Нимфоман

      Проблем с повышенным сексуальным влечением у Кабуто не было никогда. Не было и никаких проблем с половым созреванием, всё это протекало у юноши крайне спокойно и без лишних сюрпризов от организма. Конечно, иногда приходилось прибегнуть к самоудовлетворению, но медику хватало пары раз в неделю, чтобы чувствовать себя комфортно и не беспокоиться об этом. До определённого момента. Тогда, когда по его медицинским знаниям и простым наблюдениям за собственным организмом и телом, всё должно было уже закончиться, юный организм всё же преподнёс неприятный сюрприз. Влечение. Сначала Кабуто думал, что его привлекает Орочимару. Влечение к Саннину во всех возможных планах он уже давно осознал. Со временем, однако, к медику пришло осознание, что его сексуальные желания не направлены конкретно на Орочимару. Они вообще ни на кого конкретного направлены не были.       Кабуто старался игнорировать эти резко выросшие в несколько раз желания, отвлекаясь на работу, изучение медицины, даже готовку — в общем, что угодно, лишь бы не утонуть в собственных развратных мыслях. Это помогало, но только до определённого момента. Медленно, но верно, желание росло, скапливаясь сладко тянущей тяжестью внизу живота. Кабуто не хотел слишком часто помогать себе руками, думая о том, что столь высокое влечение лишь период, и его надо перетерпеть, иначе потом самоудовлетворение станет привычкой. Он терпел. Всё, относительно, получалось, но в один из таких дней, желания тела напрочь выбивали все мысли из головы и не давали работать. Ещё, как назло, именно в такой период Орочимару был беспомощен из-за того, что лишился рук, и Кабуто приходилось много времени уделять заботе о нём. Было сложно скрывать свои желания и не начать умолять Саннина о том, чтобы он взял медика.       С заходом солнца, кажется, стало только хуже, влечение его будто бы усилилось в несколько раз. Кабуто попросту не мог уснуть. Он долго ворочался, старался успокоиться, но собственное беспричинное возбуждение не давало этого сделать, полностью сбивая всякий сон. Было стыдно от того, что это было даже не влечением к кому-то определённому, это было слепое желание, ему просто ужасно хотелось. Хотелось ощутить на себе чужие руки, хотелось, чтобы его взяли, грубо, грязно, настойчиво. Медик ткнулся лицом в подушку, тихо скуля от своего состояния, которое его никак не отпускало. Придётся облегчить его не игнорированием, а иным способом. Кабуто боялся, что если он хоть раз сдастся и коснётся себя, пребывая в этом периоде гиперболизированного влечения, это моментально перерастёт в зависимость, но тело слишком сильно желало касаний. Невыносимо сильно, отметая все другие мысли.       Юноша прикусил губу, жмурясь, мысленно стараясь убедить себя, что ничего не случится, ведь раньше такого не было. Никакой зависимости не возникло раньше, значит и сейчас не должно. Наверное. Почему-то сейчас ублажить себя рукой казалось чем-то постыдным, но в то же время невероятно манящим и сладким. Раньше для Кабуто это было лишь редким снятием стресса. Он стянул с себя одеяло, чтобы дотянуться до тумбочки и взять из верхнего ящика смазку. Он нанёс густую жидкость на свою ладонь для лучшего скольжения, припустил штаны и провёл рукой по своему члену, шумно выдыхая от собственных касаний. Сейчас всё это ощущалось очень стыдно, и Кабуто зажмурился, чтобы не видеть, почти сразу ускоряя темп движений рукой, в надежде испытать разрядку и лечь спать с чистой совестью. Надежды не оправдались. Движения руки никак не вызывали должного удовольствия, как бы медик не пыхтел, и он уже почти плакал от невозможности облегчить собственное состояние.       Ситуацию усугубляло нарастающее желание прикоснуться к себе в другом месте. Между ягодиц сладко ныло, тело будто бы кричало о касаниях именно там, но Кабуто было слишком стыдно, чтобы сделать это. Желание, как назло, только усиливалось, до того, что в голову полезли постыдные мысли о том, как было бы восхитительно сейчас ощутить внутри себя чужой член, который плавно и глубоко скользил бы, а сам партнёр хватал бы Кабуто за бёдра, сжимал его, не давая двинуться. Медик сдался под похотливыми позывами организма. Ему очень хотелось успокоить нарастающее возбуждение, хотелось забыть уже об этом чувстве. Он лёг животом вниз, утыкаясь лицом в подушку, прячась от собственных действий и мыслей. Нащупав тюбик со смазкой, он добавил ещё немного густой жидкости на свою руку. Спустив штаны ниже, Кабуто прогнулся в пояснице, сгибая ноги в коленях, и завёл руку за спину. Его рука дрожала от стыда и волнения. Он провёл пальцами между ягодиц, осторожно касаясь подушечками пальцев чувствительного колечка мышц, и прикусил губу, неожиданно чувствуя, что это именно те касания, какие ему нужны.       