Life Could Be a Dream

— Ты как котёнок, Джинни! Хёнджин продолжает жевать еду, с недоумением посматривая в сторону говорящего. — М? — На кота ты похож, говорю! — оттягивая его щеку, умиляется светловолосый парнишка. Хёнджин в ответ просто молчит, ибо еда сама себя не проглотит, однако лицо его в точности повторяет мордочку ничего не понимающего котёнка: друг попал ровно в цель. — Какие мягкие, — бесстыдно начал мять его щёки блондин. Сразу видно, мальчика солнце ой как любит, даже оставило след на румяных щеках и переносице в виде россыпи кремово-персиковых веснушек. Это ж сколькими поцелуями оно его обсыпало! У единственной звезды на небе, которая скрывается из виду под покрывалом ночи, есть достойный конкурент, что не мешает ему одновременно быть и её любимчиком. — Ну фай мне поефть, Фели-и, — применяет всё своё актёрское мастерство Хёнджин, стараясь выдавить хотя бы одну слезу. И таки одна слезинка появляется в уголке глаза, но не без помощи. Улыбка во все тридцать два ярко светится в лучах солнца, от которых не спасает ничего, в том числе и щит из ладони с крепко прижатыми друг к другу пальцами. Глаза светловолосого сужаются до формы полумесяца, образуя маленькие складки кожи по уголкам век. Солнечный мальчик, к слову, ни в чём не отстаёт от своей клички. Его белокурая макушка и медовая кожа отражают солнечные лучи как одно, пусть маленькое зеркало, зато способное осветить собой весь мир не хуже своего примера для подражания и по совместительству верного наставника — солнца. Не будь этой звезды на небе, темнее бы точно не стало, ведь одной улыбки Феликса хватит на освещение всей Вселенной. Хёнджин в этом уверен на все сто процентов. А на небе тем временем не видать даже полумесяцев из птичьих крыльев, хотя они могли бы стать спасением от пекущих белых полос, тянущихся от небесного светила. Пускай спасение это было бы секундным. Может быть даже миллисекундным. Ленты лучей слились воедино на горячем асфальте, не оставив ни единого спасительного островка. Разве что от столбов да мусорок тянутся тени, но под ними, кажется, будет трудновато укрыться. Жарко настолько, что хоть под скамейку прячься и обливайся питьевой водой, температура которой уже давным-давно сравнялась с уличным теплом. Однако Хёнджин так не думает: сидит себе спокойной, укутавшись в серую кофту, и довольствуется теплу. Его чёрные джинсы уже давно должны были стать угольными или прилипнуть к бледноватой коже, расплавившись и тем самым повредив её. Это может показаться странным, если не знать Хвана, но Феликс просто такому не может удивляться. Он уже привык к постоянной мерзлоте и пониженному давлению товарища, коими он объясняет свою неудержимую любовь к мягким и тёплым вещам. Даже в аду ему будет холодно, как тот любит выражаться. Когда же в последний раз так сильно пекло? К тому же, сопутствующее время года ещё не наступило. Только середина весны, а уже вовсе не по-весеннему жарко. И как же не повезло ребятам, что погода начнёт меняться только через неделю. Всего, казалось бы, каких-то семь дней — время недолгое, пережить вполне себе можно, но не тогда, когда надо целыми днями находиться вне дома. Или когда желательно находиться за стенами родной коморки. — Сейчас бы искупнуться, — лениво потянулся парнишка, перестав измываться над чужой щекой и отложив недоеденную булку на край скамейки. Всухомятку жевать выпечку, так ещё и в такую жаркую погоду — самое что ни на есть настоящее преступление. Но как можно судить такого безобидного дурачка, как этот светлый юноша, у которого, вон, весь подбородок в крошках? — Да фебе бы лифо умыть фотя бы, — пробурчал с набитым ртом Хван, а у самого все губы в сахарной пудре. — Не ворчи, а то состаришься раньше. Вон, уже морщины видно, — обводит Феликс складки на лбу друга пальцем. — Я всего на полгода тебя старше! — Чш… — приставил младший указательный палец к его рту. — Жуй молча. А то подавишься ещё, старичок. Пыль под ногами вздымается к глазам, подошва грязных кед раскаляется. Сию секунду у негодника слетели тормоза. Газанул Феликс не по-детски, лишь бы ему не прилетело по головушке от его любимого «старичка». Хотя он только рад