Багровый парус

      Последние часы сумрачного вечера северной осени скоро пролетели с морским ветром куда-то за черту горизонта, унеся за собой последний рассеянный свет, и оставив взамен пелену сонливой усталости. Когда Се Лянь поднял усталые глаза на существо, что наведалось в этот забытый небесами склеп морской пыли, на него всё ещё смотрели ясным весенним взглядом. На этот раз в нём вспыхивало искорками совсем живое любопытство. — Почему твоё сердце бьётся, а вокруг такой сильный дух мёртвой энергии? На нём что... До сих пор демоническая аура? — Ты не проклят, надеюсь? У тебя словно мёртвый прах у груди... И телу действительно словно прошивает насквозь волна мёртвого холода. Он трясущейся рукой касается кольца. "Нет никаких небес, ты — моё божество..." "Всего, что живёт дольше людского сердца..." Се Лянь не понимает сначала, почему воздушный запах моря в мгновение перестал вливаться в лёгкие. А затем вдруг тяжёлые капли, горячие и солёные, неужержимым потоком льются из-под век наружу. Льются, и не в пору кому передать, насколько он ощущает себя недостойным и жалким. Растрёпанный и промокший, полураздетый, потерянный, спрятанный позорно не под своим обличием, плачет над собственной глупостью в стенах пустого чужого дома затерянного посреди моря. Плакать — стыдно, пекуче, недостойно и слабо, но всё это где-то вне эфира внимания. Из-под век вместе с морской водой выходит наружу всё. Его вечный стыд и непонимание, навязанный всем миром страх перед смертью и болью, задуха от пекучего солнца и гнилостный цвет синяков от цепей — выходит, оставляя его пустым, отчаявшимся, трепещущим. Се Лянь берёт под мокрой одеждой подаренное ему кольцо дрожащими, каменно напряжёнными пальцами, под страхом смерти запрещая себе хоть на секунду сдавить драгоценные бриллиантовые грани. Искорка несокрушимого алмаза в ладони кажется хрупким в своей чарующей красоте хрусталём. Особо, осознавая, что за драгоценность он держит сейчас в руках. Осознавая, с затуманенными плачем глазами, боишься иной раз слишком громко вдохнуть, а то и дрогнуть неаккуратно. "Булыжник" "Безделушка" "Меньшее, что могу дать" Се Лянь вспоминает, и заново бесконтрольно прорывает на слёзы. Более себя не контролируя, он почти что оборачивается одним живым объятием вокруг прижатого к груди кольца, и уже не чувствует, как среди стылой осенней ночи кожи касается тёплый весенний ветерок.

***

      Холод подступившей ночи начинал пробирать до костей сквозь мышцы, кожу и промокшую одежду, и надо бы вернуться в море, но сил ни моральных, ни телесных, кажется, уже не осталось. С помощью вернувшейся в полной мере духовной энергии, Се Лянь попросту создал вокруг себя лихорадочную и плотную ауру тепла, да так и проспал до рассвета на пыльной каменной земле. Проспал, и поутру обнаружил на себе высохшую пропахшую илом одежду, а вокруг на полу — иссушенный мох и лишайник. В сереющем небе за провалом дверей зрело во тьме рассветное солнце. Отдохнувший, но пустой и разбитый, будто и вовсе не спал, Се Лянь сел прямо на пол в дверях, привалившись плечом к деревянной балке. Дух, которого он повстречал, даёт о себе знать лишь дуновением тёплого воздуха. — Здравствуй. — Тихо шелестит приятный юный голос. Се Лянь повернулся на его звук, заставив себя натянуть хоть какую-то улыбку. — Тебе... Уже лучше? Лучше, как же. Тревога и ощущение никчёмности ушли, оставив ему пустоту, но выжать из себя хотя бы слово, казалось сейчас подвигом. Губы отказывались двигаться, в горле неприятно пересохло. В человеческом теле ужасно хотелось пить, и дух рядом будто бы слышал его мысли. — Не нужно рассказывать мне всё. На том корабле, видимо, чел... — Он запнулся на мгновение, прислушиваясь к чужой, полуживой энергии. — Кто-то, кто был тебе очень дорог. Отвечать русал может лишь молчанием. Зачем этому существу что-то говорить? Он и сам понял вполне достаточно. — Если это в моих силах, я мог бы тебе помочь. Если, конечно, ты решил, что будешь делать... Се Лянь молча смотрел на предрассветное плещущееся море. Пальцы скользяще огладили кристальные грани. Кольцо было твёрдым, настоящим, едва ощутимо согретым его собственным телесным теплом. От плеч до середины бёдер обнимала кожу белая ткань человеческой одежды. В сбитых свалявшихся волосах запутана смятая лента. Всё это было по-настоящему. Сань Лан был настоящим. Его драгоценный подарок исправно пышил неживой демонической аурой. — Ждать. — Сухими губами выдохнул Се Лянь. — Я буду ждать. Он не понял сразу, что это там, в небе над морем что-то переменилось. Думал сначала на рябь истощения перед глазами, и лишь присмотревшись пристально и детально, так и замер бездвижно, увидев, как сыпятся на камни и морскую гладь первые снежинки утекающей за горизонт холодной осени.

