Записки на полях

      Сандаловым деревом в библиотеке Гусу Лань пропахло всё: книги, свитки, чернила, кисти… Даже, кажется, люди в белоснежных одеждах — от простого адепта до старейшины. Здесь палочки благовоний горели постоянно, сменяли одна другую так незаметно, что казалось, что время остановилось, и понять, сколько ещё осталось сидеть над трактатами, было невозможным.       Минцзюэ смотрит, как дым с одной из них тает в воздухе и закрывает глаза.       В Облачных Глубинах всё было окутано сонным сомном безмятежности, даже воздух, кажется, застыл. Как в Золотом граде из легенд, но на их бренной земле. Он не любил эту атмосферу святой облачности — хорошее слово, отлично описывает всё, что он думает об этом месте, — но уважал чужие порядки и не смел эту тихую и всеобъемлющую негу тревожить. По крайней мере, специально, намеренно и целенаправленно.       За первый месяц обучения его наказывали уже третий раз.       И третий раз за одно и то же.       «Гуй бы побрал этого пса, — думает молодой человек, открывая глаза и сонно возвращаясь к чтению трактата о благонравии. — Однажды я срублю ему голову».       С Вэнь Сюем Минцзюэ не ладил, и не стеснялся ставить наследника Солнечного Владыки на место, если тот задирал нос: за это время они уже дважды сошлись в поединке и единожды устроили дебаты, из которых неясно, кто вышел победителем — всякий раз учителя ордена Лань поспевали до развязки.       Наследников Не и Вэнь из раза в раз сажали в разных частях древней, воняющей сандалом и ветошью, библиотеки и велели думать над своим поведением. Минцзюэ уверен, что ни один из них не признал бы своей вины, не будь они здесь гостями.       Но было в наказании и нечто хорошее. Светлое и плывущее над полом, а не шагающее.       Не Минцзюэ фырчит, когда белоснежное видение проплывает мимо него в небольшой подставке для благовоний и сменяет одну палочку на другую. Вторая или третья за этот вечер? Он не уверен.       Лань Сичэнь садится напротив, улыбаясь лишь уголками губ. — Довольный такой, — фырчит наследник Не, смотря за тем, как друг несильно закатывает рукава, берясь за кисть. — Довольный, — повторяет за ним Лань Хуань, и неловко опускает взгляд. Минцзюэ поднимает руку со стола, и замечает, что Сичэнь следит за этим движением. Их разделяет только низкий стол. — Я знаю, что ты наказан, и всё же мне радостно. Обычно я занимаюсь один. — О? — Минцзюэ удивлённо приподнимает бровь. — Для меня — наказание, для тебя — простое занятие? — Для тебя это тоже урок, — В глазах у Сичэня что-то сверкает и смеётся. Минцзюэ надеется услышать этот смех вживую. Однажды. — Урок после окончания занятий. Я понял, — Он фырчит, протягивает руку на середину стола, приваливается на неё. — В это время я мог бы отдыхать. А я читаю по сотому кругу трактаты столетней давности. Хитро. По-ланьски.       Сичэнь смотрит на его ладонь долго и задумчиво. Кивает.       Минцзюэ протягивает руку чуть дальше, мягко проводит пальцами по рукаву белоснежных одежд, несильно тянет на себя, почти сразу отпуская. Лань Хуань несильно поджимает губы и ёрзает, оглядываясь по сторонам.       Лишь после этого берёт Минцзюэ за руку, позволяя притянуть свою ладонь к горячим губам.       Ему не хочется, чтобы благовония догорали.