Пламя меча. Книга 1. Солнце и сталь

Небо над морем было розовым, как башни королевского замка. Джастин Баттерфляй пользовался ножницами не хуже любого, кто ими владеет, однако на Мусорный Пляж его нога не ступала с самого гравногка. Солнце полоснуло его глаза золотистым лезвием. Ругнувшись, он прикрыл их правой ладонью. Алмазный перстень на среднем пальце, подарок матери на именины, заиграл радужным светом. Сейчас его не видно, а жаль — зрелище наверняка занятное. Хотя он им ещё вдосталь налюбуется, стоит лишь привыкнуть к свету. С полчаса назад друзья вышагнули из своих порталов к нему в покои. Уиззбаг ждал их в гости днём. Встречу в замке назначили для большего удобства, чтобы никто не потерялся в дороге. Можно ли потеряться, щёлкая ножницами? Джастин не знал, но идея и принадлежала не ему, а Тинбенцу. Этот юный герцог осторожен — на его взгляд, пожалуй, даже слишком. Остаётся удивляться, почему он покрыт волдырями с ног до головы. Местность, где они находились, служила границей между Мьюни и Подводным королевством. Древние чащобы, прежде росшие здесь, были вырублены столетия назад, чтобы создать широкий простор, через который никто не смог бы пробраться незамеченным. Джастин слышал, что вдоль половины пляжа, начиная от Двуглавой горы, лес медленно возвращается назад. Впрочем, он никогда не подступал близко к морю. Коричневые холмы простирались впереди, утыканные пальмами, как праздничные пироги свечами. Снизу было видно, что их составляет: не земля, а кучи старого мусора. Его зловоние смешивалось с запахом соли и йода в причудливый липкий аромат. Кое-где ярко блестели солнечные зайчики — на воде местной реки, берущей начало в полумиле отсюда. Ну а кроме этого, Джастин видел лишь жёлтый берег и синюю гладь с парящими над ней чайками. Песок приятно хрустел под подошвами туфель. — Странное же время назначил старина Уиззбаг для встречи, — сказал принц товарищам, так же как и он, озирающимся вокруг. — Подождём его здесь, он должен быть где-то рядом. Судя по часам в его покоях, был уже полдень. Быть может, Уиззбаг надеялся прийти к ним уже освежившимся в море? Да нет, ему путь туда заказан: артрит, одинаково безжалостный и к знати, и к беднякам, не щадит никого. Тут чувствуется угода внуку. Но Альфонсу уже десять — не ходит же дед за ним, словно пастух за телёнком! Скорее всего, его что-то задержало. Что же?.. Джастин подошёл к кромке моря, поплескал на лицо чуть тёплой водой и отошёл, чтобы не намочить туфли. Уиззбагу уже за шестьдесят, и быстрым шагом он не славится. Пусть получит фору побольше. Джастин уже направлялся обратно, когда Пи-Пи вскрикнул и указал рукой направо. Из-за ближайшего холма высотой чуть ли не с Розовую башню показался согнутый силуэт. Уиззбаг ковылял к ним медленно, но верно, как вылезшая на сушу черепаха. Невысокий, сморщенный и тощий, он тяжело опирался на ходунки и трясся на ходу. Он был одет в винно-красный фрак; заплаты, набитые дрожащей старческой рукой, выделялись на нём цветастыми пятнами. Бледно-зелёные волосы были зачёсаны на манер шляпы и украшены рыбьим скелетом. Джастин вспомнил ухмылку отца, насмешливые искорки в его глазах. Стоит ли сказать ему, что Альфонс носит такой с самого переезда сюда? — Он сегодня медленнее обычного. — Высокий, худой Тинбенц в зелёном фраке с длинными фалдами смахивал на грустную ящерицу, которая страдает от укусов пауков. Страдает, но скорее откусит себе язык, чем признает это. — Не подхватил ли он какую-нибудь болезнь, пока мы его не навещали? Джастин вздохнул: — Эта болезнь нам давно известна — он страдал ею, когда я только получил палочку. Она точит его суставы не хуже, чем море — камни, и тем не менее его ноги никак не подломятся. — Все расхохотались. Красное пятно сделалось ближе. — Мы б-будем ждать, пока он п-подойдёт к нам, или п-пойдём ему навстречу? — вступил в разговор Пи-Пи. Хотя вид у принца Питера Уилмсворта весьма внушительный — рост шесть футов три дюйма, мощная фигура, лохматые чёрные кудри, мясистый нос, — заикание придаёт ему мягкости. В детстве его до смерти напугал монстр — потому-то оно, конечно, и появилось. «Т-туманные Горы нуждаются