***

      Когда появились силы на то, чтобы хотя бы пошевелиться, головокружением и мушками в глазах он принял истинный облик, да чуть ли не от порога храма с упоением нырнул в морскую воду. Практически сразу пропала жажда, лишь только русалья кожа напиталась природной животворной влагой. В воде он наконец избавился от остатков одежды, с трудом, но всё же выпутал шёлковую ленту из волос, перевязал её заново, а потом долго плавал по окрестностям. Фэн-шуй в этом месте был великолепен, дополняясь к тому же благостной энергией храма, потому маленький скалистый участок буквально изобиловал жизнью. Когда прошли смятение и слабость, русал наконец почувствовал, как сильно за эти дни хочется есть. Он перебил голод пригодными в пищу водорослями, которые смог здесь отыскать, а после, чувствуя вину перед хозяином этого места, всё же позволил себе оторвать от камней несколько мелких иссиня-черных моллюсков. Он надеялся на прощение своей маленькой наглости, ведь он пообещает никогда больше здесь не охотиться. По возвращении на остров Се Лянь не смел просить, но загадочный дух-хозяин этого места сам предложил ему остаться. А когда услышал в ответ согласие — удивительно — вовсе обрадовался больше него самого. Обрадовался, и почти готов был прыгнуть в объятия к незванному гостю, да вспомнил с досадой о своей бестелесности. А когда они разговорились и раззнакомились, дух, рассмеявшись перезвоном колокольчиков, вспомнил наконец, что стоит назвать своё имя... — Ши Цинсюань. — Тихо прочёл Се Лянь среди мха и каменных трещин. Табличка с именем духа сиротливо покосившись, потемневшая от времени свисала над входом. Камень с ханьцзы, гласящими "Храм морских ветров", забытый валялся под ногами. — Верно, верно! — силуэт духа, прозвенев голоском, неслышно хлопнул в ладоши. — Как хорошо, что дитя океана умеет читать по-человечески! Упомянутое "дитя" на это лишь усмехается. Се Ляню неловко спрашивать о таком, но дух явно к нему дружелюбен, да и здоровое любопытство всё же берёт верх над смущением. — Может этот недостойный узнать, почему статуя изображает женщину? Цинсюань в ответ звонко хихикает. — Потому что этот бог может быть и девой и юношей! — Голос духа становиться игривым и радостным, а в глазах вспыхивают задорные огоньки, будто он хвастается чем-то, что считает едва ли ни главной своей гордостью. — Люди говорили, будто я появился на свет их молитвами, с первым весенним ветром после долгого и ужасного шторма, чтобы оберегать от бурь их селения и корабли. — Цинсюань задумчиво потеребил кончик локона на плече, будто вспоминая слова старой легенды о себе самом. — Сам я этого не помню, и уж тем более, кем был в самом начале, мужчиной, женщиной... — Дух, в мгновение растеряв задумчивость, легко и задорно захихикал. — Да и какая разница, если можно быть кем угодно? — Так ты божество. — С виноватой улыбкой прошептал Се Лянь. — А я, выходит, ночевал у тебя в храме... Как бездомный. Почему, как? И вправду ведь бездомный. — Да какое же я божество, — смеётся хозяин храма, — все давно обо мне забыли... А вот у тебя невероятно сильная энергия. Ты совершенствуешься? От воспоминаний о тех далёких, тёплых светлой печалью днях, Се Лянь опускает глаза, чувствуя, как сжимается в горле. Он обязательно расскажет о себе больше. Только не сейчас. — Совершенствовался... Когда-то давно.       Только в блеклом рассвете нового дня Се Лянь смог заметить вдалеке, за обломками морских камней едва различимую у горизонта блеклую полосу дальнего берега. Заметил, и сначала встревожился, но ветренный дух почти сразу его успокоил. — В этом месте долгие годы не было людей. Дух смотрел на него, с опаской глядя глядящего в даль, какое-то время, а после вдруг словно вспомнив что-то важное, настойчивым порывом тёплого ветра подтолкнул Се Ляня за собой. Воздух запутался в волосах и одежде, приятно согревал спину, и идти в направлении его мягкого потока было легко. Будто кто-то живой и сильный