Император

      Императорская кухня была не менее грандиозным сооружением, чем конюшни. Она состояла из нескольких построек и множества складов с запасами риса. На ней трудились более тысячи человек — поваров, кухарок, слуг и служанок, ведь требовалось кормить не только Императора, но и весь двор, сановников, гарем, евнухов, стражу и самих слуг. Скотный двор прилегал к кухне с восточной стороны, и Саске частенько бывал там, принося выпотрошенные тушки домашнего скота, дичи, или мешки с крупами и овощами. Ему нередко там перепадало какой-нибудь лепешкой, яблоком или чашкой варёного риса. Но в последнее время Учиха повадился подбирать там что-нибудь ещё. В особенности его интересовали морковь, финики, яблоки, курага, слива и медовые шарики из рисовой муки. На его счастье, сладостей и сухофруктов на кухне всегда было очень много, поэтому стащить яблоко или горстку кураги удавалось без проблем.       Однако старался и рисковал он не для себя. В детстве Саске очень любил сладкое, как и его старший брат, но тяжелая жизнь в Конохе вынудила его отказаться от этой привычки. Теперь к сладкому он был равнодушен, зато в нём нуждался кое-кто другой. Сегодня юноша раздобыл целых три яблока и палочку медовых шариков, от которых исходил изумительный запах. Припрятав всё это в карманах, он вернулся на скотный двор, а с наступлением сумерек в который раз тайком пробрался в императорские конюшни и затаился там до темноты. Когда конюхи ушли спать, Саске быстро нашёл уже знакомые стойла и, ухмыльнувшись, заглянул в две пары больших черных глаз.       — Заждались? — он достал два яблока и, держа каждое в разной руке, протянул своим любимцам. Аматерас был готов заглотить его целиком, Цукуёми же сначала с сомнениями принюхался, а затем начал осторожно кусать и прожевывать. Вороной скакун, быстро справившись с угощением, начал выпрашивать ещё одно, громко фырча и тыкаясь мордой в его плечо. Саске немного помучал его, но потом всё же не выдержал и отдал медовые шарики. Цукуёми был не против, чтобы все лакомства достались его соседу. Он спокойно дожевывал яблоко и бесстрастно наблюдал за тем, как Аматерас глотает один шарик за другим. Когда и те закончились, он снова начал тянуть морду к Саске, тщательно обнюхивая его в поисках чего-то припрятанного.       — Больше нет, — пробормотал тот, поглаживая коня по голове и шее. — И много сладостей вредно есть. Я вот вообще никаких не ем, — проворчал он, пропуская гриву сквозь пальцы. Ему показалось, что она достаточно спутана, и юноша обошёл все стойла, но отыскал гребень для гривы, а затем принялся её вычесывать. Подобные монотонные занятия успокаивали его и расслабляли. Он то и дело заглядывал в большие тёмные глаза лошади пытаясь угадать настроение непокорного коня. Впрочем, как оказалось, он был скорее капризным и осторожным, нежели непокорным, поскольку уже на третьем «свидании» принимал угощения из рук юного Учихи, на пятом позволил себя гладить, а на седьмом и чистить.       После тех лошадей, которых Саске подковал в Конохе, и обычных трудяг в хозяйственной части, эти двое оказались поистине императорскими, возвышающимися над всеми остальными. И дело было не только в хорошем корме и лоснящейся шерсти. Нет, была в них особая стать, особый взгляд и поведение. Они будто чувствовали, что главные здесь, что никто не смеет перечить их воле и обязаны выполнять все прихоти и желания. И Саске выполнял, но не из-за долга или боязни наказания, а потому что хотел сам. Хотел ухаживать, чистить, поить и кормить, хотел баловать сладостями, смотреть в умные глаза и проводить по этой гладкой шерсти. После встречи с Аматерас Саске начал ощущать, что в нём что-то меняется. Стало как-то легче дышать, мысли о мести и неприятные воспоминания об унижении отступили и будто подёрнулись завесой. Саске всё реже возвращался к ним, а неприятное чувство пустоты стало постепенно заполняться. У юноши появилась цель и какой-то нелепый смысл жизни — ему хотелось возвращаться в конюшни и проводить все вечера с этими лошадьми, а точнее — с Аматерас, силу и мощь которого Учиха ощущал, даже ни разу не оседлав его. Днём Саске работал и безропотно выполнял все указания старшего евнуха, а вечера ждал с предвкушением и волнением. Как только все ложились спать, он бежал туда, пряча угощения за пазухой, и ощущая внутри какое-то призрачное счастье.       «Как будто влюбился в лошадь», — сам себе усмехнулся юный Учиха, очередным вечером пробираясь к заднему входу в конюшни. И правда, такого волнительного чувства он давно не испытывал. Это было приятно и одновременно больно, ведь оно напоминало ему о детстве. Когда-то с точно таким же трепетом и волнением он ждал тренировки с наследным принцем или его обучения каллиграфии и музыке.       Сделав несколько шагов, Саске замер и припал к ближайшему стойлу, слыша какой-то шум. Сегодня что-то было не так. Лошади фыркали чаще и взволнованнее, переступая с ноги на ногу, да и воздух как будто приобрёл какой-то другой аромат. Учиха сразу понял, что помимо него в конюшнях находился кто-то ещё. Сначала он подумал, что это конюхи ещё не уснули и проверяют лошадей, но люди, находившиеся в конюшне, выглядели очень подозрительно. Их было трое. Лица всех скрывала маска, а одеты они были в одинаковые тёмные штаны и рубашки. Ко всему прочему, они что-то высыпали из небольших мешочков в кормушки для лошадей. Приглядевшись, Саске вдруг осознал, что это именно те стойла, где содержатся Цукуёми и Аматерас.       — Эй, — понимая, что дело тут нечисто, юный Учиха поднял с земли камень и начал стремительно приближаться к ним. — Вы что делаете?       Лазутчики на пару секунд замерли, не ожидая свидетелей, но едва юноша успел добраться до них, как двое разом кинулись на него, а третий начал перемешивать содержимое мешочков с овсом в кормушках. В отличие от соперников, которые держали в руках ножи, оружия у Саске не было никакого, поэтому пришлось отбиваться голыми руками. Нападавшие оказались не из слабого десятка, да и справиться сразу с двумя было непросто. К тому же, больше Саске беспокоило то, что они подсыпали лошадям — те уже тянули морды и в любую секунду могли начать есть овёс, а Учиха никак не мог этого допустить. Он старался оказаться как можно ближе к стойлу, бил по перекрытиям, отпугивая лошадей, но вместе с тем привлёк внимание к себе. Услышав шум, злоумышленники резко прекратили бой и рванулись к выходу. Саске попытался задержать одного из них, но остался лишь с куском черной ткани в руках. Он мог броситься за ними следом, но Аматерас склонил голову к овсу и уже был готов его съесть. У Саске не оставалось и секунды: он подлетел к стойлам и перевернул кормушку сначала у вороного скакуна, а затем и у мышастого, а просыпавшиеся остатки овса начал выгребать из-под стойла.       — Взять его! — услышал он буквально за своей спиной и вздрогнул, когда двое стражников подхватили его под руки и оттащили от стойл. С этой суматохой он совсем не слышал, как в конюшни вбежали конюхи и несколько мечников. Конечно же, он подставил самого себя, наделав шуму, да ещё его застали в самый неподходящий момент прямо на месте преступления. Выводы очевидны — ничего хорошего его не ждёт.       — Что ты пытался сделать? — спросил один из стражей, по всей видимости, командир этого подразделения.       — Разделаться со злоумышленниками, — процедил Учиха, уже заранее зная, что его обвинят во всём. И всё-таки, он попытался объяснить, слабо веря, что это исправит ситуацию и поможет ему. — Сюда проникли трое людей в масках и что-то подсыпали в корм лошадей. Я пытался задержать их и не дать лошадям притронуться к еде…       — Да? А может, ты сам всё подстроил? Ведь кроме тебя тут никого нет! — заявил главный конюх, а остальные, снова перевернув кормушки, начали перебирать овёс и внимательно осматривать его.       — Они успели сбежать, — не особо убедительно пробормотал Саске, поняв, что дело гиблое.       — Господин, здесь семена белого дурмана! — воскликнул один из конюхов, осматривающий кормушку Цукуёми.       — И здесь тоже! — отозвался другой у стойла Аматерас. — Очень много!       — Семена белого дурмана?! — выпучил глаза главный конюх и вновь обратился к Саске. — Это ты их подсыпал? Ты хотел отравить лошадей Его Величества?! Ведь однажды съев их, конь становится неуправляемым, и усмирить его может только смерть!       — Я даже не знал об их действии! — прошипел Учиха, сделав слабую попытку вырваться из захвата стражников. — Зачем мне травить императорских коней? Я всего лишь слуга во дворце. Лучше бы отыскали тех, кто это сделал, чем тратить время на меня!       — У тебя может и не было причин это делать, а у того, кто тебе это приказал — были. Говори — кто сказал тебе подсыпать отраву? — не унимался главный конюх.       — Я уже всё сказал, — ледяным тоном отозвался Саске. — Они уже наверняка за пределами дворца, — раздраженно добавил он. Вместо того, чтобы поймать настоящих преступников, всех собак спустили на него и потратили драгоценные минуты.       — Не припомню, чтобы слуги вроде тебя были в нашей конюшне. Ты явно выглядишь подозрительно. Нужно казнить его! — выдал главный конюх, весь кипя от злости. — Прямо сейчас, пусть заплатит за свои злодеяния! Чего вы ждёте? — в недоумении спросил он, глядя на застывших стражей.       — Император запретил казнить кого-либо на территории дворца без его дозволения, — отозвался капитан стражи, лицо которого было абсолютно безучастным к происходящему.       — Но это же никчемный раб! Неужели из-за такого, как он, мы можем отрывать Его Величество от государственных дел? — возмутился начальник конюшен.       — Это касается любого, кто проживает на территории дворца, — продолжил капитан стражи. — Будь то раб, кухарка или евнух. Никто не может лишиться жизни без его ведома.       — Тц, — главный конюх бросил на Учиху разъяренный взгляд. — Тогда бросьте его в темницу. Я доложу Императору о попытке отравить его лошадей. А вы, — он кивнул младшим конюхам, — соберите семян дурмана в качестве улик, а остальное выбросьте вместе с овсом, — махнув руками он удалился, а стражники, применяя силу, потащили схваченного Учиху в темницы. Бросив его в камеру с деревянными решетками, они оставили Саске одного в кромешной тьме.       Тюремное подземелье представляло собой холодное, сырое, плохо освещенное помещение с тяжелым, пропитанным кровью и вонью воздухом. На земляном полу лежала солома, промокшая от подземных вод. А когда глаза привыкли ко мраку, Саске разглядел вделанные в стены цепи с кандалами. Тяжело вздохнув, Учиха нашёл более менее сухой участок и сел на него, прижавшись спиной к холодным камням. Откуда-то тянуло свежим воздухом, и он жадно его вдыхал, раздумывая о своей невеселой участи. Как только он попал во дворец, его начали преследовать одни несчастья, словно судьба решила испытать его на прочность. Однако заключение в темнице не настолько удручало его, как мысль о том, что главный конюх расскажет обо всём Итачи, и снова младший брат выставит себя идиотом.       «Убьёт он меня на этот раз? Или опять втопчет в грязь, как любит это делать?» — спрашивал себя Учиха, отгоняя крысу, которая старательно его обнюхивала в поисках гнилого мяса. Ответ казался юноше очевидным, да и умирать он пока не собирался. Как и гнить в этой камере. Одно дело, провести тут три дня, и совсем другое — три месяца или даже года. Оставаться он здесь не может, но и сбежать — тоже. Ведь тогда подобраться к брату станет сложнее. Остаётся только ждать и надеяться, что судьба хотя бы ненадолго встанет на его сторону.       