в хорошем к-короле», — сказал он на заре их дружбы. К несчастью, это правда. Его родители уже не могут обзавестись новым наследником, но ему ведь об этом не скажешь. — Лучше пойдём, — согласился Джастин. — Иначе, боюсь, наш друг будет здесь только к вечеру. Он направился к холму, краем глаза отметив, что остальные двинулись следом. Палило солнце, туфли почти проваливались в песок, дыхание окутывало его лицо, точно тёплое облако. Зажав трость под мышкой, принц прибавил шагу, надеясь, что Уиззбаг проявит милосердие и отпустит их ещё до вечера. Под полуденным солнцем тень старика была ещё короче его самого. Друзья устремились к нему, приветствуя его радостными криками. Он поздоровался с каждым поочерёдно: потрепал по голове Сазмо, шутливо щёлкнул по волдырю на носу Тинбенца, ткнул слабым кулаком в грудь Пи-Пи и пожал руку Джастину. — Мои шлавные дружья, — прошамкал он подрагивающим ртом. — Как мило, что вы меня не жабываете. Я не видел ваш с шамой вешны. — Друзей нельзя забывать, особенно старых, — со свойственным ему тактом заявил Тинбенц. Задумывал ли он шутку или нет, осталось загадкой. — Быть может, ты расскажешь, как провёл весну и встретил лето? — Нет, — ответил Уиззбаг, возобновляя свой путь, — я жду прежде ваших новоштей. В этом ты прав, старина. Тебе лучше не говорить, а слушать. — Начнём с твоих, Сазмо, — обратился Джастин к лучшему другу. — У тебя красивый голос — после этого шелеста он кажется музыкой. Похвала заставила князя Сазмо Дормонда раздуться от гордости. Туфли на толстой подошве прибавляют ему три дюйма, хотя он далеко не карлик. У него густые чёрные волосы, ореховые глаза под широкими бровями и пушок над губой. Ему двадцать, и он страдает обычной юношеской самоуверенностью, смягчённой, к счастью, чувством юмора и добрым сердцем. Говорят, оно у него золотое, но в ожерелье с рубином на его груди золота не меньше. — Новости просто замечательные, — почти пропел он. — Вчера мой отец удостоился аудиенции у короля Лоркана. Он был весьма недоволен тем, что мы без его ведома заключили мирный договор с мьюнианцами. Разговор выдался тяжёлым, но красноречие отца спасло его от огненного гнева короля. Теперь он благодарит судьбу за то, что два года назад прислушался к королеве Скайвинн, которая давно хотела видеть его своим добрым соседом. — Хвала Урании! — воскликнул Пи-Пи, и не диво: легенды гласят, что первый король Туманных Гор сошёл на берег с Корабля Поселенцев. — Это великая п-победа князя Джарлета. «Джарлет-то тут при чём?» — подумал Джастин. — И тяжёлый удар для Люцитора, — заметил Тинбенц. — Впрочем, нельзя сказать, что победа осталась за твоим отцом, Сазмо. Тебе ли не знать, как хитра и коварна натура демонов? Если закрыть им один глаз, у них остаются ещё два, и видят они вдаль и вглубь. Надеюсь, когда у Пристани Вечных Мук появится новый князь, он будет это помнить. Сазмо широко улыбнулся, но за этой улыбкой скрывалась досада. — Этот князь никогда не жаловался на память, — сказал он. — Будь в этом уверен. Ну а чем порадуете нас вы, ваша светлость? Тинбенц состроил скорбную мину: — Боюсь, моя весть не сможет никого порадовать. Королева, или, как она всегда просит меня её называть, тётушка Эмбер, прислала моим родителям письмо. Моя кузина теперь невеста; её свадьба назначена на зиму. — Свадьба? — заинтересовался Пи-Пи. Он самый старший из них, но ещё не женат — возможно, в этом всё дело. — Это п-прекрасно! Жду не д-дождусь увидеть Реклюзу в п-подвенечном п-платье. — Я бы и сам не отказался увидеть её в таком платье, но его наденет не она, а Синью. — Синью? Ты, должно быть, шутишь. — Я тоже счёл бы это шуткой, если бы не письмо, — с озорной искрой в зеленовато-серых глазах отозвался Тинбенц. — Почерк моей тётушки не подделаешь, не говоря уже об её личной печати. Притом она упомянула, что Синью сама упросила отца на эту помолвку, сославшись на то, что Реклюза не разделяет тех чувств, которые к ней питает её воздыхатель. — Кто этот несчастный? — не выдержал Джастин. Должно быть, он слеп, или алчность помутила в нём разум. — При встрече я пожму его мужественную руку. — Граф Стайнуорт Эремайт. — Тинбенц был