Право на справедливость

— Это было... рискованно, — выдохнул Артём, когда они, наконец, остались одни. — Не сказал бы, — Рубинштейн был в прекрасном расположении духа и всё время тихо посмеивался, вспоминая московского «коллегу». — В худшем случае Птица устроил бы показательные выступления, а Лебедев снова бы стал орать про шизофрению в острой стадии. Таких как он сложно сдвинуть с занятых позиций. — Я правильно понял, это был не гипноз? — Правильно, — Вениамин Самуилович плеснул в оба бокала еще коньяка и, довольно зажмурившись, сделал глоток. — Сначала я хотел попытаться взять под контроль Птицу, но потом решил, что в этом нет необходимости, зато может осложнить наши с ним отношения. Тогда я специально дал Лебедеву поупражняться в своих умениях и попытать счастья. Результат вы видели. — Нулевой, — кивнул Артём. — Серёжа на него не среагировал никак. — Такие люди, как Лебедев, очень ревностно относятся к ритуалам. Я протанцевал все необходимые па, чтобы он поверил, что я беру сознание пациента под контроль. На самом деле всё это я пробовал много раз и знал, что Серёжа не среагирует ровно никак. А потом я просто позвал Птицу. — Птица нас видел? — Конечно! — И слышал? — Обязательно. Птица достаточно хитёр и очень неплохо запомнил Стрелкова. Знал, что от него можно ожидать, поэтому сильно не духарился. Делал вид, что не замечает, но потом не выдержал, немного поддел. А Лебедев изначально был уверен, что субличность — категория вымышленная. Поэтому был убеждён, что я разговариваю с Серёжей. Сам подвёл основу под собственные ошибочные выводы. Эффект Даннинга — Крюгера. Уверен, вы знаете, что это такое. Артём кивнул. Как же не знать? Если говорить просто: дурак не понимает, что он дурак, потому что он дурак. Портить Рубинштейну удовольствие от победы не хотелось, но спросить было надо: — Как вы думаете, Серёжа придёт в себя? — Рано или поздно, — помрачнел Рубинштейн. — Транс сам по себе не опасен. Наоборот, он терапевтичен. В нём возможно психологическое переструктурирование. Эффект, как при длительной медитации, которая сама по себе тоже является трансом. Птица очень хочет, чтобы Серёжа вернулся, и ждёт Волкова. Не забывайте, субличность — продукт сознания основной личности и «знает» её лучше нас. *** — Подсчёт голосов ещё не закончен, но уже сейчас с уверенностью можно сказать, что новым губернатором Готэмбурга станет Александр Данилович Меньшов. Он лидирует с большим отрывом и... Гром выключил телевизор и задумчиво потянулся к стакану с кипятком. Чай он снова купить забыл, а тот, что принёс Дима, вчера закончился. Теперь он знал почти всё про историю с Чумным Доктором. И то, как попал на камеры в холле возле офиса Vmeste, как оказался на крыше казино. Все вопросы «зачем», «почему» и «кто» были закрыты. Только вот что теперь делать с этим знанием, он не представлял. Прямых улик как не было, так и нет. А если начать трясти тех, кого надо трясти — ничем хорошим это не закончится. А главное, не даст никакого результата. По Разумовскому тоже появились кое-какие намётки. Юля раскопала старое дело, которое вёл ещё отец Грома. Касающееся школы-интерната «Радуга», где росли Волков и Разумовский. Трое мальчиков сгорели на берегу залива при странных обстоятельствах. Главным свидетелем в деле числился Сергей Разумовский, которому тогда было восемь лет. Дело было прекращено в связи с отсутствием состава преступления. Отец Игоря не мог ошибиться, но очень