ведёт его, уверено направляя из-за спины... Ветер привёл его в дальний закуток ветхого храма, и новый порыв на глазах смёл в стороны пыль и труху с наваленой кучи почерневших досок. Над ухом вновь прошелестел звенящий голос. — Сможешь разобрать? Се Лянь молча отбросил в сторону обломанные доски, освобождая от мелкой трухи... потемневший от сырости и ржавчины деревянный ящик. Он стоял там, одинокий и покинутый, с бугристыми на влажном солёном воздухе железными гвоздями и скобами. Свисающий поверх досок бурый замок, когда-то надёжный, стал хлипким и расслаивался теперь крошащимися ржавыми чешуйками. — Это... — Спрятал когда-то бездомный рыбак. — Заканчивает за него дух. — Хотел забрать, но так сюда и не вернулся. Се Лянь молчит, искренне удивляясь столь редкой для себя удаче. Над ухом тепло звенит мягкий нечеловеческий голос. — Там людские вещи, а ты ведь...— Дух тихо беззлобно хихикает. — Хоть и не человек, но всё равно живой. Может что-то тебе пригодится... Чтобы справиться с последней оставшейся крепостью, хватает одного удара ладони с ничтожной каплей духовной силы. Металл скрипяще лязгает, и, обратившись облезлым обломком, в последний раз звякает о камень. Под крышкой сколоченных ржавчиной досок — немногим потемневшие и замшелые ткани некогда белых простых одежд, небольшой потемневший клинок, котелок для готовки пищи и свёрток тёмной верёвки. На самом дне сундука — металлически тяжёлый грубоватый мешочек с золотисными в сумраке холодными монетами. Опасная человеческая ценность. Должно быть, из-за этого владелец и спрятал здесь свои нехитрые сокровища. — Спасибо. — Тихо произносит дитя океана. — Здесь и вправду много чего полезного.       Найденный нож оказывается почти новым и совсем не потёртым. Се Лянь берёт его с собой, отправляясь на поиски того, чем бы отогнать отнимающий силы голод. Охотиться в окрестностях храма он так и не решился, как и спрашивать на то разрешения столь благосклонного к нему божества. Охотиться нужно, потому он уплывает подальше, оставив своего благодетеля с театральной обидой и живой тяжелеющей скукой. Оставляет, чтобы вернуться к серому полудню, отрезвлённым и успокоенным стылой осенней водой. С прояснившимися глазами русал молча поднимает опрокинутый деревянный алтарь, смахивает многолетнюю прель с поверхности шершавой столешницы, да водружает на чистые доски пёструю половинку чьей-то двусворчатой раковины. Ракушка, размером с настоящее небольшое блюдце, почти блестит изнутри, отполированная морскими песками. Он явно нашёл её уже в таком виде. — Что это такое делает мой дру... — И забытое божество в изумлении замолкает, когда о внутреннюю часть "блюдца" мелодично звякают пять звёздно-белых небольших жемчужинок. Все странной формы, разного размера, и — в темноте совсем не видать — мягкого оттенка перламутра. — Скромное подношение божеству. — Тепло улыбается Се Лянь, поднимая на него мокрые ресницы. — Ты ведь позволил остаться в твоём храме. А мне даже нечего подарить взамен. Дух смотрел пару мгновений на мягкие переливы жемчужных звёздочек, а затем на мягком лице в невыразимой нежно-радостной улыбке подтянулись губы. — Ты... собрал их для меня? Его Высочество лишь вскользь пожал плечами. — Божеству морских ветров наверняка подносили что-то более ценное чем мелкий кривой жемчуг. — Се Лянь нервно коротко хихикнул и потёр двумя пальцами переносицу. — Если это не будет оскорбительно, я поделюсь с тобой жареной рыбой... Он сказал бы, возможно, что-нибудь ещё, но дух внезапно со смехом врезался в грудь, окутал тело тёплым ветром, почти как обнимает живое теплокровное существо, и голос его прозвенел так, что он, наверное, заплакал бы, будь действительно живым. — Спасибо! — Тихо произнёс дух, обернувшись вокруг шеи кольцом тёплого воздуха. Странно, должно быть, но Се Лянь почти сразу понял реакцию Цинсюаня на то, что ему, вроде бы по праву положено. Его храм долгие годы был забыт и покинут, а некогда многочисленные последователи либо давно мертвы, либо навсегда разбросаны по миру. Когда-то давно его алтарь ломился от самоцветов и драгоценностей. Теперь — берётся трещинами под весом времени и пыли. Крошечные кривые жемчужинки сделали Повелителя морских ветров на время живым.       