Право на справедливость

Бар она нашла без проблем. Уютно, тихо, для своих — это место давно и надёжно обжила блогерская тусовка. Виртуал виртуалом, но бухнуть и перетереть в реале интересней, полезней и, главное, приятней. Удивительно, что располагалось сие пристанище интернет-гиков не в полуподвале, а на крыше девятиэтажки. Но впечатление, удачно создаваемое дизайном, было такое, как будто вошёл с улицы в одноэтажный старинный кабак. Камень, дерево, полумрак — ничего необычного, но уютно. В баре было прилично народу, но Макса она заметила сразу. Он сидел возле стойки в компании с невысоким красивым парнем. Тот был в белых кроссовках, джинсах, чёрной футболке, обтягивающей мускулистый торс, и в расстёгнутой, болтающейся только на плечах розовой пятнистой шубе с длинным синтетическим мехом. Парень выглядел странно, но очень круто. Не пялиться на него было сложно. «Титов», — сообразила Соня. — Привет! — парень в шубе дружелюбно кивнул и тут же отвернулся к бармену: — Как обычно. Смуглый бармен, явно мулат, в жилетке и белой рубашке с бабочкой потянулся к бутылке вискаря. — Ну, давай. Чо там у тебя? — попросил Макс и вдруг спохватился, вспомнил о хороших манерах. — Слушай, извини. Что тебе заказать? — Кофе. Со сливками, без сахара, — улыбнулась Соня. Макс ей нравился. И кого-то ужасно напоминал. — Рома, сделай, пожалуйста, два кофе. Мне как обычно, — попросил Кольцов. — За рулём не бухаю принципиально, — пояснил, смешно насупив брови. Кофе оказался классным, а информацию по Зильченко, нарытую в инете, Соня выложила минут за пять. Её слушали внимательно, изредка задавали вопросы, ответы на которые она в основном не знала. — Молодец, — похвалил Макс, когда рассказ закончился, краем глаза недобро кося на модно, по-деловому прикинутого типа, деловито обживающего стул рядом с Титовым. Вынул из кармана и протянул несколько зелёных банкнот. — Честно заработала. Хочешь, чтобы я упомянул о твоём участии в расследовании? — М-м, неа! — замотала головой Соня. На телеканале ей такая слава не нужна. А Юлик меньше знает — лучше спит. — Отвали, пожалуйста, — довольно громко и очень вежливо вдруг попросил Денис Титов, и Соня поняла, что обращается он не к ним, а к новоприбывшему типу. — Я себе выпивку сам покупаю и уже угостился. Макс настороженно замолчал, но головы не повернул. Тип, видно, оказался из непонятливых: что-то тихо сказал и накрыл своей хваталкой узкую ладонь Титова, лежащую на барной стойке. Тот руку выдёргивать не стал, молча и тяжело смотрел типу в лицо. Со своего места Соне хорошо было видно Дэна и затылок невнятного товарища. Взгляд Титова медленно менялся из холодно-безразличного, становясь очень, очень нехорошим. Тип заёрзал на стуле и что-то снова тихо сказал. — Нет, — мягко, но твёрдо ответил Титов. И как в одном слове смог соединить две противоположные интонации? — понять у Сони не получилось. Но тут неожиданно взорвался Макс. Только что он сидел спиной к надоедливому типу, а через секунду уже вскочил со стула и, засунув руки в карманы, навис над ним грозовым домкратом. — Ты чо, тупой?! — взревел он, бешено вращая глазами и выпятив нижнюю челюсть. — Ща за ноги, как Разумовского, из окна выкину — небось, в новостях видел? Остынешь на ветерке — сразу слова научишься понимать! Бармен Рома продолжал невозмутимо взбивать коктейль, Дэн весело посмотрел на Соню и вдруг украдкой подмигнул. — А ты кто та... А! — мужик не столько испугался, сколько опешил. — Гром? Ты майор Гром, а это — твой напарник? — Ды-а! — снова взвыл тахоргом Макс. — Я дебил неуравновешенный-конченый! Сначала делаю, потом думаю, и то не всегда! И на закон мне насрать! А это мой друг-идиот. Он не снимается, а любит классные шубы и дразнить таких козлов, как ты. Но пить он с тобой не хочет! — Д-д-дубин? — почти прошептал мужик. — Хуюбин! В гей-бар вали, донжуан сраный! — Й-а прошу прощения, — стараясь держать лицо и не слишком быстро передвигать ноги, тип сполз со стула и двинулся к выходу. А Соня, наконец, поняла, кого Кольцов ей так напоминает. Ну точно же. Просто вылитый майор Гром, только чуть моложе, без усов, и причёска