настораживало, что в архиве нашелся только последний том дела. О том, как и чем восьмилетний мальчик мог сжечь троих однокашников старше себя по возрасту и сильнее, они с Юлей гадали долго, но к окончательному выводу так и не пришли. Учительница Разумовского и Волкова говорить с ними категорически отказалась. Мария Ивановна хорошо запомнила их первый визит и то, что её слова и детские рисунки Разумовского послужили причиной его ареста. Увидев Грома, она в панике закрылась в учительской и вызвала на помощь физрука и директоршу. Прессовать пожилого дядьку, пусть и воинственно настроенного, Гром, конечно, не стал. Пришлось покинуть поле боя, мстительно пригрозив повесткой. Толку это никакого не возымело. Здесь, в интернате, существующем практически полностью на деньги Разумовского и потерявшем благодаря Грому с Юлей своего благодетеля, на них смотрели как на преступников и дети, и взрослые. Жаль, не сразу они сообразили и подъехали прямо под стену интерната. Хорошо, машине только оплевали лобовое стекло, а не как в прошлый раз возле дома, когда краской изгадили. Впрочем, Гром не обольщался. Они просто не успели. Хмурые лица, на школьном заборе — большое граффити Чумного Доктора с ангельскими белыми крыльями за спиной. Когда они садились в машину, «провожать» их сбежался, кажется, весь интернат. Дети и учителя стояли одной большой молчаливой толпой. Хорошо хоть камни вслед не полетели, а вполне могли. И дело было не только в Разумовском. Лёша Макаров и сбитая Гречкиным девочка тоже были из этого интерната. Сестра в могиле, Лёша в СИЗО — какая уж тут любовь к полиции? — Закрашивали несколько раз, — извиняющимся тоном решила объяснить директорша, показав на граффити, — но они снова. Решили, пусть будет. Чтобы все стены не обрисовали. И не обижайтесь на них, — директриса кивнула в сторону молчаливой толпы детей. — Серёжа ведь не только кормил их и одевал. Компьютеры купил, курсы всякие: живопись, скульптура, языки. Потом помогал в жизни устроиться. Билеты в театр, в кино и в музеи... Знаете, сколько государство выделяет на содержание одного ребёнка в сутки? — Нет, — собственный голос показался чужим и безликим. — Ну и правильно. Зачем вам это? У вас своя жизнь и свои проблемы. Чумной Доктор на заборе укоризненно таращился на Грома круглыми стёклами клювастой маски. Волосы у него были ярко-рыжего цвета. — Понятно, — говорить сразу стало не о чем. Страшно и нелепо: убийца в маске как символ веры в торжество справедливости. Как напоминание: здесь все знают, в Готэмбурге закон — только для богатых. На тех, кто живёт тут, его не хватило. Разумовский для интернатской детворы — хороший и свой. Волшебная пентаграмма, напоминающая: каждый из них может достать себя из дерьма за уши. Все они знают, кто Чумной Доктор. Не просто знают — гордятся, как люди гордятся великими предками и знаменитыми родственниками. И сделал их такими никак не Чумной Доктор. Те, кто платит тебе жалование, майор, кто выдал полицейский жетон, форму и индульгенцию. Ну да, был бы ты по другую сторону баррикад — сидел бы сейчас на зоне за побег из-под стражи и за нападение на бизнесмена. Да хоть бы и за весёлые гонки по людным улицам Готэмбурга за фургоном с грабителями в масках мультяшных хоккеистов. И только чудом сестра Лёши Макарова попалась под колёса не им, а Гречкину. Не обманывай хотя бы себя. Ты ловишь преступников не потому, что уважаешь закон и поддерживаешь порядок. Какой