Золото в крови

Вэнь Хан протянул Цзинь Гуанъяо мешочек с истолченным почти в пыль порошком. — Этого должно хватить надолго. Не забыл, как надо?.. Начинаешь с самого малого. Половину цяня один раз в день и лучше вечером. Несколько дней следи за тем, что будет. Потом можно добавить ещё половину цяня в утренний чай. И будь внимателен. Если насыпешь слишком много, возможна рвота и потеря чувств, а это тотчас наведет на мысли о яде. Цзинь Гуанъяо кивнул. — Пока только в чай? А курильница? — спросил он. — Позже. Не торопись. Курильница — в последний момент. Когда мы убедимся, что все идет как полагается. Вэнь Хан напряженно смотрел на Цзинь Гуанъяо. Он был бледен, на висках блестели капельки пота. Этот человек жил в состоянии вечного страха каждый миг своей жизни все время, сколько Цзинь Гуанъяо его знал. Наверное, даже во сне. Цзинь Гуанъяо думал порой: как же он справляется с этим и до сих пор еще не спятил и не наложил на себя руки? Напротив — Вэнь Хан всегда отчаянно цеплялся за жизнь. И здравомыслием отличался отменным. — Зачем вообще тебе курильница? — пробормотал он, вытирая потные ладони об одежду. — Не боишься, что кто-то другой надышится, тоже станет вести себя странно, и это вызовет подозрения? — Через дыхание воздействие происходит наилучшим образом, — медленно проговорил Цзинь Гуанъяо. — Более мягко и незаметно, и вместе с тем сохраняется дольше. Всегда лучше, если снадобье попадает сразу в то место, для которого предназначено. Минуя пути через иные части человеческого тела. Он повторил фразу, некогда сказанную Вэнь Ханом главе Вэнь. Слово в слово. Интересно, помнил ли он сам её столь же хорошо? Опыты с порошком, будоражащим воображение и заставляющим путать реальность с вымыслом, были одной из любимых забав Вэнь Хана. Он проводил их в Цишань Вэнь многократно во время свободное от иных поручений, научившись достигать очень интересных результатов. Некоторое время они с Цзинь Гуанъяо молчали, возвращаясь мыслями в прошлое. Когда-то оба думали, что поспешат забыть обо всем, что делали в Цишань Вэнь, если только смогут выйти из осаждаемого союзниками Безночного города живыми. У них была теперь совсем другая жизнь, у них были новые имена. Но кроме этого ничего не изменилось... — Я буду осторожен,— сказал Цзинь Гуанъяо. — Ладно, — кивнул Вэнь Хан. — И все равно, курильница позже. Цзинь Гуанъяо положил снадобье в цянькунь и протянул лекарю несколько монет. Тот отступил на шаг, покачал головой. — Не стоит... — Почему? — удивился Цзинь Гуанъяо. — Твои дела идут так хорошо? — Я не хочу брать с тебя плату. Я должен тебе слишком много. — Верно, — усмехнулся Цзинь Гуанъяо. — И этот долг не измеряется золотом. Возьми. Я не стеснен в средствах. На лице Вэнь Хана мелькнуло сомнение, но он все же взял деньги. Лекарское дело не приносило ему большого дохода. На жизнь хватало. Но только едва. Страх обратить на себя внимание и чем-то выдать, кто он на самом деле, не позволял Вэнь Хану развернуться в полную силу. Посетителей у него было немного, и новых он принимал с большой неохотой. Будь иначе — давно прославился бы и разбогател. Вытаскивать людей с того света Вэнь Хан умел ничуть не хуже, чем отправлять их туда. Когда-то в Цишань Вэнь они с Мэн Яо часто работали вместе, проводя опыты с темной силой и ее воздействием на людей и различных тварей. От главы Вэнь приносили снадобья, заклятия и талисманы. И объяснения — часто довольно туманные, — что именно требуется получить. В каких-то особенно интересных случаях Вэнь Жохань и сам приходил, чтобы понаблюдать за процессом. Задачей Мэн Яо было все сделать в точности, как им задумано, даже если тот сам не вполне понимал, чего хочет. Вэнь Хану вменялось спасать подопытных или поддерживать в них жизнь столько, сколько необходимо для получения нужных результатов. Работать было непросто. Даже незначительная ошибка могла вызвать у главы Вэнь припадок ярости и стоить жизни и тому, и другому. Чем более скверные вести приходили от военачальников, тем более непредсказуемым и жестоким делался владыка Цишань Вэнь, тем меньше ценил он своих людей, даже самых полезных. Вэнь Жохань спешил закончить исследования, чтобы выставить против союзников армию мертвецов, более многочисленную, более мощную, чем армия Вэй Усяня. Последний бой должен был состояться между ними, и люди были уже не нужны. Мэн Яо не знал, насколько хорош в управлении мертвыми Вэй Усянь, но то, что глава Вэнь очень хорош, ему было известно. Лань Сичэнь знал об этом. Значит, знали и все остальные. Одно время Мэн Яо просил их поторопиться со взятием Безночного города. Но теперь это уже не имело значения. Момент был упущен. Битва между мертвыми состоится так или иначе. Если не уничтожить их предводителей. Жизнь в постоянной опасности создавала своеобразную близость. Мэн Яо и Вэнь Хан, одинаково зависящие от расположения главы Вэнь и связанные общей работой, научились взаимопониманию с полуслова, а иногда и вовсе без слов. Они не стали друзьями и никогда не делились чем-то личным: все это было не нужно и бессмысленно для людей, оставивших прошлое где-то безумно далеко и не надеющихся на будущее. Но им случалось не однажды прикрывать друг друга, помогать друг другу, им приходилось друг другу