другая. — Чужака занесло, — мгновенно остывая и меняясь, извиняющимся голосом пояснил Макс. — Как шубу эту блядскую наденет, — пожаловался, сделав несчастное лицо и умильно пожирая глазами Титова, — всё! Жди неприятностей, — но видно было, что Макс не злится, а наоборот, очень доволен. Лицо Дэна же выражало полную невозмутимость и удовлетворение. Тихие радости зла, твою мать! — как они есть. — Слушай... — если она не спросит, будет потом мучиться. — А ты где был вечером в позапрошлую субботу? — Это когда в «Золотом драконе» с Чумным Доктором и подражателями все приключались? А тебе зачем? — Макс насторожился. Про мужика он, похоже, уже забыл. — А вот выйдут сегодня криминальные новости на нашем канале — узнаешь. — Ага, сюрприз будет, — криво улыбнулся Макс. — На даче. — Что? — На даче у друга мы с Дэном были. Шашлычки жарили, рыбку. Почти до утра досидели, потом в дом пошли, камин разожгли — холодно было — и спать завалились. Разговаривали, вспоминали, как маньяка под Архангельском ловили. Маньяк — он знаешь, какой был? О-го-го! Настоящий, страшный. Кровожадный, кривозубый и хитрожопый. — И как? — про маньяка она что-то слышала, но мельком. — Поймали? — Ну... Как тебе сказать... Мы его, он — нас. По итогу хлипковат оказался. С Дениской встречи не пережил. Макс вроде бы и прикалывался, но Соня опасливо покосилась на Титова, вспоминая, как неуловимо быстро могут меняться его глаза, и подумала, что Макс не совсем и шутит. Расспрашивать, что там произошло и как именно расстался с жизнью маньяк, почему-то совсем не хотелось. Уж точно не на арбузной корке поскользнулся. — А! А кто-то может подтвердить, что ты на даче был? — Друг может подтвердить, — вдруг подняв на неё странные глаза цвета тёмного шоколада, ответил вместо Макса Титов, и Соня поняла, что он всё слышал. А ей казалось — витает в собственных мыслях. — Хороший друг. Ему поверят, — и немного криво улыбнулся. Так, что Соне сразу захотелось попрощаться. — А ты звони, если что интересное узнаешь, — безразлично предложил Макс и, отвернувшись к Дэну, разулыбался. Пора было уходить. *** Судебное заседание началось ожидаемо. Показания, которые Разумовский дал сразу после задержания, признали недопустимыми доказательствами, вину свою он не признал, от всех обвинений отказался. Вопрос о незаконности задержания прозвучал вскользь. Но и того, что произошло сегодня, Юле хватило. Хорошо бы в себя прийти. Её вызвали на заседание в качестве свидетеля. И впечатление, произведённое ею на судью, адвоката и обвинителя — льстить себе не было смысла — получилось совсем не таким, как хотелось. Чувство оптимизма, с которым она пришла в зал суда, улетучилось через полчаса, не больше. Сначала всё шло более-менее, но чем дальше, тем отбиваться получалось всё сложней. Юля пыталась отвечать как можно правдивей, но со стороны выглядело это не очень. Сдавать своих информаторов — дело последнее. Поэтому на вопросы о том, как она узнала о договоре Разумовского с «Holt International», пришлось бормотать про неизвестного доброжелателя, а по пункту «как вы попали в офис Разумовского?» отвечать, что просто вошла. Да, без разрешения. Да, знала, что внутри уже находится гражданин Гром. — Вы не можете или не хотите указать источник своей осведомлённости? Не можете? Ладно... Вы первая сообщили в своём блоге о внешности Чумного Доктора. Как вы узнали о том, что в городе появился серийный убийца-маньяк? Вам сообщил об этом майор Гром? — Нет. Я проникла в его квартиру... обманным путём и выкрала материалы следствия. А потом мы подружились. Прокурор закрыл ладонью лицо, адвокат Разумовского не смог сдержать кривой улыбки: — Он хранил дома материалы следствия? Боже! Как глупо всё это выглядело со стороны! Не удивительно, что судья не поверил ни единому слову. Скорее, уверился в том, что они состояли в сговоре: Игорь лил ей информацию, она лила информацию ему. Потом они с Дубиным организовали Игорю побег из-под стражи. Гром решил свести личные счёты с Разумовским. Они ждали внизу, потом, когда поняли, что майор один не справится, пришли на помощь. Без контекста так всё и выглядело. — Исходя из