Кто я без тебя

Нико пристегнулся. Повернул ключ зажигания. В груди тянуло и кололо. Наверное, хорошо, что они с Гвен не обменивались укусами. Обычно альфы помечали омег, как писали в учебниках по биологии, «для укрепления психическо-эмоциональной связи между альфой и омегой». Истинным парам укус настойчиво рекомендовали. И все закрывали глаза на то, что альфы редко позволяли омегам укусить себя в ответ. Чувство собственного превосходства было тут ни при чём. В случае разрыва уз, неважно, из-за смерти партнёра или развода, девяносто восемь процентов омег после краткого пребывания в клинике восстанавливались и возвращались к прежней жизни. Альфы могли умереть или остаться парализованными. Никто в здравом уме и твёрдой памяти не пожелал бы себе подобной судьбы. На стоянке для посетителей больницы Нико заметил «Ниссан» отца. Он заглушил мотор и решительно направился ко входу. Бастьен ждал его, а неприятную встречу Нико как-нибудь переживёт. Лифт остановился на пятом этаже. — Я к Себастьяну Конте, палата 507. — Распишитесь здесь. Дверь палаты Бастьена была приоткрыта, и оттуда доносились голоса: раздражённый — Жерара и насмешливый — Бастьена. — Как только тебе станет лучше, ты переедешь к нам. Здесь о тебе не смогут надлежащим образом позаботиться. Пора вернуться домой, Себастьян. — Во-первых, я взрослый человек. Мне тридцать восемь лет, а не одиннадцать. Во-вторых… твоё имя стоит в медицинской доверенности? Нет? А имя Кристофа? Тоже нет? Тогда сделайте мне одолжение и заткнитесь. — Как ты разговариваешь с отцом? — «О, Кристоф подал голос. Как цепная собака», — подумал Нико. — Он — твой альфа. — Господи, — простонал Бастьен. — Из какого махрового средневековья вы выпозли? Знаете что… Убирайтесь. Скоро придёт Нико, и я не хочу, чтобы он видел ваши постные рожи. — Себастьян! — Вы мне жить спокойно не давали и, чую, помереть спокойно тоже не дадите. Вон! — Разговор не окончен. — Выметайтесь, я сказал. Жерар и Кристоф вышли в коридор. Нико как раз надевал белый халат. Он считал, что привык к выражению какой-то брезгливости на лицах отца и старшего брата, но сердце всё равно обожгла ненависть в их взглядах. — Убийца, — произнёс Жерар. — Ты виноват в том, что Себастьян умирает. Ты должен был следить за ним, беречь его. Перед тобой стояла единственная задача: позаботиться об омеге, члене твоей стаи. И ты её провалил. С другой стороны, ты никогда не был нормальным альфой. Лучше бы ты сейчас умирал, а не он! Нико вздрогнул всем телом, запутался в рукавах. — Месьё! — Медсестра — слава небесам, альфа, омегу они не послушали бы — строго на них посмотрела, а её тон сулил неприятности. — Это больница, а не цирк. Вам следует уйти. Бросив на Нико очередной уничижающий взгляд, Жерар и Кристоф заторопились к лифтам. — Вы в порядке, месьё Конте? — спросила медсестра, когда они скрылись за поворотом. Нико кивнул, сглатывая ком в горле. Она зашла в палату вместе с ним, проверила капельницу и измерила Бастьену температуру. — Жить буду? — ухмыльнулся тот. — Сегодня не умрёте, не надейтесь, — в тон ему ответила медсестра. — Вас ведь зовут Рафаэлла, да? — Верно. — Мадемуазель Рафаэлла, можно сделать так, чтобы ко мне пускали только этого обормота, моего брата Нико, и мою дочь Леа? Доктор запретил мне волноваться, а вы сами видели: мои предыдущие визитёры — непрекращающийся источник стресса. — Я займусь этим сегодня же, — заверила Рафаэлла и покинула палату, ободряюще улыбнувшись Нико. — Ты не включил в список Софи. — Я люблю её, но она всё время плачет. — Бастьен поморщился. — Помнишь, когда я ещё… употреблял, Софи хотела от меня уйти? Наверное, было бы лучше, если бы она так и поступила. Потому что я не знаю, что ей сказать, как её утешить. А ты, брат мой, как у тебя дела? — Сегодня мы с Гвен подписали документы на развод. Бастьен цветисто выругался. — Она