порядок, если сам ты — средоточие хаоса? Признайся, тебе это просто нравится: погони, драки, адреналин и доказать превосходство. Юля крутила руль молча, сжав зубы, и Игорь за это ей был очень благодарен. *** Волков приехал, как обещал. Басмача — дитя пустыни он больше не напоминал, да и на наёмника тоже ничем не смахивал. В меру креативная стрижка, модный загар. Кто подумает, что заработал его Волков не в дорогом солярии? Ухоженные ногти, привычная глазу чёрная водолазка. Стильный брючный костюм такого же цвета скрывал рельеф поджарого мускулистого тела. Непринуждённые, плавные движения — крадущийся хищник угадывается, только если знаешь, как опасен стоящий перед тобой мужчина. Крепкое короткое рукопожатие. Несмело протянутую руку Рубинштейна Волков пожал, не задумываясь. — Олег, нам надо поговорить. Я... — Я знаю, вы не хотели и осознали. Я тоже не хотел на вас давить, но у меня не было другого выхода. Будем считать, что наш разговор состоялся. Есть дела поважнее. Кто-то из вас давал мои новые контакты Денису Титову? — Нет, — Артём удивился. Кто такой Денис Титов, он знал. И Волков знал. Рубинштейн отрицательно помотал головой. Кажется, не до конца поверил, что его отпустили. — Денис Титов. Дэн. Один из немногих друзей Серёжи. Специалист по IT-технологиям, — Артём говорил это для Рубинштейна. — И доверенное лицо нового губернатора Готэмбурга, — добавил Волков. — Однако. — Однако — его племянник и, возможно, наследник. У нового губернатора нет детей, и вряд ли они появятся. Артём присвистнул: — И что Денис Титов? — Позвонил мне сегодня утром. Боюсь, действовать придётся быстро, времени на раздумья больше нет. *** — Олег Волков? Голос в трубке он не узнал. — Денис Титов. Помнишь меня? — Помню. Откуда ты знаешь, что я жив, и кто дал тебе мой новый номер? — Неважно. — Важно. Или разговор не состоится. — Слушай, Волков, ты правда думаешь, что я сейчас назову тебе должности и фамилии? О том, что ты жив, знает куча народу из ваших. Номер дал тот, кто его знал. Просто подумай и не задавай глупых вопросов. — Ладно. Не буду. Но попробовать стоило. Что ты от меня хочешь? — Я знаю, что ты вернулся в Готэмбург, и знаю, что ты хочешь вытащить Серёжу. — Допустим. — Сделай это как можно скорее. Если не поторопишься, больше его никогда не увидишь. — Кто? — Волков похолодел. — Те, кому он нужен. Я же просил не задавать глупых вопросов. — Это из-за Vmeste? — Хуйню несёшь, — невидимый собеседник, кажется, разозлился. — Это потому, что он гений. Нахрен им Vmeste? Есть вещи поинтересней. Сколько стоят мозги Илона Маска, Ларри Пейджа или Марка Цукерберга? Ты правда не понимаешь, сколько на самом деле стоит Сергей Разумовский? Поверь, намного больше, чем его похожая на огромный хер башня корпорации. — Гений с дырой в башке. — Подлатают, — уверил Дэн. — Гении все слегка с головой не дружат. Стивен Хокинг был полностью парализован. Даже говорить не мог. Ничего, решили вопрос. В общем, ты меня понял. — Понял, чего тут не понять, — буркнул Волков. — Осталось узнать, с какого ты тут конца. — Будем считать, это помощь другу, попавшему в беду. Не мучай меня, Олежка. Тебе протянули руку. Хватайся крепче. Мой номер у тебя высветился. Подумай, что тебе нужно, и звони. — Вертолёт, — мрачно процедил Олег, ожидая, что его пошлют. — Гражданский подойдёт или сразу МИ-24? — на полном серьёзе поинтересовался Дэн. — Трындец, — сообщил Волков. — Лучше МИ-24. *** Было раннее