краток, но большего и не требовалось. Над ними закружились чайки, и он поднял голову, чтобы посмотреть на их полёт. И Синью Спайдербайт, уныло подумал Джастин, искоса поглядывая на него. Ледяная Паучиха. За что Стайнуорту такое наказание, чёрт возьми? Он успел немного познакомиться с этой кузиной Тинбенца на балах Серебряного Колокольчика и не стремился углублять знакомство. Пятнадцати лет от роду, принцесса Синью была старше многих на том балу, где Джастин появился впервые. Увидев её, он испытал страх, любопытство и странное чувство, похожее на разочарование. Правое её плечо было чуть выше левого, руки и ноги были тонки, как спички, и свисали вдоль тела, как плети. А узловатые пальцы чрезвычайной длины и гибкости походили на паучьи лапки. Танцевать она не умела, несмотря на свой возраст. Удивительно, как остальные над ней не смеялись. Наверное, из-за её взгляда, от которого мороз пробирает и перед жарко натопленным очагом. На родине Тинбенца хватает холостых знатных мужчин, но и самые бедные, алчные и хитрые не взяли бы в жёны такую худосочную дурнушку, как Синью. Разве только польстившись на титул короля-консорта после того, как трон перейдёт к ней. Родители так отчаялись найти ей мужа, что даже за Освальдом Люцитором гонялись какое-то время, закрывая глаза на то, что он демон. Король Стингер, несомненно, был только рад пойти навстречу просьбе дочери, притом Стайнуорт происходит из Эремайтов, что делает его подходящей партией для будущей королевы Паучьего Леса. — Что же ты жамолчал, Джаштин? — внезапно спросил Уиззбаг. — Уж ты-то, верно, припаш нам что-нибудь вешелее. Веселее — это уж точно. Он повернул голову на звук этого голоса и проговорил: — Боюсь, с Тинбенцем мне не сравняться, однако я всё же попытаюсь. Моя сестра, видимо, решила, что она — будущий рыцарь или по крайней мере оруженосец. Вздумала обучаться фехтованию у сэра Ловкача. Матери это не понравилось, зато отец сияет ярче, чем его доспехи. Говорит, ей на площадке самое место. Деревянным мечом она никого не убьёт, да и замок так целее будет. — Ей всего четыре года, — удивлённо вскинул бровь Тинбенц. — Как она может кого-то убить? — В ней силы больше, чем во всех нас вместе взятых. Бедняга Нейл, оруженосец сэра Дикого, не даст соврать. — Этому парню шёл пятнадцатый год, но ума ему явно недоставало. Слишком длинный язык и слишком мало сдержанности. Солярия, которую он высмеял, была ниже его на две головы, но уже отличалась гордым нравом и вспыльчивостью и на всякое оскорбление, действительное или воображаемое, отвечала кулаками. Нейл до сих пор лежит в лазарете, и Джастин не мог сказать, что не по заслугам. Пи-Пи прицокнул зубом. — В п-последнее время до нас д-доходят вести о крупных шайках монстров, которые п-п-пересекли границу и обосновались в лесу Вероятной Чесотки. Селения по обе стороны Мьюнки страдают от их набегов чаще прочих. Эти негодяи сжигают к-каждую д-деревню, взятую ими, и п-предают к-крестьян мечу. Но их слишком много и они слишком хитры, чтобы их можно было истребить. — В самом деле? — Сазмо был не особенно удивлён. — Тогда предоставь это Солярии. Лет через десять, а то и раньше, она вырежет всех монстров в Мьюни и за ваших примется. Дружный хохот был ему ответом. Из всей компании только Уиззбаг сохранил серьёзное выражение лица. — О, наш дорогой Шажмо не так уж далёк от иштины, — пробормотал он. Остальные сразу притихли, чтобы расслышать его негромкий голос. — По-моему, твоя шештра, Джаштин, — подлинный шамородок шреди тех, кому надлежит штроить будущее нашего ижмерения. Принц пожал плечами: — Её называют разными именами, но такого среди них я ещё не слыхал. — Тем не менее, — проговорил Уиззбаг, и его блёклые глаза обратились к лицу собеседника. — По-моему, я не ошибаюсь. Впервые в жизни Джастин Баттерфляй обнаружил, что ему не хватает слов. Оставалось только, полушутливо сняв шляпу, сказать: — Ты слишком добрый человек, Уиззбаг. Старик улыбнулся, обнажив дёсны, под которыми кое-где угадывались бугорки зубов. — Меня тоже нажывали по-ражному, — степенно отвечал он. — Но определение «добрый» я шлышал нечашто. На этот раз первым засмеялся Джастин. Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем они добрались до кромки моря. Между тем едва ли минул час, и солнце жгло по-прежнему. Обмахиваясь шляпой, Джастин осознал всю глубину своей беспечности. Чёрт побери, неужто он и рассудок утратил заодно с палочкой? Попадись он утром на глаза кому-то из слуг, тот непременно полюбопытствовал бы, зачем принц так вырядился, отправляясь на пляж. Он выругался и вытер пот со лба не менее липкой рукой. Любовь к моде сидит в нём крепко, и истребить её не легче, чем монстров в Туманных Горах. Джастин хорошо знал её причину. Она живёт и здравствует в жерле Малпара, а он вот-вот издохнет в этом пекле, хотя с вулканом ему не сравниться. — Скоро ли придёт Альфонс? — спросил Тинбенц. — На моей памяти он никогда не пропадал так надолго. Уиззбаг отпустил ходунки и медленно уселся на песок, вытянув тощие ноги. — Он ещё там, но шкоро придёт. — Морщинистая рука указала куда-то вдаль и немного влево. — Хорошо, что ты жаговорил о нём. В пошледнее время меня одолевает волнение жа его шудьбу. Тинбенц заволновался: — О чём ты говоришь? — Штар я штал да немощен… — Тут он прав: его внешность говорит об этом яснее слов. — Ешли череж год или чуть больше я умру, что ожидает моего внука? Моя жизнь кончится шреди мушорных куч, а его жизнь шреди них пройдёт тихо и нежаметно. Но у него шветлая голова и доброе шердче; он жашлуживает большего, чем жалкая учашть отшельника, подобного мне. Ещё немного, и у меня свернутся уши от твоего шамканья. Джастин потёр двумя пальцами виски, притворившись, что стирает капли пота. Нет, он не вправе так думать о бедном старике. Это может случиться с каждым, будь то принц или нищий крестьянин. — Я мог бы облегчить её, если твои беды заключаются в больных суставах, — предложил он. Уиззбаг медленно покачал головой, и солнечные блики сверкнули в его очках. — Тогда у тебя была палочка, а сейчас её нет, — со смешком напомнил Сазмо. — Впрочем, ты мог бы тайно взять её на время, если твоя мать вообще выпускает её днём из рук. — Это невозможно. Она эту палочку любит больше, чем меня, — криво усмехнулся Джастин. Нет, пожалуй, это неправда. — Ну, уж точно больше, чем Солярию. — Любопытно, наступит ли когда-нибудь обратное. Никогда, хотел сказать Джастин, но это слово застряло у него в горле. Мать до сих пор раскаивалась, что лишила его первородства по причине его пола. Если бы не традиции, он остался бы полноправным наследником трона Мьюни. Одной Урании ведомо, чего ей стоит не давать ему палочку даже на полчаса. Хорошо ещё, она не прячет Книгу Заклинаний, хотя писать там ему всё равно не позволено. Шепелявый голос нарушил его мысли. — Не жнаю, что шкажала бы твоя мать, Джаштин, ешли бы мои шлова доштигли её ушей, — медленно начал Уиззбаг, — но мне не понять, как можно так явно любить одно швоё дитя больше другого. У меня был только один ребёнок, мой Шайран, и я любил его шильнее вшего в мире. Будь у меня ещё дочь, я и её не обделил бы любовью. Быть может, поэтому я был так добр к Наире. Однако Урании было угодно прижвать их в швои чертоги и оштавить меня с внуком на руках. — Луч солнца скользнул по его лицу, заставляя зажмуриться. На миг Джастин позволил себе пожалеть его. Бедный старик, он не заслужил смерти сына и невестки. Счастье, что у него есть внук — он скрашивает ему остаток жизни на этой свалке. Но захочет ли сам Альфонс похоронить здесь свою судьбу? Едва ли. Что ж, я мог бы ему помочь. — У меня есть к тебе заманчивое предложение, Уиззбаг. Друзья навострили уши — он почуял это спиной. Тусклый взор старика обратился к нему. — Какое? — Я полагаю, у тебя не будет причин отказаться. Твоё сердце гложет тревога за Альфонса, это ясно. Быть может, оно забьётся тише, если я скажу, что отыскал того, кто готов о нём позаботиться. Уиззбаг выпрямился: — Пожаботитьшя? Это было бы чудешно. И кого же ты предлагаешь? Джастин таинственно улыбнулся. — Такие подарки я делаю только своим друзьям. Ты один из них. — Кто же пожаботитшя о моём мальчике? — Я сам. Уиззбаг склонил голову набок. — Я был бы тебе очень прижнателен… но королева вряд ли шоглашитшя. — Печально, — сказал любимый