Нежный плен

Когда они пришли в самые отдаленные покои, Сяо Синчэнь был готов увидеть что-то ужасное – ребенка, мечущегося в лихорадке, или калеку от рождения, или страдающего от язв – но миловидный мальчик на детской кроватке спокойно спал. - Я погрузил его в сон незадолго до вашего прихода, - объяснил Цзинь Гуанъяо. – В конце лета А-Сун сильно болел, и с тех пор боится лекарей. Сяо Синчэнь нахмурился, задумавшись. - Было бы лучше, если бы я мог понаблюдать за малышом, когда он бодрствует… хотя, всё же, сейчас я могу проверить его меридианы и течение ци, - он сел у кроватки и бережно коснулся запястья А-Суна, прощупывая пульс. – Вы говорите, А-Сун болел летом… и часто он болеет? - Он родился раньше срока, очень маленьким и слабым, мы с женой боялись, что он не выживет, - едва слышно ответил Цзинь Гуанъяо, расхаживая по комнате. – Потом простужался чаще, чем другие дети в его возрасте. А-Сун пошел позже, чем начинают ходить другие дети, я точно уверен, в… - он осекся, - там, где я вырос… в том доме матери растили маленьких детей, я наблюдал, я помню… обычно малыши в два года начинают говорить, и подражают взрослым, а А-Сун очень мало говорит и редко играет, чаще просто сидит и смотрит… - Понимаю. Подождите немного… - Сяо Синчэнь сосредоточился, пытаясь направить ту слабую энергию, которой пока обладал. От его ладоней заструился серебристый свет, и спустя миг исчез. – Да, я чувствую неправильное течение ци, но это вы, может, замечали и сами, и лекари могли сказать… - Лекари говорили, что у А-Суна почти нет духовных сил, - Цзинь Гуанъяо остановился. - Его золотое ядро окутано туманом, который и не дает ему развиваться… возможно, это отражается и на росте, - Сяо Синчэнь поднял голову. – Редкий случай, потому многие, даже самые опытные целители, о нем не знают и не распознают. Не знал бы и я, если бы не учился у Баошань-санжэнь. Это происходит, если родителей ребенка проклял сильный враг… видимо, во время войны это с вами и случилось? Другое предположение слишком невероятно и встречается довольно редко… Если бы Цзинь Гуанъяо не стоял близко к стене, то упал бы. Он оперся спиной о стену, дрожа, как человек, загнанный в угол. - Я так и знал… А-Сун расплачивается за мою вину… Сяо Синчэнь подошел к нему, осторожно сжал его ладони в своих. - Молодой господин Цзинь. Не бойтесь, я вас не виню. Я не считаю вас врагом, не собираюсь мстить вам за то, что наша новая встреча… вышла вот такой. Даже самый совершенный в мире человек забудет обо всем, если речь идет о благе его ребенка. Можете быть со мной откровенны, наш разговор останется между нами. Цзинь Гуанъяо заплакал. - Моя жена приходится мне единокровной сестрой! И я узнал об этом слишком поздно… когда она уже была беременна… когда день свадьбы был назначен… госпожа Цинь рассказала мне, а я… я попытался всё скрыть от людей, от А-Су… ради нее же самой… она до сих пор не знает! Я лгу ей, говорю, что стал бессилен как мужчина, - на этих словах он покраснел от стыда. – Лгу, чтобы она не узнала… а мой отец… до самых последних пор, пока не заболел, угрожал мне, что расскажет А-Су правду… он этим держит меня, будто на цепи… - Всё-всё-всё, не плачьте, вы можете разбудить А-Суна, - тихо сказал Сяо Синчэнь. - Вы, наверное, осудите меня, но я не могу развестись с А-Су, не могу опозорить ее! А если станет заметно, что А-Сун болен, люди начнут подозревать, пойдут слухи… я не могу это допустить… моя семья – самое дорогое, что у меня есть. Сяо Синчэнь бережно провел ладонями по его щекам, вытирая слёзы. - Я знаю, как помочь вашему сыну… это трудный ритуал, но я надеюсь, мне хватит сил. Молодой господин Цзинь, я не осуждаю вас, вы и правда узнали слишком поздно… но вы должны рассказать жене правду. Это и ее право знать и принять решение вместе с вами. Цзинь Гуанъяо дернулся, как от удара. - Ей будет больно. - Будет еще больнее, если она узнает от человека, который скажет ей это со злым умыслом. От вашего отца, например, - напомнил Сяо Синчэнь. - Знает только мой отец и служанка покойной госпожи Цинь, Бицао… но эта женщина уже в возрасте и не покидает владений клана Цинь. Подслушать нас с вами в этих покоях никто не может, они защищены талисманами, - Цзинь Гуанъяо вдохнул и выдохнул, успокаиваясь, растерянное и горестное выражение лица сменилось уже знакомой Сяо Синчэню маской