лилит

Penser l'impossible — Mozart l'Opera Rock

Ночь — Александр Иванов

Helen of troy — Lorde

      — Катерина Ефимовна, прекратите нервничать, от вас же за километр разит страхом, как от антилопы, — между двумя шагами вальса произносит Александр Павлович, изысканно направляя руку девушки в сторону. Что-что, но в танцевальном искусстве братьям Романовым равных не было: дело ли в воспитании, личном обаянии или в чем-то еще, решительно все равно, когда ты оказываешься под властью этого мужчины с его невероятной силой и харизмой, — двигаетесь как дуб на ветру.       — Я просто не в силах понять, о чем именно мне следует вести с Вами беседу, Ваше Величество, — мужчина легко развернул Катерину в своих руках, позволяя ей одарить чету Логиновых своей милой улыбкой и шлейфом восточных духов, — обсудим погоду?       — Как вам Петербург? — Александр не принимал правила ее игры и вел свою, не обращая внимания на попытки девушки сгладить углы. Подобное Катерину раздражало и она со всей силой сжала сухую, но теплую ладонь Императора, пытаясь сконцентрироваться на простых движениях вальса.       — Отвратительный город, — бросила она, надеясь задеть, — построенный на погибели и для погибели. Терпеть его не могу.       Прежде чем они развернулись в движении, она успела заметить снисходительный смешок: видимо, ее по-детски взрослые упреки его забавили.       — Предпочитаете Москву? Казань? Новгород?       — Что угодно, лишь бы не эти вечно грязные тротуары и гуляющие ветра.       — Странно слушать подобное из уст той, кого пророчат Милорадовичу. Михаил Андреевич очень жалует наш город и делает для него все.       Катерина поджала губы, пытаясь совладать с собой: она знала о том, что их с Милорадовичем сватали чуть ли не с момента ее возвращения из Европы, но надеялась, что многолетняя дружба отца с графом так и останется дружбой, не закончившись родством.       Кроме того, подобные разговоры очень уж докучали Николаю Павловичу, часто бывавшему в светском обществе и от того слышавшему все эти слухи: говорили, будто Милорадович лично приезжал к Катерине Ефимовне в Париж, чтобы заставить ее вернуться на Родину, говорили, что Катерина Ефимовна что-то подливала в чай Михаила Андреевича, чтобы его приворожить, говорили, что Аркадий Ефимович и Алексей Андреевич в сговоре, а сестра лишь прикрытие, говорили, что Петр Ефимович член масонской ложи и сестра его тоже, вот они и завербовали Милорадовича… Слухов было много. Один чуднее другого.       — Я думаю, это его работа. Ему стоит быть благодарным, что он может жить под покровительством столь мудрого Императора как вы.       Александр Павлович хмыкнул, не спуская глаз с миловидного личика и продолжая вести их в танце. На очередном движении он с легкостью поднял ее в воздух, крепко подхватывая за голубоватую ткань платья. Жемчужины, пришитые к юбке, глубоко впились ему в ладони, оставляя полукруглые следы. Краем глаза он заметил двух своих младших братьев в другом конце зала: взгляды их были устремлены на них и Александр не смог сдержаться от победной улыбки.       — Вот только наш Великий Император совершенно несправедлив к собственному брату: вместо того, чтобы позволить ему быть счастливым, — Александр остановился, позволяя девушке сделать па и обойти его вокруг, — он постоянно устраивает ему всякого рода испытания, а после щелкает по носу и говорит, что он его осалил.       Екатерина Петровна отлично понимала, что ее партнер не из тех, кто просит прощения. Его степенная улыбка, гордый взгляд, высокий лоб, вечный контроль и орлиный взор были лишь маской, под ней же скрывалась непоколебимая уверенность в себе, сплав жестокости, гордости и стали.       В этом они с Николаем Павловичем были слишком похожи, отличаясь лишь одной деталью: у Александра Павловича отсутствовал этот холод в глазах, столь свойственный Николаю.       — Предлагаете мне признаться в собственных ошибках?       — Предлагаю вам расписаться в собственном бессилии: я борюсь не за любовь Николая Павловича, а за него самого. И если в одно утро Николай Павлович скажет мне, что более его сердце не испытывает ко мне тех нежных чувств, то я останусь ему верным другом и помощником.       Вальс подходил к концу, оставалось лишь пару квадратов и поклон, прежде чем все закончится. В очередной раз прижимаясь спиной к груди Александра Павловича, она почувствовала его вкрадчивый шепот у самого уха:       — Ставите себя выше его? Никогда, слышите? Никогда Князем Российским не будет править мямлящая девка.       Развернувшись к нему лицом, Катерина впервые не смогла сдержаться и дала трещину собственной идеальной маске: губы ее искривились от гнева, сжавшись в тонкую нить, крылья носа трепетали, а между бровей пролегла вертикальная морщинка:       — В этом ваша проблема: вы боретесь за первенство, сами желаете им помыкать, пытаетесь вечно научить, защитить и оградить от плохого. Соревнуетесь со мной в попытке заполучить его внимание. Знаете, почему вы ни одну его фаворитку так не ненавидите, как меня? Почему пытаетесь вернуть расположение Нелидовой или Гончаровой? Потому что я единственная, с кем он сам хочет проводить время. Потому что я единственная, кто видит его равным мне, я не вижу его будущим Императором или князем, он для меня Николай Павлович, такой же русский мужчина, как и любой другой из деревни. А вы пытаетесь его себе подчинить. Я люблю его душу, а вы лишь чин и происхождение.       Александр слушал ее с равнодушным лицом, позволяя высказать все, что она хотела. На последнем квадрате напомнил, что они вообще-то ведущая пара, заставил насильно сделать пару движений и закончил вальс в тишине.       Все вокруг разразились аплодисментами, пока они стояли плечом к плечу обмениваясь взорами: Катерина испуганным и виноватым за последнюю выходку, Александр Павлович — задумчивым. Девушка выискала среди гостей Николая и обратилась к нему с мольбой в глазах, понимая, что совершила непоправимое: нагрубила самому императору.       — Что теперь Его Величество изволит думать обо мне?       Сквозь зубы она услышала его сухое:       — Его Величество изволит предпринять вашу помолвку с Милорадовичем как можно раньше. ***       Катерина Ефимовна ловко подцепила кончиком языка одну из виноградинок, морщась от кислой сладости и тут же запивая это ягодным морсом. Николай Павлович позади возился со своими письмами, что-то начитывая себе под нос и делая пометки в тетради.       Приглушенный свет от трех канделябров служил им укрытием и утешением: во всем дворце они скорее всего были единственными, кто еще не ложился. Где-то за окнами тьма ночи еще только становилась синевой, а рассвет еще даже не мелькал на Невой. Закидывая в рот еще одну виноградинку, Катерина сдвинула фигуру на шахматной доске и с глухим стуком водрузила мрамор на позицию Е6.       Николай поднял глаза поверх письма, следя за движениями любовницы, и четко приказал:       — Катерина, не трогай, мы с Михаил Михайловичем играем эту партию второй день.       — Разумеется, — проворковала она, не оборачиваясь на князя и не отрывая взгляд от черно-белой доски, надеясь, что тонкая спина скроет ее маленькую игру.       Князь напрягся и отложил письмо, откидываясь на кресле и складывая руки на животе.       — Катерина, — так предупреждают маленького ребенка, чтобы он не трогал чужих вещей.       — Чего Вам?       