спектакль одинокого актера

      jungkookjeon       age 24       live in London       Публикации: 26.       Подписчики: 1383 (среди которых есть kimtae).       Подписки: 216 (среди которых нет kimtae).       Последняя сториз опубликована двадцать три часа назад. На ней ночной Лондон, светится огнями, что отражаются в лужах от недавно прошедшего дождя. Короткая надпись на английском, мелодичная музыка без слов и отметка неизвестного человека.       Коснуться. Перейти в профиль. Обнаружить, что он закрыт. Вернуться обратно, закусив губу.       Последнее фото опубликовано три дня назад. На ней сам Чонгук Чон, как его называют на английский манер, сидит за барной стойкой и над чем-то смеётся, не глядя в камеру. Приблизить. Рассмотреть татуировки на пальцах, которых раньше там не было. Вернуть фото в исходное положение. Изучать глазами. Узкие чёрные брюки, лакированные ботинки, начищенные до блеска. Белая рубашка, пара пуговиц, расстегнутых сверху; рукава закатаны почти до локтей. Пальцы обхватывают кружку с пивом, шея напряжена. Короткая аккуратная стрижка, волосы уложены идеально. Дорогие часы на запястье, острые скулы и линия подбородка вместо знакомой когда-то подростковой припухлости.       От парня на фото веет лоском и роскошью, английской чопорностью. Холодом.       Этот парень чужой. Этот парень — не мальчишка с яркой улыбкой и заливистым смехом. От этого парня холодок по спине вместо мурашек по коже.       Смахнуть. Перейти в директ. Пролистать вниз, мимо недавних диалогов с парочкой друзей; пропустить отметку в сториз от девушки с коротким ником rin и спуститься ещё ниже. Отмотать назад на один год и два месяца.       Коснуться. Перейти в диалог с jungkookjeon.       Последнее сообщение отправлено год и два месяца назад. Невольно зацепиться взглядом за строчки, сжать зубы, пальцами — телефон.       «…и, наверное, мне следует отпустить тебя. Так было бы правильно — поступить так же, как ты и просто отпустить. Но я не могу, Чонгук, я не умею поступать правильно, и ты должен знать об этом лучше всех. Я постараюсь не писать тебе больше и…»       Просмотрено.       Вероятно, не прочитано.       Как и остальные семьсот тридцать пять сообщений, написанных вечерами, ночами, по утрам и днём. Всего семьсот тридцать шесть сообщений, написанных в слезах, депрессии, с улыбками — грустными, горькими, солёными от тех же слез; в безразличии, сочувствии, сожалениях; написанных в гневе, успокоении, а последнее — в смирении.       Каждое просмотрено. Ни одно не прочитано.       Смахнуть вправо, выйти из директа. Обновить страницу.       Нервно закрыть инстаграм, когда на плечо ложится тёплая рука, а щеки касаются мягкие губы, оставляя едва заметный поцелуй. Закрыть глаза, незаметно выдохнуть, на лицо — улыбку, телефон — на блокировку и чтобы никто не видел.       Тэхён так привык: прятать от всех, смотреть, пока никто не видит, чтобы не осуждали, не лезли с советами, не знали. Так проще, ведь у него вроде как новая жизнь, где он счастлив по указке матери, где у него правильные отношения, небольшой бизнес и улыбка, неверно принимаемая за искреннюю, тогда как на деле трещит по швам и грозит вот-вот рассыпаться.       Пока держится. Главная задача — играть до последнего.       У Тэхёна много ролей, масок, образов. Он — актёр театра, запертый в стенах, запутавшийся в занавесе, не знающий, как выбраться. Искусно исполняет роли, и все ему верят. У него большой послужной список за последние семь лет: прилежный студент с красным дипломом, выпускник Сеульского Национального с престижным образованием; заботливый парень, отличный друг; а главная роль, его гордость и петля на шее — счастливый сын для своей одержимой матери, у которой на первом месте всегда только он и это мнимое счастье.       Последний раз Тэхён чувствовал счастье семь лет назад. После — игра, ложь, ужимки, стеклянные улыбки, зато мать довольна.       