доверять. После падения Безночного города всех оставшихся в живых Вэней собирали в специально созданные для них лагеря. Что с ними делать дальше, никто не знал. Кормить их было накладно, пользы от них не ожидалось никакой. Меж тем даже мысль о том, чтобы отпустить их и позволить жить как ни в чем ни бывало, казалась невозможной и возмутительной. Союзники не убивали в открытую стариков, женщин и детей, взятых без оружия, но не считалось предосудительным, если те умирали от голода, болезней, несчастных случаев или от непримиримой ненависти к врагу, внезапно кидаясь на мечи своих стражей. Кто-то из Вэней успел сбежать, выдумав новое имя и выбросив одежду, выдававшую принадлежность к Солнцу. Но это удалось далеко не всем. И почти никому из тех, кто находился во время решающей битвы в Знойном дворце. Закованные в цепи, голодные и грязные Вэни брели по пыльным дорогам зачастую к неизвестной ни им самим, ни их стражам цели. Иногда они часами сидели на обочине под охраной раздраженных солдат, вовсе не знавших, куда их вести, не получая от командиров никаких распоряжений на этот счёт и только ждущих любого неловкого движения или не вовремя сказанного слова, чтобы уменьшить количество своих подопечных хотя бы на несколько единиц. Мэн Яо увидел Вэнь Хана случайно в одной из групп пленных, идущих по дороге из Безночного города. В первый миг он удивился: как ему, молодому мужчине, удалось остаться в живых? Впрочем, Вэнь Хан, никогда не отличавшийся крепким телосложением, теперь умудрился выглядеть особенно жалким, немощным, едва ли не калекой, с трудом передвигающим ноги. Они встретились взглядами, и в глазах лекаря Мэн Яо увидел такую отчаянную мольбу, что решил помочь ему. Просто так, по привычке. Потому что мог. О том, как именно Вэнь Хан мог бы ему пригодиться, он не думал. Он вообще тогда мало думал о будущем, упиваясь мгновением, вдохновленный победой, тем, что ему все удалось, он выжил, он герой, все страшное в его жизни закончилось, и теперь мир будет наполнен только радостью и светом. Вэнь Хан, прошедший вместе с ним тем же нелегким путем, заслуживал лучика этого света тоже. Мэн Яо никаким образом не показал знакомства с вэньским псом, но потом выяснил, куда именно его увели. Несколькими днями позже вместе с другими такими же, как он, молодыми и опасными пленными, Вэнь Хана отвели из лагеря в лес, где были заранее вырыты ямы, и там убили всех одного за другим, кроме него одного. Завернув в мешковину и, словно куль с сеном, закинув на круп коня, почти задохнувшегося и полумертвого от страха Вэнь Хана привезли в чей-то заброшенный, отчасти сгоревший дом и кинули под ноги человеку, одетому в неприметный темный плащ с капюшоном. Узнав в незнакомце Мэн Яо, лекарь разрыдался и кинулся ему в ноги, целуя пыльные сапоги. Понадобилось время, чтобы привести его в чувства и вернуть человеческий облик. Вэнь Хан выпил вина, съел лепешку, кое-как помылся ледяной водой из кадки, сменил лохмотья на новую одежду и узнал, что теперь его имя Ло Чуньюй. Оставив ему немного денег, Мэн Яо велел Вэнь Хану отсидеться некоторое время в каком-нибудь тихом глухом месте подальше от Цишань Вэнь и постараться не выглядеть перепуганным, будто кролик, загнанный лисами, потому что это наводит на подозрения. А потом, — месяца через два или три, — если он того пожелает, то может прийти в Ланьлин Цзинь и найти его. Вэнь Хан и впрямь явился. Довольно скоро. Еще более исхудавший, пообтрепавшийся, и все с тем же испуганным взглядом преступника, скрывающегося от преследования. Он так и не смог найти достаточно тихого места, чтобы почувствовать себя в безопасности. По всей Поднебесной разыскивали сбежавших вэньских псов, за их поимку сулили награду, а в качестве доказательств порой достаточно было лишь уверений нескольких человек, что они слышали, как в подпитии обвиняемый проговорился о своем происхождении. В общем, все как всегда: если ты пришлый, никто тебя не знает и некому заступиться, ты беззащитен перед чужой бессовестной алчностью. Цзинь Гуанъяо купил Вэнь Хану домик в городе и обещал, что придет время, когда он возьмет его во дворец и, возможно, сделает своим личным лекарем. А пока тот может заниматься врачеванием, время от времени выполнять его маленькие поручения и перестать наконец бояться, потому что здесь его есть кому защитить. К тому времени Цзинь Гуанъяо прожил в Башне Кои уже достаточно, чтобы понять, что его путь к вершине сейчас, как и раньше, не будет выстлан лепестками роз. И знал, как могут ему пригодиться знания и умения человека, как никто разбирающегося в ядах и не испытывающего угрызений совести, когда приходится убивать. Возвращение Вэнь Хана было очень кстати. И маленькое поручение для него нашлось тотчас же. В жизни Цзинь Гуанъяо снова появился Цзинь Чэньцзе, и это необходимо было исправить. Бывает так, что какие-то события запоминаются на всю жизнь и не утрачивают яркости даже за много лет, а бывают такие, которые не превращаются в воспоминания, — они остаются внутри живыми, прорастая, словно споры ядовитых грибов, и изменяя тебя настолько, что, кажется, исчезнут они — и ты сам исчезнешь, станешь совсем другим. Чужим самому себе. Когда на пиру в честь победы над Вэнями Цзинь Гуанъяо увидел Цзинь