не могла подождать моих похорон? Нико рухнул на колени рядом с кроватью, уткнулся лицом в матрас. «Альфы не плачут, — как заведённый, твердил Жерар. — Альфы не плачут». И подкреплял истину затрещинами. Глаза жгло, и слёзы было не остановить. В детстве Нико научился плакать беззвучно, и сейчас его выдавали лишь вздрагивающие плечи. Бастьен положил руку ему на затылок, начал ласково гладить по волосам. — Эй, тебя так расстроили мои шуточки про смерть? Они круче старых анекдотов. И мне всегда нравился чёрный юмор. Прикосновения были лёгкими, почти невесомыми. За последние полгода Бастьен страшно исхудал. В больнице хотя бы следили за его питанием. Когда его отпускали домой, он жил на горячем сладком чае и четвертинках тоста. От всего остального его тошнило. «Это я должен его поддерживать, а не он меня». Вина и стыд затопили Нико. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Печальная привычка появилась после того, как Бастьену поставили диагноз. Олли обрабатывал крошечные ранки антисептиком, заклеивал ладони Нико пластырем и ничего не говорил. Нико не знал, кого из богов благодарить, что тот три года назад пришёл в группу. Он не представлял, что бы они все теперь делали без Олли. До него главным композитором в «Л'эспуар» был Доминик. Отучившись в брюссельской школе-пансионе, Нико и Бастьен вернулись в Париж. Они не горели желанием жить в доме, где умерла их мать, и сняли квартиру на окраине. Жерар был недоволен, но учёбу в колледже сыновьям оплатил. Не по доброте душевной или из-за отцовского долга. В первый день занятий он поджидал Нико во дворе. И озвучил своё условие: — Ты присматриваешь за братом. Мир — опасное место, особенно для омег. И пока у Себастьяна нет проблем, их не будет и у тебя. Узнав о разговоре, Бастьен крепко обнял Нико. — Я не понимаю, почему он так к тебе относится. — Я тоже. Полагаю, он считает, что для альфы я слишком чувствительный и тактильный. И что у меня недостаток тестостерона в организме. — Ты — нормальный альфа, ясно? — прошипел Бастьен. — А всех несогласных посылай в лес. — Боюсь, все несогласные в лесу не поместятся, — рассмеялся Нико. Он выбрал архитектурный колледж: для того, чтобы построить дом собственными руками, требовалось знать, как это сделать правильно. Бастьену было всё равно, где учиться. По вечерам они подрабатывали официантами в кафе, иногда разгружали товарняки по ночам. Заработанного едва хватало на оплату квартиры и еду, но они не жаловались. В редкие свободные часы они играли на подержанных гитарах, купленных на барахолке, и пели на два голоса свои песни и песни любимых групп. Высшая математика, чертежи и графики Бастьену быстро наскучили. — Помнишь, в пансионе мы мечтали, что соберём собственную группу и будем выступать на сцене? — однажды вечером спросил Бастьен. Нико грустно улыбнулся. — Увы, я пою не как Фредди Меркьюри, и до Брайана Мэя с его офигенными соло мне как до Луны пешком. Так что музыка для меня скорее хобби. Бастьен опустил голову, сцепил пальцы в замок. Так он всегда делал, когда считал себя виноватым. — Эй, в чём дело? — Знаешь, Кристоф тоже пишет музыку. — Ага. Классическую. И называет панк какофонией, а рок-н-ролл в целом — извращением. — Он говорит, у меня талант. И предлагает сочинять песни вместе. Дома. — Ты согласился? — Как я могу? Если я брошу колледж, деньги пропадут зря. И без меня тебе придётся работать в два раза больше, чтобы позволить эту конуру. Нико взъерошил ему волосы. — За меня не волнуйся. Я справлюсь. И если это то, чего ты действительно хочешь… дерзай. Я никуда не денусь. — Ты лучший брат в мире. — У тебя низкие стандарты. У нас осталась пицца? Я голоден как волк. После возвращения Бастьена в отчий дом Нико приходил в квартиру только ночевать. Он учился как проклятый и много работал. И запихивал готовые сорваться с губ стихи и