Кажется, театр вот-вот загорится, Тэхён его тогда уже не потушит, знает точно. Остудить не может, помочь себе — тоже. Он заперт, ему не выбраться, зато, он усмехается, свободен Чонгук Чон, который когда-то принадлежал ему, а теперь такой чужой, что на фото смотреть порой страшно.       И всё равно смотрит. Украдкой, пока никто не видит, чтобы не заподозрили, не узнали, не осудили. Особенно мать.       Тэхён её любит. Искренне и честно. Тэхён ей благодарен. Она всю жизнь для него, за него, из-за него. И насколько он ей благодарен, настолько же чувствует себя теперь обязанным — быть правильным сыном, хорошим сыном, а главное — счастливым сыном, ведь это всё, что ей нужно, ни больше, ни меньше.       Сыграть счастье? Запросто. Тэхён искусный актёр, его игру не распознаешь, не раскроешь. Он ещё помнит, каково это — быть счастливым, а потому воспроизводит каждый день так, что, кажется, и сам скоро поверит. И это было бы правильно, но…       Отпустить, как писал, не может. Въелось, как наркотик, застряло в переплетениях вен, и все они, идущие к сердцу и от, ежедневно поставляют туда то далекое, что никогда уже принадлежать ему не будет.       И это тоже правильно.       Наверное.       Ни в чём нет уверенности, и это последние семь лет. Как кошмарный сон. Спектакль за спектаклем, день за днём. Занавес, антракт, занавес. Отдых только ночью или когда рядом никого нет. А потом — притворная улыбка, очередная маска, выход на сцену, софиты и аплодисменты зрителей.       И сейчас тоже — новый спектакль. Убрать телефон в карман синих джинсов, на лицо — самую нежную улыбку из арсенала, взять руку с плеча в свою, осторожно пресечь попытку переплести пальцы.       Переплести пальцы — только с одним человеком. И это, увы, не миниатюрная девушка, та самая с коротким ником rin, которая в реальной жизни Хэрин или просто Рин.       Которая с короткой модной стрижкой каре, в узких чёрных джинсах, молочной воздушной блузке и ботинках на невысоком каблуке. Которая улыбается ласково, обходит, поправляет заботливо чужие волосы и смахивает невидимые пылинки с плеча. Которую, по задумке режиссера спектакля, Тэхён должен любить, но которую никогда не сможет.       Хэрин понимает. Она не давит. Тэхён благодарен и из благодарности старается быть лучше, нежнее, заботливее. У него роль такая — всех вокруг делать счастливыми, а о себе думать потом. Но с Рин ему повезло, и это факт, который он признает. Когда их знакомила его мать, он думал, девчонка будет истеричной, капризной и требовательной, но Хэрин — мягкая, покладистая, добрая, понимающая. Тэхён её любит, как друга, она принимает и не просит о большем. Сама, вероятно, не любит его больше, чем друга, так что все их отношения — взаимный комфорт и удобство.       За это Тэхён благодарен тоже.       — Ты снова зачитался? — спрашивает мягко, с улыбкой, и пальцем ведет по корешку книги, лежащей на столе. Знает, что Тэхён не зачитывался, видела, что смотрел в телефон, но всё равно закидывает спасательный круг, за который актёр немого театра хватается пальцами и кивает. — Нам нужно ехать, торговые центры скоро закроются, и мы не успеем купить подарок Намджуну. Он твой друг, между прочим.       Молча добавить приставку «лучший» и вспомнить, сколько раз этот самый Намджун спасал театр от пожара, а самого Тэхёна от выгорания. Потом согласно кивнуть и сложить бумаги на столе в идеальную стопку, книгу убрать на полку, выключить ноутбук.       Когда Тэхён и Хэрин выходят из кабинета в торговый зал, там Намджуна и встречают. Он в рубашке, брюках, на носу — очки в тонкой оправе, в руках — книги, которые он расставляет по стеллажам. Тэхён в своё время отказался перенимать бизнес от матери, отказался от работы в компании покойного отца, а та согласилась покорно и подарила сыну бизнес попроще и чтобы по душе — небольшой книжный магазин, в котором он продает исключительно коллекционные издания, редкие книги, которые нигде не встретишь и которые достаются непростым путем. Намджун — лучший друг, опора, поддержка — здесь всем управляет, он знает, как лучше, он в этом спец, и Тэхён ему доверяет. Больше, чем кому-либо. Больше, чем магазин.       