With(out) bloodshed

      Оглушающе воют фанфары, и он видит меня, как маленькое светлое облачко в конце коридора. Это и есть наша первая встреча. Та, с которой начнётся наша совместная жизнь.       Тугой корсет, расшитый сотней бриллиантов, не даёт вдохнуть, а пластиковые пионы в руках никак не улягутся ровно. Накладные ресницы не позволяют раскрыть глаза полностью, оставляя невидимую шторку тёмных жгутиков. Всё колет и чешется в этом подвенечном платье, что я увидела с час назад.       Порхающие вокруг люди, суета и перешёптывания вполголоса достали. Из желаний у меня только одно: подойти к нему и ударить со всей силы по блестящей от пота щеке. Обрюзгшее тело едва ли помещается в пиджак, хоть тот и сшит на заказ; запах табака и сигарет, странного перегноя прозрачной дымкой окутывает священника, но тот не подаёт виду, сверяясь с выученным наизусть текстом.       Я плыву по бархатной дорожке вдоль стройных рядов скамеек. На них собрались псевдозначимые лица города: директор спортклуба, главврач, местная Мадонна, всех не упомнить. Это ясно — единственная дочь мэра не выходит замуж каждую неделю. Тем более насильно. Тем более для того, чтобы город смог оплатить долги.       Продажа имени и фамилии заботит мало. Да, отстоять место в очереди на наследование будет непросто, но труднее другое — смириться с тем, что тобой, твоим телом пользуются так беззастенчиво.       Торги шли недолго, городу срочно понадобилось очистить репутацию, а потому стартовая цена в сто тысяч была лишь крючком. Добились ли своего в администрации отца? Как много было покупателей? Почему передо мной сейчас стоит старый потеющий мешок жира? Ответов я не дождусь.       Фанфары стихают, когда подхожу ближе. Вуаль фаты скрывает обезображенный облик ещё не супруга, и я вздыхаю. Дай мне сил, Господи, просто дай сил.       Священник бормочет о важности торжества, непростом времени и обдуманном решении. О том, что этот союз был одобрен небесами — городским банком и мэрией, если быть точнее, — и молодые должны произнести слова клятвы. Священной и нерушимой. С этого момента начнётся новая глава их книги жизни. Он даёт слово человеку напротив.       — Я, Бернард Хэмиш, — вот и познакомились, мистер Хэмиш, — беру тебя, Вертилия Эмроуз, — он запинается, ставя неправильное ударение на имени, — в свои жены. Я обещаю хранить верность и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии. Я буду любить тебя и уважать тебя каждый день моей жизни.       Трогательно и лживо, как и весь этот маскарад счастья и любви с пластиковыми пионами у меня в руках.       Оглядываю толпу, замершую в ожидании. Отец и мать, сцепившись друг с другом кивают, место сестры пустует, а таинственный парень, перед церемонией клявшийся в вечности, вкладывая в букет самодельную гранату, с вызовом смотрит в глаза. «Давай», — шепчут его губы, — «Действуй».       — Я, Вертилия Эмроуз, отказываю тебе, Бернард Хемиш, в предложении стать твоей законной супругой. Я обещаю, что не смогу хранить верность и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии. Я не буду любить и уважать тебя каждый день моей жизни. Не только ты, вы все, — окидываю толпу злобным взглядом, — мне противны.       Чека отлетает, оглушительно стукаясь об пол. Резкий хлопок, и всё заволоклось дымом. Бежать. Бежать. Бежать.