With(out) bloodshed

      Кофе с прокисшим молоком чувствуется на языке как твоё «Доброе утро» в пять. Пока рассветное солнце гуляет по твоей коже, пока дрянные палки тлеют, пока из наушников доносится медленная мелодия медитации, мир вокруг умирает. Поза Героя, поза Верблюда, поза Саранчи.       Длинные тонкие руки — бамбук. Несгибаемые, почти каменные, они не умеют заботиться, ласкать и жалеть. Только наносить шрамы: колоть и резать, истязать и бить.       Сильные бёдра как точка опоры. Позвонок за позвонком выгибаешься, вытягиваешься в стойки, задерживаешь дыхание. Левое плечо выше, значит, правая нога короче. Ищешь баланс там, где хаос и разруха.       Напряжена и раздражена, как нерв в зубе. По губе катится капелька пота со лба. Растяжки на бёдрах и животе блестят. Тебе идёт это тело, а у объектива хорошая линза. Лучшая, если быть честным. Поза Лягушки, поза Голубя, поза Трупа.       Утренние ритуалы заканчиваются через час. Выучить расписание, когда у тебя нет штор, — не проблема. Сворачиваешь коврик, убираешь пепел благовоний, любуешься наготой, руками изучая изгибы.       Выходишь из клубов душевой, словно труп, всплывающий в речке по весне. На паркете мокрые пятна — накапало с волос. Озёра для мошек и пристанища мокриц — противных и скользких. Полотенца ты не признаешь, светя формами из окон квартиры.       Наклоняешься, ведя феном по корням, шнур тянется по лужице, искрит, но работает. Методично покачиваешь бёдрами, кажется, шевеля губами. Поёшь как тогда, не зная, что я так близко.       Наши воспоминания как граффити под мостом — не смылись от времени. Суд ограничил общение, да, но сколько всего я могу делать на свободе. Связи всегда ключ к спасению, а те люди, с которыми меня свёл процесс, — настоящие пауки. Для них нет границ, нет закона и права. Только цель и средства её достижения.       Крутишься перед зеркалом, хаотично стуча по лицу кистями. Первый рабочий день, главный офис и отдельное место — всё в твоих декорациях новой жизни сделано так, чтоб не вспоминать обо мне. Месть — то, что осталось от руин моей.       Разрушила мою карьеру ложью, запятнала имя клеветой и светишь улыбкой по скандальным ток-шоу. Ты сама хотела, знала, для чего и за чем устраивалась. Почему всё это вскрылось на самом пике? Я уже и забыл о том, какой сукой ты была.       Выходишь из квартиры, параллельно примеряя серёжки. Смотришь на отражение, согласно киваешь и снимаешь точки-гвоздики, заменяя их массивными кольцами. Отлично, можно будет продать. Наспех застёгиваю молнию джинс и накидываю рваную куртку. Отросшая борода и плохая стрижка — то, что нужно для маскировки.       Шаг в шаг, но мой в два раза шире. Наушники всё ещё в ушах, а расстояние между нами так мало, что слышу басы. Фантомные звоны наручников, боль в бедре, удар по лицу. Мне не до твоих детских шалостей, сука. Теперь уже нет.       Толкаю в углубление арки. Провода путаются, а от испуга едва стоишь на ногах.       Наши взгляды пересекаются.       — Милая, куда же ты?       Искра. На твоём лице мелькает узнавание. Страх сладкой карамелью дерёт лёгкие, кипятит кровь, заставляет сердце стучать-стучать-стучать. Моя рука перекрывает горло. Душит. Ломает. Бьёт.