Цэньцзэ рядом с отцом и встретил его немигающий пристальный взгляд, все внутри скрутило узлом и его едва не вывернуло от отвращения. Это потом оно сменилось злостью и ненавистью. Но в первый миг Цзинь Гуанъяо был потрясен и растерян. Так же, как и тогда. Много лет назад. В последний день своей не слишком-то счастливой, но в целом беззаботной детской жизни. Цзинь Чэньцзе здесь, в Башне Кои. Конечно, а почему бы нет. Ведь он родственник главы Цзинь. Вроде бы, брат. И, вероятно, они до сих пор близки, раз стоят рядом. Смотрят на него. Говорят о нем. Что именно говорят — можно догадаться. Чёрная желчь поднималась от желудка к горлу тошнотворной горечью. Нужно было подойти к ним, нацепить милую улыбку и поприветствовать. Он бы справился с этим. И не с таким справлялся. Он не подошёл. Сделал вид, что срочно необходимо отлучиться, и исчез на время из пиршественного зала. Поступил так, как всегда, когда было необходимо прийти в себя и собраться с мыслями, спрятался в темноте и в одиночестве. Что ты будешь делать, Сяо Мэн? Когда-то бесконечными бессонными ночами он пытался придумать, как убить этого человека. Носить с собой нож и вонзить ему в печень, если он явится в следующий раз? Не выйдет: Цзинь Чэньцзе — заклинатель и даже прикоснуться к себе не позволит. Не говоря уж о том, что с легкостью залечит любую рану, нанесенную обычным оружием. Собрать все накопления и заплатить наемному убийце? Плохой не справится, а на хорошего денег не хватит, даже если Сяо Мэн на всю жизнь продаст себя в рабство. Насыпать в его суп мелко истолченного стекла? Пропитать одежду медленным ядом, от которого пластами слезает кожа? Послать на него проклятие? Бесплодные мечты... Что он мог? Мальчик, едва достающий ему до плеча и почти не имеющий духовных сил? Теперь Цзинь Гуанъяо знал множество способов, как убить человека легко и незаметно. Трудность заключалась лишь в том, какой выбрать. А ещё — в том, чтобы не торопиться. Не выдать себя никому и в особенности самому Цзинь Чэньцзе. Первое просто: о том, что было между ними десять лет назад, никто здесь не знает. Никто вообще не знает, что они знакомы. Второе сложнее: Цзинь Чэньцзе не может сомневаться, что Цзинь Гуанъяо ненавидит его и хотел бы убить. Когда-то его явление было сродни стихийному бедствию, непредсказуемому и разрушительному. С него началась череда непрерывных несчастий. Мама тогда уже была больна, но некоторое время это еще не выглядело настолько очевидным, чтобы что-то предпринимать. Она быстрее уставала и не могла подолгу развлекать гостей, лицо ее сделалось бледным и осунувшимся, под глазами залегли тени, которые все сложнее было скрывать пудрой. К ночи и в сырую погоду ей становилось тяжело дышать, случались приступы неудержимого долгого кашля. Хозяйка цветочного дома морщилась, глядя на нее, но ничего не говорила. Мэн Ши долгое время спасала её репутация. Её популярность. Надежда на то, что недомогание ее временное, и все еще будет как раньше. Ещё год, два, а может и дольше она сможет оставаться жемчужиной цветочного дома и привлекать в его стены гостей, большинству из которых счастьем будет уже только взглянуть на нее, услышать, как она поет под музыку цитры. Лекарства и впрямь помогали — иногда маме становилось лучше, и тогда она выглядела столь же прекрасной, сияющий и веселой, как всегда. Но потом болезнь неизменно возвращалась. И с каждым разом становилась как будто немного злее. В конце концов случилось неизбежное — Мэн Ши утратила прежний статус. Гости были ею все более недовольны и не желали платить те же деньги, что раньше. Было бы хорошо, если бы Мэн Ши могла не работать, пока не поправит здоровье, но о таком она и думать не смела. Сбережений у нее было мало. Лекарства стоили денег, да и под кровом цветочного дома её с сыном не стали бы держать просто так. Мэн Ши смирилась с тем, что какое-то время будет стоить дешевле, наивно веря, что, когда поправит здоровье, вернет себе прежнее положение. Мэн Яо был в то время уже взрослым мальчиком, вскоре ему должно было исполниться четырнадцать. Выглядел он моложе, и это позволяло ему все еще считаться ребенком, никчемным созданием для мелких поручений. И обслуга, и сестрицы привыкли видеть его предметом обстановки и не стеснялись обсуждать при нем и друг друга, и гостей, и общее состояние дел. Мэн Яо знал обо всем, что происходит в цветочном доме, порой поболее, чем его хозяйка. И он слышал все, что говорили о его матери... Звезда Мэн Ши закатилась, она уже слишком старая и даже если справится с болезнью, на прежнее место ей не вернуться. Разговоры эти приводили Мэн Яо в отчаяние, он мог бы считать их злыми наветами сестриц, неизменно радующихся чужим несчастьям, но и сам понимал, что это правда. Маме пора было отойти от дел. А ему следовало искать себе какую-то работу. Пусть простую, грубую и тяжелую — в городе что-то обязательно нашлось бы. Но мама горячо противилась этому. Она говорила: ты сын заклинателя, главы самого влиятельного клана, никогда-никогда ты не должен опускаться до простых смертных. Стоит лишь однажды шагнуть вниз, и подняться будет очень непросто. Когда твой отец придет за тобой, он должен увидеть совершенство, а не изнуренного работой жалкого заморыша. Несмотря на то, что