет явно немного, так что в непривыкшие к бумаге и коже руки Се Ляня скоро перекочевали два тома: "Демонические существа и их природа" и "Картография южных и восточных морей". Се Лянь устроился прямо на мягком ковре у книжного стеллажа, погрузившись в бумажный и пыльный аромат потемневших страниц. Читая о смягчённых нежным бризом побережьях и островах, разглядывая не детальные, но достоверно и дотошно выведенные очертания морей и берегов, он втайне представлял себя сильной ширококрылой птицей с плотными белыми перьями, что парит, расправив крылья под самым куполом неба, цепляясь за облака, и видит как на ладони раскинувшиеся где-то далеко внизу, маленькие, как створки перламутровых жемчужниц, далёкие острова и материки. Всё же книги — непостижимая и живая человеческая магия.       Сидя в уютном затенке, когда где-то снаружи жжётся и льёт лучи на палубу горячее летнее солнце, русал сам не заметил, как зыбко задремал в мягком покое. Проснулся лишь когда немного спала дневная жара, от тихого голоса, что звал его сквозь сон. А проснувшись, осознал себя не у книжного стеллажа, а на низком мягком диване, укрытым чем-то лёгким и шёлково прохладным. Сань Лан всё так же сидел за книгой неподалёку, и Се Лянь, осознав ситуацию, невольно округлил глаза. Его что, перенесли как ребёнка, пока он спал? И как вообще не почувствовал? Демон склонился к нему, скользя по плечам изучающим взглядом, и тихо спросил: — Можно осмотреть твою шею? Се Лянь не вник сначала в суть его слов, лишь наскоро протерев глаза и вернув сознанию ясность, коротко кивнул, да сгрёб в охапку сбитые каштановые локоны: — Смотри. Хуа Чэн передвинулся ему за плечо, отвёл приятно прохладной ладонью оставшиеся редкие волосы сзади, да так и впился исполненным горечи и ненависти взглядом в бледную кожу.       На затылке, у самой кромки волос разлеглись плотными красноватыми рубцами детальные линии проклятого символа.