With(out) bloodshed

      — Как ты?       Тихий шёпот щёкочет воздух. Благовония давно истлели, укрыв сладким дымом ковёр. Кошка, сжавшись на груди калачиком, мелодично мурлыкает.       — Лучше, — враньё вырывается у меня с кашлем. Вытираю подушкой кровь и переворачиваю её на другую сторону.       — Говорила тебе, одевайся теплее, но нет. Теперь уже какой день лежишь и болеешь.       — Гретта, прости. Впредь буду послушней, — жалкое подобие улыбки проскальзывает по губам, кончики пальцев чешут загривок Багиры, утопая в мягком меху.       Тишина застывает в комнате, противный стук секундной стрелки серебряными колокольчиками бьёт по черепу.       — Он всё ещё снится тебе?       Весёлый настрой улетучивается. Грустная улыбка против воли красуется на лице, а Багира продолжает вибрировать.       — Да, — полушёпотом, не громче воробья, решившего сесть на оконную раму.       — Просит о помощи?       — Вроде того, — как же я не люблю врать ей. Слишком заботливая, слишком умная, слишком родная.       — Это жутко, — заключает, и воробушек улетает с карниза.       — Не представляешь насколько.       — Может, ты его раньше видела? Или это призрак?       — Глупости всё это. Игры воображения.       — Из-за которых ты просыпаешься с криком и не можешь уснуть до рассвета? Нет, точно что-то другое.       — Надеюсь, это не повторится.       Отворачиваюсь, явно давая понять, что диалог закончен. Ложь тяжким бременем теснится под рёбрами, давя прямо на сердце. Багира ложится рядом, вытягиваясь в полный рост, и закрывает глаза.

***

      Берег. Бескрайний и ровный. Ни души на тысячи миль, только звук воды. Тело легко слушается, совсем не так, как бывает во снах.       Обычно кругом поля, луга, бабочки и люди: вечно весёлая Гретта, тучная Дейзи, крикливая Моника и смеющаяся Стелла. Все девочки приюта танцуют, смеются, болтают вместе со мной. Потом просыпаюсь, и ни одна из них со мной не здоровается. Только Гретта ночами спрашивает, как я. Она самая старшая и, как оказалось, единственная настоящая подруга. Жалко.       Река всё ближе и ближе, тёмные воды отпугивают. Внимательно смотрю под ноги, чтобы не замарать туфельки. Необыкновенное тепло растекается по голени, и Багира, взявшаяся из воздуха, чуть пугает меня.       Ласково и добро она трётся, будто подбадривая и прося идти быстрее. Мордочкой тыкается то в одну, то в другую ногу. Неугомонная. Беру её на руки и глажу. Сразу становится теплее, и только сейчас понимаю, насколько я продрогла.       При приближении к реке на течении возникает лодка. На вид она достаточно надёжная и крепкая. Дряблый и мрачный старец гребёт прямо на нас. Одетый в рубище, он быстро спускается по волнам, останавливаясь у берега.       Сходит с лодки и наклоняется ближе. Тончайшая паутинка морщинок испещрила лицо, впалые щёки и натянутая кожа. Всё, что выдаёт в нём жизнь — глаза. Они горят огнём невиданной силы, такой, что сметает империи с земного покрова.       — Пойдём, — скрипучий голос разрезает воздух.       Мотаю головой, будто не в силах что-то сказать.       — Это не просьба, — пламя зрачков пугает, и я прижимаю Багиру к себе.       Его рука ложится на волосы, а вторая придерживает подбородок. Миг, и он, словно фокусник-иллюзионист, достаёт из моего рта монету.       — Помнят ведь ещё! Помнят! — он радостно хлопает в ладоши, но сразу становится серьёзней. — Твоё время пришло, пойдём.       Нехотя ступаю в лодку, и Багира спрыгивает с рук.       — Она могла только проводить. Сама же останется на этом берегу, правда?       Кошка лишь сверкает глазами и растворяется в душном воздухе.       Харон отталкивается от берега шестом и вплывает в быстрый поток реки Стикс. Он рад получить обол, рад, что умерший не сопротивлялся. Замечает серебро слёзы, скатывающиеся по щеке прямо в воду, но он гребёт дальше. Многие плакали, сотни молили, тысячи не желали садиться к нему. К каждому нашёл он подход. Каждого привёз туда, откуда нет ходу.       Лодка растворилась в рассветной дымке, а на одной из кроватей спальни лежала девочка, задохнувшаяся ночью в собственной крови.