каких соображений вы сделали вывод, что Чумной Доктор — именно Разумовский? — Гром сказал. И Разумовский птицу рисовал в детских тетрадях. Мы в его интернате были. — Птицу рисовал? — озадаченно переспросил судья Зубарев. — А причём тут птица? Ей очень хотелось, чтобы всё это поскорее закончилось. Потом говорил адвокат Разумовского. Показывал заявление представителя «Holt International» о том, что руководство компании крайне удивлено беспочвенными обвинениями в свой адрес. Никаких маскарадных костюмов с огнемётами они не производят, а свои договора с заказчиками не афишируют. «Holt International» — серьёзная фирма, заботится о безопасности и конфиденциальности клиентов. Но в свете последних событий считает правомерным обнародовать, что действительно заключила с господином Разумовским договор на установку в его офисе новейших систем безопасности. Её специалистами сделаны соответствующие замеры, заказ обсуждался с клиентом, но произвести установку не успели. В заключение представитель компании высказал мнение, что если бы система безопасности была установлена, то, вломившись ночью к господину Разумовскому, люди были бы вовремя блокированы и обезврежены до выяснения их полномочий. Как информация о договоре попала в руки госпожи Пчёлкиной — служба безопасности «Holt International» не знает, но надеется выяснить. А если вымыслы о производстве «Holt International» боевых огнемётов для серийного убийцы не будут публично и немедленно опровергнуты — юристы фирмы подадут в суд исковые заявления о защите деловой репутации компании. Разумовский в течение заседания молчал, на вопросы отвечал односложно, часто «не знаю» или «не помню». Про контракт с «Holt International» тихо ответил, что заказывал системы безопасности. «Ну да, дорогие. Но они лучшие на этом рынке. Я... могу себе позволить. Мог». И опустил голову. Рыжие волосы почти скрыли бледное лицо, и Юле на минутку стало его жаль. Шальная мысль: «А не ошиблись ли мы?» — быстро вытеснилась воспоминаниями и образами из недавнего прошлого. «Ему надо было стать актёром. Имел бы грандиозный успех». Потом адвокат показывал всем нарисованную в тетрадке птичку: детские рисунки маленького Серёжи — и спрашивал, может ли это служить доказательством хоть чего-либо. А Юля смотрела на них и думала: почему тогда ей казалось, что рисунок что-то значит? Обычная хищная птица: перья, крылья, загнутый клюв — орёл или что-то такое. Дети часто рисуют животных и птиц. Судья, видимо, думал то же самое. Прокурор сверлил её тяжёлым взглядом, Зубарев даже не пытался скрыть удивления: — Вы действительно хотите, чтобы я рассматривал птичку в качестве доказательства? Обвинитель прорычал: «Нет», — не задумываясь. Сотников блистал: — То есть, Гром взял детский рисунок, договор на установку системы безопасности и с этими «железными» уликами пошёл задерживать моего подзащитного по подозрению в совершении серийных убийств? Судья не улыбнулся, но Юле казалось, что все в зале, даже конвой, смотрят на неё и смеются: «Дамы и господа, наше представление пр-р-родолжается!» Искусанные в кровь губы болели зверски. Щёки горели огнём, на ум приходили только строчки из нежно любимого «Мастер и Маргарита»: «— И какие же меры приняли вы, чтобы поймать шпиона? — Меры вот такие: взял я на кухне свечку... иконку, сталбыть, пришпилил на грудь и побежал»... Оставалось попросить мотоциклеты с пулемётами для поимки злодея, и — картина маслом. В общем, всё было очень плохо. Приблизительно так, как говорил Гром, только намного хуже. Оказалось, что защита подала ходатайство об исключении из дела её аудиозаписи. И каково же было удивление Юли, когда не принимавший участия в её допросе прокурор на вопрос судьи ответил: «Обвинение согласно». Зал поплыл у Юли перед глазами, и на мгновение показалось, что сейчас она хлопнется в обморок, но вместо этого она вскочила и чужим голосом выкрикнула: — Почему? — краем глаза ловя предостерегающий взгляд Сотникова, брошенный им на прокурора Вахонина из-за стёкол модных очков. Тот поднялся, как по команде: — Юлия Викторовна, пожалуйста... Голос на записи вызвал сомнение у экспертов. К