мелодии глубоко внутрь. С Домиником он столкнулся в музыкальном магазине. Они одновременно потянулись за пластинкой the Cure «Семнадцать секунд». Нико удивился, когда выяснилось: Доминик учился в том же колледже и, более того, на том же курсе. — Никто не обращает внимания на неудачников с задних парт, особенно бет, — фыркнул Доминик. — Слушай, а ты случаем не играешь на гитаре?.. Пост-панк и новая волна всё больше завладевали их мыслями. Какой тут колледж? Руки чесались сотворить что-нибудь этакое и заткнуть за пояс британских кумиров. — Рок — не опера, — повторял Доминик. — Уметь петь вовсе не обязательно. Слух у тебя есть, в ноты ты попадаешь. Не понимаю, чего ты стесняешься. С концертов «Секс Пистолс» никто не убегал, хотя вокал у Джонни Роттена — словно скребёшь ногтем по стеклу. — Сомнительный комплимент. — Нико листал газету с объявлениями и морщил нос. — Мне надоело ходить на прослушивания. Музыка у этих новоявленных выскочек полный отстой. И твои песни они однозначно не оценят. — Я верю, их оценят слушатели. Если ты согласишься не только писать для них слова, но и петь их. — Я не гожусь на роль вокалиста. — Просто попробуй, ладно? На кассетах голос Нико звучал незнакомо, будто принадлежал другому человеку. Главное, он не вызывал отторжения, и с каждым днём Нико чувствовал себя увереннее с микрофоном в руках и всё больше раскрепощался. Им с Домиником не помешал бы ещё один гитарист, да и клавишник тоже, хотя бы на время концертов. В студии они могли записать все партии самостоятельно, но раздвоиться для живых выступлений было не в их власти. — Сплошная полоса невезения, — жаловался Доминик. — В Париже есть хотя бы один человек, который в курсе, для чего у гитары струны? Бастьен в буквальном смысле открыл дверь репетиционного зала с ноги. — Не подумай, что я не рад тебя видеть, но что ты здесь делаешь? — растерялся Нико. — Я ваш новый гитарист и клавишник, — невозмутимо заявил Бастьен. — Не боишься, что Кристоф смертельно обидится? Ты от него сбежал, не отрицай. — Это проблема Кристофа. Он твердит, что я гений, но не принимает моих идей. Он меня совсем не слушает. И не слышит. Потому что я омега, а он альфа, и ему виднее. — Откуда тебе знать, что я не поступлю так же? — Ты нормальный альфа, Нико, не забыл? Ну что, мы будем репетировать или как? Название «Л'эспуар» тоже придумал Бастьен. — Нам нужно что-то краткое, но ёмкое. К сожалению, «Депеш мод» и «Телефон» уже заняты. Тем не менее. Мне кажется, «Л'эспуар» звучит ничуть не хуже. — «Надежда»? — протянул Доминик. — Потому что мы подаём надежды? — Можно и так сказать. За запись дебютного альбома они взялись с энтузиазмом, которого сами от себя не ожидали. Нико вспомнил про увлечение романами Мориса Леблана, и тем летом песня про Арсена Люпена покорила чарты Франции, Бельгии и Швейцарии и играла из каждого окна. Это был успех. Они наслаждались им целых девять лет и даже съездили на гастроли в Аргентину, где их встречали, как королей. Правда, при этом агенты в штатском ходили за ними по пятам: вдруг, оставшись без сопровождения, Нико или Бастьен ляпнут что-нибудь про диктатуру и местное правительство. В начале девяностых маятник качнулся в обратную сторону. Альбомы «Три поцелуя» и «Дни нашей жизни» проигнорировали критики, новых поклонников не прибавилось, и лишь самые преданные фанаты продолжали покупать пластинки «Л'эспуар» и ходить на концерты. — Если честно, я не очень понимаю, что происходит, — признавался Нико. — Последние два альбома у нас получились не хуже предыдущих четырёх, а то и лучше. Марк, басист-бета, присоединившийся к ним в турне, кивнул, соглашаясь, и добавил: — Ты прав. Просто сейчас группа и слушатели находятся на разных волнах. Такое бывает. Доминика это, разумеется, не утешило. — Лично мне обидно. Нас приглашают в какие-то стрёмные телепередачи, смахивающие