доходы ее далеко уже не были прежними, Мэн Ши продолжала платить учителям, и даже теперь каждый день Мэн Яо занимался то математикой, то каллиграфией, то музыкой. Он постоянно что-нибудь читал, начиная с ученых трактатов, в которых понимал едва ли треть, заканчивая легкомысленными сборниками стихов уличных поэтов. К счастью, книги в лавке можно было брать ненадолго за малую мзду. Он был прекрасным учеником, послушным и старательным, и давалось ему все легко. Учителя неизменно хвалили его, и казалось, для Мэн Ши это было лучшим лекарством. Помимо нехватки денег, мамина болезнь принесла и другие неприятности. Раз уж стоить она стала меньше, то и принимать ей приходилось более простых и грубых мужчин, желающих попробовать то, что прежде было недоступно. Пусть мама строго запрещала ему находиться поблизости, когда общалась с гостями, Мэн Яо все равно старался присматривать за ней. Его сердце замирало каждый раз, когда она уходила с кем-то в свои покои. Каким окажется этот человек? Не станет ли ее обижать? Мэн Яо считал, что готов к такому, и в случае, если что-то покажется ему подозрительным, собирался бежать к Ли Мину, крепкому парню, делавшему в цветочном доме простую, тяжелую работу и в том числе выдворявшему перебравших вина и ведущих себя непотребно гостей. Мэн Яо старался с Ли Мином дружить, выполнял его мелкие поручения, приносил пирожки и вино из лавки, когда самому ему выходить было лень. Однажды Ли Мин защитил его от уличных мальчишек. Мэн Яо надеялся, что он не откажет в помощи снова, если понадобится. Однако часто бывает, что несчастья случаются неожиданно, в самое неподходящее время. И там, где не предусмотришь. Этот мужчина был настолько пьян, что даже на ногах держался нетвердо, и пребывал не в той мягкой и благостной расслабленности, какая часто сопутствует подпитию, а выглядел напряженным и злым, и, казалось, в любое мгновение готов был схватиться за меч. Обычно от таких предпочитали побыстрее избавиться — у хозяек цветочных домов имелись для этого разные хитрости. Но не каждого гостя решишься так уж запросто выставить вон. Мужчина был высок ростом, хорош собой и одет богато, его клановую накидку украшал вышитый золотом пион, и в какой-то миг Мэн Яо замер в изумлении: он подумал, что это его отец. В самом деле пришел за ним и за мамой, как она и говорила. — Господин Цзинь, — раскланялась хозяйка, и мало кто различил бы в ее медовом голосе нотки растерянности и беспокойства. — Давно мы не видели вас. Какая честь… Был вечер, но не слишком поздний, в общей гостиной уже расположились посетители, неспешно вкушая сладости и попивая вино. Вокруг них, словно яркие бабочки, порхали девушки, искрился смех, звучали веселые голоса. Мэн Ши, хотя и чувствовала себя в тот день не особенно хорошо, играла на цитре, столь же вдохновенная и обворожительная, как и всегда. К ней против воли тянулись взгляды, и дыхание замирало от ее неземной нежности и хрупкости. Пальцы невесомо парили над струнами, казалось, музыка сама собой рождалась в воздухе. Вокруг Мэн Ши словно разлеталась волшебная пыльца. В этом сиянии никто не замечал — то, что раньше давалось девушке легко, теперь требовало усилий. Многолетняя привычка играть свою роль сейчас была как нельзя кстати: лишь подойдя к Мэн Ши вплотную, можно было бы заметить, что она бледна и что во взгляде ее больше усталости, чем томной неги. Что нет уже волшебства, от него осталась только тень, только воспоминание… Все в гостиной замерли, глядя на господина Цзинь, и лишь цитра продолжала звучать, не сбившись ни на мгновение. Мэн Ши играла, словно была увлечена лишь музыкой и не замечала ничего вокруг себя. Ей не было ни малейшего дела до нового посетителя. Мэн Яо неслышно приблизился к стоявшей в дверях гостиной Сы-Сы, чуть дернул ее за рукав. — Кто это, госпожа Сы? — прошептал он. — Цзинь Чэньцзэ. Что за темная сила принесла его?.. — пробормотала Сы-Сы, потом кинула на мальчика быстрый взгляд, будто только сейчас заметила. — А ты чего здесь? Ну-ка вон отсюда! Тебе заняться нечем — так я найду! Мэн Яо шмыгнул в сторону, но далеко не ушел — продолжал наблюдать за гостиной через щель в перилах лестницы, ведущей на второй этаж. Цзинь Цэньцзэ смотрел на его мать, не видя более ничего вокруг. На лице его было странное выражение, будто мешались отчаяние, боль и обида. Потом он ухмыльнулся, мотнул головой, сбрасывая наваждение. И не глядя кинул мешочек с монетами ловко подхватившей его хозяйке. Пошатнувшись и едва не упав, Цзинь Чэньцзэ плюхнулся рядом с Мэн Ши и схватил ее руку, обрывая летящую мелодию неприятной визгливой нотой, сжимая ее запястье слишком сильно, намеренно причиняя боль. — Пойдешь со мной. Мэн Ши смотрела не него с отстраненной улыбкой, ничто не выдавало в ней ни страха, ни недовольства. Она задумалась на мгновение, будто и вправду вольна была решать, потом взмахнула ресницами и на миг опустила взгляд. — С радостью, мой господин. Цзинь Чэньцзэ смотрел на нее пристально и серьезно, и даже, казалось, хмель слетел с него. Мэн Ши смотрела на него. Медленно она положила руку на его запястье, едва касаясь, провела вниз, погладила пальцы, сжимающие ее руку, заставила их разжаться. До последнего не отрывая взгляда от его глаз, она склонилась