тому же, нет подтверждений, что она была сделана именно в момент э-э-э... — Это его голос! Запись сделана во время задержания Разумовского, и на ней он признаётся в преступлениях! Я хочу знать, почему принято такое решение! Прокурор тяжело вздохнул и нажал воспроизведение записи в мобильном телефоне: «Не думал, что ты так быстро выберешься. Хотя... Ты всё равно не сможешь испортить мой идеальный план по очистке города. Я вернул деньги обманутым вкладчикам, я выкупил свалку Зильченко и реально очищу город от мусора. Гречкин, Бехтиев — их смерти не будут напрасны. Благодаря им я построю новый идеальный город». — Где в этой записи вы услышали признание? — поинтересовался прокурор, холодно посмотрев поверх очков. — План по очистке города, свалка, мусор. Где признание, и в чём? Прокурор недолго помолчал и снова включил запись: «Слыш, злодей, а чо ты радуешься? Тебе пожизненное светит», — это был голос Грома. «Серьёзно? — чужим надтреснутым голосом спросил Разумовский. — Не понимаешь? Для полиции ты являешься Чумным Доктором. Ну подумай. Ты сбежал из участка, устроил теракт, беспорядки на улице. А потом напал на самого Сергея Разумовского. Надел на него этот костюм...». — Или здесь? Здесь есть признание? — Ну... — Юля растерялась. Тогда, ночью, всё казалось ей ясным и понятным. Теперь оно почему-то выглядело несколько наоборот. — Он сказал: «Их смерти не будут напрасны». — И что это значит? — По смыслу же понятно, что он — Чумной Доктор! Обязательно надо услышать: «Их убил я?» — Вообще-то, да, — серьёзно ответил Сотников. — Юлия Викторовна, — заговорил судья Зубарев. — Вы действительно думаете, что суд будет заниматься додумыванием, искать тайные смыслы в сказанной подсудимым фразе и выберет именно тот, который удобен вам? — Там было ещё! — Звуки борьбы, фраза: «Марго, запись!» — Он приказал пустить запись на канале Чумного Доктора, призывающую выйти людей на улицы! На ней Чумной Доктор говорит: «Если вы слышите эту запись, значит, я арестован». Видите — это Разумовский! Он был на тот момент арестован! — Сожалею, — снова включился адвокат. — Но в сети Vmeste невозможно отследить, откуда пришла команда. А Разумовский был не арестован, а задержан. Вы понимаете разницу? Возможно, запись сделал и включил кто-то другой. На данный момент не доказано, что Чумной Доктор — мой подзащитный, поэтому и слова их не следует отождествлять. — Но там есть ещё один кусок! Про грязь на улицах! — Там тоже нет ничего, указывающего на причастность Разумовского к убийствам или на то, что он — Чумной Доктор, — устало возразил адвокат. — Хотите убедиться? «Сейчас эта грязь, почувствовав свою безнаказанность, хлынет на улицы. А затем прибудет армия и очистит город. Жёстко и радикально...». Юля до хруста сжала зубы. Действительно, действительно ничего про убийства. «... Какая разница? Я готов пойти на любые жертвы». — «Готов пойти на любые жертвы», Юлия Викторовна? — тихим голосом, в котором улавливалась едва заметная издёвка, переспросил адвокат. — Сказать — не значит сделать. Но не переживайте. Я уверен, вашей аудиозаписью очень заинтересуются охотники за головами. Она не доказывает совершения моим подзащитным серии убийств, но очень внятно говорит о его гражданской позиции. А она, мягко сказать, не приветствуется. — Кто такие — охотники за головами? — резко, почти грубо перебила Юля. В зале повисла неловкая пауза. — Вам-то какая разница, — вдруг тихо спросил прокурор, — за что посадят? За убийство или как политического? Следственный Комитет или ФСБ? Посадят преступника — и ладно. И внезапно ей стало ясно. ФСБ — вот кто такие охотники за головами. Те, кто занимается массовыми беспорядками в Готэмбурге. — Нет, я так не хочу! — слова вырвались сами собой. — Разумовский — Чумной Доктор, а не политический! Хотите сделать из него мученика? Он людей убивал и должен поплатиться именно за это! Седоволосый прокурор тяжело вздохнул и досадливо покачал головой. — Вы очень хотите увидеть его кровь, Юлия Викторовна? — сочувствующе спросил Сотников. — Она прольётся, не стоит переживать. Действительно. Какая разница, каким образом это