сын своей матери Джастин Баттерфляй. — Но я мог бы тебе в этом помочь. Одно моё слово… — И в чём же оно жаключаетшя? — Я попрошу её устроить так, чтобы Альфонс поселился в нашем замке и… — …и чишлилшя королевшким вошпитанником, шловно ариштократ или иножемный принч? В твоих рашшётах наличо ошибка, Джаштин. Никогда королева не пожволит жить в жамке внуку отшельника шо швалки. — Просить её об этом прямо может только глупец. Я зайду с другой стороны. В детстве я не знал недостатка в сверстниках, и сейчас они стоят здесь. — Тинбенц довольно хмыкнул, а Сазмо и Пи-Пи хлопнули друг друга по ладоням. — У Солярии же их не имеется, зато теперь она сможет обрести первого друга. В тёмных глазах старика, к удовольствию Джастина, отразилось искреннее удивление. — Друга? — Да, в лице Альфонса. Ей хоть и четыре, но в уме она ему не уступит, разве что считает лишь до десяти. — С братом-математиком иначе и не бывает. — Не сомневаюсь, что они поладят, особенно если твой внук питает страсть к воинскому делу. — Море — вот его главная штрашть. — И её можно пустить в ход, если он того пожелает. Любопытно было наблюдать за лицом Уиззбага. Сайран Сигалл был обычным крестьянином с Северного нагорья; его жена Наира — дочкой рыбака из соседней деревни. Альфонс, пока не осиротел, не видел ничего, кроме гор и реки. Стампгейл же — крупнейший и богатейший город Мьюни, его земли обширны и плодородны, замок — самое большое здание в измерении… и он уж точно лучше Мусорного Пляжа, где доживает свой век старый и больной друг Джастина. — Я очень тронут твоей жаботой об Альфонше, но лучше шпрошить об этом его шамого. Он уже собрался сказать, что на такое любой согласится, но возможности не представилось. Песок зашуршал под чьими-то ногами. К ним быстро шёл мальчик в мокрой льняной рубахе и чёрных штанах. Джастин хорошо его знал: умный, сдержанный, рассудительный. Лиловые глаза, фарфоровая кожа, тёмно-зелёные кудри — красивый, но порой слишком серьёзный. — Дедушка, у нас гости? — удивился он. Уиззбаг кивнул. Его друзья тотчас обступили Альфонса. Сазмо пожал ему руку и позволил потрогать свою цепь, Тинбенц одарил его лучезарной улыбкой, а Пи-Пи стиснул в могучих объятиях. Пусть себе обнимает, лишь бы рёбра не сломал. Хотя, судя по гримасе мальчика, только чудо спасло его от этой участи. — Как твои дела, мой юный друг? — спросил Джастин. — Хорошо, ваше высочество. Я только что искупался. Я бы тоже не отказался искупаться, с тоской подумал он, а вслух сказал: — Я имел в виду не только это. Нравится ли тебе жить здесь? Альфонс подозрительно поглядел на него — точь-в-точь как дед, только очков не хватает. — Да, нравится. Вернее, я привык. — Привычка — это одно, а хорошая жизнь — другое. Ты никогда не хотел покинуть это гиблое место? — Зачем? На Мусорном Пляже живётся несладко, но другого дома у меня нет. К тому же здесь мой дедушка. — Он сжал иссохшую ладонь Уиззбага. — Он сказал нам, что ты очень любишь море, — неожиданно вмешался Сазмо. — Это правда, не так ли? — Правда, милорд, — согласился Альфонс. — Я умею определять, когда какой ветер дует, когда ждать шторм или штиль, когда бывают приливы и отливы, где лучше всего ловить рыбу и мидий… Порой мне кажется, что я понимаю крики чаек, вечно кружащих надо мной. Это как раз неудивительно. В некотором смысле ты их собрат — по фамилии. — Хотел бы ты стать настоящим мо-моряком? — с обычной своей прямотой спросил Пи-Пи. — Хотел бы, и очень… но на Мусорном Пляже не живёт никто, кроме нас, и сюда не причаливают корабли. Да и дедушку я не брошу. — Даже если тебе представится возможность изменить свою жизнь? — недоверчиво прищурился Тинбенц, ковырнув ногтем волдырь на лбу. — Да ну? — засомневался Альфонс, должно быть, подумав, что герцог смеётся над ним. В разговор вернулся Джастин: — Знаешь, а ведь и обитатель свалки может смотреть на сушу с капитанского мостика. — Он небрежно повёл тростью вокруг себя. — Твой дедушка, боясь за твою судьбу, любезно согласился отдать тебя в воспитанники в мой замок. Замок Баттерфляев, если точнее, который никогда не станет прежде всего моим, как бы мне того ни хотелось. Мальчик снова