утро. Закутанный в дымку Чумной остров с высоты птичьего полёта выглядел нереальным. Но опасность, которая ждала их внизу, была самая прозаичная. Пилот на подлёте дал небольшой полукруг, засветился и позволил их хорошо разглядеть, чтобы визит не выглядел нападением. Волков с Драконом спрыгнули на вертолётную площадку перед психбольницей, о наличии которой сообщил Рубинштейн. Доступ сюда, где в отдельном блоке содержались особо опасные пациенты, только по воде и по воздуху. Идеально изолированное место. Минут за двадцать до их прилёта начальнику охраны позвонили и предупредили, чтобы ждали проверку из УФСБ. Вот за эту самую проверку их сейчас и приняли. Волков курил, терпеливо ожидая, когда к ним подойдет кто-то из охраны. Старший лейтенант ФСБ — Олег отлично знал, с кем ему придется столкнуться — в форме начальника подразделения охраны психиатрического стационара не посчитал их опасными, поэтому подошёл один. Но, выслушав и ознакомившись с приказом, понял, что они немного не те, кого ждали, напрягся и стал куда-то звонить. — Толик, они Разумовского забирают, а Стрелков трубку не берёт, — в голосе старлея — ни тени паники, задолбаность пополам с недоверием. — Что делать? Парень прижимал телефон к уху плечом, двумя руками вцепившись в автомат, и не сводил глаз с висящей у Волкова на поясе кобуры с пистолетом. Зря ты туда уставился. Укатать тебя в две секунды можно и без пистолета. Дракон за спиной замер мраморным изваянием и нежно скалился улыбкой дрессированного крокодила. Старлей говорил тихо, ему казалось, что слова не разобрать. В этом он тоже ошибался. Благодаря хитрой приспособе, вставленной в наушник, Волков прекрасно слышал, о чём тот беседовал с кем-то по имени Толик, но сообщать об этом не собирался. — Твою мать! — Толик явно был очень расстроен. — Не дозвонился, потому что он занят! Занят Стрелков! У нас тут такая хуета, что ни в сказке сказать! Чумной Доктор напал на губернатора. — Нового или старого? — Нового, сцука. Кто пришёл за Разумовским? Новость про Чумного Доктора для Волкова и его друзей была прекрасная, но уж больно неожиданная. Прямо как под заказ. Если было бы время — сам что-то подобное организовал бы для подстраховки. — Прилетели, а не пришли. Военные. Приказ показали. Подписан лично... — старлей назвал фамилию. — А настоящий или нет — откуда мне знать? Поэтому и звоню. Двое, и экипаж в вертолёте. — Чёрт... Мы всё равно уже не успеем. Все за городом на даче губернатора. Тут только что такой Каунтер-страйк был — до сих пор дымится. Посёлок оцеплен. Он, кажется, не один был, понимаешь? Чумной Доктор. — Делать мне что? — устало спросил старлей. — Разумовского им отдавать нельзя, — приказал невидимый Толик. Олег внутренне собрался, сжал расслабленно висящую вдоль тела руку в кулак, чуть отогнув указательный палец — приказ Дракону: «Внимание!» Ствол автомата в руках старлея чуть дрогнул. Волков отогнул второй палец: «Готовься!» — Хотя, стой! Стой, Миха, — вдруг передумал Толик. — Как они выглядят? — Брюнет с короткой бородкой, синие глаза. Говорит, майор Зайцев. Второй — здоровенный коротко стриженный блондин. — Зайцев, бля?! — Толик расстроился ещё сильнее. — Не успели. Значит, так, Миха, слушай меня сюда. Ты мне друг, поэтому Стрелкову больше не звони. Занят — и ладно. Если не хочешь деток своих сиротами оставить, просто пойди и покури. Посиди где-нибудь в тенёчке. Приказ тебе показали, Стрелков трубку не взял... Живой сержант