на детские утренники. Мы достигли дна, ребята, и снизу уже стучат. Надоело. Я больше не могу. — Дом, ты же не хочешь сказать… — Хочу. После тура я ухожу. Простите. Но решение окончательное. С меня довольно. Нико был в отчаянии. — Я знал: мне стоило закончить колледж. Профессии нет, перспектив нет, с группой покончено. — А не рановато ли ты списываешь «Л'эспуар» со счетов? — поинтересовался Бастьен. — Да, критики обозвали нас дешёвой копией the Cure. Но мы-то знаем, что это не так. Кроме того, Доминик — не единственный, кто умеет писать песни. У нас с тобой тоже неплохо получается. — Написать мелодию — мало, — возразил Нико. — Хорошая аранжировка — девяносто процентов успеха. А у меня с этим проблемы. Может, наши песни и алмазы, но им необходима огранка. «Музыкальная почта» просит интервью. Я им так и скажу: «Л'эспуар» больше нет. Бастьен встряхнул его, как куклу, и медленно произнёс, глядя в глаза: — Вдох-выдох, Нико. И вперёд. Марк, ты с нами? — А то! Кстати, насчёт человека, умеющего делать охрененные аранжировки. Думаю, вам понравится ремикс на «Арсена Люпена». Только послушайте, — Марк вставил компакт-диск в проигрыватель и нажал на воспроизведение. Нико и Бастьен слушали не дыша. Знакомый гитарный рифф, визитная карточка песни, отошёл на задний план, позволив клавишным развернуться во всю мощь. Радикальная переработка вдохнула в старый хит новую жизнь, расцветила его неожиданными красками. — Кто автор ремикса? — прошептал Нико, когда трек закончился. — Его зовут Оливер Монтань, но он предпочитает просто Олли, — ответил Марк. — У меня есть его телефон. Олли пришёл в студию на следующее утро. Он был альфой, однако его присутствие не подавляло. Наоборот, оно действовало успокаивающе. Олли был надёжным, как скала. Он как-то интуитивно понял, что Нико испытывает постоянный тактильный голод, и поэтому ненавязчиво обнимал его за плечи, касался руки, ерошил волосы и не видел ничего странного в том, что Нико и Бастьен часто сидели очень близко друг к другу, шептались, соприкасаясь лбами и в принципе забывали о дистанции. Ещё одним чудом стало то, что Олли не только делал аранжировки и ремиксы. Он писал музыку, близкую Нико и Бастьену по духу. Запись альбома «Следы на песке» заняла не год, как было с предыдущими пластинками, а всего несколько месяцев. Впервые за долгое время у Нико появилась надежда. В возращение успеха, который сопутствовал «Л'эспуар» девять лет, он не верил, но надеялся, что слушатели оценят «Следы на песке» так, как альбом того заслуживал. Они готовились к туру, репетировали в студии, пару раз выступили на телевидении в вечерних шоу, и Нико не сразу обратил внимание на лихорадочный блеск в глазах Бастьена и заторможенность в его движениях. Алкоголем от него не пахло. — У тебя точно всё в порядке? — Всё зашибись, дорогой братец. Тревога не покидала Нико. Подозрения подтвердились, когда он нашёл в их комнате в отеле использованный шприц. Бастьен не отрицал очевидного. — Да, это моё. — Не буду читать тебе лекцию о вреде наркотических веществ… — Спасибо большое. — Но если колоться, риск существенно… — И без нравоучений я тоже обойдусь. Наслушался. Я как-нибудь сам разберусь, что мне делать со своей жизнью. — Прошу тебя… — Просто отвали. Бастьен выскочил из номера, хлопнув дверью. Его не было до самого утра. Он всё чаще выходил на сцену под кайфом. Нико и Софи пытались с ним говорить. Ни мольбы, ни угрозы не действовали. Бастьен огрызался, замыкался в себе, пропускал репетиции, не ночевал дома. Нико не представлял, где он и с кем. — Нельзя спасти того, кто этого не желает, — со вздохом заметил Олли. — к сожалению. — А мне что делать, смотреть? — Просто быть рядом. Это единственное, что ты… что мы можем, друг мой. Нико ощутил невольное облегчение, когда первая часть тура подошла к концу. Наблюдать за тем, как