поглядел на него; взгляд его выражал в равной мере шок и восхищение. Принц фыркнул: — Не надо на меня так смотреть, Альфонс. Замок принадлежит королеве… которой в своё время станет моя дражайшая сестра. Сейчас, однако, ей четыре года, и подобные мелочи волнуют её не больше, чем меня — воинское дело, к разочарованию нашего отца. Если пожелаешь, ты сможешь стать её другом, хотя я не думаю, что её заинтересует тот, кто в жизни не держал в руках меч. — Зато я держал в них удочку, — запальчиво выкрикнул Альфонс. Джастина это не убедило. — Вот и скажи это Солярии, а я посмотрю. А то она пока даже плавать не умеет, а жаль. Он чувствовал странное спокойствие, отняв право судить и решать у Уиззбага и отдав это право в руки его внука. Если у него, конечно, есть мечта и ему есть хоть какое-то дело до неё. Если её нет, жизнь его пройдёт в безвестности, среди мусора. Но чем бы дело ни кончилось, отрадно сознавать, какую мудрую идею он подал. В случае согласия Альфонса его, Джастина, отец будет счастлив сверх меры. Ещё бы: ведь у Солярии, которую он обожает, наконец-то появится друг. Если же тот откажется, Уиззбаг не останется один гнить на этой свалке. Хотя флот Мьюни, возможно, лишится одного из своих лучших будущих моряков. — Так значит, ты, дедушка, уже согласен? — Альфонс наморщил лоб. Было видно, какая борьба идёт внутри него. — Ты хочешь, чтобы я поселился в Замке Баттерфляев? Уиззбаг поманил его к себе и обнял. — Я хотел бы никогда не рашштаватьшя с тобой, мой мальчик, но твоё будущее тревожит меня. Ты очень умён и храбр, как твой папа. — Он смахнул пару слезинок, предательски повисших на ресницах. — Притом у тебя талант к морячкому ремешлу. Штупай с Джаштином и ни о чём не бешпокойшя: в конче кончов, ты вшегда шможешь навещать меня. Верно, Джаштин? — Верно, — кивнул тот. — Ножницы всегда при мне, а гнев Хекапу я ещё не вызывал — во всяком случае, настолько, чтобы ей вздумалось их отобрать. А теперь, Уиззбаг, если с прощанием покончено, позволь нам уйти, или я сварюсь в собственной одежде. Старик замешкался, и вместо него ответил Сазмо: — Идите, идите. Что до меня, то я, пожалуй, останусь сегодня здесь и скрашу Уиззбагу эту разлуку. — Я тоже, — подхватил Тинбенц. — И я, — добавил Пи-Пи; его мощная рука легла на плечо Уиззбага, как гранитная плита. — Если ты не б-будешь п-против, мы навестим вас на днях, чтобы по-посмотреть, хорошо ли Альфонсу на новом месте. Мальчик наклонил голову. — Буду рад вас видеть, принц Питер. Помилуй Урания, он ни разу не был в замке, а говорит как придворный. У этого парня неплохие задатки, и будь я проклят, если он не станет моряком, чего сам он, несомненно, желает. Рука Джастина нащупала в кармане дублета сталь ножниц. Они были неизменно остры, когда он разорвал ими ткань пространства. Любопытно, получит ли однажды Альфонс такие же? Джастин не испытывал иллюзий на этот счёт. Это особая привилегия тех, кто в милости у Хекапу, а она не сыплет их на кого попало. Они шагнули из портала прямиком во двор замка. Тот светился перед ними в лучах солнца, колоссальный и незыблемый. Несколько гуляющих придворных заметили их появление, но голоса никто не подал. Джастин — сын королевы, и это его дело, куда он идёт. Однако это мнение, видимо, разделяли не все. Заметив пришельцев, навстречу им выдвинулся караульный отряд. Впереди шагал рыцарь в серебряном панцире с золотой звездой на груди и в пурпурном плаще. В руке он держал копьё; розовое перо развевалось на его шлеме. Джастин остановился. — Сэр Удалец! Артур Каллторп, он же сэр Удалец, поднял забрало. — Принц Джастин, — проговорил он с удивлением. — Ваше высочество, королева Скайвинн спрашивала о вас. — Он неуверенно поглядел на Альфонса. — Простите, но… что это за мальчик? Он с вами? — Альфонс Сигалл, внук моего старого друга, — отрекомендовал спутника Джастин. — Где я могу отыскать свою сестру? — Она на тренировочной площадке с сэром Ловкачом. Джастин расхохотался: — На тренировочной площадке? Она там с самого утра. Я немедленно отправлюсь к ней. — Как вам угодно, принц. — Сэр Удалец развернулся и махнул подчинённым рукой. Частокол копий опустился, освобождая