Намджун высокий, широкий в плечах, с мужественным лицом и коротким ёжиком тёмных волос. Он умный, начитанный, не занудный и с доброй улыбкой, от которой ямочки на щеках и морщинки вокруг глаз, спрятанных за стеклами очков. Он старше на два года, и он о Тэхёне знает всё. Не сосчитать, сколько раз успокаивал, поддерживал, срывался посреди ночи, напивался вместе с Тэхёном, пусть и не любит особенно алкоголь.       Сейчас улыбается, салютует двумя пальцами, отвлекаясь от расстановки книг по своим местам, и Тэхён машет ему в ответ, прежде чем выйти из стеклянных дверей навстречу холодному воздуху. Скоро зима. Скоро снег. Скоро у Намджуна день рождения, и самое время позаботиться о подарке.       А потом Новый год. Ещё один год актерской игры, натянутых улыбок, аплодисментов и масок, что меняются одна за другой.       Сейчас — сесть в машину, включить печку, заметив, как Хэрин кутается плотнее в тонкую куртку, совсем не рассчитанную на прохладную вечернюю погоду. Цокнуть языком и сделать замечание, чтобы одевалась теплее, а в ответ получить ласковую улыбку и поглаживание по колену. Дальше — радио, пробки, светофоры и разговоры ни о чём. По пути — горячий кофе, горечь на языке, Рин, негромко подпевающая песне по радио.       — Что ты хочешь подарить Намджуну? — спрашивает девушка, когда они выходят из машины, и она берет Тэхёна под руку, прижимаясь поближе.       Повсюду огни и множество людей. Внутри здания начищенный до блеска кафель, в котором можно поймать собственное отражение. Сверкающие витрины и назойливая музыка, от которой хочется закрыть уши. Людей, как всегда в вечернее время, слишком много, а свет слишком яркий. Тэхён не любит такие места, и он бы лучше заказал подарок в интернете, но он обещал Рин эту вылазку, отступать теперь некуда.       — Не знаю, — пожимает плечами, разглядывает витрины.       А что подарить лучшему другу, который продолжает спасать от пожара и выгорания? Что подарить человеку, который знает о тебе всё и даже больше?       Чёрт его знает.       Целого мира, пожалуй, будет мало.       — Ладно, давай поищем что-нибудь стоящее, — улыбается Рин в ответ и тянет Тэхёна за руку в сторону магазинов, витрин и огней.       Тэхён вообще не любитель ходить по магазинам, он не любит скопления людей, ему не нравятся огни, бьющие в глаза, наряженные манекены и музыка в колонках. Всё это утомляет, и рука всё время тянется к телефону — проверить время, по привычке обновить инстаграм, снова зайти в изученный вдоль и поперек профиль.       Это наваждение длится семь лет, от этого, кажется, спасения вовсе нет. Тэхёну всё кажется, что должно уже отпустить, стать легче, только вопреки известным словам время ни черта не лечит, тоска не проходит, и выдерживать образ с каждым годом всё сложнее. Маски лопаются одна за другой, занавес износился, прятать себя всё тяжелее, но он старается.       Так он должен прожить всю жизнь? Бегая от своих настоящих чувств, укрывая их под слоем пыли и чёртовых блесток?       Забыть. Отпустить. Перешагнуть.       Вот что ему нужно сделать. Только никто не сказал, каким образом, а сам Тэхён понятия не имеет, и как же сильно он устал от этого спектакля. Он не знает, когда его накроет окончательно, когда маски разобьются, а занавес упадет. Не знает, сколько ещё продержится. Его срок давно вышел, ещё тогда, семь лет назад, а он всё пытается — да, успешно, и все вокруг счастливы. Кроме него. Какая же ирония, ведь его мать столько сил бросила на то, чтобы его сделать счастливым.       