Непроницаемая пелена сизых туч к закату уходящего дня раздробилась у горизонта на мелкие комканые обрывки. Сквозь частые просветы небо роняло на поверхность воды отблески заката. Спокойное, мерно серебрящееся море укрылось мелкой и частой сияющей сеточкой света, будто вечернее светило было далёким всесильным рыбаком, что желает поймать в свои сети то ли взгляды, то ли восхищение морских обитателей. Снега ранним утром было совсем немного, да и тот, что успел осесть на скалы, сдули и унесли уже морские ветра. Может и затерялось немного где-то в трещинках и стыках, но глазу они вовсе не были видны. Позолоченные волны катились навстречу от черты горизонта, отдалённо хлюпали и глухо пенились, растекаясь по морской глади, создавая чувство, будто нырнув под воду неприветливой ранней зимой, он выплыл в сырой и прохладный, но всё же летний закатный вечер. Волны медленно но неумолимо достигали подножия камней, да растекались по щелям между ними белёсыми солёными пузырьками с запахом морского ила. Ветер шутливо швырнул на лицо её крошечный мягкий обрывок, и Се Лянь, сощурившись, легко смахнул его пальцем. — Его Превосходительство изволит забавляться с этим недостойным? Тихий и звонкий весенним дождиком смех невдалеке звучит ему ответом. Низкие волны на водной поверхности легко перепрыгивает с ветром тонкий силуэт изящной девы. Копии замшелой божественной статуи. — Мой дорогой гость может забавляться со мной! Дева невесомо запрыгивает к нему на камни, и шутливо обхатывает за локоть нежным ветерком. — Даочжан ведь тоже существо, наполненное духовной силой. И тело своё способен изменять... — Пропела она да тихо заговорщицки захихикала. — Ты предлагаешь... Он таращился пару мгновений на неугомонное божество, а осознав смысл игривого намёка, укрылся вдруг по самую шею холодным пунцовым румянцем. Цинсюань несдержано и заливисто по-доброму рассмеялась, и Се Лянь в смущении поспешил отказаться от предложенной шалости. Он знал, конечно же, что способен изменять тело, как могут все существа, имеющие ядро или природную волшебную энергию. Дети океана и вовсе с рождения имеют двойственную суть, будучи породнёнными с обитателями вод,* однако даже воображая подобное, он вполне по-человечески заливался краской. Се Ляня его пол более чем устраивал, потому ни разу за долгую жизнь его не посещала мысль прибегнуть к подобным шалостям. Русал неслышно усмехнулся. Он видимо, настолько неискушён, что даже вид бесплотной человеческой девы выдаётся чуждым и смущающим. Сама же дева, услышав мягкий отказ, картинно скривилась, по-детски надув тонкие губы, однако уже через мгновение переключила непостоянное внимание на голосящих по соседним скалам белых чаек, да в тот же миг унеслась порывом ветра играть с птичьими перьями. Когда-то и на этом крошечном острове были частыми гостями морские птицы, только появление незванного гостя с недавних пор их отпугнуло. Зато теперь здесь куда тише. Се Лянь тихо улыбается печальному немому умиротворению, и счищает ребром ладони птичий послед с поверхности плоского камня. На крохотном островке нет ничего, чтобы развести огонь, потому надеяться можно лишь на духовную силу. Готовясь нарисовать печать, он спросил разрешения Цинсюань взять из храма обломок деревянной щепки, которую сжёг пламенем на ладони до крошечного чёрного уголька, от которого так легко остаются следы на камне. Огненную печать он запомнил из книг, что успел бегло пролистать на корабле. Морскому существу такие заклятия незачем, но это совсем не сложно было запомнить. Уголёк со скрипом выводит на камне неровные, но всё же правильно замкнутые окружности, символ наполняется энергией от кончиков пальцев и вспыхивает