преграждённый было путь. Двор замка представлял собой настоящий парк, но Джастин уверенно вёл спутника на площадку. Держась у стены, они прошли в его западную часть, к подножию башни Снежинок. Альфонс озирался с открытым ртом: ему, конечно, не приходилось за всю свою жизнь видеть столько людей и настолько громадное здание. По временам он одёргивал себя, однако Джастин не сомневался в произведённом эффекте. К лучшему: чем более глубокое впечатление произведёт на него мощь Баттерфляев, тем охотнее он согласится остаться. Площадка, несмотря на день, была пуста — не было ни рыцарей, ни оруженосцев, бьющихся на затупленных мечах. Нечего удивляться, подумал Джастин. В последнее время сестра полюбила заниматься в одиночестве. С той поры все расходятся, едва завидев её рыжую макушку, и возвращаются, когда она уходит. Никто не хочет разделить участь бедняги Нейла, и никому не нужны ссоры с королём. И с королевой тоже, ведь здешний шум доносится до Королевской башни. Рот Джастина скривился в горькой улыбке. Смотрит ли мать на тренировки Солярии хотя бы одним глазком? Или всё ещё отказывается, ссылаясь на дела, которых никогда не становится меньше? Что-то пронеслось мимо, как стрела… угольно-чёрная, покрытая перьями. — Принц, — каркнула она. — Принц. Джастин шутливо снял шляпу. — Остроклюв. — Ворон-разведчик уселся на набалдашник его трости, как на шест. Будь это палочка, он был бы уже без хвоста. — Как поживаешь, приятель? — Хорошо поживаю, — ответил тот. — Принцесса Солярия не даёт заскучать моему хозяину, да и мне тоже. Неугомонная Солярия — чего от неё ещё можно ожидать. — Я был бы глубоко удивлён, узнай, что это не так. Когда кончится её урок? — Уже кончился, — успокоил его Остроклюв. — А кто это с тобой? — Скоро узнаешь, — улыбнулся Джастин, проведя пальцем по его голове. — Сэр Ловкач здесь? — Прямо за мной. Таррен Уотерсон, командующий Королевской гвардии, уже разменял шестой десяток, не утратив тем не менее юношеской крепости. Статью он мог поспорить с человеком на двадцать лет моложе его и был даже красив на свой суровый лад. Чёрные бакенбарды, борода и усы обрамляли чеканное лицо и твёрдый рот. На нём были высокие сапоги из мягкой, хорошо выделанной кожи, широкий пояс с серебряными вставками, а плечи покрывал плащ из шёлка цвета маренго. Плащ этот скрепляла серебряная роза — такая же, как на его гербе. Солярия рядом с ним вовсе не казалась маленьким ребёнком. В свои годы она уже была наставнику чуть выше живота. На ней, как обычно, была алая туника, помятая и чуть порванная от тренировок. Талию её охватывал золотистый пояс, на ногах были бордовые шаровары. Длинные рыжие волосы, заплетённые в косу толщиной с руку Джастина, опускались на её правое плечо. Платьев сестра не признавала, как и более сложные причёски. Кажется, досада бабушки и брань дедушки до сих пор стоят у него в ушах. Если Солярия как-то страдала от полученных ею синяков, Джастин издалека этого не видел. С тем же успехом её могли вытесать из камня. Трёхфутовый деревянный меч был воткнут в землю перед ней, и тонкие руки сжимали перекладину эфеса с обеих сторон. Даже Альфонс переменился в лице, увидев её, и воскликнул вполголоса: — Это ваша сестра, которой четыре года?! — Да, и тебе её лучше не злить, — спокойно кивнул Джастин. Альфонс не успел ответить. Сэр Ловкач подошёл к ним, скребясь пальцами в своей бороде. — Рад, что ты заглянул сюда, Джастин, — произнёс он, опустив руку. — Ты нечасто балуешь меня визитами. — Стало быть, вы ещё помните меня? А я уж начал сомневаться. — Очень, очень рад видеть тебя бодрым и полным сил. — Морщинки в уголках его глаз лучились светом. — Хотя я, признаться, не ожидал увидеть тебя не одного, а с гостем… Позади него вдруг послышался такой топот, что Джастин едва не выронил трость. Остроклюв вспорхнул, громко каркая, когда на принца налетел ураган цвета огня, золота и крови. Ещё немного, и она вышибла бы из меня дух. Его руки огладили плечи сестры, узкие и острые, как её меч. — Где ты был? — спросила она голосом необычно низким для девочки её лет. — Я по тебе скучала… — Я тоже, — признался Джастин. Её рост был чуть ниже