В Зале размышлений и тишины, где Император работал с документами, горело несколько десятков свечей, а квадратные фонари из белой рисовой бумаги располагались друг за другом вдоль всей дорожки к трону и на нескольких ступенях к нему. Многоярусный канделябр со свечами стоял и возле небольшого стола, отделанного резьбой, за которым сидел повелитель Огня. Он склонился над свитком, но не изучал его, а выводил кистью сложные иероглифы. Некоторые очень быстро и легко, другие медленно и задумчиво. Иногда останавливался, смотрел в пространство, обмакивал кисть в тушь и снова продолжал. В павильоне никого не было: стража находилась за пределами стен, а главного евнуха он отослал. Впрочем, окончательно скрыться от людей во дворце было невозможно. Один из них мог найти Императора в любом месте и в любое время.       — Надеюсь, главный евнух уведомил Его Величество о том, что неделю назад в императорский гарем прибыли новые наложницы, — с привычной насмешкой произнёс Орочимару, как обычно выходя откуда-то из-за угла.       — Да, уведомил, — сухо ответил Итачи, даже не поднимая на него глаза. Его низкий голос был спокойным и бесстрастным, поэтому сложно было сказать, злится он или пребывает в печали.       — Вы ведь так их ждали, — Орочимару сложил руки широкие рукава. Его тонкие губы кривились в хитрой улыбке, а змеевидные глаза горели не хуже свечей. — К слову, среди новеньких есть девушка из Конохи, весьма очаровательна. Вам ведь приходятся по вкусу представили этой деревни, — отметил он и на мгновение прикрыл рот рукавом, словно хотел спрятать смешок.       — С чего ты решил? — добавив ещё несколько штрихов, Итачи всё же посмотрел на главного советника. Его взгляд был холоден, но настроя Орочимару он не остудил.       — Предыдущая наложница, которую Его Величество одарил своим вниманием, тоже была из Конохи. Которая разбиралась в цветах, — напомнил он. — Теперь она ходит, задрав нос и считает себя главной в гареме, — с недовольством проскрипел советник, а Итачи слабо ухмыльнулся. Орочимару явно хотелось об этом поговорить, поэтому повелитель великодушно предоставил ему это возможность.       — И какие же сплетни ты собрал? — поинтересовался Император, возвращаясь к каллиграфии и придерживая широкий рукав своих серо-синих вечерних одеяний.       — Гарем основательно всколыхнуло, когда несколько ночей подряд Вы призывали к себе одну и ту же наложницу, — деловито рассказал Орочимару, которому просто не терпелось потрепать языком и рассказать о последних слухах. — А уж когда даровали ей шелка и жемчуг, остальные девушки изошлись завистью. Её уже кто-то пытался отравить, к счастью, неудачно.       — Она хорошо постаралась, почему бы не отблагодарить её подарками, — бесстрастно прокомментировал Итачи. — К сожалению, без грязных игр гарем не обходился никогда. Это участь всех фавориток — терпеть зависть остальных и опасаться за свою жизнь.       — Впрочем, особо несчастной она не выглядит. Поговаривают, что Его Величество собирается повысить её до наложницы третьего ранга, — сузил змеевидные глаза советник, пытаясь выведать о планах государя.       — С неё будет достаточно подарков. Свою роль она выполнила, — непреклонно ответил Император. — Что же до новой девушки… — протянул он, на мгновение задумавшись. — Пусть пока освоится и поймёт всю прелесть жизни в гареме. Тогда можно будет использовать и её.       — У Его Величества есть какие-то планы на неё? — живо поинтересовался Орочимару.       — Возможно, — уклончиво ответил Император. — Но не в обозримом будущем.       — Хм, получается, Вы снова не намерены приглашать наложницу? — несколько раздосадованно заключил главный советник.       — Получается, — вздохнул Итачи и обмакнул кисть в чернила. — Скоро ведь полнолуние? — между делом спросил он.       — Да, через четыре дня, — быстро подсчитал Орочимару. — Можете не волноваться, у меня всё под контролем, — тут же довольно пояснил он. — Настой будет готов к этому сроку.       — Симптомы начали проявляться сильнее, — негромко произнёс Итачи, выводя особенно сложный иероглиф. — Можешь усилить его действие?       — Да, усилю, — кивнул головой тот. — Однако Вам стоит помнить, что у каждого снадобья есть свой предел. Когда-нибудь оно перестанет помогать Вам. Что Вы тогда намерены делать?       — А разве не ты должен думать об этом? — осадил его Итачи, на что Орочимару поджал губы и состроил гримасу. — Впрочем, до того момента я надеюсь исполнить все свои планы, — добавил Император. — Жаль, что это зависит не от меня одного. Но я уже ускорил этот процесс, — его губы изогнулись, и улыбка стала похожа на привычный оскал главного советника.       — Ваше Величество! — внезапно со стороны входа в павильон раздался третий голос. Итачи поднял глаза, а Орочимару резко обернулся и схватился за кинжал, который всегда носил с собой. В Зал размышлений и тишины зашёл мужчина средних лет и, упав на колени и выставив руки вперед, прижался лбом к полу.       — Прошу, выслушайте меня! — взмолился он, так и не поднимая головы.       — Главный конюх, — проскрипел Орочимару, расслабляя руки. — Как ты смеешь беспокоить Императора во время отдыха?       — Накажите меня, Ваше Величество! — продолжал причитать тот. — Я виноват, так виноват перед Вами!       — В чем дело? — спокойно спросил Итачи. — Говори.       — Я не хотел тревожить Ваш покой. Но уже второй день не могу добиться аудиенции с Вами, поэтому пришлось действовать так… — забормотал он, наконец-то подняв голову и выпрямив спину.       — Император спросил тебя, что случилось, а не о твоих приключениях, — прокаркал главный советник, испепеляя несчастного глазами. Орочимару во дворце боялись все, за исключением самого Императора и, пожалуй, генерала армии. Даже канцлеры относились к нему с опасениями. А уж такие мелкие люди так вообще начинали заикаться и бледнеть, стоило им ощутить на себе змеиный взгляд или услышать шипящий голос.       — Д-два дня назад в императорских конюшнях произошёл инцидент, — залепетал тот, стараясь смотреть только на повелителя. — Дворовый мальчишка проник туда ночью и подсыпал в корм Вашим лошадям семена белого дурмана… Однако мы со стражей вовремя подоспели и схватили его. Я считаю, что он заслуживает самого сурового наказания, ведь эти семена губительно воздействуют на лошадей! Животные становятся неуправляемыми и могут сделать со всадником всё, что угодно. И это неминуемо привело бы к гибели Ваших любимцев… К счастью, с ними всё в порядке, мы подоспели вовремя и спасли их.       — Хм… — протянул Император, выслушав его историю. — А что говорит сам этот мальчишка? Вы допросили его?       — Да, мы бросили его в темницу. Он, конечно, свою вину не признаёт. Говорит, что в конюшню проникли какие-то лазутчики, а он, дескать, их отогнал и пытался спасти лошадей… Но я ему не верю! — разошёлся главный конюх. — Когда мы пришли, в конюшнях никого не было, а он переворачивал кормушки, словно пытался скрыть следы. Да и вообще непонятно, откуда он взялся. Это не работник конюшен, и вообще какой-то подозрительный тип. Глаза черные, как у демона, и смотрит, как настоящий головорез…       — Пф, — на этот раз с губ Императора слетел смешок. Орочимару показалось, что тот будто понял, о каком мальчишке идёт речь, хотя описания были очень расплывчатыми. — Нападение на императорских лошадей действительно тяжелое преступление, — продолжил он через некоторое время. — И кто-либо, причинивший вред Цукуёми или Аматерас, заслуживает смерти. Однако лишать жизни человека, не разобравшись в обстоятельствах, весьма глупо, вы не находите? — холодно обратился он к конюху, который задрожал. — К тому же, в этом есть и ваша вина — если бы вы лучше следили за конюшнями, в них никто бы не проник и жизни моих лошадей ничего бы не угрожало.       — Я заслуживаю наказания, Ваше Величество! — снова ударяя лбом о пол, запричитал главный конюх. Орочимару презрительно скривил губы, наблюдая за этим зрелищем с явным отвращением.       — Если бы с ними что-то случилось, ты бы первым лишился головы, — проронил Итачи, тоже смотря на всё это без удовольствия. — Я снимаю тебя с поста главного конюха, пока ты не найдёшь истинных виновных. А что касается мальчишки… — он задумался на несколько мгновений.       «Если это действительно Саске, он бы мог использовать лошадей, чтобы убить меня. По крайней мере, думал об этом. Но такой план весьма грязен для него. Тот Саске, которого я знаю, не способен на такую подлость. Он слишком любит животных, чтобы причинить им вред ради такого, как я. Слишком прямолинеен и чистосердечен. Глупый брат, сколько ещё ты сможешь вытерпеть? Я недостаточно втоптал тебя в грязь? Что ж, получи же ещё».       — Двадцать ударов палками будет достаточно для его наказания, — сухо продолжил Император. — И это лишь за то, что он проник в неположенное для него место без разрешения. Выпустите его из подземелий, а после наказания направьте чистить канализации. Скотный двор оказался для него не самым подходящим местом.       — Ваша милость безгранична, Император! — навзрыд произнёс главный конюх и снова склонил голову. Орочимару пришлось позвать стражу, чтобы те вывели его, поскольку тот всё продолжал бить головой об пол. Император, равнодушно наблюдая за этой сценой, в итоге отложил кисть и вышел из-за стола.       — Необходимо найти тех, кто на самом деле пробрался в конюшни, — подойдя к Орочимару, распорядился он.       — Почему Его Величество так уверены, что это не дворовый мальчишка? — полюбопытствовал советник.       — Потому что я догадываюсь, кто может стоять за этим, — невозмутимо отозвался тот. — Обычному мальчишке это без надобности, здесь задействован кто-то, знающий толк в дворцовых интригах.       — Так уж и обычный, — снова едко хмыкнул Орочимару, а Итачи бросил на него презрительный взгляд.       — Это не твоё дело, — произнес Император и удалился в свои покои. Главный советник, проводив его поклоном и каверзной улыбкой, подошёл к столу и взглянул на свиток, старательной исписанный каллиграфией. Каллиграфия Императора была прекрасной. Он много совершенствовался, чтобы достичь такого уровня, и вряд ли во дворце кто-либо мог его превзойти даже среди ученых. Как и подозревал Орочимару, свиток был исписан стихами. Причем, похоже, собственного сочинения, ибо просвещенному сановнику они были не известны.       Тепло одинокой истлевшей свечи       Не в силах согреть мою душу.       В безмолвии тянутся долгие дни,       И к ночи смиренной я равнодушен.       Ни юность, ни роскошь, ни деньги, ни власть,       Не радуют больше то сердце пустое.       Мне видится бледная, слабая сласть       В моём завершённом и вечном покое.       Журчанье ручья под мостом в тишине,       Под небом цветение сливы прекрасной,       Напоминает мне всё о тебе,       О боли твоей, о страданиях, несчастьях.       Мне думается, как тяжелы и сложны       Эти дни в безграничной печали.       Ни мольбы, ни упреки тебе не слышны —       мои губы давно замолчали.       Твой яростный взгляд словно яркий цветок       Живёт, на пепле сожженной души распустившись.       Прошу у судьбы, чтобы не был ты одинок       Как я, за грехи отцов расплатившись.       — Хм… — протянул Орочимару, дочитав все строки до конца. — Похоже, я начинаю понимать. Конечно, это Ваше дело, Император, — он взглянул на пустующий трон и широко улыбнулся. — Но позвольте мне внести свою лепту. Я уверен, Вы не пожалеете об этом.