близкий человек разрушает себя, — то ещё испытание. За пару недель до Рождества, поздно вечером, Бастьен постучал в дверь дома Нико. Гвен и Анни уже спали. Нико увёл Бастьена в гостевую спальню, заварил чай. — Я облажался, — еле слышно произнёс Бастьен. Выглядел он неважно: тёмные круги под глазами, трясущиеся руки. — Софи хотела забрать Леа и переночевать в отеле, но я уговорил их остаться в квартире. Сказал, что уйду я. Нико укутал его в одеяло, прижал к себе. — Что произошло? — мягко спросил он. — Ты знал, что отец и Кристоф следили за нашей карьерой? — Бастьен начал издалека. Нико не торопил его. — Когда Доминик ушёл, они ждали, что я приползу, поджав хвост, как блудный сын. Я действительно был в отчаянии. Но ни за что не вернулся бы к ним. Они говорили про тебя гадости, пугали, что я не смогу позаботиться о Софи и Леа в финансовом плане. Мы не Ротшильды, конечно, но голодная смерть под забором никому из нас не грозит. Ещё они повторяли, что «Л'эспуар» — группа-однодневка, раз мы так быстро потеряли популярность. Нико покачал головой. — Помнишь, как однажды Марк в шутку пожаловался… — …что мы неправильная рок-группа? — Ну, мы не водим фанаток в номера и не устраиваем оргии. Таблоидам не о чем писать, вот они и не проявляют к нам никакого интереса. Бастьен невесело улыбнулся. — В любом случае, их слова били по больному. Наркотики позволяли ни о чём не думать хоть какое-то время. Блаженная пустота в голове, ноль тревог и забот. — Почему ты не пришёл ко мне? — Ты считал, что я сильный. Что я справляюсь. Я не мог тебя разочаровать. — Господи. Ты никогда меня не разочаруешь. Я уверен. — Даже сейчас? — Сейчас тем более. Ты признал проблему. Это требует мужества. — Скорее, это проблема признала меня. Я вдруг увидел все свои грехи и ошибки. Боже, Нико. Я вмазался после утреннего кофе. Хотел отключиться от реальности. Леа проснулась раньше, чем я рассчитывал. Наверное, она со мной заговорила, а я не отреагировал. Она забеспокоилась, попыталась меня растормошить. Я её оттолкнул. Не сильно, она не упала. Но испугалась. Я напугал собственную дочь до полусмерти, Нико. — Всё обошлось. — Леа могла серьёзно пострадать, потому что я был под кайфом. — Значит, у тебя есть мотивация никогда больше не быть под кайфом и вообще в изменённом состоянии сознания. — Ты прав. Я могу немного пожить у тебя? Гвен не станет возражать? — Она знает, как ты мне дорог. Всё наладится, поверь. Леа тебя простит. Насчёт Софи я не уверен. Время покажет. Бастьен свернулся калачиком, зарылся носом в подушку. Нико гладил его по волосам и напевал колыбельную, пока он не заснул. Телефонный аппарат стоял на кухне. Нико прикрыл дверь и позвонил Софи. — Привет. Бастьен у меня. Спит. — Слава богу, — всхлипнула Софи. — Я волновалась. — Он сожалеет о своём поступке. — Я знаю. Но… — Мне кажется, в этот раз Бастьен на самом деле настроен бросить… э-э… вредные привычки. — Я хочу в это верить, Нико. — Он сам попросил меня о помощи. Однако ломка — малоприятное зрелище, поэтому Бастьен останется со мной. Ему не хотелось бы пугать Леа ещё больше. Передай ей, что ему очень жаль, ладно? — Я передам. — Приходите к нам на Рождество. Ты не обязана прощать Бастьена, но он будет рад вас видеть. — Я подумаю. Софи повесила трубку. Но она не сказала «нет». «Ты получишь второй шанс, брат мой. Главное — не спусти его в унитаз». К Рождеству Бастьен не оправился полностью. Он был бледен и постоянно мёрз. По крайней мере, его перестало тошнить. Софи и Леа приехали к обеду, положили два свёртка под ёлку. Анни прыгала рядом: она соскучилась по кузине. С Бастьеном Софи поздоровалась сдержанно, но вполне дружелюбно. Леа держалась в стороне, лишь следила за ним напряжённо-отчаянным взглядом. Алкоголь Нико решил на стол не выставлять, и Гвен его поддержала. Пили вишнёвый компот и чай. Когда Гвен разрезала