четырёх футов, но он к этому привык. Она и родилась огромной — даже он в своё время был меньше. — Кто это с тобой? У его спутника наконец прорезался голос. — Я Альфонс Сигалл, — представился он, не утруждая себя поклоном. — Мой дедушка — Уиззбаг Сигалл. Ты, наверное, знаешь его. — Знаю. — Бирюзовые глаза Солярии с любопытством глянули на него из-под тонких бровей. — Он друг моего брата и живёт на Мусорном Пляже. Значит, ты мусорщик? Ого, это становится любопытным, подумал Джастин. Рот Альфонса сжался в твёрдую линию. — Можно и так сказать. А ты, наверное, не иначе как оруженосец этого рыцаря. — Он указал на сэра Ловкача. — Жаль, что ему придётся слишком долго ждать, пока ты вырастешь. — Я могла бы избить тебя за такие слова, — залившись гневной краской, сказала Солярия. — Я принцесса, и это в моей власти! Она крепко сжала рукоять меча, но наставник остановил её прикосновением пальцев. Сэр Ловкач казался спокойным. — Солярия, ты забыла о вежливости? Этот мальчик — гость твоего брата, а не уличный оборванец. Будь добра, веди себя подобающе. У сестры хватило совести покраснеть. — Хорошо, — угрюмо молвила она. — Извини меня, Альфонс, я не хотела тебя обидеть. — Ничего страшного, я тоже виноват. — Улыбка сделала мальчика ещё красивее, чем он был. А он далеко пойдёт, этот юный мастер переговоров. Джастин испытал почти братскую гордость за него. — А почему ты такой бледный? — поинтересовалась Солярия. — Разве на Мусорном Пляже не светит солнце? Альфонс усмехнулся: — Светит — и притом так ярко, что у дедушки иногда болит голова от жары. Но на меня оно не действует. Я такой бледный с самого рождения. А вот ты почему такая высокая? Высокая — это слабо сказано. Солярия ниже его всего на две головы. — Тоже с рождения. — Она пожала плечами и закусила губу. — Я очень быстро расту. Джастин рассказывал, я чуть не убила маму, когда появилась на свет. Наверное, поэтому она так холодна ко мне. Она была холодна к тебе задолго до твоего рождения, подумал Джастин, и свою вину ты ищешь не там, бедная, наивная моя сестрёнка. Ты должна отнять у меня всё, что мама прочила мне, и этого она тебе не может простить. Однако вслух он не сказал ничего — умный человек не станет совать руку в пчелиный рой. Вместо этого он решил открыться: — Не забивай себе голову этими мыслями, Солярия, — они смущают твой боевой дух. Вместо этого порадуйся своему подарку. Я не просто так привёл сюда Альфонса: теперь он будет жить с нами. Это прозвучало так неожиданно, что Солярия выпучила глаза, а потом засияла от радости. — Правда? — Невероятно, не так ли? — вскинул бровь Джастин. — Ты даже не знаешь, что может соорудить принц вроде меня с помощью нужных сведений и убеждения. Язык у меня подвешен, да и на обаяние я не жалуюсь. Притом Альфонс выглядит твоим ровесником — это тоже должно сыграть свою роль. Остроклюв, всё это время круживший неподалёку, пролетел так низко, что едва не сбил с него шляпу. — Роль, — повторил он, — роль. Солярия подошла к Альфонсу и взяла его за руку. Джастин сделал всё, чтобы не расхохотаться. Ей ничего не стоит сломать ему пальцы, если она усилит хватку, а между тем он выше её и в плечах шире. — Ты умеешь владеть мечом? — спросила она. О чём я и говорил. Альфонс не остался в долгу: — Нет, но я умею плавать и удить рыбу. Могу и тебя научить, если захочешь. — Потом, — отмахнулась Солярия. — Сейчас-то мы здесь, а не на Мьюнке. Пойдём, я найду тебе деревянный меч, только не такой, как у меня, а поменьше. Ты же не хочешь учиться с двуручником? Джастин готов был поклясться, что лицо мальчика подёрнула судорога. — Мне бы хоть одной рукой фехтовать научиться, — улыбнулся он. — Пойдём. Солярия заткнула свой меч за пояс и повела Альфонса прочь — видимо, в оружейный зал. Джастин проводил их долгим взглядом. — Их дружба — лишь вопрос времени, — сказал он, обращаясь к другу отца. — Пожалуй, разлучить их теперь для мамы будет преступлением. — Расскажи ей, мой принц. Расскажи и заставь её сердце смягчиться. — Сэр Ловкач свистнул, и Остроклюв слетел к нему, усевшись на плечо. Командующий усмехнулся и достал для него зёрен из кармана. Так и оставил их Джастин.