Николай Павлович помотал головой, пытаясь собраться мыслями и восстановить концентрацию, но выходило из рук вон плохо. Катерина достала из волос шпильки, и на выпирающие лопатки, скрытые лишь коротким черным платьем, упали локоны цвета червоного золота, отдавая в темноте пламенем.       — Катерина, — вновь позвал он, пытаясь оторвать любовницу от игры. Та дернула плечами, как будто пыталась сбросить взгляд Николая с себя и вновь вернула все внимание игре, — иди сюда.       Ловко подняв тяжелую доску и стараясь не сместить фигуры, она, маневрируя, остановилась рядом с князем, оставляя шахматы на столе, прямо поверх писем и докладов.       Николай притянул ее за талию к себе на бедро, позволяя закинуть ноги на его колени и крепко подтягивая к себе.       — Какой же ты все-таки ребенок, — он подарил ей поцелуй в лоб, рассматривая аккуратные черты лица в свете свечей.       — Как ты собираешься обороняться от Господина Сперанского? У него тут конь в шатком положении, но у тебя ладья на съедении его ферзи.       Николай Павлович тоже погрузился в игру, пока его широкая ладонь с длинными пальцами выводила странные узоры по на гладкой коже бедер.       В такие моменты он мог по-настоящему расслабиться, быть собой и не бояться, что Катерина его не примет или потревожит. Броницкая была частью его души, едва ли не большей: знала все его страхи и переживания, тревоги и обиды, и, что самое главное, она его за это не осуждала.       — Не боитесь пожертвовать конем?       — Прежде чем говорить о моих страхах, поговорим о ваших, — когда-то должна была зайти речь об этой теме и Николай оттягивал его как можно дольше, но теперь медлить было нельзя: скоро ему нужно было уезжать в Новгород, где его пребывание могло затянуться на целых две недели, — Михаил говорил, что ты сильно переживала за меня в прошлый раз.              Катерина молчала, но игра уже не занимала ее мыслей. Она вновь думала о том, как останется одна, наедине с собственными мыслями, глупыми шутками Михаила и грустными охами-ахами Александры Федоровны о том, как сильно она скучает по Князю. Графиня глубоко вдохнула и наклонила голову, как будто пыталась придумать что такого можно сказать любовнику, чтобы он поменял тему. Но Николай Павлович был настроен решительно: рука его проскользнула вверх и мягко, но решительно надавила сзади на шею, чтобы девушка не отворачивалась.       — Я знаю, что разлука для любви то же, что и ветер для огня: маленький костер он потушит, а большой воспылает еще сильнее, — маленькие ладошки ее проложили путь от живота вверх к груди, там, где пуговицы на сорочке были еще застегнуты. Она приникла ладошкой к сердцу, как будто пыталась достать до него, — но оставаться здесь, рядом с Императором, — Катерина подняла на него испуганные глаза с расширившимися зрачками, — мне страшно. Я знаю, что вы уже говорили с братом об этом, но все равно. Если бы только Александр Павлович дал мне шанс доказать, что моя любовь к вам искренна…       — Катерина, — мужчина накрыл ее ладонь, ощущая как быстро и часто бьется его собственное сердце, — я обещаю тебе: никто не причинит тебе вреда, пока меня нет. Никто и не посмеет. Обещаю. Михаил всегда рядом, в случае чего он примет все необходимые меры и обезопасит тебя. Верь мне.       Катерина сокрушенно помотала головой и вынесла свой вердикт:       — Придумайте что-нибудь, я вас прошу. Давайте позовем медикуса и скажем, что у вас лихорадка и вы никуда не поедите, — для того, чтобы показать всю серьезность своих намерений, она поднесла вторую ладонь ко лбу мужчины, показывая кивком, какой он горячий.       Николай Павлович снисходительно рассмеялся, забирая ладошку и целуя костяшки пальцев:       — Катерина, милая моя Катерина, ты одна моя жизнь, — Николай заглянул ей в глаза, пытаясь прочесть душу, — чтобы я делал если бы не встретил тебя?       — Такого бы не произошло, — уверенно заявила Катерина, вырывая ладошку и крепко обнимая его за шею. Голова ее уютно устроилась на его груди, пока Николай глухо посмеивался, — я бы нашла тебя в любом случае. А если бы ты не захотел меня видеть, то я бы достала тебя любовными письмами, пока ты бы сам не согласился быть со мной.       — Тогда мне очень повезло с тобой.       — Конечно тебе очень повезло со мной! — возмущенно ахнула она, пряча смех в тонкую ткань сорочки, — ты только сейчас это осознал?       Взгляд, которым мужчина посмотрел на нее, казался ей настолько интимным и личным, что даже для их отношений он казался неожиданным. Она поспешила опустить глаза и вернуть все свое внимание игре шахматам.       — Так что на счет коня?       Николай на секунду помедлил, отвечая на собственные вопросы в голове, а после вернулся к беседе:       — Да уж, положение не из лучших.       — Е2 — D4?       Мужчина поджимает губы, прикидывая дальнейшие ходы и кивает головой в сторону.       — Е2-C3.       Катерина молчит, потому что ход ей не нравится, но Великий Князь не любит, когда она с ним не соглашается, поэтому рот лишний раз не открывает.       — Сперанский опасный игрок, — Николай берет в руки коня, крутя фигурку в длинных пальцах. Катерина напевает под нос какую-то старинную французскую песенку и ставит палец на Е2, повторяя движение коня буквой «Г»:       — Я люблю, — Катерина движет пальцем по клеточкам, переходя к D4, — Великого Князя. Ровно четыре.       Николай усмехается, но детскую игру принимает:       — Я люблю, — он двигает фигуру коня на С3, — Катерину Броницкую.       — Е2 — D4.              — Е2-C3.       На их языке это значило «Я тебя люблю». ***       За окном капал крупный и холодный дождь. То было необычно для ноября, но обычно для Петербурга.       Александра Федоровна тихонько смеется, когда Сашенька вновь увлекается игрушкой и что-то делает с ней. Нянечка несется помочь поднять, но Александра только машет рукой, дескать сама справится. Сегодня на обед у них были кролик, которого Михаил и Николай загнали на охоте и теперь счастливые члены семьи в свое столовой поедали все это дело.       — Александра Федоровна, — обратился камердинер, чуть склоняя голову. Николай оторвался от газеты, чуть сужая глаза: они кого-то ожидали?       — Да, просите, конечно, — распорядилась она, даже не дав камердинеру закончить фразу, а после обратилась уже к мужу со своей привычной ласковой улыбкой, — утром я отправила записку Катерине Ефимовне. Очень давно ее не видела, да и дети соскучились.       В залу вошла Катерина Ефимовна, одетая в почти насквозь мокрый коричневый плащ, скрывающий наполовину сухое оливковое платье. Она в реверансе перед Александрой Федоровной, одаряя детишек мягкой и уставшей улыбкой, а после поклонилась Николаю Павловичу, пробормотав что-то вроде «Радавидтьвашвеличеств».       — Ба! Катерина Ефимовна, вы же вся промокли! Срочно несите теплый плед и горячий чай!       — Право слово, Александра Федоровна, ваша забота меня тяготит, — но Александра Федоровна уже ничего не слышала — придвинула первый попавшийся стул, стянула с девушки плащ, а с себя пуховую шаль и накинула ее на плечи рыжей. Слуги внесли плед, в который тут же оказалась укутана девушка, а горячий чай всунут в руки под тихие причитания княгини.       — Ну как так, Катерина Ефимовна?       — Когда я получила ваше послание, клянусь, на небе не было ни тучки и я решила, что на лошади будет быстрее, чем экипажем.       На улице быстро темнело и пять часов по полудню превращались в сумерки.       — Ужас какой, бедная Катерина Ефимовна, — Александра Федоровна обняла ее, крепко прижимая к себе и обратилась к мужу:       — Николя, обратно ты сопроводишь ее в карете.       — Не стоит, Александра Федоровна, дорогу скорее всего размыло, быстрее будет лошадью.       — Вот на случай, если дорогу размыло, с тобой и поедет Николай Павлович. Ему как раз не помешает прогулка.       — Мне неудобно, а если Николай Павлович занят? Я бы не хотела отрывать его от дел.       — Северный ветер Отчизны Николя вовсе не помешает, — с укором промолвила жена, укутывая Екатерину в плед, — погуляет чуток, развеется.       Рыжая тут же почувствовала укор: Александра Федоровна так сильно заботится о ней, а что получает в ответ? Предательство? Измену? Как такое оправдать? Можно ли такое вообще оправдать?       Господь да поможет ей вынести это испытание.       Внесли горячее и разговор тут же переключился в разряд последних сплетен:       — Елизавете Алексеевне в Астрахани очень даже нравится: говорит, что здоровье теперь словно у двадцатилетней. Приехать скоро не обещает. А ты слышала, что у Киселевых скоро родится первенец? Да-да, Тамара Алексеевна вынашивает ребенка! А Кузьмины недавно выкупили бывшую усадьбу Беловых, теперь будут там все переделывать. Но это все мелочи! У графа Андреева сын приехал из Испании, говорят, парень хорошо складен, умен, статен и очень богат, но отец строго-настрого приказал выбирать жену из числа русских дам, — Александра Федоровна рассказывала все истории взахлеб, не останавливаясь, словно бы молчала долгие годы, поэтому Катерина не сразу поняла, чего от нее хотят. Только по подозрительному взгляду Николая напротив она поняла, что от нее вообще-то ждут ответ.       Катерина отложила ложку, которой ела суп и постаралась продумать слова:       — Ваше Высочество, я наверное, не совсем правильно оценила ваше намерение, но…       — Алекс, она слишком замерзла, а теперь ее разморило, — заключил Николай и вообще-то был прав: от столь теплого воздуха Катерину уже клонило в сон, а мысли разбегались словно муравьи и собрать их не представлялось возможным, — не нагружай бедного ребенка.       И вдруг всю ее слабость как рукой сняло: «ребенок»? Катерина едва сдержалась от возмущенного вдоха и постаралась воззвать к своей выдержке, чтобы не стукнуть ножкой и не потребовать объяснений.       — Ты прав, — Алекс нежно сжала ладонь своего мужа, соглашаясь.       Они проболтали до девяти вечера — много смеялись и хохотали, бегали с детьми на перегонки и играли в догонялки, а когда часы громко уведомили о времени, Катерина картинно ойкнула и попросилась домой.       — Приезжайте почаще, мы так редко видимся, — Александра Федоровна обняла напоследок Катерину, провожая в просторной веранде. Катерина крепко обнялась с маленьким Сашей, напоследок хлопая его указательным пальцем по носу, и спустилась по ступенькам к экипажу, где ее ждал Николай Павлович, одетый не в парадный мундир, который носил обычно во дворце, а в гражданский темный кафтан.       — Всего доброго!       Николай протянул ей ладонь, помогая залезть в карету, а после сам одним движением туда нырнул. Он сел напротив — Катерина надеялась, что по ее холодному взгляду и презрительно скривленным губам он сам об этом догадается. Кучер резво управлял экипажем и таким темпом они должны были прибыть к дому Катерины минут через десять. К этому времени Аркадий уже должен был уйти в какой-нибудь ресторан — в отъезд Петра он старался проводить как можно меньше времени дома, а родители рано ложились спать.       — Милорадович увлечен одной из танцовщиц Мариинского, — будничным тоном сообщает Николай, все еще не рискуя посмотреть на лицо фаворитки. За окном проплывали алые всполохи фонарей, разрезавших темноту ночи, и яркие окна домов, где люди развлекались и пили, и Николай увлеченно смотрел, делая вид, что это занимает его гораздо больше девушки напротив.       — Значит, мне придется делить Милорадовича с этой танцовщицей.       Они пересеклись взглядами: ее — колючим и острым, его — обнадеживающим и смиренным.       — Нет, не придется, — Николай придвинулся ближе к Катерине, упирая локти в бедра, — вчера мы с ним поговорили. Я объяснил ситуацию, без имен, сказал, что Вашу судьбу вверили мне, сказал, что Ваш любовник намного влиятельнее военного генерал-губернатора и что Вас оставлять он не собирается, — мужчина потер ладони, бросая на них короткий взгляд. Он потянулся медленно, как будто спрашивая разрешения, поднял вопросительный взгляд. Рыжая едва заметно кивнула, — тогда Милорадович разрозился гневом: сказал, что не желает повторять судьбу Нарышкина и становиться очередным главой «ордена рогоносцев».       В конце он добавил небольшую улыбку и кончиками своих пальцев прошелся по шелковой ткани ее перчаток. Короткий импульс тока перекатился по Катерининой коже, собирая мурашки и холодок, и тут же исчез, когда Николай ласково скользнул по ее ладони, цепляясь за запястье.       — Не могу осудить Михаила Андреевича, — строгий ответ ее резанул ухо, — я бы также ответила, если бы меня вообще спрашивали.       Тонкие длинные пальцы нежно, но по-собственнически, сжали запястье, чувствуя выпирающие пульсирующие вены. Николай взглядом прошелся по тонкой ткани платья, где виднелись плотно сведенные коленки и сжатые бедра, и закусил сухие губы, продумывая ответ:       — Вас не выдадут за Михаила Андреевича. Если Император всерьез возьмется за это дело, то Милорадович дал слово отказать ему. Он имеет на это право.       Катерина не подала виду, но почувствовала, что с ее хрупких тонких плеч упала целая дюжина пудов, развалившись вокруг камнями тревожности и паники. Броницкая вдохнула, но не выдохнула:       — Но приближенность Вас к августейшим фамилиям вовсе не делает невидимой для других мужчин. Я не могу быть сразу во всех местах, чтобы отгонять других джентльменов, если вы сами не будете этому препятствовать.       Катерина захотела выдернуть руку, но хватка на запястье только усилилась. Она зло и грозно запыхтела: короткие крылышки носа резво вздымались словно у молодой борзой, а глаза сузились, презрительно глядя на Николая.       — Я не ваша жена, Николай Павлович, вы мне приказывать не можете.       — Если не воспринимаете меня как авторитет в лице вашего любовника, то увидьте во мне Ваше Высочество. Я Великий Князь, я имею право приказывать.       Катерина усмехнулась, поднимая брови и почувствовала резкий прилив сил: что-что, но угрозы этого мужчины для нее были пустым звуком, она видела его в самом беззащитном состоянии и знает, что Николай не причинит ей боли. Она тоже пригнулась, становясь ближе и удерживая их лица на одной линии друг напротив друга:       — Если вы мне прикажете, то я напишу прошение на имя Государя, и, поверьте, буду услышана, — на лице Николая не дрогнул ни один мускул, он все также смотрел в глаза девушке, выдерживая ее юный тяжелый взгляд, — а если вы, мой любовник, не в силах приручить меня, то это проблемы вашей слабости, а не моей силы. Найдется тот, кто сумеет.       Катерина выдернула руку лишь от того, что Николай растерялся и потерялся от ее последних слов, не веря в них и надеясь, что она сказала это лишь из-за злости, а не действительно верила в них.       