Возбуждение почти полностью затмевало рассудок, настойчиво прогоняя стыд на второй план, и он попытался протолкнуть в себя сразу два пальца, но собственное нетронутое тело отозвалось неприятной тянущей болью. Кабуто разочарованно заскулил и постарался расслабиться, проникая в себя пока всего одним пальцем. Он сладко выдохнул, чувствуя некоторое облегчение от осознания, что он всё-таки перешёл эту черту. Но ему всё ещё хотелось большего, всего одного пальца было катастрофически мало. Его тело, доселе никем нетронутое, поддавалось растяжке с трудом, он сгибал палец внутри, проталкивая его глубже, чувствуя, как странное удовольствие мешается с дискомфортом, и кусал губы, в нетерпении ожидая, когда сможет позволить себе большее. Медик выдохнул, старательно расслабляясь, и смог протолкнуть в себя второй палец. Теперь ощущение, как давит эта восхитительная наполненность изнутри, стало ярче, и уже доставляла куда больше нового удовольствия.       Кабуто провёл языком по пересохшим от горячего дыхания губам, и протолкнул пальцы глубже, сладко выдыхая от этого. Он подал руку назад, почти вытаскивая из себя пальцы и, вдруг вспомнив об особенностях мужской анатомии, с нажимом прошёлся подушечками пальцев по предстательной железе, вздрагивая от этого всем телом и неожиданно для самого себя срываясь на негромкий, но чувственный стон. В безмолвной тишине собственной комнаты этот тихий стон показался Кабуто криком, и он, раскрасневшийся от стыда, вновь спрятал лицо в подушке, горячо выдыхая в плотную ткань. Касания к чувствительному месту внутри окончательно выбило из него всякий стыд, Кабуто боялся теперь лишь того, что кто-нибудь посторонний может застать его за столь развратными действиями, однако в его извращённом воображении это представилось, почему-то, невероятно горячей и заводящей сценой. Особенно, если это будет Орочимару.       Медик вообразил себе, как Саннин, застав его в такой позе, насмешливо смотрит, и требует продолжать. Пожирает возбуждённого медика взглядом, а затем сам подходит, заменяя пальцы Кабуто своими, проталкивает их так глубоко, настолько это вообще возможно, наклоняется над его ухом, шепчет что-то своим восхитительным хриплым голосом о том, какой же Кабуто мерзкий извращенец, двигает пальцами внутри него, с каждым толчком проходясь по чувствительному комочку нервов внутри. Он представил, как Орочимару снимает с него всю одежду, ведёт холодными ладонями по его бёдрам, притягивает к себе, входит в него одним плавным толчком сразу на всю длину. Даёт привыкнуть совсем немного, лишь пару коротких мгновений, и сразу переходит к грубому темпу, выбивая из Кабуто развратные, громкие протяжные стоны, заставляя его почти плакать от возбуждения. И как продолжает шептать над ухом заводящие горячие фразы, тонко граничащие с оскорблениям. Извращенец, похотливая сука, развратный юнец, чьё сознание полностью поглотили грязные желания.       Мысли об Орочимару завели его только сильнее, Кабуто повторил предыдущее действие, задевая нужную точку, и застонал в подушку от новых ощущений, которые сводили его с ума. Это так чертовски горячо, развратно, запретно. Заводит до головокружения. Он отстранился от подушки, жадно глотая прохладный влажный воздух, и продолжил движение руки, совсем растеряв всякий стыд. Медик проталкивал их настолько глубоко, насколько мог, игнорируя то, что его рука начинала уставать. Он согнул пальцы внутри, чтобы теперь задевать чувствительное место при каждом движении. Кабуто выгибался навстречу своим движениям, и с приятным будоражащим сознание стыдом вдруг осознал, что всё это время, как только он решился использовать пальцы, чтобы проникнуть ими в себя, он не коснулся своего члена. Ни разу. Он думал только о пальцах, и об этой наполненности, так приятно распирающей изнутри. От этого снова стало стыдно, но вместе с тем почему-то до неправильности приятно.       Ощущая, что теперь и пальцев, которые уже достаточно легко скользили в растянутом отверстии, было недостаточно, Кабуто, разочарованно заскулив от нарастающего желания, добавил третий, прогибаясь в спине ещё сильнее. — Глубже… — просящим тоном прошептал он в пустоту, теряя всё своё привычное самообладание и, подчиняясь своей же просьбе, проник пальцами на всю их длину, от чего сорвался на очередной стон, который утонул в подушке. Кабуто подумал, что ему стоило уже раньше попробовать такой способ самоудовлетворения, потому что ощущалось это куда ярче и приятнее. Он задвигал пальцами настойчивее, скуля в подушку от удовольствия и напряжения в руке. Свободной рукой он залез под свою одежду, поглаживая живот, талию, грудь, задевая подушечками пальцев соски, чуть сжимая их, стараясь задеть как можно больше чувствительных зон на своей коже. С закрытыми глазами он пытался представить, что это касания другого человека, и прижимал ладонь к своему телу ближе, сжимая и царапая себя.       