лучше мёртвого лейтенанта. — У меня взвод профессионалов, — недоверчиво напомнил старлей. — Профессионалов? — хохотнул Толик. — Это наёмники, бро! В смысле, бывшие контрактники. Матёрые, не новобранцы. И если я не ошибся, нету у тебя уже взвода, Миха. За спиной лейтенанта возле берега что-то грохнуло и обвалилось, кто-то надсадно, но коротко вскрикнул. Ну, понеслось... Парень нервно оглянулся. Не стоило ему этого делать. Волков принял решение мгновенно. Короткий рывок вперёд и в сторону с линии огня, разворот, захват, удар — лейтенант осел на землю безвольным кулем. Лёгкое касание двумя пальцами шеи — живой, через пару часов оклемается. — Кажется, наши рыбки приплыли, — заржал Дракон, мотнув головой в сторону берегового блокпоста. — Пошли, — Волков показал рукой на здание психлечебницы. — Второй этаж, потом налево, третья дверь. Один на входе, трое на этаже. Лучше без «двухсотых». — Это как получится, — буркнул в спину Дракон. — Давай, я прикрою. — Мирняк не зацепи, Рэмбо. Пилюлькин очень просил, чтобы никто не пострадал. — Само собой. Помню, — Дракон, кажется, обиделся. Только рассвело, двор пустой. Площадка перед входом хорошо простреливается, но нападения они не ждут, а охрану на блокпостах сняли Кот, Нерпа и Шанхай, поднять тревогу некому. Они быстро поднялись по ступенькам парадного и вошли в открытую дверь. — Майор Зайцев! — гаркнул Волков в лицо пытающегося остановить их охранника. — Приказ генерала Грищенко. — Кого? — охранник оказался въедливым, но нерасторопным. Дракон вырубил его одним ударом. Пожилая санитарка в белом халате, везущая тележку с чем-то, накрытым белым полотенцем, сдавленно вскрикнула и шарахнулась в сторону. Лестница, коридор, серые стены, серые двери. Всё чистенько и очень просто. Охранников оказалось не трое, а двое. Они обнаружились возле окна на лестничной клетке. Курили, о чём-то трындели и были так увлечены, что наёмников заметили только тогда, когда хвататься за оружие было поздно. Третьего искать времени не было. Нужную дверь Волков узнал сразу. Закрыта только на щеколду. Рубинштейн выполнил обещание. Волков перед дверью остановился. Он мало чего боялся в этой жизни, но сейчас страх того, что прежнего Серёжу он больше не увидит никогда, вырвался на свободу, пожирая остатки самообладания. Дракон сопел сзади: связывал и засовывал в рот кляпы горе-воякам. Волков выдохнул и осторожно, чтобы не напугать, толкнул дверь. Серёжа в белых больничных штанах и рубашке навыпуск с короткими рукавами лежал не на кровати, а на боку посередине комнаты и спал, прижав к груди колени. Кто-то заботливый сунул ему под голову подушку и укрыл одеялом. «Как он похудел», — первая мысль, которая пришла в голову. Рыжие отросшие волосы, разметавшиеся по полу, были чистыми и не спутанными, одежда — опрятной, но обычно мягкие яркие губы, которые так любил целовать Олег, — бледными и потрескавшимися. Тонкий с красивой горбинкой нос на исхудавшем лице хищно заострился, а тёмные тени под глазами выглядели пугающе большими. — Серёжа! — тихо позвал Олег, хотя и помнил, что говорил Рубинштейн про суженный коридор восприятия, и что Серёжа на него, скорее всего, не среагирует. Но тот вдруг открыл глаза и, медленно оттолкнувшись рукой, сел на полу, поджав ноги. — Серёжа! — снова позвал Волков, уже понимая, что его не узнают. — Бери свою принцессу, и делаем ноги, — прогудел от дверей Дракон. — Потом разбираться будем. Волков мрачно кивнул, подошёл