И снова — маска, улыбка, занавес. Игра в заботливого парня, пока Хэрин предлагает варианты подарков, а потом тянет за собой посмотреть что-нибудь ещё и ещё, пока ноги не начинают болеть от ходьбы, а глаза — от света. Хочется сбежать. Хочется покоя и закурить.       Рин остается в бутике, чтобы выбрать себе очередное платье или сумку, сама ещё не знает. Это уже после того, как они покупают Намджуну дорогие часы в подарок, которые он, вероятно, не сильно оценит, но Тэхён обязательно придумает потом подарок получше, чтобы друга порадовать. А пока он оставляет девушку в торговом центре, которая на его губах оставляет вкус малиновой помады.       Тэхён не любит малину и торопливо стирает помаду тыльной стороной ладони, пока выходит на улицу.       И повсюду люди, люди, люди. На парковке людно, в зоне для курения тоже, и Тэхён всеми силами старается унять раздражение, дрожащими пальцами чиркая зажигалкой.       Затянуться, вдохнуть, выдохнуть. Хочется выплюнуть, вытолкнуть, выдавить из себя эту горечь, ворох сожалений и постоянные мысли.       Нет, он, конечно, не одержим. Умеет радоваться и даже смеяться. Иногда. Иногда искренне, порой не совсем, но всё же. Иногда он забывает. Порой вспоминает слишком много. Бывает, мысли его не беспокоят совсем, образ Чонгука тогда размытый и призрачный, не преследует, но всё же существует. В такие дни Тэхён отдыхает, наслаждается даже. В другие пытается избавиться от отголосков прошлого.       Сегодня — тот самый день.       День, когда судьба решает над ним посмеяться. Она хохочет за спиной, прямо в ухо — издевательски, надрывно, злорадно — когда перед ним появляется знакомое лицо, макушка тёмных густых волос, отросших и немного вьющихся, а следом голос.       — Неожиданная встреча, — слабая улыбка уголками губ. — Привет, Тэхён.       Хочется притвориться, сказать, что обознались. Развернуться, уйти, пуститься в бег — не от человека, от воспоминаний, что сейчас врезаются в подкорку мозга.       — Привет, — короткая заминка, чтобы затянуться и скрыть, что это не из-за сигареты вовсе, — Юнги.       Забыть, выдохнуть, как дым от сигареты, не получается. Держать лицо сложно, но Тэхён старается. Даже едва заметно улыбается, слушая, как вдребезги крошится выдержка под ворохом голосов из прошлого.       Это Юнги-хён, вы подружитесь.       Юнги-хён сказал, что это нормально.       Ты нравишься Юнги-хёну, он говорит, что ты умный.       Меня Юнги-хён научил.       И всё его голосом — тогда ещё подростковым, весёлым, радостным. Какой сейчас — чёрт его знает.       Юнги немного ниже, поэтому Тэхён смотрит на него сверху вниз, пусть и хотел бы вовсе не видеть. И дело не в том, что у них плохие отношения или трудности, нет, просто это всё ещё прошлое, которое преследует, от которого не спасает даже тяжёлый занавес театра, закулисные лабиринты и толстые стены. Это прошлое — вот оно, стоит перед ним в дутой куртке с пакетом в руке, смотрит дружелюбно и ещё более взросло с их последней встречи — такой же случайной, как и эта.       — Давно мы не виделись, — говорит прошлое и рассматривает с любопытством, прежде ему не присущим. — Поделишься зажигалкой? Хосок стащил мою и потерялся где-то в магазине.       — Хосок тоже здесь? — спрашивает, пока протягивает зажигалку человеку, которого называл когда-то другом, и было это так давно, что сейчас уже пылью покрылось. Тэхёну не нравится вспоминать об этом. Не нравится думать о прошлом.       Но он всё ещё вспоминает и думает. И всегда, вероятно, будет.       Удивительное дело, но куда бы ты ни пошёл, ты всегда берешь с собой своё прошлое, хотя считается, что оно остается позади. Может быть, у Тэхёна просто всё не как у людей, и его прошлое следует за ним по пятам, и даже эти случайные встречи в огромном городе кажутся насмешкой от кого-то свыше.       