Кучер ловко управлял повозкой: они доехали еще быстрее, чем Катерина рассчитывала и теперь остановились у парадных дверей дома, но никто не спешил прерывать борьбу взглядов и характеров. Катерина могла запросто свести в могилу своими выходками и игривым флиртом, но именно это и привлекло Николая: жена была воплощением покорности и смирения, безликой тенью, плодившей детей и имевшей серую унылую жизнь. А Катерина горела неистовым адовым пламенем, Наполеоном она сжигала все страхи Николая и панацеей открывала в нем самом новые грани, о которых он сам и догадаться не мог. Изменения в сыне заметила и Мария Федоровна: та отметила, что в последние полгода Николай стал увереннее, в каждом движении теперь прослеживалась власть, стать, и нетерпящий возражении и пререканий взгляд.       Броницкая была права: нельзя обладать огнем и бояться его языков. Нельзя владеть птицей и, в попытке не показать свой страх, запирать ее в клетке: нужно сделать так, чтобы имея все ресурсы мира, птица могла, но не хотела улететь от своего хозяина.       Нужно сделать так, чтобы птица сама мечтала оставаться во власти хозяина.              И у Николая это выходило с переменным успехом.       Кучер постучал, прежде чем со скрипом открыл дверь экипажа, и холодный весенний воздух вторгся в карету, охлаждая пыл молодых любовников.              Николай первым отошел от ступора — этикет велел ему выйти из экипажа и помочь выйти даме. Он так и поступил: протянул ладонь, но Катерина замешкалась — страстного пыла, готового спорить хоть до утра, и след простыл.       Они больше не увидятся до его отъезда. А командировка в Новгород может продлиться и две недели, вместо обещанной одной. И тогда это будет последним касанием и взглядом, прежде чем разделиться на столь длинное время. Катерина закусила щеку изнутри, стараясь не смешивать гнев со слезами внутри и пытаясь совладать с собой, но ничего не вышло: как бы не силилась Катерина, как бы не храбрилась, как бы не смелела, вот только смысла не было — Броницкая любила.              Любила честно и искренне. И приходилось прятать характер.       А Катерина Ефимовна этого ой как не любила.       Протянула руку, вкладывая в голую ладонь Николая свою, обернутую в перчатку:       — Напомни, я уже говорил, что ты отвратительная зараза с замашками царственной особы? — сказал он, помогая ей спустится. Кучеру тут же было приказано отойти обратно за карету и на глазах не появляться.       — С памятью проблемы, Николай Павлович? Старость пришла откуда не ждали? Ну ничего, хорошо, что возраст воздействует на память, а то проблемы с мужской силой Александра Федоровна вам бы не простила — она же у вас трутень, одна-одинешенька работает на благо августейшей семьи, чтобы наследников было еще и еще больше.       Николай закатил глаза, поджимая губы:       — Точно, тебе же слово — ты в ответ сотню.       — Значит, все-таки проблемы с памятью? — как-то по глупому хихикнула Катерина — явно так не учили в школе благородных девиц, но там и не учили выстраивать отношения с женатым русским Великим Князем.       Николай пропустил мимо ушей ее очередное замечание, но руки ее не отпустил, продолжая поглаживать по костяшкам большим пальцем.       — Пока меня не будет, пообещай мне не искать приключений на свою прелестную светлую головку.       Катерина коротко усмехнулась, поднимая брови и опуская взгляд, как бы не особо веря в эту идею.       — Даже не знаю, — девушка сделала шаг по направлению двери своего дома и зацепилась мизинцем за мизинец мужчины, как бы не желая прощаться, — а мне что-то за это будет?       — А чего бы ты хотела? — он посмотрел на нее своей искренней улыбкой, и суровость в глазах сменилась любопытством и игривостью.       — Не знаю, может быть, — она закусила губу, делая вид, что задумалась и возвела глаза к небу, — может быть, невинность Великого Князя? Он просто так о ней печется, что мне кажется, она дорого стоит.       Николай силой подавил в себе желание закатить глаза в очередной раз, но озорства не растерял, притянул Катерину за мизинец ближе и оставил на прощание на ткани перчаток мокрый поцелуй. ***       Николай Павлович в очередной раз перечитал донос, пытаясь разобраться в ситуации. Офицер, с которым Нелидова завела роман, оказался в очень тесной заговорческой связи с недавно рассекреченным польским шпионом. Александр вчера ночью, когда Николай вернулся из дома Броницких, потряс красной папочкой перед носом брата, указал пальцем на портрет Александры Федоровны над столом и потребовал предельной искренности и ясности в делах любовных. В ушах до сих пор звенели претензии брата:       — Милый друг и любезный братец, будь так добр, разберись в своих любовных делах: то дочь генерала-аншефа, которого я очень даже жалую, хамит мне, заявляя о своих правах на тебя, то невестка солдатская оказывается подстилкой шпиона, то фрейлина Михаила заявляет о твоих приставаниях. Между прочим, это благодаря моим хлопотам бедняжка не рассказала обо всем твоей женушке. Вот, твоя единственная любовь и терра когнита. В общем, делай что хочешь, но весь этот бабский палисадник приструни. Сделай так, чтобы они у тебя по струночке ходили. Чтобы ты сказал «прыгай», а они «куда?», чтобы ты приказал молчать, и они молчали. Ты меня понял?       Сквозь зубы вчера ему пришлось кивнуть и пообещать лично разобраться с этим. Николай терпеть не мог чей-то власти над ним, а особенно императорской. Ему было бы лестно знать, что никто ни во дворце, ни в сенате, ни в одном из престижнейших домов Петербурга или Москвы не мог соперничать с ним. Николай просто привык к тому, что везде ему уступали, что там, где другим четкое и грозное «нет, нельзя», ему «да, разумеется, можно», привык к тому, что люди вокруг него дрожали и лебезили.       — Графиня Нелидова пожаловали, — глухо объявил камердинер, вызывая Великого Князя из плена собственных раздумий. Он приказал, не отрывая глаз от письма:       — Зовите.       Николай откинулся на резную спинку стула, складывая ладони в замок на животе и вспомнил их первую встречу с Нелидовой: бал-маскарад, объявленный в честь одного из праздников, таинственная незнакомка с черными итальянскими глазами, изысканная золотая маска и разговоры о покойном отце. Тогда по дворцу сразу же разошелся слух, что младший принц повторяет судьбу Павла: любовь к Нелидовым это семейное и статус фавориток они получают по умолчанию. Николай был глубоко оскорблен: Варвара Аркадьевна была сущим ангелом, а жалкое звание фаворитки ее не заслуживало. Великому Князю повезло, что Александру Федоровну от всяких подобных слухов уберегала свекровь — та хранила ее в бетонной коробке с иллюзией безопасности внутри, пока Николаю было позволено прелюбодеяние с другими женщинами.       — Николай Павлович, — Варвара присела в глубоком реверансе, еще глубже кутаясь в тонкую белую шаль, пытаясь согреться. Николай мысленно сам себя отругал: он-то привык к тому, что во всех его комнатах температура ниже двадцати градусов, а фрейлины его Величества были настолько нежными созданиями, что любой сквозняк рисковал стать поводом для длительной болезни.       — Проходите, Варвара Аркадьевна, — длинная рука Князя указала на один из стульев напротив и девушка не смела ослушаться грозного взгляда: мягко присела, слегка шурша полами длинной юбки.       