к его уху, едва не касаясь щекой щеки, и что-то тихо сказала. Цзинь Цэньцзэ чуть отпрянул, потом поднялся и протянул ей руку, помогая встать. В тот миг по гостиной пролетел легкий вздох, и все снова вернулись к своим развлечениям. Все будет хорошо: Мэн Ши с ним справится, она всегда справляется. Это же Мэн Ши… То, что произошло через некоторое время, повергло всех в изумление и ужас. Откуда-то из глубины дома донеслись крики и грохот, вылетела дверь, следом за ней изломанный гуцинь, и Цзинь Чэньцзэ с искаженным от ярости лицом за волосы выволок обнаженную Мэн Ши на лестницу. — Слишком много мнишь о себе, тварь! — орал он. — А сама кто?! Ничтожная дешевая шлюха! Старая и подыхающая! Мэн Ши кричала от боли, пытаясь вырваться из его рук. Сейчас она выглядела перепуганной и жалкой. Черная тушь стекала по щекам вместе со слезами, на скуле алел кровоподтек, губы были разбиты и помада размазалась, превратив очаровательное кукольное личико в жуткую маску висельника. Мэн Яо в это время был в гостиной, разносил посетителям вино и фрукты. — Мама! — закричал он, роняя поднос и кидаясь к лестнице. Цзинь Цэньцзэ отшвырнул его прочь пинком, как котенка. Пролетев через лестничный пролет, Мэн Яо ударился затылком об пол так, что на некоторое время ослеп и оглох от боли. Он силился подняться, но не мог, и, к счастью своему, пропустил многое из того, что происходило дальше. То, как господин Цзинь выкинул его маму на улицу, на потеху жадных до зрелищ прохожих. То, как пинал ее ногами и какие оскорбления орал. То, как Сы-Сы выбежала следом, расталкивая толпу и сыпя проклятиями, и, пытаясь прикрыть наготу подруги, увела ее в дом. Сквозь гул в ушах Мэн Яо слышал, как мама кричала сквозь рыдания: — А-Яо! Где А-Яо?! Он бы хотел ответить, но сам не вполне понимал где он, пытаясь справиться с головокружением. А потом его вдруг грубо подняли на ноги. И сквозь круговерть перед глазами он увидел над собой багровое от злости лицо господина Цзинь. — А это что такое? — услышал он. — А это ее сын, — хихикнул кто-то из девушек, вернувшихся в дом за ним следом. — Его что ли взять? — процедил Цзинь Чэньцзэ сквозь зубы, больно сжимая Мэн Яо за подбородок и запрокидывая его голову вверх. — Такая же жалкая, никчемная тварь, но хотя бы юный и свежий. Неужели еще нетронутый? С чего такое упущение? Мэн Яо смотрел на него, заледенев от страха, задыхаясь от винных паров и не очень понимая, о чем идет речь. В устремленных на него налитых кровью глазах он видел злость и все более разгорающуюся похоть. Это было чудовищно, невероятно, невозможно, как в кошмарном сне. Да и в кошмарном сне Мэн Яо никогда не явилось бы таких фантазий, что кто-то может смотреть как на цветочную девушку — на него! — Деньги уплачены, а я ничего не получил, — продолжал Цзинь Ченьцзэ, ухмыляясь все более довольно. — Это отродье, конечно, столько не стоит. Ну да ладно. Мне хватит того, что она будет об этом знать. Никто не находил, чем возразить. Сына Мэн Ши доселе не представляли себе в такой роли. Он маленький, и он мальчик. В их цветочном доме никогда не содержалось мальчиков для утех. Но, с другой стороны, — а почему бы и нет? Пусть высокомерная гордячка Мэн Ши наконец получит то, что заслуживает, и ее драгоценный А-Яо займет то место, которое ему на самом деле предназначено. — Пусть работает, — фыркнула одна из девушек. — Живет здесь задарма и не делает ничего. Ее тут же поддержали: — Если Мэн Ши больше работать не в состоянии, он ее и заменит! Другие молчали, предпочтя не вмешиваться. Некоторые из посетителей потихоньку покинули цветочный дом: кто-то страшился нарваться ненароком на заклинательский меч, другим не терпелось поделиться интересными новостями. Но многие оставались, с любопытством дожидаясь, чем все закончится. Хозяйка как будто колебалась. Не слишком-то хорошо было принуждать Мэн Яо работать. Мэн Ши устроит истерику. Но и что с того? Она сама виновата. Стала причиной гадкого скандала, разозлила высокородного господина. Испортила репутацию заведения. Да и деньги возвращать не очень хочется. Заплатил-то господин Цзинь немало... Мэн Яо спасла Сы-Сы. Уведя подругу в свою комнату, она вернулась в гостиную, услышав шум, и застала часть разговора. Напрямую вступиться за мальчишку она не посмела бы — никто не поддержал бы ее, только самой бы досталось. Но к счастью, ей в голову пришла светлая мысль. — Вы вольны делать, что пожелаете, — сказала она господину Цзинь. — Но я бы на вашем месте остереглась. Этот ребенок — сын главы Цзинь. Думаю, он не обрадуется, если узнает. А он узнает. Цзинь Чэньцзэ посмотрел на нее с ненавистью. — Ты что ли скажешь? Сы-Сы взгляда не отвела. Хотя ей было страшно до жути. Она помнила Цзинь Чэньцзэ по старым временам: перед такими, как он, страха выказывать было нельзя — они упивались им, как темные твари. — Мало ли здесь глаз и ушей, — проговорила она равнодушно, чуть пожав плечами. — Вам ли не знать: сплетни разлетаются быстрее ветра. Перехватив мальчика поудобнее, Цзинь Чэньцзэ положил ладонь ему на живот и в самом деле почувствовал слабенькое, но вполне сформированное золотое ядро. Как бы там ни было — это ребенок заклинателя. — Любая шваль могла болтаться здесь в то же время, что и глава Цзинь, — произнес