Нужно отпустить. Так для всех было бы лучше, и для него самого в первую очередь. Оборвать все связи с Юнги и Хосоком — его парнем — было просто. Заблокировать номера, сменить сим-карту, уехать подальше, прекратить всякое общение. Так должно было стать легче. Следующим пунктом в списке «отпустить» был Чонгук. Что там после него — неизвестно. Не отпускает. Даже спустя столько лет.       Говорят, срок любви — три года. Тэхён отсчитывает уже восьмой, и в каждый надеется, что он — последний.       Юнги прикуривает и возвращает зажигалку.       — Он внутри, — уточняет зачем-то. — Знаю, тебя не очень радуют встречи с нами, но мир такой тесный.       «Ты прав», — хочется ответить, а потом развернуться и уйти, но Тэхён продолжает упрямо стоять, наблюдая, как осыпается с сигареты пепел под ноги. Говорит он совсем другое:       — Нет, я просто…       Просто что?       Просто не может отпустить, принять, свыкнуться.       Разлюбить.       Просто не может унять дрожи в руках и коленях, выражения глаз. А глаза эти — янтарные — выдают с потрохами. Юнги проницательный до невозможного, таким людям немного нужно, чтобы прочитать тебя, как раскрытую книгу, и он читает, пока Тэхён безуспешно пытается закрыться, схлопнуться до размеров атома, спрятаться за занавесом театра и снова сыграть свою самую культовую роль.       Тут не получится. Юнги не проведешь. Слишком много знает. Слишком понимает. Слишком близок был к взрыву, катастрофе, концу света — не в глобальном смысле, а для Тэхёна. Как и Хосок. Эти двое всё знают, от этого не по себе. Это прошлое, которое хочется вытолкнуть.       Это прошлое, которое всё ещё хочется помнить. Паршиво от этого.       — Я всё понимаю, — перебивают с улыбкой, а Тэхён удивляется едва. Юнги стал терпеливее, взрослее и, наверное, мудрее. Он всегда был самым взрослым из всех них, рассудительным и спокойным, но теперь эти его качества стали еще ярче, выразительнее, и это то, что происходит со временем — ты взрослеешь и меняешься.       Чонгук тоже повзрослел и изменился. Его не узнать теперь, но Тэхён узнает, потому что избитое «своё ни с чем не спутаешь» как раз к нему относится. А Чонгук — это его.       Был когда-то.       Теперь далекое, неизвестное, неизведанное. Какой он теперь? О нём рассказывают только фото из инстаграма, но это всегда неправда. Там он — не Чонгук, которого Тэхён знал.       Может быть, так и есть, и того Чонгука давно уже не существует. Тэхён не знает. А хочет. И от этого вопросы в голове возникают один за другим. И вот человек, которому их можно задать, перед ним, а Тэхён не решается, потому что уже не уверен, что желает знать.       Может быть, жить в неизвестности лучше?       Да, точно. Так для всех будет лучше?       А для Тэхёна?       — Вы с Чонгуком всё ещё не общаетесь? — вопрос пулей навылет прямо через сердце.       Прямо через то самое, что сильнее всего болит.       Задохнуться дымом, поперхнуться, откашляться. Отступить на шаг назад. Окурок — в урну, руками — обнять себя. Защититься, спрятаться.       Всё ещё больно, всё ещё — как раньше. В театре скрипят полы, Тэхён пытается сбежать. Дергает занавес, чтобы опустился, спрятал, укрыл, а там заело что-то, и старый ржавый механизм не справляется. Эмоции — наружу. Открытый и беззащитный. Юнги всё видит.       — Прости, — звучит от него. — Мне не стоило спрашивать, просто… Он говорил о тебе.       Ещё одна пуля. Ещё одна в сердце.       Говорил? Что говорил?       Тэхён написал мне кучу сообщений, он такой жалкий.       Он их написал, а я не прочитал ни одного.       Это утомляет, хён.       Я должен его заблокировать?       Не хочу отвечать ему.       Мерзко. От этих мыслей противно. От самого себя противно. От ветра, слякоти, луж — неприятно. Прятаться — надоело. Думать о Чонгуке — больше нет сил.       — Почему ты не спросил у него? — грубее, чем нужно. Жалко больше, чем должно быть. И голос дрожит. Это от холода. Точно.       — Не удалось, — пожимает плечами Юнги. Окурок летит в урну, дотлевая на лету. Тэхёну хочется полететь следом — в мусорный бак, там истлеть и не гореть больше.       — Что он говорил?       — Спроси у него.       — Он не ответит. Он даже не читает мои сообщения, с чего ему говорить со мной?       Усмешка выходит жалкой. Занавес всё ещё не опускается.       — Если тебе интересно, — Тэхёну интересно и одновременно не, — Чонгук приедет на следующей неделе. Мы буд…       Всё, что дальше — белый шум. Всё, о чём получается думать, это пресловутое «Чонгук приедет на следующей неделе».       Чонгук вернётся.       Чонгук снова будет в Сеуле. В одной с Тэхёном стране. В одном, чёрт возьми, городе. Больше не Англия, больше не Лондон. Сеул, Южная Корея. Чонгук.       Господи.       Тэхён давится воздухом, давится ветром, собственной слюной тоже давится, старается слушать, но ни черта не слышит. Может, Юнги шутит? Может, он ошибся? Тэхён не готов даже знать об этом, а от мысли о возможной встрече становится страшно и потеют ладони. Да и какая, к чёрту, встреча, он об этом и мечтать не смеет. Он не может. У него обязательства, девушка, мать, другая жизнь. В которой Чонгука нет.       У Чонгука Тэхёна тоже теперь нет. А есть ли у него кто-то вместо?       Дрожь по телу по-прежнему от холода, но на самом деле не от него вовсе. Полы в театре скрипят, занавес, наконец, опускается. Тэхён смотрит на парня перед собой, следит за движением его губ, берет себя в руки.       — …прийти?       Тэхён улавливает звук голоса знакомого уже когда он заканчивает речь. Признаться, что прослушал, стыдно, но выбора нет.       — Прийти куда? —переспрашивает неловко. — Прости, я выпал на несколько секунд.       — Я сказал, что мы собираемся отметить приезд Чонгука и куда-нибудь сходить. А потом я спросил, хочешь ли ты тоже прийти?       — Это что, шутка такая?       Ещё один шаг назад. Всё ещё хочется сбежать, спрятаться, скрыться. Тэхён вспоминает про Хэрин, оставленную в магазине. Вспоминает про Хосока, который тоже там, внутри. А он здесь, снаружи, на холоде, с дрожью на кончиках пальцев. Лицом к лицу с тем, кто когда-то был близким другом ему и Чонгуку. Лицом к лицу с тем, кого видеть не хотелось, чтобы не громить потом театр, чтобы не желать сжечь, спалить всё дотла, ни дощечки не оставить.       А теперь хочется. Полить бензином, кинуть зажигалку. Пусть всё охватит огнём, пусть исчезнет. Это тоже должно стать прошлым, только это прошлое забыть хочется ещё больше. А оно всё ещё настоящее и не отпустит тоже. Вот он — театр. В нём — красный занавес, поцарапанные стены, старое пианино. Там мест для зрителей тысячи, а за кулисами — никого.       Теперь из этого театра за руку тянут, хотят вывести ненадолго. Зачем? Дать глоток свободы, позволить вспомнить, каково это — быть собой? Не актером, лжецом или притворщиком. А просто собой. Ким Тэхёном, которому двадцать пять, и у которого уже семь лет болит разбитое сердце.       Ким Тэхёном, которому двадцать пять и который уже восемь лет любит одного человека, хотя и говорят, что любовь живет три года. Ким Тэхёном, который знает, что ни черта подобного. Ким Тэхёном, который настолько боится оказаться снаружи, показать себя настоящего, оголить чувства и эмоции, что даже сейчас сохраняет каменное выражение лица, лишь немного добавив ему удивления. Смятение, непонимание — всё это за занавесом.       Мин Юнги, стоящий перед ним, тоже зритель. За билет не платил, но вот твоё бесплатное представление. Наслаждайся.       — А видно, что я шучу? — зритель прячет руки в карманы, Тэхён хочет спрятаться тоже.       — Я не приду, — отрезает и снова шаг назад. — Мне нужно идти, меня ждут.       Уже готов сбежать, но его уверенно хватают за локоть, а потом смотрят в глаза — проницательно, пробираясь внутрь. За кулисы вход посторонним воспрещен, это все знают. Юнги — посторонний, но почему-то не знает, что нельзя лезть так глубоко, заходить так далеко.       — Не думай, что я зову тебя просто так, потому что захотел, — это звучит резко и едва ли не через стиснутые зубы. — Мы не друзья, Тэхён, хотя и были. Перестали по твоей инициативе, как ты помнишь, — конечно, помнит. Бурлящие эмоции всё ещё не находят выход, заперты внутри. Тэхён подпирает дверь собственной спиной, чтобы Юнги не пробрался. — Я бы не стал тебя звать. Но это не моя вечеринка. Она Чонгука. Только поэтому приглашаю.       Тэхён раздражается и выдергивает локоть из чужой руки, поправляя рукав. Что за бред? Это какой-то сюр, а Тэхён в таком жанре не силен. Ему больше подойдет комедия, к примеру, или трагедия. Но трагичные сюжеты только для вип-зрителей, только для него самого.       — О чём ты говоришь? — по маске идёт трещина, он чувствует. — Ему это зачем?       — Спроси у него сам. Он сказал, что хочет тебя увидеть, в подробности не вдавался.       Сколько ещё пуль ему сегодня нужно словить, чтобы окончательно упасть на колени, а после вздохнуть в последний раз? Со счёта уже сбился, но всё ещё упорно стоит на своих двоих, только в груди болит и тянет.       — Я не говорил, что хочу того же.       Юнги растягивает губы в усмешке. Всё понимает. Всё знает. Докопался до сути, до истины, до той единицы, которая укрыта под слоем нолей.       — Хотя бы себе не ври. Хосок напишет тебе адрес.       И уходит, даже не прощаясь. Сливается с толпой, растворяется, оставляя за собой порыв ветра. В фильме, наполненном графикой, сейчас следовал бы переход к следующей сцене. В жизни Тэхёна, в театре остается поднятым занавес. Спектакль продолжается.       Взять себя в руки, выдохнуть, успокоиться. В современном мире не спрятаться. Можно стереть номера, можно даже человека из памяти стереть, сделать вид, что забыл и отпустил. Можно заблокировать, удалить, сменить номер. А потом осознать, что современный мир — паутина, из которой не выпутаться, и те, кому ты когда-то доверял, всегда найдут к тебе путь.       Когда позже Тэхён проверяет телефон, видит запрос на переписку от hobiho и сообщение, наполненное скобочками-улыбками. Не отвечать, удалить, хотя бы из памяти.       Когда ночью Тэхён сидит на подоконнике в кухне своей квартиры, за окном начинается дождь. Смывается грим, опускается занавес. Театр закрыт, актёр свободен. Он за собой убирает, вспоминает, анализирует игру, чтобы не допускать ошибок в будущем. Шлифует своё актерское мастерство каждый день, чтобы утром — та же маска, та же роль. И снова, как замкнутый круг, занавес, подмостки, сцена, благодарные зрители.       Ночью — открытый, уязвимый, впервые за долгие часы настоящий. Прижимается лбом к холодному стеклу окна, ведёт пальцем за каплей от дождя, медленно закуривает.       Затем, уже по традиции — обновить инстаграм, зайти в подписки. Среди сотни людей зацепиться взглядом за то самое, выскобленное на сердце — jungkookjeon. Перейти в профиль, бездумно смотреть.       Листать фото, просматривать актуальные. Изучать лицо, улыбку, глаза.       Чонгук говорил, что глаза никогда не лгут. У него в глазах, кажется, арктические льды. Сколько Титаников они сокрушили? Один тонет прямо сейчас.       В голове на повторе одно и то же.       Чонгук приедет на следующей неделе.       Он сказал, что хочет увидеть тебя.       Приходи. Хосок пришлёт тебе адрес.       Тэхён уверен, что не сможет снова увидеть Чонгука — не на фото в инстаграме, а живого, настоящего, реального. Не набор пикселей —человека. Не сможет посмотреть ему в глаза — окоченеет от холода. Не сможет с ним поговорить — не найдет общего языка.       Чонгук другой теперь. Чонгук теперь вовсе не Чонгук, а кто-то незнакомый, и с ним знакомиться страшно. Тэхён всё ещё Тэхён. Всё ещё любит Чонгука — того, которого знал и того, которого не знает. Всё ещё помнит, всё ещё держит, всё ещё не отпускает.       Может быть, он любит воспоминания?