Во взгляде девушки совершенно не читалось ни чувства вины, ни страха за свое положения, ни тревоги. Она даже с некой претензией смотрела на пейзаж за спиной Князя, как будто искренне не понимала причины, по которой ее вызвали во дворец. Раньше, когда она проводила ночи во дворце в качестве любимой женщины, ее взгляд и улыбка были намного мягче, а доброта сердца проявлялась через нежность и плавность движений. Именно за это ее и любил двор: красотой тетки Нелидова не отличалась, а вот добротой и умением поддержать даже самую пустяковую беседу вполне.       — Вы знаете о ситуации с господином Куликовым?       Варвара кивнула, все еще не отрывая взгляда от окна позади князя: и вроде была достаточно смелой, чтобы не склонить голову, но в глаза смотреть опасалась.       — Я же говорил вам о том, что пока вы находитесь в связи со мной, вам нельзя вступать в порочную связь с другими мужчинами. Так почему же вы это сделали?       — Мне казалось, что вы достаточно увлечены другими, чтобы беспокоиться о моей судьбе.       — Вам не следовало бы думать, Варвара Аркадьевна, вам нужно было просто повиноваться моим приказам. Вы получаете ежемесячно довольно крупную сумму — даже мой гофмейстер удивлен, но вместо того, чтобы вести соответствующий образ жизни, вы творите что-то невообразимое. Из-за вас я теперь должен волноваться о том, что вы не растрепали своему солдатику нечто важное.       — Когда мы с ним были вместе, я была предельно осторожной и не позволяла себе лишнего.       — Лучше бы вы себе в принципе не позволяли лишнего, чтобы впоследствии не было таких ситуаций. Не в первой России принимать в своих объятиях шпионов, но то, что это косвенно связано со мной, — он осекся и задумался, подбирая слова. Поднялся из-за стула, ботфорты легонько коснулись деревянных ножек стола, и развернулся к окну, запрокинув голову и уставившись взглядом в лепнину потолка. Его руки были сложены в замок позади, — Благодарите Императора нашего за то, что он оставил вашу судьбу на мое усмотрение, не удостоив вас даже толикой своего внимания. Я тоже не в силах совладать с собственным гневом: как много проблем способна вызвать обычная девушка. Хорошо, что вы не мужчина — иначе я бы давно приказал бы вас отправить в ссылку.       — Значит, я больше не в числе ваших фавориток лишь от того, что позволила себе то же, что и вы?       — К счастью, ваш длинный язык можно легко укоротить, а вашу распущенность сменить на робость.       — Лишь от того, что позволила себе то же, что и вы? — вновь повторила Нелидова, словно заведенная кукла.       — Варвара Аркадьевна, вы считаете, что вы имеете право ставить себя на одно место со мной? Думаете, будто вы ровня мне? — он обернулся: бровь его поднялась, как бы показывая, насколько глупым было это ее замечание, но Нелидова не сдавалась: тетка рассказывала ей о том, что члены царской семьи такие же люди, как и они, просто с короной, о том, что у них тоже есть моменты слабости и двуличия, заблуждения и глупости.       И вдруг она явственно ощутила порыв нежности и любви к Николаю: как давно они не были вместе? Десять месяцев? Девять? Как давно он ей не писал? Пять месяцев? Кто облагораживал его душу? Кто молился за него теперь? Как Александра Федоровна? Переживала ли она за него?       Варвара Аркадьевна поднялась из-за стола, обходя его, и направляясь к Великому Князю, но мужчина остановил ее движением одной выставленной пятерни:       — Не стоит.       Ее как ошпарили кипятком: раньше они наоборот подолгу могли стоять тут, в его кабинете, и смотреть на улицу, наблюдая за движением караула и солнца, обсуждая самые глупые вещи на свете. А теперь он не хотел даже ее касаний.       Варвара тихонько кивнула самой себе, как бы подбадривая, и тут же вновь закуталась в шаль, складывая руки в замок на груди.       — Я уберу ваше имя из этих доносов, Варвара Аркадьевна, — пообещал Николай, вынося вердикт, — но не заставляйте меня приставлять к вам Тайную Канцелярию и следить за каждым вашим разговором. Я не делюсь своей собственностью, вам ли не знать.       — Значит, я все еще ваша фаворитка?       Лицо его не изменило своего каменного выражения, пока он с минуту раздумывал над ответом:       — Вы моя собственность. А собственность не спрашивает, фаворитка она или жена, — он повысил голос, вызывая слуг, — сопроводите Варвару Аркадьевну к выходу.       ***       Катерина Ефимовна с легкой печалью в глазах следила за детьми на улице — те бегали по лужам босиком и резво перепрыгивали с одной стороны улицы на другую, громко и заливисто посмеиваясь. Она отодвинула полупрозрачную занавеску в сторону, чтобы иметь возможность еще лучше рассмотреть последний июньский закат, катившийся розовым солнцем по Неве.       — Неужели я дошел до той точки безразличия и презрения к жизни, что даже в салоне Розы Викторовны никто со мной не заговорит?       Голос прозвучал почти над самым ее ухом и Катерина едва заметно вздрогнула, одаряя нарушителя ее покоя удивленным взглядом: по старой привычке она напрягалась каждый раз, едва замечала рядом мужчину — раньше боялась, что маменька тут же сосватает ее, а теперь боялась, что до Николая Павловича тут же донесут.       — Здесь все внутри своих собственных коалиций — за вами пока либо наблюдают, либо боятся, — пояснила Катерина, бросая укоряющий взгляд на группу людей, собравшихся вокруг Розы Викторовны. Мужчины громко смеялись, хлопая себя ладонями по бедрам, а женщины игриво хихикали, прикрывая рот веерами.       — Значит вас — боятся? — уточнил мужчина, повторяя позу девушки и тоже опираясь бедром о неглубокий подоконник. Она позволила себе скользнуть взглядом по собеседнику, слегка склонив голову: у него был васильковый камзол, совсем не сочетавшийся с нежно-зеленым цветом его глаз, коричневые ботфорты, точно повторявшие цвет его коротких каштановых волос. И может в росте он уступал Николаю Павловичу, но в плечах был намного шире и крупнее, и походил более на Михаила. Однако был у него один изъян: один глаз его скрывала черная повязка и судя по воспаленной коже вокруг, шрам свой он получил совсем недавно.       Катерина еле заметно помотала головой, пытаясь саму себя осадить: с каких пор она заимела такую странную привычку сравнивать каждого мужчину с Великим Князем? Уродство его вызвало в ней приступ тошноты, но почти сразу же она скрыла его усилием воли и сложила указательный палец, прижимаясь губами к перстню.       — Ах, если бы. Страшно представить, что именно они обо мне там говорят.       — Лицемерие не порок. А те, кто осуждают его, строят из себя невинных загнанных ланей.       — В нашем обществе едва ли найдется хоть одна дама, не запятнавшая свою честь сплетнями. И я, разумеется, не исключение. Моя вина лишь в том, что иногда мне нужно время, чтобы очистить душу.       — Еще пара фраз и завтра мы с вами станем главным поводом для сплетен этих острых языков.       Катерина не оглянулась, но догадалась, что в зале стало значительно тише и что в редких шепотках можно было услышать ее имя. Добром это не кончится — Николай Павлович только позавчера уехал в Новгород и должен был вернутся к концу месяца— к этому моменту Михаил Павлович наверняка обо всем прознает и будет счастлив преподнести своему брату информацию о разгульном образе жизни своей фаворитки.       — Оставьте им их заботы — их жизнь слишком скучна. У них и развлечений-то: церковь и сплетни, сплетни и церковь, сплетни в церкви и церковь в сплетнях. Хотите дать им повод — дайте. Главное не зайдите слишком далеко, а то бедную Ольгу Николаевну хватит удар и она отправится туда, — Катерина показала пальцем на потолок.       — Прямо на небо?       Тошнота к нему тут же испарилась, уступив место детскому любопытству и забаве. Наверное, проводя так много времени с Николаем и запрещая себе любые контакты с чужими мужчинами она уже и забыла, что такое флирт и заигрывание.       — Вы не выглядите очень несчастной.       — Хотите совет, месье…       — Балановский. Граф Станислав Балановский. Самый известный вельможа Тулузы.       — …граф Балановский, будет лучше для вас же, если вы теперь же откланяетесь и более не будете даже смотреть в мою сторону.       — Отчего же? Вы замужем? Не видел кольца на вашем пальце, да и какой бы муж в здравом уме выпустил бы такую девушку как вы в салон к Розе Викторовне в одиночестве?       — Вы вскружите голову и святой, — Катерина поиграла бровями, раскрывая веер и прикрывая ухмылку. Спустя почти год романа с Николаем она могла вновь почувствовать себя девушкой, которой не чужда любовь мужчины. Ласки и комплименты Великого Князя остались где-то в прошлом и теперь их ночи проходили за увлекательными беседами, а почувствовать себя вновь любимой ей всегда хотелось, — но совет вам стоит принять. Иначе общение со мной может стоить жизни.       — О, моя признательность вам безгранична, госпожа…       — Графиня Катерина Ефимовна Броницкая. Дочь генерала-аншефа Ефима Броницкого.       — Рад знакомству, — он протянул раскрытую ладонь, ожидая руки Катерины, но та лишь слегка помотала головой, дескать не стоит.       — Простите мне мою смелость, месье Балановский, но скажите на милость, зачем вы приехали к нам из Тулузы? Неужто ради салона Розы Викторовны?       — О, Графиня, Двор в Тулузе не знает равных. Но здесь я по делам семейным — навестить мою мать и проведать семейное дело.       Катерина закусила губу, задумываясь:       — Тогда вашему семейному делу удачи, а матушке здоровья, — она присела в небольшом книксене и отошла к Розе Викторовне, чтобы откланяться и поспешить домой к братьям.       ***       Колеса негромко стучали по твердой земле, пока последние лучи солнца проходили по молочной ткани платья, оставляя теплые блестящие следы. Дорога в Астрахань обещала занять неделю, а значит, за это время Катерина могла полностью испестрить тело синяками от столь длинной поездки.       Когда вчера пришла записка от Императрицы, Броницкая сперва подумала, что Елизавета Алексеевна хочет поделиться своим собственным счастьем с ней, но письмо предназначалось для Катерины Николаевны. Мама тоже удивилась, ибо находилась в куда более личных отношениях с вдовствующей Императрицей, но вслух прочитала:       — «Катерина Николаевна, я была бы счастлива, если бы вы лично своими глазами наблюдали те просторы природы, кои наблюдаю я. Астрахань — край невиданных чудес и премудростей, здесь природа являет себя в первозданном виде, еще не проходя руки человека. Мое здоровье становится лучше с каждым днем и я чувствую, как дух мой укрепляется. Я планирую пробыть здесь еще около двух недель, а потому прошу вас отпустить ко мне дочь. Катерине Ефимовне тоже не помешает свежий воздух и горячие источники — их здесь предостаточно, а она в последнее время слишком бледная и печальная. Искренне Ваша Елизавета Алексеевна»       Броницкую отпустили даже не задумываясь, тут же отправили собирать вещи. Палашку брать с собой она не стала — слишком много забот было бы, тем более царский экипаж обещал ей все необходимое. В местах, где они останавливались, были гувернантки и нянечки, а значит можно было не беспокоиться.       Это была ее первая столь дальняя поездка без сопровождения матери или братьев, обычно она всегда была с кем-то. От того волнение в ней перемешалось с заинтересованностью и любознательностью — где они будут гулять с Елизаветой Алексеевной? Перемоют ли они косточки Марии Федоровне и Александре Федоровне? Обсудят ли Императора и его брата?       Елизавета Алексеевна была женщиной умной, слишком умной, иногда она могла просто посмотреть на Катерину и озвучить все ее мысли. Этого Катерина боялась, но в тоже время именно эта черта ее и привлекала. Тот же характер и эрудированность Императрицы держали ее как можно дальше от внутренних проблем августейшей семьи: Императрица, например, никогда не появлялась на званых ужинах государя, не общалась с Марией Федоровной, старалась не сильно привязываться к племянникам, испытывая укол зависти к Александре Федоровне и ее способности разродится всем на славу, и имела очень узкий круг доверенных лиц, куда войти мог далеко не каждый. От того было еще лестнее, что Елизавета Алексеевна не позвала к себе в отпуск Катерину Николаевну — свою ровесницу, а вызвала юную Броницкую, тем самым показывая, что общество рыжей ей во сто крат приятнее.       Из размышлений ее вырвал кучер — остановился возле одной из усадеб и открыл дверцу, протягивая ладонь:       — Усадьба Князя Временского, графиня, — она ступила на землю, радуясь, что все еще способна ощущать ноги. Возле входа ее ждала дама сорока лет и девушка чуть постарше ее самой.              «Главная по усадьбе и гувернантка», — подумала Катерина, поднимаясь по ступеням.       — Катерина Ефимовна, — Катерина присела в реверансе, мило улыбаясь, и девушки отзеркалили ее жест. Та, что помладше, забрала из рук рыжей дорожный плащ и поспешила к экипажу, намереваясь забрать вещи, — меня зовут Анна Ивановна, а это Алла. К сожалению, наша усадьба сейчас принимает важного гостя и мы не можем позволить вам насладиться ею в полной мере, но сделаем все, чтобы ваше прибывание здесь было наполнено приятными эмоциями. Чего-то желаете?       — Лишь теплой ванны и сытного ужина, — Катерина только теперь осознала, что целый день, что ехала, съедала себя мыслями и едва не сошла с ума. Теперь не хотелось оставаться наедине и нужно было подкрепиться, чтобы завтра можно было продолжить путь.       — Прошу за мной, — дама ласково улыбнулась, как бы показывая собственную предрасположенность к Броницкой, и указала на длинный коридор.       На первом этажа была широкая длинная лестница, выполненная из белого мрамора и украшенная статуями греческих богинь по бокам. Катерина едва сдержала вздох восхищения — столь искусно и тонко была отделана усадьба изнутри.       Анна Николаевна, заворачивая на второй этаж, заметила это и добавила:       — Это вы еще не видели главную залу — она на третьем этаже. Буквально месяц назад к нам привезли замечательное фортепьяно из Италии и только-только внесли его на этаж. К сожалению, пока мы принимаем гостя, вас туда не можем пустить, но, — женщина осеклась, проходя в длинный коридор комнат. Небольшие дорожные каблучки рыжей теперь приглушенным стуком отбивали шаги, разлетаясь по холлу. Катерина поправила небрежно уложенные в высокую прическу локоны и расстегнула первые пуговицы белой рубашки, надеясь, что скоро сумеет избавиться и от корсета, — я уверена вам понравилось бы. А это ваша комната. Как и все крыло, пока мы никого более не ожидаем.       — Кто же ваш гость? — проговорила Катерина, оставляя темную шляпу на столе в центре комнаты.       Анна Николаевна состроила мину, как бы показывая, что права делится этой информацией не имеет. Броницкая устало кивнула, ей и не было это так уж интересно. В конце концов, это было частой историей — женщины и мужчины останавливались в именитых усадьбах, скрывали свои настоящие имена, прячась в маски, проводили время, а после уезжали, будто бы их тут и не было.       — Если понадоблюсь — зовите, — прежде чем оставить Катерину одну, произнесла дама.       ***       Катерина вышла из комнаты, не опасаясь оставить ее незапертой — если в доме высокопоставленные гости, то все имущество под охраной. Короткое дорожное платье едва прикрывало щиколотки, но было удобным — этот фасон привезли из Милана около года назад.       К слову про Италию.       Броницкая остановилась возле лестницы на третий этаж — последние лучи солнца все еще проникали сюда, подсвечивая мрамор лестницы золотом. Слишком сильно манила она, пока девушка раздумывала, как ей влетит за то, что она вломится на чужой этаж вот так запросто.       Осознание того, что она сделала пришло уже на третьем этаже, когда она стояла прямо перед инструментом, выполненным из благородного бордово-коричневого дерева с позолоченной надписью в центре.       Третий этаж оказался почти в два раза меньше основных двух, видимо, это была пристройка, созданная чуть позже. Стало понятно, почему для неизвестного гостя отдали целый подклет. Если он так важен и высокопоставлен, как о нем говорила Анна Николаевна, то ему следовало выделить не меньше трех комнат, но первый этаж оставался под столовую и прислугу, во втором слишком много закрытого пространства, а вот третий был нетронутым.       Более того, если первый и второй были слишком темными и нагроможденными картинами, мебелью, вещами и слугами, там всегда было шумно и душно, то третий открывал простор для воображения: поднимаясь на него, вы сразу оказывались в большой просторной зале с длинным широким балконом, по центру был длинный стол, рядом фортепьяно, несколько больших изысканных диванчиков с резными ножками и кресел. Камина не было, видимо, этаж использовали только летом, или печка была в приватных комнатах, в которые вели выходы с двух сторон залы. Сейчас двери были закрыты и Катерина обрадовалась, присаживаясь за инструмент.       Интересно, ей простят подобную вольность?       Какая разница, даже если не простят — за ее спиной был Николай Павлович, а кто может быть важнее самого Великого Князя?       Она знала много этюдов, тех самых, которые обычно играли в салонах у Розы Викторовны, Ольги Петровны или Симоны Станиславовны, но все они были глупыми и наивными.       Хотелось чего-то, что не сыграешь в салоне, потому что это настолько интимно, что играть такое можно только человеку, который знает твою душу полностью.       Например, Николаю Павловичу.       Катерина пару раз прикоснулась к клавишам, пытаясь уловить, настроен ли инструмент, и, удовлетворившись звуками, принялась за дело.       Первые ноты были резвыми и быстрыми, как и весь этюд, она играла чисто, не позволяя себе ошибиться, но где-то после первых двух квадратов забылась и ушла мыслями к Великому Князю.       Осознание, что оказывается, она не получит от него письмо ближайшие две недели, пришло ей только сейчас. Если Николай по прежнему думает, что она в Петербурге, то и письма пишет ей туда. А что если Палашка не успеет? Что если братья ее перлюстрируют письма? А если отец? Нет, они не посмеют, они же честные и порядочные люди.       Надо бы написать Николаю, рассказать, что произошло и получить от него ответ, как он и чем он теперь занимается. Может, у него так много дел, что он совершенно точно не успеет ей ответить? Может, у него так много мыслей в голове, что он, в отличие от его Катерины, и думать о ней не успевает? Может, там, в Новгороде, множество красивых девиц, каждая из которых лучше Катерины в сотню раз?       «Нет, нет-нет-нет», — осадила саму себя мысленно Броницкая. Если она продолжит думать о себе в таком ключе, то станет ничуть не лучше безликой и унылой Александры Федоровны, считающей, что в мире добрая половин всех женщин лучше нее и что она Великого Князя недостойна.       Пусть она так думает и считает, но Катерина своего Князя никому не отдаст. Она его вымаливала и выплакивала у Господа и Дьявола почти двадцать лет, мечтая о нем. И теперь думать, что у Князя может быть кто-то еще, что кто-то еще может иметь на него то же влияние, что и Катерина, было нельзя.       Раньше Броницкой казалось, что точкой невозврата будет потеря ей невинности, что после этого они уже точно не смогут вернуться к своим обычным жизням, и общаясь с Великим Князем, проникая в него все больше и глубже корнями, она не заметила, как и он запал ей в душу, пробрался туда, куда и сама Катерина лезть не хотела.       Точка невозврата была пройдена.       Слишком далеко они зашли, чтобы сомневаться в себе и друг в друге. Бежать назад, сдаваться и делать вид, что все это было глупой шуткой судьбы, было нельзя.       — Катерина Ефимовна! Катерина Ефимовна-а! — Алла появилась за ее спиной как из неоткуда и тут же схватила за плечо. Видимо, Броницкая так сильно увлеклась мыслями о Великом Князе, что уже и позабыла о том, где находится. Тут же спохватилась и остановилась, прикладывая руки к лицу, чтобы утереть слезы, — мы же вам говорили, чтобы вы не ходили сюда!       — Я подумала, что никого не потревожу, — сорвала Катерина. Алла вцепилась в ее локоть и сама спустилась по лестнице, утягивая графиню за собой.        ***       Теплая ванна оказалась столь приятной и необходимой, что Катерина едва не заснула, уложив голову на мягкую кожаную обивку. От воды несло приятной сладкой ванилью и жасмином — к великому счастью Палашка догадалась положить в сумку с вещами что-то из тех волшебных пузырьков.       — Катерина Ефимовна, — из-за ширмы послышался голос Аллы, — я принесла вам ужин, вам накрыть или просто оставить?       — Оставьте, — отозвалась она, чувствуя как от высокой влажности не уложенные сегодня кудри завились мягкой волной, — Алла, вы сможете завтра помочь мне с туалетами? В силу обстоятельств мне пришлось оставить гувернантку дома, а саму меня уже съедает боль в теле от столь длительной поездки.       Алла помедлила с ответом. Разморенная от теплой воды, Катерина сквозь мягкую дремоту открыла глаза, когда не получила ответа от девушки.       — Алла?       — Разумеется, Катерина Ефимовна.       — Спасибо.       Свечи в канделябрах горели ярким светом и плясали алыми языками на белой ткани ширмы, пока Броницкая продолжала задумчиво глядеть на лепнину потолка, потихоньку чувствуя негу и слабость в теле. Ей было тяжело даже думать и хотелось просто заснуть.       И Катерина не заметила как ее желание исполнилось.       Ей снился огненный берег. Скалы позади, впереди море, но вместо шума прибоя треск огня, вместо волн алые языки пламени — как те, что были на ширме в ее комнате. Катерина не сразу узнала Средиземное море и знакомый берег Испании. Не так уж и часто они с Петром там бывали, чтобы помнить все до мельчайших деталей, но в общих чертах место было похожим.       И вопреки страху — то была глубокая ночь, яркий огонь дарил тепло и свет, и Катерина думала, что это лучшее на свете колдовство.       В языках пламени неуловимо, едва заметно человеческому взгляду, кто-то танцевал, двигаясь в такт собственному ритму. Катерина склонила голову слегка в сторону и сощурила глаза, спускаясь еще ближе к воде (или тому, что ею называлось). Мокрый песок неприятно затягивал ступни словно щупальца гигантского кракена, и ноги вязли в этой земле, заставляя прикладывать все больше и больше силы, чтобы дойти до цели.       Раздался нежный заливистый женский смех — то была девушка, совершенно обнаженная девушка, танцующая прямиком в этом огне.       