Кабуто, кажется, никогда не было так хорошо от своих собственных касаний. Он плавился, растекаясь в лужу по постели, трогал себя везде, куда только мог дотянуться. Прошёлся дразнящими касаниями пальцев по шее, огладил ключицы, царапнул грудь, и вновь потрогал соски, ставшие особо чувствительными в таком состоянии. Медик прошёлся пальцами по рёбрам, опустил руку к низу живота, поглаживая своё тело настойчивыми движениями. Переместил ладонь на бедро, сжимая мягкую плоть, одновременно с этим в очередной раз задел пальцами такую восхитительно чувствительную точку внутри себя и протолкнул пальцы как можно глубже. От обилия ощущений он сладко застонал, мелко подрагивая от сильного возбуждения, и подался бёдрами назад, в надежде насадиться на пальцы ещё глубже. Это действие никакого результата не дало, он же не Орочимару, чтобы менять длину конечностей, и осознание того, что ничего большего получить не выйдет, заставило Кабуто возбуждённо всхлипнуть, роняя солёные слёзы на подушку.       Хотелось невыносимо. Глубже, быстрее, больше наполненности, больше касаний, больше удовольствия. Ещё, ещё, ещё. — Какой же я извращенец… — тихо проронил Кабуто вслух, пытаясь, насколько это вообще возможно, увеличить темп движений рукой. Возбуждение стало почти болезненным, кончить хотелось до безумия, медик уже плакал от этой сладкой пытки, от невозможности помочь самому себе. Сейчас в голову лезли грешные мысли о том, что ему уже плевать, кому отдаваться, лишь бы взяли. Но за этой мыслью последовала следующая, мысль о том, что просить о таком невыносимо стыдно, даже в этом состоянии забытых принципов, и Кабуто никому не доверяет насколько, чтобы можно было рассказать о своей проблеме и, более того, попросить руку помощи. А лучше член, потому что руки, по крайней мере, собственной, было ужасающе мало. Кабуто дрожал от болезненного возбуждения, но желаемую разрядку получить не мог, как бы не старался.       Возбуждение было таким сильным, что почти неестественным, Кабуто не удивился бы, если бы узнал, что его чем-то напоили. Даже порадовался бы этому, ведь тогда можно было бы просто дождаться, когда действие препарата пропадёт, а вместе с ним пропало бы и это состояние кошки во время течки. Однако, ничем его не поили, медик прекрасно понимал, что его возбуждение имеет другую причину. Ественной реакцией организма это назвать было сложно, слишком уж она была сильная, да и Кабуто сейчас был не в состоянии совершать мыслительные процессы, и, в целом, думать о чём-то, кроме того, как помочь себе. Его тело просило касаний, и это начинало досаждать. Он точно не уснёт без разрядки. Юноша обхватил рукой свой член, стараясь делать ритмичные движения в том же темпе, в каком он двигал в себе пальцами, но темп сбивался, Кабуто никак не мог синхронизировать движения. От этого, впрочем, получилось даже приятнее, и медик с невероятной радостью ощутил скорую разрядку. Одновременное касание предстательной железы, особо резкое движение руки на члене, и он кончил, тихо скуля в подушку.       Кабуто вытащил из себя пальцы, и опустился на постель, пытаясь выровнять сбитое дыхание. Возбуждение пропало, тело обмякло, но он почему-то не ощутил полного удовлетворения. Медик получил сладко желанную разрядку, но как-то это было не так. Мало. Хотелось ярче, приятнее, чтобы до разноцветных пятнышек, фейерверками расцветающих на опущенных и крепко зажатых веках. Чтобы до слёз, стекающих солёными каплями по красным от возбуждения и стыда щекам, чтобы сорваться на стон, перебудить всех в этом чёртовом убежище, и быть наказанным за это. Пошло, грязно, грубо. Вместе с ушедшим возбуждением, мысли в голове Кабуто вставали на места, и он понимал, что скорее всего ничего приятного в наказании не будет, и постарался не думать о подобном, чтобы вновь не возбудиться. Он дотянулся до салфеток, стирая следы своего самоудовлетворения, и грустно вздохнул, вновь натянивая штаны.       Выбросив использованные салфетки, Кабуто забрался обратно под одеяло. Теперь сну ничего не мешало, но осталось чувство опустошающей неудовлетворённости своими действиями. Нужно было что-то побольше, чем пальцы. Что-то длиннее, больше в диаметре, чтобы ощущать это внутри было почти больно. Кабуто сладко выдохнул от таких мыслей, и закрыл глаза, решительно пообещав себе как можно скорее найти то, что поможет ему справляться с обострившимися желаниями своего тела. Он всё-таки перешёл эту черту, позволив себе такое всего один раз, теперь даже не думал о том, чтобы больше не повторять. Напротив, он, засыпая, думал о том, что теперь ему уже не избавиться от этого. Остаётся лишь найти способ облегчить своё состояние.