он, скрипнув зубами. — Шлюха сама, поди, не знает от кого понесла. Однако кого выбрать на роль отца, конечно, не усомнилась. Тем не менее, пальцы его разжались. Мэн Яо судорожно всхлипнул, колени его подогнулись, он шлепнулся на пол и боком, как краб, отполз куда-то в сторону. Подальше. Не говоря ни слова, Цзинь Чэньцзе забрал из рук хозяйки свои деньги и ушел, лишь раздраженно махнув рукой на ее сбивчивые извинения. Обведя взглядом полуопустевшую гостиную, хозяйка горестно всплеснула руками и разразилась проклятиями — в адрес Мэн Ши, ее сына, не вовремя вмешавшейся Сы-Сы, высокомерности заклинателей, от которых всегда лишь несчастья, никчемности и бестолковости всех своих девушек и своей тяжелой доли. — Мое заведение считалось лучшим в городе, а что теперь? Все пошло прахом! Из-за тебя, негодной, из-за ни на что не годной Мэн Ши! — напустилась она на Сы-Сы, все более распаляясь. — Вышвырнуть бы вас обеих на улицу! — Совести у вас нет! — разозлилась Сы-Сы. — Благодаря кому оно считалось лучшим? Вот чем отвечаете вы за все старания и годы работы! Мало мы вам доходов принесли?! Хотите еще скандала: выкидывайте нас на улицу! Пусть все знают, как вы относитесь к своим девушкам! Кто к вам пойдет после такого? Могли бы спасибо сказать: я вас, может, спасла от скандала похуже! Вы-то знаете, чей это ребенок! — Плевать на него главе Цзинь! А мне-то уж тем паче! В подтверждение своих слов хозяйка в сердцах плюнула под ноги Сы-Сы и обернулась к столпившимся в сторонке девушкам. — Что вылупились? Принимайтесь за работу! Возвращайтесь к гостям! А-Шань, бери цитру, пусть из дверей доносится музыка! Сы-Сы не стала больше слушать ее вопли — подхватив за руку съежившегося в углу Мэн Яо, она потащила его наверх в свою комнату. Мэн Ши лежала на кровати неподвижно, свернувшись клубком и плотно завернувшись в покрывало. Мэн Яо было страшно смотреть на её лицо — застывшее, разбитое, перепачканное краской и кровью, с опухшими от слез глазами. Увидев его, Мэн Ши едва заметно улыбнулась. — С тобой все хорошо? — прошептала она. Мэн Яо молчал. Внутри его все одеревенело, он и хотел бы что-то сказать, но не мог. Сы-Сы тяжко вздохнула. — Ну-ка поднимись и умойся, — велела она Мэн Ши. — Чего улеглась в таком виде? Хочешь мне всю постель перепачкать? Приди в себя. Что такого случилось? Всякое в нашей жизни бывает. — Не со мной, — пробормотала Мэн Ши. Она поднялась, и тут её скрутило приступом кашля, таким жестоким, каких не было ещё никогда. — Все хорошо, — силилась сказать она между спазмами, — сейчас пройдет. Лицо ее залила мертвенная бледность, и только крови на губах стало ещё больше. Мэн Яо кинулся к ней и обнял так крепко, как будто хотел удержать что-то, что рвалось у нее изнутри. Каждый раз, обнимая маму, он старался передать ей толику силы, хоть и понимал, что ничего не выйдет, — у него ее было ничтожно мало, а у мамы вовсе не было золотого ядра. — Перестань, — поморщилась Сы-Сы, когда Мэн Ши удалось отдышаться. — Не с тобой? Чем ты отличаешься от других? Молодость ни у кого не вечна, смирись с этим. Теперь ты как все. Хуже, чем все, потому что еще и больна. Забудь о своем высокомерии, забудь обо всем, что было раньше. Мэн Ши смотрела на нее исподлобья, остановившимся темным взглядом. Она старалась дышать медленно и не полной грудью, чтобы не вызвать новый приступ кашля. — Если не ради себя, так хоть ради него, — добавила Сы-Сы, устало кивнув в сторону Мэн Яо. — Ради него... — прошептала Мэн Ши, — я сделаю все... Сы-Сы взглянула в зеркало и поправила выбившуюся из прически прядь волос. — Оставайтесь здесь оба, — сказала она. — Не смейте выходить и попадаться кому-то на глаза. Госпожа злится — как бы вправду не выгнала нас вон. Я вернусь к гостям, надо постараться и хорошо поработать. Может, смилуется... Мэн Яо принес маме лекарства. Пока он ходил в ее комнату, разводил порошок и подогревал снадобье, та успела умыться и надеть что-то из одежды Сы-Сы. — Сядь со мной, — сказала мама, выпивая горький отвар и чашки, укладываясь в постель и беря его за руку. — Не уходи никуда. Лекарство всегда неудержимо утягивало ее в сон. Во сне мама дышала легче и свободнее, лицу ее возвращался нормальный цвет, смягчались тени под глазами. Только следы от побоев лекарство убрать не могло. Мэн Яо сидел с мамой рядом до поздней ночи, не шевелясь, потом осторожно вынул пальцы из ее расслабленной руки и вышел в коридор. Был уже тот час, когда развлечения в цветочном доме заканчивались и он погружался в покой и тишину. Девушки из тех, кто был свободен, собирались на кухне поболтать и выпить чаю перед сном. У Мэн Яо было удобное место между кладовкой и уборной, где, спрятавшись в темноте, он мог устроиться и слушать, о чем они говорят. Он полагал, что знает, о чем будут судачить сегодня. И не ошибся. Сы-Сы рассказывала о том, что было много лет назад, молоденьким девушкам, пришедшим в цветочный дом недавно. Жаль, что часть разговора он пропустил. — Нам казалось, что он любит ее без памяти. Приходил и сидел, смотрел на неё. Никого из девушек не брал, только пил, много пил... Мне-то не по себе было от его взгляда. А Мэн Ши только смеялась. Она была в самом расцвете тогда. Играла с мужчинами, как хотела. И думала, они все сделают