побегать, весело ведь. Однако он забыл учесть, что Хван тоже не пальцем деланный, тем более с преимуществом — длинными ногами. Хёнджин рванул следом за мелким проказником, даже не думая, как именно будет ему мстить. И плевать, что их вещи остались томиться на той скамейке. Адреналин разгоняет кровь по разгорячённому телу, что раньше обеспечило солнце с неба, а сейчас продолжает разогревать его маленькая живая копия. Пусть пробежка намечается короткой и быстрой, Феликс уверен на все сто, что сможет выкрутиться и заставить друга запыхаться, избежав своего поражения в этих догонялках. А вот старшему его гораздо легче, ведь даже париться не надо — убегающий является его путеводителем. Но попотеть, однако, Хвану придётся точно. Определённо, спорт полезен для здоровья, но в жару бегать — сродни каторге по трудозатратности. А в непредназначенной для физической активности одежде здоровье может только ухудшиться. Тем более всё в округе слишком светлое и сливается в одно белое полотно, жгущее еле приоткрытые глаза. Феликс совсем не видит, куда бежать, а Хёнджин совсем не видит Феликса. Вот если бы поменялись они местами, младший смог бы различить хотя бы тёмное пятно макушки товарища, ориентируясь по ней. Однако, сейчас именно Хёнджин «старик», а не Ликс «мелюзга», чтобы погоня поменяла своё направление. Главное только не споткнуться, а то асфальт — массажист далеко не из лучших. Но, грех не признать, крышесносный. Младший уже начинает уставать, жадно глотая воздух, да и Хван уже скоро начнёт давать заднюю. Всё же идея побежать, не сделав ни глотка воды после сухой пищи, была не самой хорошей. Горячий воздух обжигает горло, иссушает его, но это не мешает Ликсу тихо хихикать на лету. Почти не мешает. Вязкая слюна начала стекать по задней стенке гортани, намереваясь перекрыть воздухоносные пути парня. Он попытался остановиться и откашляться, прервав их маленькую игру, но затормозил неудачно, проехавшись по колким камушкам коленями. — Фели! — крикнул Хёнджин, заметив, что чужие ноги как-то неестественно оторвались от земли. В ответ парень услышал только неразборчивое недовольное бурчание. — Ты как, живой? — побеспокоился он. — Так колени в кровь, — на подушечках пальцев видны два красных пятна, если приглядеться. — Да ты ж мой маленький калека, — довольно ёрничает Хёнджин. — Какой «маленький»? Мне уже четырнадцать! — Ну я же для тебя старик, — победно улыбнулся Хван. — Идти сможешь? — Не-а, — протянул Ли, пользуясь своим положением. — Тогда запрыгивай, — подставил приятель свою спину. — Ну что ж, — устроившись поудобнее, гордо начал свою речь Феликс. — Поскакали, мой верный конь! — А мы где были-то хоть, всадник? — А… Вон там! — наугад тот указал куда-то пальцем, надеясь на удачу. — Вроде бы! — Ну, пошли тогда. — Не пошли, а поскакали! — Поскакали, — спокойно согласился Хёнджин.

🩹🩹🩹

— Это ж каким раком ты так навернулся? — обрабатывая раны, ворчит старший. — Кубарем что ли прокатился?.. — Да там ничего не видно было, — в полудрёме, раскинувшись на скамейке, отвечает Ли. — В следующий раз так не бегай, — машет рукой на его раны друг, создавая поток лёгкого ветерка. — Джинни, это просто царапины. Ещё немного, и младший уснёт. Он вытянулся, оттопырив вверх сжатые в кулачки кисти, и крепко зажмурился. А когда организм потребовал восполнить недостаток кислорода с помощью зевка, попытался воспротивиться ему, надув щёки. — Ты кот? — хмуро посмотрел на друга Хёнджин. — В каком смысле? Прямо как кот на солнце нежишься. — У тебя ещё куча жизней в запасе? — Ты и правда похож на заботливого, — аккуратно зарывается руками в его волосы Феликс, — но такого ворчливого старика. — Сейчас договоришься, — сквозь зубы процедил Хёнджин, заматывая разбитое колено марлей, — и бонусом оплеуху получишь. — Я же любя, Джинни. Любя. За время их беготни и травмоопасного веселья солнце наконец решило сжалиться над маленькими людишками. Оно понемногу скрывается за горизонтом, оставляя холст наверху добрым рукам творческих душ, которым суждено водить кистями только по небу. Сегодня они решили не рисовать облака, оставив небо чистым. Но даже без мягкой холодной ваты над головой каждый