Мелочи

— Антон, это тихий ужас. Антон сначала не понял. Было видно, что не понял — под ярко-алыми мазками вспыхнули не менее алые пятна. Смущение расползлось по Антону сыпью. Олежа смотрел не отрываясь. Не сдержался: нахмурился. Антоново лицо — картина, нуждающаяся в реставрации. Обветренный холст. Угасающие краски. Олежа мнил себя реставратором — кисти сами просились в руки; глаз ловил каждое несовершенство. Под яркой-яркой настольной лампой было видно каждую пору. Было видно шершавую кожу щёк, было видно небольшой прыщ на виске — толстый слой краски его не прикрыл. Антон все равно был красив — но мог бы быть ещё краше. Олеже было больно смотреть на эту наждачку. Олеже было неприятно касаться — хотелось что-то с этим сделать. — Что? Маска перекосилась? — обеспокоенно спросил Антон. Олежа фыркнул. — Если бы маска. Что за атас с твоей кожей? Ты за ней совсем не ухаживаешь? — Ухаживаю… — Недоуменно ответил Антон. По дрожи в голосе было ясно: сам в свои слова он не верил. — Хозяйственным мылом ухаживаешь? — Вообще-то, я покупаю качественное. Олежа фыркнул — снова. Антоново мыло он видел — белый кирпич с кучей ароматизаторов. Таким не то что не позаботишься о коже — хуже сделаешь. Для Олежи это было очевидно: после нескольких лет упорного ухода за лицом, после театра, после мейкап-видео на ютубе. После внимательного изучения и простой человеческой страсти к красивому, Олежа прекрасно понимал — размазанная по лицу помада не останется безнаказанной. По-хорошему, конечно, послать бы Антона к дерматологу — только как объяснить специалисту, откуда у Антоновой кожи эти шрамы? Это ещё хуже, чем признаваться в постыдных кинках: любовь мазать губы поймёт любой, а вот бегать в толпе, потеть на тюбиковые следы, измазывать виски потом и проточной водой — не каждый. Повезёт, если не узнают — но если специалист попадётся внимательный? В общем, одни подводные камни. — Знаю я твоё качественное…. видно, придётся взять твоё лицо в свои руки. Олежа не заметил, как между бровей залегла складка, как напротив заблестели удивлённо соколиные глаза; зато заметил, как под пальцами замерли Антоновы скулы. Скулы были острые, и кожа была грязно-бархатная — как на цвет, так и на ощупь. Антон коснулся своим носом Олежиного носа. Антон шумно выдохнул. — Конечно. Бери. В магазине Антон чувствовал себя неуютно. В магазине Антон смотрелся нелепо — он был как будто выше большинства стендов. Он возвышался грозно над помадами, тушами и пудрами. Ходил за Олежей хвостом — неуверенно, почти что сгорбившись. Где-то сзади его протыкали взглядами, и казалось, будто разоблачили. Красные помады перемешались с синими палетками. Антону виделось, что вокруг него звенят сирены. Олежа наоборот — успокаивался голубым. Прошел мимо алого и остановился у белого — критично осматривая легионы кремов и скрабов. Антон смотрелся в магазине смешно. Олежа подумал, что Антону совершенно не шло быть здесь. И что контраст дорогого пальто и звенящего на запястье мазка помады выглядел очень живописно. — Я думал, мы не за помадой пришли. Антон запрятал руку в карман. Олежа аккуратно её вынул и подписался очередным тюбиком на коже — на запястье она не была обветрена. На пальцах уже было шершаво. — Я хочу найти тебе помаду помягче, чтобы кожа не так реагировала. Это, правда, будет дороже…  — Лишние траты, — отрезал Антон. Олежа не обиделся и даже губ не поджал. Приподнял руку Антона на свет; заметил краем глаза, как двинулось следом зеркало. — Я не пущу тебя на сцену в чём попало. Антон посмотрел вопросительно, Олежа в ответ — выразительно. Вскинув брови. Прямо в глаза. «Пожалуйста, не облажайся. Это хорошая конспирация». Олежа вглядывался в морщинки у глаз и в волоски у бровей — брови были дикие и неровные. Олежа подумал, что надо будет придать им форму, выдрать лишнее — чтобы на фотографии смотрелось красиво. Потом подумал — нет, надо оставить. Хотя бы несколько волосков — красивой небрежностью. Народные герои не выщипывают лишние линии бровей. Народные герои — но здесь Олежа не был уверен — не морщатся болезненно и не плачут, когда подносишь к их лицу щипчики. — Давай просто возьмём какую-нибудь уходовую маску. Эта подойдёт наверняка. Антон мельком взглянул на полку. Достал откуда-то сверху пакетик с котёнком. Наверное, решил, что Олежу можно подкупить чем угодно, на чём нарисованы котята. Что ж. Не на того напал.  — Абсолютно нет. Во-первых, тебе нужно что-нибудь посерьёзнее. Во-вторых, тебе нужно больше одной маски. Это точно. На кассовой ленте Олежа выстроил целую армию баночек и тюбиков. Половина из них сейчас шла по скидке — а Олежа взял с собой карту магазина. Должно было выйти не так дорого. Мысль, что платит Антон — успокаивала. Мысль о том, что всё это — тоже в своём роде аптечка для Дипломатора — тоже немного радовала. Мысль о том, что всё, на что Олежа тратит свои выходные — это Дипломатор… Нет, не Дипломатор. Под болезненной шелухой, корочкой от ран и токсичной краской прятался забитый, усталый Антон. Антон, которому нужна была помощь. Олежа понимал — прекрасно понимал — что тюбики здесь нужны совсем другие. Здесь нужны были горькие пилюли. Здесь нужен был человек, который с Антоном поговорит, объяснит и направит на верный путь — без бессмысленной борьбы и постоянной опасности, висящей незримой угрозой. Олежа таким человеком не был. Спасти Антона от Дипломатора он бы не смог. Но мог хотя бы позаботиться об Антоновой шкуре. — Сиди смирно, — приказал, толкая за плечи в стул. Антон сидел послушно — икеевские ножки табуретки не скрипели и держали его на икеевском кафеле ровно и прямо. Икеевская лампа освещала допросным светом каждую пору на лице — Олежа брезгливо смахнул с них остатки красного. Красного стало только больше. В кране грохотала вода, в зеркалах, которых в ванной было больше, чем требовалось, со всех сторон торчал орлиный нос. На висках лежали одинокие волосины — не успели спрятаться под ободок. — Ободок точно нужен? — Цыц. За Олежиными ушами спрятался второй ободок. Ему заколотые волосы, конечно, шли. Ему не было смысла закалывать волосы — собственное лицо он не трогал — но так казалось правильнее. Для реставрационных работ нужна была рабочая форма — в виде ободка, домашней футболки и закусанной от усердия губы. Олежа приподнял Антоново лицо, выставил на свет. Выставил холстом посреди ванны. Выровнял, провёл пальцами — оценил материал. Реставрировать нужно было много. Олежа закатал рукава. Взял немного мыла — тоже купленного специально — и зачерпнул воды. В запотевающем зеркале отразился Дипломатор. — Приготовься. Будет неприятно. Но это необходимо.