И я забуду этот день, да так, чтоб он запомнился

Отпраздновали день выписки Ланы очень даже хорошо, Серёжа заказал пиццу и роллы, достал лучшее вино из погреба, и они вдвоём с Ланой смотрели на его чуть ли не домашнем кинотеатре какой-то слащавый фильм. Хотя, честно говоря, фильм они закончили смотреть еще до его начала, потому что были заняты поцелуями. После чего, уже изрядно выпившие, решили сыграть в “Правду или действие”. Конечно, вдвоём играть не так интересно, но пьяных людей не остановит ничто. Сейчас им жутко повезло, что им не взбрело в пьяную голову идти гулять по крыше небоскреба, например. Хотя, нет, кое-что их все же остановит, точнее, кое-кто. Птица, который отлучился во время Сережиного и Ланиного “просмотра кино”, сейчас вернулся и выглядел усталым, но все же не позволил двум горе-пьяницам, например, нарисовать усы Венере на картине. - Птицааа, ну ты серьёзно? Как такая мелкая деталь может *ик* испортить шедевр мирового искусства? Это же только украсит Птица на это ничего не отвечал, а только оттаскивал Серёжу от картины, потому что знал, что бывает с трезвым Разумовским, даже если просто неаккуратно дотронуться до любой из его картин, а особенно до “Рождения Венеры”. - Ну и ладно. Ну и пожалуйста. Ну и не нужно! Цитировать советский мультик было однозначно хорошей идеей, потому что не менее пьяная Лианель сейчас подхватила эту тему, и они начали рассуждать о том, что раньше кинематограф был лучше, а Разумовский даже забыл о своей идее “приукрасить” картину. Но вернемся к “Правде или действию”. Обстановка в офисе была не лучшей: по телеку шёл какой-то второсортный испанский боевик с корявым переводом, на полу валялись пустые бутылки от алкоголя, коробки от пиццы и пустые пакеты от чипсов, которые жутко шуршали, хотя никого, кроме единственного трезвого в этой компании, это не смущало. - Птицааааа, буишь с нами в “п или д”? Хтонь отвлеклась от созерцания ночного города и нехотя повернулась к Лане. - Чё еще за “п или д”? Я даже не знаю, что это, но звучит убого. - Ну смотри. Нужно *ик* гооить другому участнку “Пыравда иль действо?” Есль он отвечает “прауда”, то ты задшьш эму ввапрос, и учвмтник должкн ответить. Если лн гыолрит “действщыде”, то он двалжен выфполнить твое задвыгте. Вхот - Лан, у тебя уже язык заплетается, ляг поспи. Вон, Серёга уснул, пока ты говорила. - Дуавызмаешь? - Ага, ложись, ложись. Сначала Лана сопротивлялась, но, когда поняла, что Птица просто несет ее на диван, то расслабилась. Она сидела всего в паре метров от него, то есть нести ее надо было не больше минуты, но Пчелкина уже успела уснуть у Птицы на руках, зарывшись носом в перья, на что Птица только покачал головой и положил тело на диван. Он бы и рад укрыть как ее, так и Сережу, но он просто не может касаться чего-то, кроме этих двух, так что пришлось их оставить так. Пернатый сел около дивана, облокотившись об него, и посмотрел на спящую девушку. У него за последнее время накопилось столько мыслей, которыми хотелось с кем-то поделиться. Он вполне бы мог сказать все это Сереже, но тот был завален работой и и так тратил кучу нервов, поэтому в те относительно спокойные минуты, когда они могли поговорить, Птица не говорил о своих проблемах, дабы не заставить Сережу нервничать еще больше. Сейчас же появилась Лана. Было бы хорошо ее тоже не втягивать в это все, но Птица не мог. Да и к тому же, она сейчас крепко спит, так что вряд ли запомнит хоть что-то. – Бляяять, до чего же я докатился? Я даже не знаю, что я такое. Вообще, я и раньше на знал, просто игнорировал тот факт, что до Сереженьки-то я тоже существовал. А потом он меня увидел, и все. Я просто сделал как для него, так и для себя вид, что являюсь просто его шизофренией. Но сейчас меня увидела ты... Как, блять, это возможно вообще? И, сука, я не понимаю, за что мне это. Я же дотронуться могу только до вас двоих. Да я даже пледом вас укрыть не могу! И что, мне вот так вечно страдать? Я, может, простого человеческого счастья хочу! Ах