With(out) bloodshed

      Книга тяжелит руки, а от вспышек сушится роговица. Слишком много работы сделано, чтобы скрывать от масс искреннюю улыбку, слишком долгий путь пройден, чтоб не позволить себе отдохнуть на вершине Олимпа.       Обложка украшена яркой наклейкой «Впервые на английском», внутри четыре сотни страниц. Там вся боль, вся радость, весь смысл. На другой стороне моя фотография.       Интервьюеров всё больше: одинаковые вопросы о моём прошлом, настоящем и будущем, планах и проектах льются нескончаемым Стиксом. Кто из героев вам ближе: Айрис или Дэрби? Что помогает вам писать? Где происходят события романа? Расскажите подробнее об Истонре. Как к вам пришёл этот необычный мир чудес и магии? Когда ждать новых книг?       Голова идёт кругом от заученных, пересказанных сотню раз историй, но они всё настаивают, допрашивают, пытают. Спасибо за вопрос. Нет, Ринки не может использовать магию, а вот Зовар мог бы помочь другу, но, увы, обстоятельства были против. Да, эпизод на реке был во многом автобиографичен. Подумаю над вашим предложением, было бы интересно раскрыть взаимоотношения вне группы, но это была бы совсем другая история.       Сотня благодарностей, тысяча улыбок, поклонники и слава — то, к чему так долго стремился. Сколько ночей провёл, размышляя о политическом устройстве, пантеоне богов, структуре глав, арках раскрытия и качествах персонажей? Сколько литров кофе — разбавленного, холодного — было выпито в предрассветный час, когда работа и не думала завершаться? Сколько жизни пришлось вырезать?..       Книга, что держу у себя на руках — мечта. Одновременно такая далёкая и такая близкая. Листаю свеженапечатанные страницы и улыбаюсь каждому символу. Строчки прыгают из-за дрожи рук, а цепкий взгляд не хочет цепляться — мягкий расфокус слёз всё портит.       Подушечками веду по символам, не веря в собственное счастье. Тепло рыжими волнами захлёстывает душу. Ты смог. Добился. Стал.       Новая вспышка слепит, хотя глаза всё ещё не хотят отрываться от измаранной бумаги. Дрожь усиливается, лёгкие отказываются брать новый кислород. Будто слипшиеся, они не пускают и не выпускают. Страх царапает по горлу, а сияние резко увеличивается, всё же привлекая внимание.       Яркий свет, будто операционный прожектор, оглушает. Пространство теряется, и книга выпадает из рук. Только почему не слышен удар? Где остальные? Что?..       Вспышка пропадает так же быстро, как и сверкнула. Тело будто связано, а на грудь положили парочку гружёных вагонов. Перед глазами пусто.       Не тьма, не тень, нет. Пустота, привычная тем, кто не видел мир, непонятная для тех, кто видит мир сейчас: каменный, холодный, цветной.       Слёзы, скопившиеся в глазницах, сползают по лицу вниз. Дышать всё ещё сложно, не то, что шевелиться. Разговор врачей всё же просачивается в затуманенное компьютерным импульсом сознание.       — Как прошла апробация?       — Сносно, но нужно доработать.       «Почему?» — так и хочется спросить у людей сверху, но из пересохших губ слетает лишь хриплый стон.       — Видишь, как оно влияет? — Чужие руки гоняют воздух над солнечным сплетением. — Пришлось экстренно выводить.       Но я бы всё отдал, чтобы остаться там навсегда.