произойдёт? Справедливость восторжествует так или иначе. — Протестую, — ожил прокурор. — Защита оказывает давление на свидетеля. — Прошу прощения, ваша честь, — тут же отозвался Сотников. — Больше не повторится. — Нет! — кажется, она почти выкрикнула это. — Он не оказывал! Не оказывал на меня давления! Это вы! — она повернулась к бесстрастно смотрящему на неё судье. — Хотите остаться чистенькими? Умыть руки? — Неудачная аналогия, Юля Викторовна, — судья уже поднял свой молоток, но её последние слова почему-то задели бесстрастного Зубарева, и он неожиданно решил ответить. — Если вам так нравятся библейские отсылки — извольте: «Пилат же, созвав первосвященников и начальников и народ, сказал им: вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас расследовал и не нашёл Его виновным в том, в чём вы обвиняете». Но народ стал кричать: «Распни Его и отпусти Варавву!» Варавва же был посажен в темницу за произведённое в городе возмущение и убийство. Юлия Викторовна, Понтий Пилат совершил преступление, отпустив виновного и покарав безвинного? Но по закону он мог освободить только одного. По закону! Того, на кого укажет народ. Подумайте о двух вещах, прежде чем обвинять кого-то в попытке избежать ответственности: почему люди вступились за преступника Варавву? И так ли неправ был судья. Дальше Юля плохо помнила, что говорила, точнее, кричала. Что-то про взяточников и договорняки. Про продажных судей, купленных экспертов, трусливых прокуроров, про правосудие и победителей. Пришла в себя она в коридоре, куда её силой выволок судебный пристав. В памяти остался только безразличный немигающий взгляд щеголеватого адвоката и жуткая улыбка Разумовского, ставшего на несколько мгновений таким, каким видела и запомнила его Юля в ту сумасшедшую ночь: опасным, циничным и самоуверенным злодеем. Но никто не смотрел в его сторону, все таращились на неё. Тогда Юля подняла руку и показала пальцем, пытаясь привлечь внимание к изменившемуся Разумовскому, который шипел, растянув губы в безумной гримасе гуинплена. Но тут Сотников ловко шагнул в сторону, специально или случайно закрыв подзащитного спиной и, прижав руку к лицу, громко закашлялся. «Смо-смотрите!» — успела крикнуть Юля, но судебные приставы уже волокли её под руки к выходу. *** — Обычное дело. Я ждал этого, — Игорь задумчиво жевал шаурму и смотрел в окно. За окном, которое он так и не помыл, хоть давно собирался, шёл дождь. — Прямого признания на записи нет, но впечатление она оставляет не в пользу Разумовского. Отсюда действия защиты. Если бы обвинение не согласилось, пошли бы в ход другие аргументы. Незаконное задержание, применение силы, шантаж, провокации в отношении подозреваемого, преступный сговор, подстава — прозвучало бы всё и, заметь, доказательств этому предостаточно. Запись всё равно сочли бы полученной под давлением. — Но это же неправда! — возмутилась Юля. — Почему? Вас с Дубиным не было, когда я пришёл в офис Vmeste. А вдруг это правда, и Чумной Доктор совсем не Разумовский, а Игорь Гром? Надел на подозреваемого костюм с огнемётами, спровоцировал его... — Перестань! — Ладно, перестал. — Игорь. — М-м? — Почему народ потребовал освободить Варавву? — Не знаю, Юль. Наверное, они знали этого Варавву, и он был неплохой человек. А Иисус был просто чужаком, произносившим непонятные вещи. Надо было выбирать, и они выбрали. — Наверное. — Не ищи аналогий. Зубарев говорил не о Боге и мнении толпы, а о первичности права. Прокуратор Иудеи действовал по закону. Юля кивнула: — Да, я поняла, — но остыть и взять себя в руки не получалось: — А этот Сотников! Редкая сволочь. Как он вообще может его покрывать? — Юля, он адвокат и делает то, что должен. — И будет так, как будет? — Если в деле не появятся новые факты — да. У Разумовского нет алиби ни по одному из эпизодов, но и прямых улик против него — костюм Чумного Доктора, но не тот, который был на мне. Тот сгорел в ГУ МВД. Пару недель назад многие бегали ряжеными. В лучшем случае удастся доказать, что он подражатель, сделавший себе костюм по средствам. Максимально похожий на оригинал. Если костюм не один, их может быть