мазок делает их картину волшебной, завораживающей. Золотистые лучи всё ещё светят в лицо, но этот свет уже совсем не такой болезненный, каким был днём. Он ложится сладкой пеленой на роговицу, заставляя веки сомкнуться в ожидании не менее сладкого сна. Золото трепещет на лимонных ресницах, блестит, переливается. И даже щиплющая боль в колене не сможет потревожить размякшего Феликса, который с головой утопает в безмятежности на скамье, упирающейся в его спину и плечи. Всю эту боль заботливо сдувает его лучший друг, пусть не совсем самолично. В конце концов, он только машет рукой, а не дует воздухом из своих лёгких. Говорит, что так делать нельзя с открытыми ранами. Что попадёт зараза какая-нибудь, а потом окажется, что болячка настолько жестокая и ужасная, что ногу-то по итогу придётся и вовсе ампутировать. Пожалуй, он прав. Наверное. Феликс не хочет и при всём желании не смог бы себя заставить не доверять Хёнджину. Слишком ему полюбился этот ворчливый старичок за все годы их дружбы. — Готово! — закончил он с перевязкой другой ноги, но не заметил никакой реакции от лежачего. Только краем уха услышал тихое сопение. — Ликс? — легонько потряс он его за колено. — Уснул что ли?... Хван пощекотал его кожу, но даже так не услышал хотя бы какого-либо шипения. Будь Феликс вне царства Морфея, старшему бы уже прописали по голове ногой. Он поднялся с сухого асфальта и сел на корточки у другого края скамейки, сбоку от лимонных ресниц и приоткрытых губ. Завис. Любуется. Парень поймал себя на мыслях, что хочет нарисовать друга. Очень сильно хочет. Хоть на каком-то чеке или салфетке из дырявого кармана, хоть на рецепте лечащего врача, хоть огрызком от карандаша. Красивый. Яркий. Брюнет потянулся к сумке, стараясь не разбудить шуршанием спящую красавицу. Если там нашлись вода и аптечка, то, быть может, найдётся даже блокнот. А там и цветные карандаши не за горами. Хёнджин всегда носит их с собой, но почти никогда не использует. Он предпочитает рисовать простым карандашом или углём, изредка подчёркивая яркие детали одним цветом. В серости есть свой шарм и очарование, но не тогда, когда даже цветные работы кажутся тусклыми и монотонными, какими яркими бы они ни были на самом деле. Всё равно, что они были бы нарисованы одним цветом. Таким же тусклым и неприметным, как и сами рисунки. Быть может, Хёнджину просто мерещится эта серость. Обычно он старается изобразить реальность, скопировав изображение прямиком с сетчатки глаза. Но оттенки не передаются в точности на бумаге, как бы сильно он ни старался сделать это иначе. Однако сегодня праздник. Самый настоящий праздник! В глазах Хёнджина разнообразие цветов ликует, в точности передавая своё счастье на бумагу. И почти скрывшееся за горизонтом солнце совсем тому не помеха, а даже дополнение в какой-то мере: розовый свет делает работу лишь красивее, притом не заставляя цвета померкнуть на фоне себе подобных. Это один из его рисунков, который наконец обрёл жизнь. Медовая кожа, карамельные веснушки, персиковые губы и ванильно-золотые волосы — все они имеют свой оттенок! Все они необычны для Хвана и приятны его глазу! Хёнджин бы никогда не подумал, что Феликс, случайно став его музой, откроет ему столько приятных оттенков жизни. От радости хочется прыгать аж до космоса, найдя скрывшиеся солнечные лучи в полёте и перепрыгивая через них. Хочется остановиться ненадолго в облаках, заглянуть в сонное царство к Феликсу и забрать его с собой в сказочное путешествие по Вселенной. Однако его жизнь стала цветной уже давно. Осознание просто пришло только сейчас. Феликс красил его жизнь и раньше. Когда бегал от него и за ним, когда шутил и смеялся, когда касался его и когда улыбался, глядя на Хёнджина. Лучше поздно, чем никогда, правда? Хван преодолевает последние ступени на пути к своей музе. Скоро они вместе будут покорять звёзды на небе, забыв об общепринятом значении слова «дом». Сейчас они являются друг для друга «домом». Уютным, приятным. Тем домом, который так не хочется покидать. Который лучше любого места на всём белом свете. Хёнджин бы никогда не подумал, что сон на скамейке окажется лучшим за всю его прежнюю жизнь.