Не входить

      Дверь противно скрипит, вырывая Сынмина из хрупкого сна. По полу бежит тонкая полоска света из коридора и тут же исчезает, сопровождаемая таким же противным скрипом. Ненавистная старая общага. Ну ничего, заснуть сейчас получится без проблем, он уже почти падает обратно в дрему, главное, чтобы...       – Сынмин-а, – слышится громкий и чересчур веселый шепот, а потом теплое расслабленное тело падает прямо на него.       ...чтобы его сосед по комнате не начал шуметь. Сынмин корчится и недовольно стонет, пытаясь пошевелить сонным телом, чтобы спихнуть пьяную хихикающую тушу с себя. Туша спихнутой быть не хочет и цепляется старательно, что удивительно для не совсем вменяемого состояния. Сынмин стонет еще раз.       – Свали по-хорошему, Хан, – недовольно бурчит парень, слабо отталкивая чужое лицо и морщась от ощущения горячих мокрых губ, пытающихся схватить его пальцы. – Боже, ты сколько выжрал?       – Немножко, – Джисон оставляет бесполезные попытки залезть к Сынмину под одеяло и просто устраивается сверху, но парень тянет его в сторону и валит к себе под бок. Джисон не теряется и даже, кажется, не замечает, что что-то пошло не так, как задумывалось. – Поделиться?       Хан старательно вытягивает шею, чтобы коснуться желанных губ, но губы капризно убегают. Приходится ловить ладонью Сынминов подбородок, чтобы повернуть к себе и наконец-то поцеловать. Тот смиряется с чужой настойчивостью и лениво шевелит губами, отвечая, но крепко сжимает зубы, не пуская язык. Джисон понятливый, хоть и не до конца – он отстраняется, но переходит поцелуями на скулу, подбородок, шею возле самой косточки челюсти, тычется носом у уха, шарится пальцами по животу, пуская стадо теплых мурашек по коже, и закидывает на Сынмина ногу.       – Угомонись, блять, я сказал, – цедит окончательно проснувшийся парень. – Тебе там что, чешется что ли? – Разбуженный Сынмин – злой Сынмин. Эту простую истину знают все, но кое-кто совсем не ощущает опасность под воздействием градуса.       – Очень чешется, – Джисон притирается к его бедру, и Ким чувствует возбужденный член через одеяло. – Можно об тебя почесаться?       – Тебе въебать? – наглость надоедливого соседушки переходит все возможные границы. Сынмин ловит пронырливые пальцы у себя под одеялом прямо у резинки пижамных штанов и больно их сжимает.       – Не, въебать не надо, – ноет на ухо Джисон и слабо прикусывает мочку, – но вот выебать... это можно, – парень довольно хихикает, ласковым котом потираясь щекой о щеку Сынмина. Абсолютно невменяемый и потерявший страх.       Сынмин страдальчески смотрит в темноту потолка. Он некоторое время молча пытается утихомирить Джисона, прижимает лохматую голову с невозможными губами к своему плечу, сжимает наглые ладони в руках, но помогает все это плохо, если честно.       – Бля, какой же ты охуенный, – горячо шепчет Джисон ему в шею, принимая новые правила игры, но держать руки при себе выше его сил, и он дергает их, пытаясь высвободить запястья из плена. – И руки у тебя охуенные.       – А ты охуевший, – дарит ответный комплимент Сынмин. – Я тебе завтра таких люлей ввалю.       Джисон тут же куксится, прячет лицо у него на плече и издает какие-то по-детски обиженные звуки, почти хнычет.       – Ты меня ненавидишь, я знаю, – неразборчиво мямлит он начинающим заплетаться языком. Пьяное возбуждение уже забыто, перешедшее в следующую фазу перед отключкой.       – Конечно, ненавижу. Ты мне спать не даешь и вообще в уличной одежде на мою кровать залез, – Сынмин настороженно отпускает чужие руки, но те перестают быть беспокойными змеями и ведут себя ну прям совсем мирно, только одна из них крепко обвивает его пояс.       Джисон тяжело вздыхает, душевно так, со всей скорбью человечества. Пытается уложить свою бедовую пьяную голову на жестком плече и наконец затихает. Ненадолго.       – Хочешь, расскажу один секрет? – сонно спрашивает он. Сынмин морщится, уже представляя, с каким мощным перегаром проснется завтра Хан, а вместе с ним и сам Ким. Почему он все-таки не выпинал его? Соседняя кровать рядом, да и не было бы желания немедленно простирать постельное белье и пижаму, на которых осела невидимая уличная пыль с чужой одежды.       – Ну? – не сразу отзывается Сынмин. Джисон молчит – заснул наконец-то. Но нет, опять неверно. Тот поднимает голову, чтобы продрать собирающиеся в кучу глаза, медленно выговаривает слова, борясь со сном:       – Вот я, кажется, тебя совсем-совсем не ненавижу. – И добавляет напоследок просяще: – Только ты никому не говори, хорошо?       Парня окончательно вырубает. На этот раз точно все, он даже посапывать во сне начинает – явный признак того, что проспит до утра, пока алкашка в крови более-менее не рассосется.       От жестких темных волос несет сигаретным дымом. Насобирал, пока тусовался с ребятами на курилке, пассивный курильщик. Если бы сам опять начал курить, то Сынмин бы знал. Он не любит целоваться с курящими, а вот Джисон слишком любит целоваться с Сынмином.