два, три, триста — уже не важно. Они могут быть у многих. — Его оправдают? — Вполне возможно, что по двести пятой оправдают. А по убийствам ещё ничего не ясно. Пока всё идёт к тому, что в деле Чумного Доктора появится новый подозреваемый. Точнее, старый. Следователь уже спрашивал, как я оказался на месте убийства Кирилла Гречкина, и счёл мои объяснения несостоятельными. Юля похолодела. — Тебя допрашивали? — Угум, — Гром доел шаурму и, вытерев руки салфеткой, скомкал и бросил её на стол. — Снова отстранили и избрали подписку о невыезде. Думаю, скоро возьмутся и за вас с Дубиным. — Но... Это же несправедливо! — Юля поставила на стол чашку с остывшим чаем. Игорь сел, исподлобья пристально заглянул ей в лицо, как будто прочёл мысли: — Несправедливо, и что? У нас кругом полно несправедливости. Заметь, законной несправедливости! Понтий Пилат поступил по закону. Но, выбрав Варавву, он отказал в справедливости Иисусу — в базовом принципе, что должен превалировать при осуществлении правосудия. Он хотел, но не мог поступить иначе, понимаешь? Если власть не соблюдает собственный закон — нафиг такая власть? В древности народ был побойчей и покровожадней. Одно неверное решение могло поднять восстание, пролить реки крови, усеять улицы трупами. И Пилат это понимал. Знал, что случится, если он поступит по справедливости. Вот это номер. Они знакомы несколько месяцев, но Игорь так и остался шкатулкой, полной сюрпризов: не так прост, как хочет казаться, и совсем не двухмерный. — Есть такое понятие — базовые права? Или ты... — Есть, — подтвердил Гром. — Не придумал. Я в академии неплохо учился. Ну да — злость на собственную глупость уколола острой булавкой — старшего опера без вышки не дают. Надо спросить, где заканчивал. Потом. — Базовые или естественные права — известный термин, — продолжал Гром. — Их не может отнять или дать государство. Главное из них — право человека вне любого закона на справедливость. Только не смейся: «Все люди рождаются свободными и равными в своём достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». — Над чем тут смеяться? «Всеобщая декларация прав человека». Статья первая, — Юля грустно вздохнула. — Почти утопия. — В Готэмбурге последнее время слишком «почти», — процедил Гром. — Можно соглашаться или нет, но принято считать, что уважение базовых прав отделяет полицейское государство от демократического. — Игорь! — вот этого Юля никак не ожидала. — Что «Игорь»? — Гром зло передёрнул плечами. — Да, я служу закону, а концепция естественного права разводит понятия «закон» и «право». Тем не менее, она существует, и рано или поздно каждый, кто умеет думать, становится перед выбором: закон или справедливость. Как Понтий Пилат. Знаешь, почему идеи естественного права у нас так непопулярны? Юля с недоумением посмотрела на пустую кружку: выпила чай и не заметила. Сейчас бы холодной воды, но у Грома — только из крана. — Смутно догадываюсь. Продолжать разговор дальше — значило услышать то, что слышать не хотелось. Смотреть в глаза собственным страхам оказалось совсем не интересно. Сначала Дядьюра, теперь Игорь... — Из неё вытекает право народа на восстание, — Гром произнёс это как само собой разумеющееся. Вот чего она ждала и чего боялась. — В случае, если эти самые естественные права в государстве попираются. И если завтра меня упекут в СИЗО, посадят Алёшу Макарова — это будет ещё одно подтверждение, что закон, которому я служу, надо менять. Чтобы людям, как сейчас мне, самим не приходилось доказывать свою невиновность. Или браться за оружие потому, что других путей им не оставили. — Значит, Чумной Доктор прав? — Нет. Людей убивать нельзя. Если сделать допущение — завтра мстителям не будет числа, и каждый житель может оказаться под прицелом. Но и так, как сейчас, дальше продолжаться не может. Преступников, настоящих преступников, которых я задерживаю, освобождают из зала суда, и не сегодня-завтра судья вынесет постановление о заключении меня под стражу. Мне надо успеть. Покопаюсь в прошлом Разумовского — друзья, связи. Посмотрю, как он дошёл до жизни такой. Может, что-нибудь нарою. Юля молча кивнула.