расчетливого политика. – Ченмэй… он часто видел А-Суна, он подозревал, что что-то не так, но пытался найти ответ в дневниках старейшины Илина и уцелевших записях лекарей из клана Вэнь. Сяо Синчэнь невольно удивленно приоткрыл рот. Сюэ Ян – пытался кому-то помочь? Цзинь Гуанъяо усмехнулся. - Вы удивлены? Ну, для Ченмэя это скорее логическая задача, сложный случай, который интересно разобрать. Я могу ему сказать, чтобы он дал вам прочесть книги госпожи Вэнь Люин, прабабки последнего главы, может быть, будет полезно. К источнику мы проведем вас через два дня, как раз тогда настанет период, когда воздействие сильнее всего. - Хорошо, - согласился Сяо Синчэнь. – Я… я постараюсь сделать для А-Суна всё, что в моих силах. Сюэ Ян сопровождал его обратно. Не пытался больше дотронуться, только глянул с надеждой, спросил: - Ну что, даочжан? Ты сможешь помочь? - Попытаюсь. Не будем загадывать на будущее, - отстраненно сказал Сяо Синчэнь. - Забавный мелкий у Яо-мэй. Если какая тварь посмеет говорить, будто он ущербный, глотку перережу. А если окажется, что его прокляли, ты только скажи, кто, я тому мудаку его проклятие затолкаю в такие места, о существовании которых он сам у себя не подозревает, - Сюэ Ян оскалился. Сяо Синчэнь промолчал. Они сели в паланкин и в такой же гнетущей тишине вернулись в особняк. Провожая даочжана в его покои, Сюэ Ян сказал: - На обед подадут лапшу с острым соусом. Любишь острое, Сяо-гэ? - Если в меру, - ровным тоном ответил Сяо Синчэнь. – Пообедаем вместе. - Даочжан больше не возражает против моего общества? – ухмыльнулся Сюэ Ян. - Просто предосторожность – хочу, чтобы ты тоже пробовал то, что подают мне. Особенно, если мы никуда не выезжаем. Сюэ Ян почти наслаждался его настороженностью: - И чего же ты опасаешься, Сяо-гэгэ, яда или зелья, пробуждающего желание? Тебе, наверное, не приходило в голову, что зелье любви я мог бы принять вместе с тобой, и тогда мы бы не расставались сутки напролет… - последние слова прозвучали вкрадчиво и чувственно. - Это не любовь! – вскрикнул Сяо Синчэнь. – То, о чем ты говоришь, это безумие, одержимость, страсть, но с любовью это не имеет ничего общего. - Допустим, - Сюэ Ян пожал плечами. – Тогда что такое любовь, Сяо-гэ? - Ты смеешься надо мной, - сказал Сяо Синчэнь, когда Сюэ Ян бесшумно последовал за ним в его покои. - Не смеюсь, - Сюэ Ян потянул его за рукав, и они сели рядом у жаровни с углями. Нахальная усмешка на лице парня вдруг сменилась почти детской растерянностью. – Вот что такое ненависть, я знаю хорошо. Вы с Сун Цзычэнем повели меня на суд, но ни в пути, ни на суде не спросили, почему я убил Чан Цианя. Да потому, что из-за него я чуть не остался калекой! Ему когда-то показалось, что толкнуть пятилетнего ребенка под повозку – это так забавно… толкнуть просто так, вот просто душила жаба отдать плату, какие-то жалкие пирожные… а я так надеялся, отнесу записку куда велели, поем досыта. Представь себе, Сяо-гэ… я жил на улице, у меня никого не было, я ночевал где придется… я радовался каждому мелкому поручению, за него давали еду, которая еще не валялась на мусорке! А после того я лежал в канаве, даже подняться не мог, и на кровь стали сходиться бродячие собаки. Ты знаешь, Сяо-гэ, что это такое, когда возле тебя собирается свора, которая лает, бесится, которую манит кровь, а ты маленький и беспомощный? В представлении праведных даосов, наверное, мир не без добрых людей… и тот человек, который меня подобрал, тоже считал себя добрым. Ну, он же такое благодеяние сделал для грязного бродяжки, прогнал собак, забрал ребенка с собой, обработал рану и даже правильно вправил кости… Сюэ Ян остановился, переводя дыхание. Сяо Синчэнь хотел было сказать, что никакое прошлое не оправдывает того, что сделал Сюэ Ян с Чан Цианем, и тем более не оправдывает убийства людей, которые к поступку главы клана Чан никак причастны не были. Но почему-то спросил: - Кто был тот человек? - Лекарь, изгнанный из порядочного общества. Он прибился к труппе бродячих комедиантов и зарабатывал тем, что лечил их, а еще время от времени делал из обыкновенных малышей уродцев на потеху толпе. Мне повезло, что он не рискнул резать меня сразу, побоялся, что я загнусь и тогда не видать ему золотых монет. Он думал, что я без сознания, и спокойно обсуждал это дело с дружками… я несколько дней притворялся