для нее. — Он не хотел выкупить её? — спросила одна из девушек. — Куда там. Он даже ночь её купить не мог. — Разве не все Цзини богаты? — Выходит, не все. Глава Цзинь богат, но кто знает, что там у его родственников? К Чэньцзе он всегда относился с пренебрежением, чуть ли не как к слуге. А тот все терпел, будто так и надо. Стерпел даже то, что глава Цзинь спит с Мэн Ши, хотя в ту ночь, когда тот в первый раз ушел с ней, на него смотреть было страшно. Мы думали, — что он сделает? Убьет кого-то точно... Его, её или себя... Но обошлось. Он перестал приходить, и все мы вздохнули спокойнее. Чэньцзе только перед главой Цзинь заискивал, был милым и покладистым. А на других смотрел так, что душа в пятки уходила: казалось, возьмет и убьет просто так, ни за что. Общался с людьми даже равными себе так, будто они собаки безродные. Что уж о нас говорить... — Все заклинатели такие, — вздохнула девушка. — Особенно Цзини, — добавила другая. — Это верно, — согласилась Сы-Сы. — Но все же не совсем. С главой Цзинь иметь дело нам нравилось. Он не скупился. Злым и жестоким не был никогда, с ним было легко и весело. И удовольствий в постели он хотел не только для себя. Девушки тянулись к нему. — И Мэн Ши? — С Мэн Ши у них всерьез горело. Мы не сомневались, что глава Цзинь выкупит её. Если не наложницей возьмет, так хотя бы подарит свободную безбедную жизнь. До сих пор не могу понять, почему он этого не сделал. И к тому, что сын у него родился, остался равнодушен. — Неужели Сяо Мэн и правда его сын? — Его, а чей же? Год, а то и больше Мэн Ши не была ни с кем, кроме него. Глава Цзинь ведь почти поселился здесь. Страшно вообразить, сколько золота оставил. А хозяйка смеет теперь называть Мэн Ши никчемной. Не помнят люди хорошего… Сы-Сы тяжко вздохнула. — Что теперь будет, как бы знать... — Ясно, что будет, — Мэн Яо вздрогнул, услышав язвительный голос Аньсинь. — Будет все, как должно, а не так, как эта дура хотела. Думала, что она особенная. Как бы не так. Никому не нужна она со своим ублюдком. Копила бы деньги, хватило бы ей на безбедную старость, вместо этого потратила все на мальчишку. А толку-то. Все равно ничего хорошего его не ждет. — Ты уж будто не дура. На тебя что не потрать — все было бы без толку, — проворчала Сы-Сы. — Не болтай попусту. Сяо Мэн умный мальчик и далеко пойдет. Настанет время, мы ещё услышим о нем, не сомневайся. Но здесь ему оставаться нельзя. Теперь особенно. Только ведь он не уйдет никуда. Не оставит мать. — Мэн Ши не доживет до старости, — вмешалась еще одна девушка, доселе молчавшая. — Разве не видите: ей с каждым днем становится хуже. Все, на что она могла бы скопить — достойные похороны. Но ведь и этого таким, как мы, не видать. Девушки запричитали о своей печальной учксти, и разговор перестал быть интересным. Мэн Яо выбрался из своего укрытия и вернулся в комнату Сы-Сы. Улегся рядом с мамой, утыкаясь лбом ей в спину и обнимая. Он слушал ее тихое дыхание, пытаясь понять, насколько оно чистое и нет ли хрипов. Он думал о том, сколько еще она будет с ним рядом, и старался запомнить ощущение тепла под ладонью, ее хрупкого и кажущегося таким ненадежным теперь присутствия, разрываясь от нежности и горечи. Когда вернулась Сы-Сы и легла на кровать рядом с ними, он притворился спящим. Притворяться ему пришлось еще долго. Спокойно спать он не мог. Стоило закрыть глаза, перед внутренним взором неизменно являлось искаженное злобой лицо Цзинь Чэньцзе. Отчетливое, живое, словно выжженное на сетчатке. Сердце билось, как сумасшедшее, охватывала паника, во рту появлялся отвратительный привкус винных паров. Стоило уснуть, проклятый господин Цзинь тут же являлся и во сне. Требовалось приложить немало усилий, чтобы лежать тихо и не заорать. Если бы своими воплями он помешал кому-то спать, хозяйка выгнала бы его в тот же момент. Она так и сказала ему, что ждет лишь малейшего повода. В ту ночь она приняла решение и утром заявила, что собирается выгнать Мэн Ши и ее сына из своего заведения взашей. Мэн Ши в ужасе отдала ей все их накопления, лишь бы она позволила им остаться. Идти им с сыном было некуда. Золото хозяйка взяла, однако с радостью сделала то, что давно уже собиралась: отправила Мэн Ши в комнату похуже, туда, где жили самые дешевые девушки. Для Мэн Яо там вовсе не было места, и ему отвели угол в подсобке на заднем дворе. Жизнь в цветочном доме теперь приходилось оплачивать им обоим. Мэн Ши принимала всех посетителей, что ей велели. Хозяйка явно хотела высосать из нее всю возможную пользу напоследок. Мэн Яо выполнял самую неприятную и грязную работу, за которую браться никто не хотел. Той малости, что хозяйка платила им, теперь не хватало даже на еду, не говоря уж о лекарствах. Усталость и безысходность заставили Мэн Яо искать выход. Однажды он отправился к хозяйке и выложил ей то, что знал об истинном положении дел в ее заведении. Кто из девушек ее обманывает, где ее обсчитывают поставщики и подрядчики, сколько она сама теряет из-за того, что плохо умеет считать, и внес парочку предложений, как это можно исправить. Хозяйка обругала его на чем свет стоит, но, хорошенько подумав, сверила свои записи с его словами, где-то нашла ошибки, в чем-то ничего не поняла, и в итоге — разрешила