Катерина еще раз пригляделась, чтобы убедится, что та была нага.       Девушка наконец ее заметила и развернулась к ней лицом, вскидывая светлые брови в искреннем удивлении:       — О, Катрин! Давай со мной!       И за руку утянула Броницкую в огонь. «Катрин» тут же испугалась: почему она не за сопротивлялась? Почему эта девушка ее копия? Отчего зовет ее на испанский манер? Как в море может быть огонь?       Но девушка утягивала ее вперед, в море, где языки пламени касались воды и подогревали ее, вызывая мелкие пузырьки по поверхности.       Катя с удивлением заметила, что вообще-то она тоже теперь обнаженная, но не спешила прикрывать интимные места руками.       — Стой, — мозг наотрез отказывался соображать, но какие-то остатки разума все еще оставались при ней, — ты с ума сошла? Там же пламя!       Девушка, до этого не перестававшая страстно смеяться, теперь повернулась на нее, стоя по колено в воде, и вмиг стала серьезной, хотя и демоническая ухмылка ее никуда не делась.       Катерина затаила дыхание: неужели в глазах Николая Павловича в моменты яркой страстности она выглядит вот так? Неужели это ее тонкая талия и упругий стан? Неужели это ее волосы взметаются словно грива и рассыпаются вокруг острых ключиц и покатых плечей искорками?       — А что ты, хочешь как Александра Федоровна? Быть тенью Святого Князя? — девушка уперла руки в боки, легко ступая в воде, — Молилась Богу? И как тебе? Он Вам помог?       Катя пошатнулась, радуясь, что в воде было тяжело упасть. Ее копия поджала губы, показывая, что не была ею довольна, и продолжила:       — Ты знаешь, за что изгнали Лилит из Эдема?       Ту древнюю легенду Катерина помнила смутно, но имя первой жены первого человека запомнила навсегда.       — За то, что она не захотела подчиниться воле Бога?       Копия приподняла брови, делая небольшой шаг вглубь воды и как бы зазывая Катерину с собой:       — За то, что не возжелала возлежать с Адамом. Святой Адам, — наигранно закатила глаза копия, картинно прикладывая тыльную сторону ладони ко лбу, — но как Библия могла сохранить этот факт? Как могло в Эдемском саду произойти такое зверство?       Катерина молчала и переваривала полученную информацию. Обернулась на всякий случай, чтобы проверить, успеет ли убежать, но позади уже было пламя — путь назад был отрезан.       — Посмотри на этот мир, — копия протянула ладонь и легонько поманила пальчиками. Ладонь ее была теплой и нежной, как будто трогаешь руку матери, но сила, с которой пальчики сжали, была несоразмерна хрупкой девушке, — посмотри, чем заканчивают робкие и покорные, посмотри на их унылые лица, когда их мужья им изменяют, посмотри, у них же и разговоры-то только о детях и вышивке. Хочешь быть такой же?       — Моя обязанность быть примерной матерью и покорной женой…       Копия закатила глаза, громко цокая:       — Заткнись! Твоя единственная обязанность, — копия склонилась к ней ближе. Глаза ее метнулись острой чернотой и запах дыма ударил в нос Катерине, — это ты. И ты же твой главный долг.       — Чего ты желаешь? — Катерина отпрянула, но руку не вырвала. Позволила копии вести себя глубже в воду, чувствуя, как вода обволакивает талию и доходит до вставших темных сосков.       — Истинный вопрос: чего желаешь ты, — волосы Катерины и ее копии погрузились в воду, оседая на ней темной паутинкой, когда они зашли еще глубже, ощущая теплоту моря подбородком, — ибо тебе выпала великая честь, Катрин, ты свободна ото всех оков и получишь все то, чего желаешь.       Яркие всполохи пламени погрузили их в воду и, Катерина не сразу сообразила, что дышать под водой не умеет. Пару раз рефлекторно втянула носом воду, открыла рот, подавившись, а после истерично забилась в море, теряя контроль.       — Катя! Ну же, Катя! — вскричал знакомый мужской голос, вынимая ее из ванной. Холод мерзкой толстой лапой заскользил по ее телу, вызывая мурашки, пока Катерина судорожно откашливалась, прочищая нос, а после резко вдыхала запах кедра и мускуса, прижимаясь к чей-то белой сорочке, — тебе разве не говорили, что нельзя спать в ванне?       Графиня засомневалась — а не был ли Николай сейчас плодом ее воображения или взаправду его руки крепко держали ее за спину, прижимая к бортику ванны. Он дождался, пока взгляд ее станет более осознанным и сфокусированным, и хватка его ослабла — Катерина села в ванне, крепко прижимая колени к груди.       — Как вы здесь оказались?       Под «здесь» Катерина и сама не поняла, что имела ввиду: усадьбу князя Временского, свою собственную комнату или ванну. Но Николай и сам неплохо справлялся с тем, чтобы находить ответы на ее вопросы.       — Я не мог оставить вас одну в Петербурге, зная, что у вас есть личная страсть к приключениям. Попросил Елизавету Алексеевну написать вашей матери письмо с просьбой приехать к ней, — он помедлил, как будто ожидал, что она поймет, — вы в Новгороде, Катерина Ефимовна. Вместе со мной.       Мозг достаточно долго соображал: Катерине потребовалась минута, чтобы понять, что «важным гостем» оказался Великий Князь. Вот, почему Палашку просили с собой не брать, вот, почему письмо прислали матери, а не ей — чтобы лишний раз ее не подозревали во лжи.       Николай Павлович все продумал, чтоб его.       Она чуть помедлила, еще раз все обдумывая ситуацию и понимая как идеально совпали звенья ее цепи. Вот так. Николай Павлович руководил ее жизнью, даже будучи далеко от нее.       Но даже это не отвлекло ее от колючего шара возбуждения, который уже разливался по низу живота. Картинки из сна вновь обожгли сознание, отчего Катерина поморщилась и скуксила лицо, пряча его в груди мужчины, все еще ощущая его теплые руки на плечах.       — Отошла? — уточняет Николай, отходя от ванны. Катерина серо кивнула, устало проводя рукой по мокрым волосам и пытаясь вернуть самообладание.       Николай подвернул мокрые рукава сорочки и достал заправленную рубашку из штанов. Проведя весь день за обсуждением с губернаторами и князьями, он и так устал как лошадь, а, когда заседания закончились, он надеялся, что сможет провести время в компании Катерины, надеялся, что сможет сделать ей сюрприз, надеялся, что та будет на седьмом небе от счастья, но все оказалось совсем не так.       — Я хочу вас! — всхлипнула Катерина, прежде чем сообразила, что именно сказала. Это и был ответ на вопрос ее копии.       Николай удивился и мазнул по ней странным взглядом — Катерина не смогла определить его характер, а после он коротко и тихо рассмеялся, надеясь, что любовница всего лишь пошутила.       — Я не ваш друг, я ваша любовница, — она развернулась к нему, возвращая голосу всю серьезность и запал, — так почему вы унижаете и оскорбляете меня, запрещая близость?       — Как раз таки все наоборот: я вас этим спасаю, — Катерина поднялась на ноги: обнаженная, возбужденная от собственной гипотетической смерти, все еще часто дышавшая, она смотрела на него с распахнутыми глазами, не терпя возражений.       Николай с каким-то садистским удовольствием не отводил взгляд: знал и понимал, что сейчас не самое лучшее время для любезностей, что ей стоит отдохнуть с дороги и восстановиться после инцидента в ванне, но не мог.       То ли разлука с ней, то ли Катя сама что-то делала, но она менялась. Менялась в лучшую сторону, разумеется.       И оставалось надеется только на то, что это замечал один только Николай Павлович.