беспомощным и слабым, делал вид, будто то ли барахтаюсь, то ли готов вот-вот сдохнуть. А потом дождался, когда вся труппа после удачного представления напьется в хлам, и сбежал. С лубком на руке. Сюэ Ян всё так же сжимал край рукава даочжана в кулаке, но Сяо Синчэнь не пытался высвободить одежду из его хватки. Словно во сне или под заклятием подчинения, едва слышно вымолвил: - А дальше что было? - Вижу, даочжан любит занимательные истории! – Сюэ Ян засмеялся. – Что, такого на горе не рассказывают и в книжках не пишут? Сяо Синчэнь промолчал. Сюэ Ян вздохнул и продолжил: - Дальше? Я бежал… сам не зная, куда, как животное, которое спасает свою жизнь. Было холодно, у меня начался жар, я спрятался на конюшне и заснул на соломе. Тот двор принадлежал зажиточному крестьянину, к которому как раз наведался помещик, посмотреть на особенно красивого жеребенка. Господин Мо заметил меня… за три года до того лихорадка унесла его единственного сына, а я показался ему похожим на его ребенка. Так я и получил имя Ян, имя умершего – до того придумать мне имя было некому, я был, как все бездомные дети, «паршивцем». Господин Мо нанял лекаря, чтобы выходить меня. В первые дни мне казалось, что я на небеса попал, так обо мне заботились, просто пылинки сдували. А дальше… я был совсем ребенком, но мне сразу стало понятно, что приемный отец хочет, чтобы я был таким, как его потерянный сын. Мне отдали одежду и игрушки того, умершего, А-Яна, меня постоянно сравнивали с ним, стоило мне сказать или сделать что-то, что господину и госпоже Мо не нравилось, они говорили – «ты должен быть таким, как наш маленький А-Ян». Я же не делал ничего плохого, ты не подумай, Сяо-гэ, просто я был другим. Родной сын любил играть с большими собаками – я их боялся. Родной сын был тихим и медлительным, а я – любопытным, быстрым и схватывал всё на лету. Родной сын не переносил сладости, а я голодными глазами смотрел на фрукты и конфеты. Я пытался быть таким А-Яном, каким меня хотели видеть приемные родители… хотя бы ради крыши над головой, хотя бы потому, что меня кормили, ко мне приходил учитель и учил грамоте, счету, этикету и игре на флейте, а чуть позже – и заклинаниям, господин Мо собирался позже отправить меня на учебу в какой-нибудь клан… но часто у меня не получалось быть другим, я не мог угадать, чего от меня ждут, и тогда господин Мо меня избивал. Другие дети, с которыми я играл тогда, прощали родителям побои и резкие слова. Я простить не мог, огрызался, и тогда мне доставалось еще больше… - Сюэ Ян тряхнул головой, будто отгоняя от себя призраки прошлого. – Ладно, Сяо-гэ, хватит на сегодня сказок. Сяо Синчэнь обнял его. Само собой так вышло – будто он хотел обнять того ребенка, одинокого и беспомощного, того А-Яна, жившего с полубезумным приемным отцом. - Не надо меня жалеть, даочжан, мне это не нужно, - процедил Сюэ Ян сквозь зубы, и выскользнул из его объятий. – Вернусь к обеду. Или, может, раньше зайду, если сразу найду дневники вэньских целителей. Это тебе будет более интересно, чем мои рассказы. Быстро, будто за ним кто-то гнался, Сюэ Ян вышел во внутренний дворик. Опять начал падать снег, снежинки сыпались ему на волосы, падали на лицо и таяли, стекая прохладными каплями. Он вдохнул холодный воздух и закашлялся. Проклятие… он ведь не так хотел… не для того рассказывал о своем прошлом! Хотел только ткнуть Сяо Синчэня, такого чистого, нежного и светлого, лицом во всю жизненную грязь, показать, что люди не все такие беззащитные, страдающие и нуждающиеся в помощи, как думают всякие чокнутые даосы в монастырях… что спасать людей от чудовищ бессмысленно, потому что человек и есть самое отвратительное чудовище. В глубине души думал: «а может, он начнет кривить губы, читать морали, как все эти святоши на собраниях кланов, и тогда он мне надоест, тогда я перестану настолько желать его…». Но Сяо Синчэнь… не осудил! Обнял. От него так веяло теплом, и ароматом сандала и сирени… этот восхитительный аромат Сюэ Ян хотел впитать в себя полностью, забрать себе… Нет, даочжан был не первым, кому Сюэ Ян что-то рассказывал о своем прошлом. Яо-мэй знал, за что Сюэ Ян ненавидел Чан Цианя. Яо-мэй весело смеялся, когда Сюэ Ян рассказывал истории о своих скитаниях и ядовито подшучивал над людьми, с которыми случалось сталкиваться когда-то. Но то было совсем другое!