торт, Леа несмело придвинулась к отцу и прошептала: — Мама сказала, ты заболел. Бастьен судорожно сглотнул. — Да, звёздочка, я нездоров. Но мне становится лучше. — Ты вернёшься домой, когда поправишься? — Это зависит не от меня. — Конечно, папа вернётся домой, — сказала Софи, глядя Бастьену в глаза, — когда выздоровеет. И Бастьену, и Нико было ясно: она имела в виду, когда он будет чист. Леа протянула руки, и Бастьен обнял её, поцеловал в макушку. — Выздоравливай скорее, папочка. — Я постараюсь, звёздочка. Он отправился домой две недели спустя. К тому времени на щеках появился румянец, и он уже не выглядел смертельно больным. Нико поехал с ним. Вместе они избавились от заначки Бастьена: таблеток и пакетиков с порошком. Нико не уточнял, что это был за порошок — героин, кокаин или ещё какая-нибудь гадость. Бастьен завязал. Конец истории. Казалось, вселенная подарила им передышку. Через два месяца, после концерта в Лилле Бастьену стало плохо. Олли вызвал скорую. Врачи поставили неутешительный диагноз: поражение печени, вызванное вирусом гепатита С. — Знаешь, что самое обидное? — Бастьен смотрел в потолок, нервно сжимая и разжимая пальцы той руки, где не было капельницы. — Примерно у тридцати процентов заразившихся наступает спонтанное излечение. Мне не повезло, я попал в остальные семьдесят. Мироздание смеётся над нами. Отличное название для песни, да? Продолжать тур, а потом и записывать новый альбом в подобной ситуации походило на безумие. И если поискать гитариста на замену для живых выступлений Бастьен предложил сам, то в студию он стремился как одержимый, когда его отпускали из больницы. — Не хочешь притормозить? — с тревогой спрашивал Олли. — Я не могу, — отвечал Бастьен. — Если я не запишу свои партии сейчас, то не сделаю этого уже никогда, потому что долго не проживу. Нико молчал. Ногти привычно впивались в ладони. …Слёзы наконец иссякли. Нико поднял голову. Бастьен светло ему улыбнулся и похлопал по одеялу. Нико сел на край кровати, взял брата за руку. Он должен был убедиться, что Бастьен пока ещё здесь, рядом с ним. — Ты ни в чём не виноват, ясно? — Отец и Кристоф думают иначе. — И как они себе это представляют? Ты бы бегал за мной с воплями: «Бастьен, брось запрещённую законом бяку»? Самому не смешно? У Нико вырвался смешок, в котором звучали истерические нотки. Оба их проигнорировали. — Отцу нравится верить, что омеги нуждаются в постоянном присмотре, и за всё отвечают альфы, — продолжил Бастьен. — Но я взрослый, дееспособный человек, и я один несу ответственность за принятые решения. Никто не заталкивал мне в глотку весёлые таблеточки и не заставлял колоться под дулом пистолета. Это был мой выбор, и теперь, что логично, я за него расплачиваюсь. Жаль только, что ты, Леа и Софи расплачиваетесь вместе со мной. Так что всё это не твоя вина. Запомнил? — Да, — выдавил Нико. Бастьен просиял. — Замечательно. Переходим ко второму пункту программы. Мне нужно, чтобы ты кое-что пообещал. — Луну с неба? Мир во всём мире? — Кое-что попроще. Я верю — история «Л'эспуар» не закончена. Тебе есть что сказать миру. Я хочу, чтобы вы выпустили чёртов альбом, поехали в турне и оторвались там по полной. Держись Олли. Он гений, и он тебя не кинет. Обещаешь? — Обещаю. — Хорошо. Останешься со мной, пока я не засну? И я бы послушал нашу сказку. В школе-пансионе Нико и Бастьен кулаками и шантажом отстояли право жить в одной комнате. Когда им было холодно, одиноко или страшно, они шептали друг другу на ухо сочинённую на ходу сказку про Розу, принцессу пиратов. Позже Нико превратил её в песню про амазонок, живущих на таинственном острове. Он прижался щекой к ладони Бастьена и начал: — Посреди моря-океана есть зелёный остров. Никто из путников не может попасть туда, ибо охраняют тот остров невидимые корабли. А правит им Роза, принцесса пиратов…