ему взглянуть в свои учетные книги. С этого момента жизнь Мэн Яо переменилась. После его вмешательства в расчеты начала выходить значительная экономия, хозяйка слушала его беспрекословно, прошло немного времени, и всем стало казаться, что именно Мэн Яо — истинный владелец цветочного дома. Мэн Ши жила теперь в довольстве, у неё были все необходимые лекарства, и работать, конечно, ей уже не приходилось. Однако несмотря на все усилия сына, болезнь не отпустила ее и спустя год с небольшим она умерла. На следующий же день после похорон Мэн Яо заявил хозяйке, что уходит. Та огорчилась и пыталась убедить его остаться, суля едва ли не звезды с небес. Пока она говорила, Мэн Яо смотрел на неё с улыбкой и представлял себе, как облил бы её маслом и поднес горящую свечу. Как визжала бы она от боли и ужаса, пока пламя охватывает ее. Как в корчах каталась бы по полу, пока не застыла бы уродливым обгорелым трупом. Ему хотелось бы поймать её взгляд за мгновение до смерти. — Благодарю за лестное предложение, — проговорил он, кланяясь, — но вынужден отказаться. Я иду в Ланьлин Цзинь к отцу. Хозяйка презрительно поджала губы. — Смотри, как бы не пришлось возвращаться и в ноги мне кланяться, чтобы взяла обратно. Мэн Яо подумал, что предпочел бы сдохнуть в канаве. Цзинь Гуанъяо не имел ни малейшего желания общаться с Цзинь Чэньцзе. С большим удовольствием он бы просто прикончил его спустя какое-то время с помощью надёжного медленного яда. Но тот выбрал момент, когда он был один, и подошёл к нему сам. Будто что-то неудержимо жрало его изнутри и не давало покоя. Пир в честь победы над Вэнями был в самом разгаре, и Цзинь Гуанъяо находился в центре внимания. Он чуть поджал губы с досады: выдавать знакомство с Цзинь Чэньцзе ему совсем не хотелось. Это могло вызвать удивление и вопросы. Это могли припомнить… потом... Ему и самому было удивительно, зачем Цзинь Чэньцзэ понадобилось говорить с ним. — Что, помнишь меня? — тихо спросил тот. — Помню. Цзинь Гуанъяо поклонился, как приличествовало при знакомстве со старшим родственником. — Думаешь, добился своего? Рано радуешься. Надолго ты здесь не задержишься. Гуаншань терпеть не может, когда его вынуждают делать то, чего он не желает. Ты получил лишь то, что его презрение и ненависть к тебе стали еще больше. Цзинь Гуанъяо мило улыбался, глядя немного в сторону, будто это был обычный светский разговор. — Я все же надеюсь заслужить расположение отца. Его спокойствие откровенно злило Цзинь Чэньцзе, но у того сейчас тоже не было иного оружия, кроме слов. — Всякая тварь должна знать свое место. Твоё было в цветочном доме. Нужно мне было взять тебя тогда. Зря я отступился. Подумал: вдруг и впрямь глава Цзинь будет недоволен. Если бы я знал, насколько мало его волнует твоя судьба, не стал бы церемониться. — У всех есть упущенные возможности, о которых остаётся только сожалеть, — Цзинь Гуанъяо, наконец, обратил на него взгляд. — Я рад, что ваша трусость оказалась сильнее злобы. Цзинь Ченьцзэ, казалось, едва сдерживался, чтобы не ударить его. — Смеешь вести себя нагло? Думаешь, стал нам ровней? Ничего подобного. Здесь никто и никогда не забудет, кто ты такой. Что бы ты не сделал, навсегда останешься шлюхиным сыном. Очень легко выбить высокомерие из таких ничтожеств, как ты и твоя мать. Улыбка Цзинь Гуанъяо стала чуть напряженней, но вряд ли Цзинь Чэньцзэ это заметил. — Все еще не можете забыть ее. Сколько бы лет ни прошло. Верно? — Сожалею об упущенных возможностях, — ухмыльнулся Цзинь Цэньцзэ. — Она-то получила то, что заслуживает. А ты нет. — Как, дядюшка, неужели испуганные детские глаза вызывают в вас лишь желание причинить ещё больше боли? В это трудно поверить… — изобразил удивление Цзинь Гуанъяо. — Согласитесь, немного странно, когда высокородный муж, идущий путем самосовершенствования, намеревается причинить зло невинному ребёнку, а защищает его шлюха? — Смеешься надо мной? — прошипел Цзинь Чэньцзе. — Да скорее демона из преисподней можно было бы назвать невинным ребёнком, чем подобное тебе отродье. Мэн Ши думала, твое появление на свет обеспечит ей покровительство главы Цзинь и безбедную жизнь до самой кончины, а вышло наоборот. Гуаншаня разозлило ее своеволие. Он, как узнал, что она понесла, видеть ее больше не пожелал, в один миг все добрые чувства пропали, осталось только разочарование. Твоя мать надеялась, что ты станешь ее благословением, но ты стал проклятием. Не поступи она так глупо — Гуаншань выкупил бы ее. Цзинь Чэньцзэ довольно улыбнулся, заметив, как заливает бледностью щеки Цзинь Гуанъяо. Он увидел направляющегося в их сторону главу Не, чуть дернулся, но ничего больше не стал ни говорить, ни делать. Развернулся и ушел. — Кто это? — мрачно спросил Не Минцзюэ, подходя. — Очередной новообретенный дядюшка Цзинь, — светло улыбнулся ему Цзинь Гуанъяо, украдкой пряча в рукаве израненную ногтями ладонь. — Выражал восхищение и радость. — Что-то выглядит он не очень радостным. Интересно, почему. Цзинь Гуанъяо легкомысленно пожал плечами. — Кто же знает. Может быть, он нездоров. Что если у него больная печень? А на пиру столько кушаний. И вино. Все очень соблазнительно, а ему нельзя. Не Минцзюэ усмехнулся. — В таком случае остается ему только посочувствовать.