наконец ровными синеватыми язычками… — Ух ты… — Протягивают неподалёку за плечом, и по многолетней привычке Се Лянь от неожиданности резко вскидывается, однако это духа вовсе не отпугивает. — Никогда не видела такого огня! Божество, совсем завороженное увиденным, протягивает к костру тонкую ладошку, и Се Лянь думает броситься, перехватить, чтобы не дать обжечься, но вовремя вспоминает — Цинсюань бесплотное существо. Ладонь по самое запястье исчезает в снопе огня. Ей не больно. — Красиво! — Полушёпотом пропело божество, глядя, как кончики пламенных языков треплет слабый ветерок. Дитя океана тихо усмехается, и ставит на камне укрытый царапинами котелок. Он лишь в общих чертах помнил, как демоны готовили для него рыбу. Она, кажется, обжаривалась в масле, с какими-то удивительно пахучими снадобьями и ломтиками земных овощей. А сам он из всего имеет под рукой одни лишь огонь да морскую воду. Недолго думая, он решил попробовать сварить. Морская вода пришлась кстати: уже солёная, не требующая трав и специй. Се Лянь ждёт совсем недолго, и опускает в кипящее варево три выпотрошенных клинком тельца пятнистой форели. Пока их общий ужин готовится, он идёт прибраться в пустом храме. Всё же хочется спать в чистоте, несмотря на холод, да и божеству положена подобающая обитель. В глубине спрятанного среди досок ящика нашлась уже побитая плесенью замшелая ткань, наверняка некогда бывшая одеждой. Он разделил её на бурые обрывки, которые удобно было бы использовать в уборке, да тихо отдавшись тягучим и пустым мыслям неспешно убирал накопленную годами грязь. Смахивал из углов редкую пыльную паутину, сухой тканью сметал к выходу бледную труху, свалив горкой доски у подножия божественной статуи, принялся соскребать с каменного лица и волос вросший мох и лишайник. Камень постепенно светлел и очищался под движением его рук, являл глазу едва видимые в вечернем свете темноватые прожилки… Се Лянь лишь спустя время дрогнул в руке, осенённый внезапной догадкой. Не будет ли Цинсюань на него в обиде за то, что её божественный образ скребут гнилыми тряпками? Но призрачная дева, застав его за работой, лишь крутилась вокруг с полными безграничной благодарности весеннеми глазами. Небеса, дорогому гостю не стоило! Если бы я только могла помочь… Ты и без того так много делаешь! Се Лянь лишь улыбался в ответ, уверяя хозяйку храма не беспокоиться о нём. — Этот Даочжан не делает ничего непосильного. В конце концов, мы оба будем делить этот дом. Цинсюань, скучающе покрутившись вокруг, всё же додумалась порывом ветра вынести за порог горсточку сухого мусора, устремилась следом прохладным бирюзовым росчерком, но уже через секунду заново влетела в храм, подпрыгнув к Се Ляню на высоту своей статуи. — Даочжан, надеюсь, не забыл о своей рыбе? От огня какой-то странный запах. И Се Ляня в мгновение словно обухом ударило. Рыба!

***

      До порога храма тянулась трухлявая тропинка разбросанных досок. Се Лянь сидел на коленях у погасшей огненной печати с обожжёнными горячим металлом ладонями. Не удивительно: схватить голыми руками котелок с огня... Этот самый котелок валялся примятым закопченым боком на камнях перед ним, но содержимое из него так и не высыпалось. Морская вода до капли выпарилась на огне, оставив на стенках белую присохшую соль. Ещё недавно дородная, полная питательным мясом форель иссохлась на огне, обратившись неприглядными бурыми угольками с резкой вонью протухшего ила, что намертво присохли ко дну котелка. Божество, с выражением непонимания и настороженности на светлом лике, опасливо выглядывает через его плечо. — Она уже готова? — Несмело спрашивает приглушенный голос. — Ты будешь это есть? Неудивительно, вряд ли могла Цинсюань видеть воочию, как готовиться людская еда, но это… Абсурдно до больного смеха. И сидя над закопченным котелком с испорченной рыбой, оба они позволяют себе искренний и беззлобный смех над этой и всеми на свете ещё не прожитыми неудачами.