к Серёже и, опустившись на корточки, аккуратно попытался его поднять. — А что вы тут?.. — раздался от двери удивлённый возглас, и в палату, ловко поднырнув под рукой Дракона, заскочила пигалица в белом халате, шапочке и очках. — А ну, оставь его в покое! — возмущённо пискнула сухонькая старушка — то ли врачиха, то ли медсестра, и схватила Волкова за руку, придерживающую Серёжу за пояс. — Э! — ожил Дракон. Он был расстроен, что прозевал появление шустрой малявки, и теперь собирался исправить просчёт. Но тут в ситуацию вмешался фактор неожиданности или форс-мажор. Форс-мажор имел вид ещё одной бабульки. Крепкой, полной санитарки бабы Томы, толкавшей перед собой по коридору инвалидное кресло с сидящим в ней дородным психом-паралитиком. — Шо тут такое? — остановив коляску, она сунула нос в палату. — Й-а-а! — взвизгнула смелая малявка, отпуская Олега, и бросилась в бой, вцепившись острыми когтями Дракону в грудь. Метила она явно ему в лицо, но тот ловко поймал её за запястья и поднял в воздух, заставив исторгнуть вопль бешеной рыси, у которой из-под носа выхватили кусок сырого мяса. — Федотовна, подмогай! — звонко выкрикнула она, молотя ногами в воздухе и пытаясь врезать Дракону по яйцам или по коленной чашечке — как повезёт. — У нас Серёженьку хочут забрать! Самуилыч предупреждал! Дракон рычал, удерживая шуструю старушенцию перед собой на вытянутых руках, но приказ не трогать мирняк впечатался в мозги крепко. И что теперь делать, он не знал. — Поставь Макаровну, хвашист! — радостно взвыла баба Тома и, выхватив невесть откуда швабру, схватила её как двуручный меч и начала бодро охаживать Дракона по спине и плечам. — За Родину! Новомодная металлическая швабра с губкой на конце в руках бабы Томы крутилась, как боевой посох в руках ушуиста, и то и дело доставала Дракона. Тот едва успевал убирать голову. Треск стоял такой, как будто ломают сучья. — За Сталина! — подхватила Макаровна, лягаясь как дикая лошадь. — Ах, сука! Волк! — выл Дракон, крутясь с взбесившейся бабкой в руках и уворачиваясь от ударов. Получалось у него так себе. — Волк, сделай что-нибудь! Но Волкову было не до него. Он, нежно обняв, прижимал к себе беззвучно рыдающего Серёжу, нервно, отрывисто целовавшего его лицо, губы и шею. Гладил по волосам и тоже целовал мокрые щёки, сухие губы, волосы, глаза, шею... — Олег, Олежка, живой... — Серёжа, узнал, хороший мой! — Ой! — громким басом квакнула баба Тома и, опустив швабру, уставилась на сидящих на полу мужчин. — А шо там? — Макаровна перестала лягать Дракона, замерла в его лапах и попыталась повернуть голову. Дракон, ловко развернув, поставил агрессоршу на пол. — Брат, штоле? — ткнув в Волкова сухоньким пальцем, спросила Макаровна у Дракона, как ни в чём не бывало. — Ну это... Почти, — смутившись, пояснил тот. — Пресвятая богородица! Тьху ты! — сухие щёки Макаровны залил пунцовый румянец. — Вона как! — Ну ты, подруга!.. — возмущённо уткнув руки в крепкие бока, прогудела баба Тома. — Самуилыч же предупреждал. Ежели чернявый, бородатый и синеглазый придёт — не мешать. — Запамятовала! — стукнула себя по лбу Макаровна. — А тебя как зовут? — ласково спросила Дракона. — Вадик, — пробурчал тот. — Только вы никому не говорите, — добавил, спохватившись. — Не скажем, — пообещала бабулька, достала что-то из кармана халата и, развернув салфетку, протянула Дракону маленький пирожок. — Вот, возьми. Серёженьке несла. С вишенками. Я косточки-то