Тренер

Если спросить у моих сверстников, как они относятся к школе, большинство из них скажет, что школу они терпеть не могут. Или что-то другое, но по смыслу похожее. Заучки и любимцы (хотя, вообще-то, скорее любимицы) учителей заявят, что школа — это важно и им она нравится. Меня о таком просто не спросят. Для школы я, кажется, не существую. Разумеется, одноклассники и учителя знают, что я есть, но я для них — как одно конкретное дерево посреди леса. Несущественен. Проблем со школой у меня нет. Для учителей я тот самый беспроблемный ребенок, который сидит где-то в центре класса — не с вечно тянущими руку отличниками, но и не с плюющимися шелухой от семечек и ржущими над членистоногими троечниками. Домашки сделаны, шума никакого, но и участия в конкурсах и олимпиадах — тоже, вот и не трогают. Для одноклассников меня просто не существует. Дружить с ними мне нельзя. Ну не дружат с теми, кто не ходит с другими в кино и гости, не гоняет в футбол после уроков и не зависает в играх вечерами. То есть — со мной. Но меня и не травят — не получается. Просто не замечают. Вот и сейчас — я стою за спинами одноклассников, потому что так проще, чем сидеть, и слушаю, как они собираются вечером в кино. Какой-то очередной супергеройский фильм, вроде как даже про космос — я не знаю, никогда не следил за таким. Чемпионам нет дела до того, чем увлекаются бездари. Я слушаю, и понимаю, что толпа собирается большая. Настолько большая, что они даже не вникают особо, сколько и кто вообще пойдет. Пойдут все, кто придет. При других обстоятельствах я бы и не задумался о том, чтобы присоединиться. Здесь сложно решить, что хуже — напроситься со всеми в кино и не прийти, потому что тренер не отпустил, или сначала добиться разрешения у тренера, а потом прийти и понять, что тебя не звали и не ждали. Но сейчас все не так. Сейчас и правда идут почти все, и я уверен — присоединиться можно. И даже перспектива сидеть два часа в толпе не пугает. В школе стулья тверже. Весь день я мусолю эту мысль, не позволяя ей проникнуть слишком уж глубоко, не давая себе представлять, как это будет — пойти со всеми, стать частью компании, но и не прогоняя эту мысль совсем. В фильмах влюбленные, которые друг другу еще не признались в чувствах, так гуляют — ближе друг к другу, чем обычные друзья, но не касаясь, даже за руки не берясь. У нас с мыслью что-то похожее. Честно отсиживаю математику, чуть не хватаю пару по литературе, потому что, увлекшись мыслью, не сразу замечаю, что меня о чем-то спрашивают, но, к счастью, быстро исправляю ситуацию. Иначе бы точно не было никакого кино. Последним уроком стоит география, и ее я отсиживаю тоже, хотя и очень хочется сбежать. Есть у географички идиотская привычка — вызвать к доске и за неправильные ответы припечатывать указкой, не сильно, скорее для стыда. И все сорок минут я содрогаюсь от мысли, что могу оказаться у доски. Такое одноклассники точно заметят, не проигнорируют. Выбегаю из класса вместе со звонком, несусь на улицу, попутно натягивая на себя ветровку. Сегодня никак нельзя опаздывать. От школы до зала — три километра, от уроков до тренировки — полчаса. Тренер говорит, что этого как раз достаточно, чтобы прийти вовремя и переодеться. Денег на автобус мне не дают, дорога на тренировку — это разминка перед ней. Я не спорю и почти всегда успеваю. Чемпионы сложностей не боятся. Разумеется, тренер уже в зале — сидит, смотрит на часы, отсчитывая, успел ли я. Сегодня успел, секундная стрелка еще не дошла до конца круга, не начала отсчитывать мне удары. Хорошо. Я подхожу к нему ближе, думая, с чего бы начать. Набираю в грудь побольше воздуха, распрямляю плечи, говорю: — Тренер, можно попросить? Наверное, чемпионы говорят увереннее, громче и четче. Тренер не отвечает, но оборачивается и смотрит. Я решаю, что это — разрешение. — Можно сегодня после тренировки с классом в кино пойти? — еще тише прошу я, только теперь понимая, какой глупой была эта затея изначально, но и зная точно — отступать уже некуда. — Я успею, и уроки все сделаю тоже. Тренер все так же молчит, и теперь отворачивается от меня, снова смотрит на часы. Не может же быть, что он не услышал? — Тренер, можно мне в кино? — чуть ли не запинаясь, тихо повторяю я. Тренер хмурится, не отрываясь от часов. — Тренер, я готов начать тренировку, — все так же тихо произношу я уже привычную, давно заученную фразу. Тренер кивает, встает, объявляет: — Опоздал на пятнадцать секунд, после тренировки напомни. Давай на круговую, будем сегодня работать с дыхалкой. Я отворачиваюсь, чтобы не показать своего отчаяния. Я точно знаю, что не опаздывал. И точно знаю, что сам во всем виноват.