да, конечно, я же не человек, мне счастья не положено. Я же даже не знаю, ЧТО. Я. ТАКОЕ! В первые за всю жизнь, если это, конечно, можно было назвать жизнью, из глаз Птицы хлынули слёзы. Он и сам не знал, что умеет испытывает такие эмоции. Безысходность, пустота и непонимание окутывали его. Ему было как никогда плохо, видимо, не стоило все те года сдерживать эмоции и не рассказывать о своих переживаниях, а тут еще и Лана подоспела, потому что сейчас, наложившись одно на другое, все это рождало у Птицы желание сжечь либо весь мир, либо себя. Ни то, ни другое возможным не было, все же, Птица не материальный. В таком состоянии Птице предстояло просидеть всю ночь и утро. Уже ближе к 11, когда у Сережи прозвенел очередной будильник, хтонь отмер. Только тогда он понял, что ночью у него была натуральная истерика, а взамен пришло опустошение. Это было даже не плохо, потому что Птица, наконец выговорившись крепко спящему собеседнику, несколько успокоился. Сейчас Птица сидел за Сережиным столом, опять нацепив ядовитую ухмылку, и смотрел на то, как просыпаются недо-тусовщики. - Ну че, повеселились? Теперь, небось, башка раскалывается, да? Услышав голос, Лана резко села на диване и посмотрел широко распахнутыми глазами на Птицу. Уже открыв рот, чтобы, видимо, сказать что-то не самое приятное, она отмерла и, спокойно выдохнув, легла обратно на диван. - Ты че, уже забыла про меня? Понимаю, я б тоже предпочел забыть прошлый день. Точнее, ночь. Вы тут, блять, такое устроили, что пиздец. Не много ли вам столько пить, а? С противоположной стороны дивана послышалось непонятное шуршание. - Заткнись - О, Сереженька, и ты проснулся, молодец какой. Знаете, я б вам помог, да не могу. - Заткнись - Заткнись - Ой, ой, какие мы злые, все, ухожу Птица и вправду ушел, а Лана с Сережей, ещё полежав около получаса, таки поднялись с дивана, кое-как пытаясь одновременно размять затëкшие конечности и не умереть от головной боли. Перебрали они вчера, все-таки. Закинувшись таблетками, Лана пошла на кухню, чтобы приготовить кухню и овсянку. Подпускать Сережу к кухне - значит обречь эту самую кухню на смерть, поэтому Разумовский пошел в их спальню, всë в которой за месяц отсутствия хозяев покрылось плотным слоем пыли, потому что в спальню Сережа уборщицу не пускал, а самому как-то не до того было, надо было обновление побыстрее закончить. В целом, весь этот субботний день ни Сережа, ни Лана делами своими не занимались. Когда под вечер головная боль уже более-менее спала, они решили прибраться в спальне, попутно обсуждаю всевозможные вещи, начиная от мемов в Тиктоке, а заканчивая политикой. Ближе к вечеру, когда Сережа засел в соцсетях, Пчелкина решила проверить камеры в офисе. Все же ей было немного интересно, что же такого происходило, если утром их встретил такой погром. Сначала все было тихо-мирно, Сережа с Ланой просто смотрели фильм и ели пиццу. Потом, уже немного “на веселе”, они играли в карты на раздевание, что, впрочем, было неудивительно, и абсолютно не шокировало девушку. То, что Сережа чуть не разрисовал любимую "Венеру" ее очень развеселило, и она поставила себе мысленную отметочку, что надо будет обязательно рассказать об этом самому Разумовскому. “Правда или действие”, куда Лана активно зазывала Птицу, которого, оказывается, видно на камерах, было уже поинтереснее, но все ещё не было чем-то необычным. А дальше началось самое интересное. После того, как Птица относит Лану на диван, а сам садиться рядом, у него, будто по щелчку, ухмылка спала с губ, а лицо приобрело спокойное и несколько печальное выражение. А потом он начала говорить. По мере того, как Лана это все слушала, девушка все больше проникалась к нему. Вот ведь, нелегкая судьба у человека. Точнее, у нелюдя, но это ничего особенно не меняло. К концу записи у Ланы были смешанные чувства. Она не могла сказать, что чувствует к Птице теперь: равнодушие, жалость, сочувствие или все вместе. Но одно она могла сказать точно: страха в этом списке не было.