повыкалупывала. Думала, вдруг в себя придёт, угостится. Только ему сейчас не до угощений. Кушай. — Спасибо, — Дракон взял пирожок и откусил сразу половину. — Хороший ты, Вадик, парень. Большой, — похвалила Макаровна, умильно разглядывая жующего Дракона. — Как мой покойный Ваня. Его в сорок третьем под Сталинградом... — Мы ж с Макаровной всю войну вместе в медсанбате. Второй Украинский. — Угум, — уважительно промычал Дракон, засовывая оставшуюся половину пирожка в рот. — Давай, Волк, съёбываться надо. Ой, пардон, дамы! Само вырвалось. Волков резко поднялся, держа Серёжу на руках и, крепко прижимая его к груди, вышел в коридор. *** Две боевые подруги жизни, стоя рядом, смотрели вслед уходящим наёмникам. — Вона, как оно бывает, — посетовала Макаровна. — Сталбыть, дождалась наша царевна Несмеяна своего принца. — Срамота-а! — смахнула навернувшуюся слезу Макаровна. — Пошли на лестницу, там можно окно открыть. — Подсоби, — баба Тома кивнула в сторону колясочника, — Митеньку забрать надо, чтобы не спужался. И тут из полутёмного коридора с другой стороны от лестницы раздался топот. Третий охранник мчался на помощь друзьям, явно из сортира. — Р-разойдись! — заорал он, вскидывая автомат. — Плохо мне! — рявкнула баба Тома, загораживая своим немаленьким телом проход. — Помираю совсем! — и рухнула на опешившего охранника всем весом. — Инхваркт! Инхваркт миокарду у Федотовны! — заголосила её подруга. — Спаситя! Помогитя! — Ай! — рявкнула баба Тома. — Он меня за зад схватил, извращщенец! Хвашист! Невинность мою хочет сгубить! — П-п-пусти, г-ад! — парализованный убогий Митенька вдруг резко поднялся из инвалидного кресла, зашатался и со всей дури отоварил охранника по голове здоровенным кулачищем. Тот молча свалился на пол. — Митенька! Встал! — охнула баба Тома. — Заговорил! — подхватила подруга. — Ай, молодец! Говорил же Самуилыч: от головы у Митеньки паралич, не от ног. Прав оказался! — Ы-ы-ы! — щербато разулыбался бывший паралитик. — Садись, Митенька, садись покудова! Радость-то какая! Теперь на поправку пойдёт. — Ефто из-за Серёженьки! — уверенно заявила баба Тома. — Он деткам помогал, убогих кормил. Вот благодать на него и снизошла: очнулся, болезный. Ну и Митеньку слегка коснулась. Надо, сталбыть, сегодня вечером в церковь сходить, свечку поставить. — Точно, она! Благодать! — обрадовалась Макаровна, уже предвкушая, как вечером во дворе они с Федотовной будут рассказывать эту историю. Подруги бережно усадили бывшего паралитика в инвалидное кресло и резво потолкали к лестнице, к съезду для инвалидных колясок. Посмотреть, чем закончится с Серёжей, хотелось страшно. В распахнутое окно был хорошо виден выход из лечебницы, небольшой сквер и пятнистый большой вертолёт, стоявший на заасфальтированной площадке за ним. Чернявый солдат с Серёжей на руках и блондинистый здоровяк Вадик как раз залезали внутрь. Ещё трое в странных, плотно облегающих тело костюмах заскочили за ними следом. Винт вертолета стал раскручиваться всё быстрей. — Эх, — мечтательно заметила Макаровна. — Раньше принцессы были другими. Всё никак не могу привыкнуть к ефтому прогрессу. — Зато принц чудо как хорош! — подхватила баба Тома. — Синеглазый, чернявый, с бородой. Я вчерась по телевизиру кино про Железного человека видела. Так вот, наш — в тышшу раз красивше. — Хорош, — согласилась Макаровна. — Чудо как хорош. — Ыыы, хо-хорош, — радовался снова стоящий на ногах и держащийся за раму Митенька.