воздух, которым невозможно дышать.

От одной дозы ничего не будет, верно? Дотторе говорит именно так. Он учится на врача, и ему определенно лучше знать, что может повлиять на здоровье, а что нет. Он сам употребляет, особенно перед сессией. Чтобы было. Чтобы были силы. Ничего такого, верно? Всё абсолютно безопасно, верно? — Ну же, милый, — подбадривает его Дотторе, — смотри, сворачиваешь купюру в трубочку и снюхиваешь. Знаешь, как классно трахаться под этим? Может, ты даже не будешь плакать, как обычно. Скарамуш нервно сглатывает и делает всё по инструкции. Сначала ничего не происходит. В носу неприятно щиплет, и всё. Проходит… Счёт времени резко пропал. Перед глазами всё начинает плыть, сердцебиение учащается, а обстановка становится как будто ярче. Скарамуш теряет координацию и резко валится на диван, на что получает довольный смешок. — Видишь, так намного лучше? — облизывает губы Дотторе. — Иди ко мне, малыш. Скарамуш встаёт и на шатающихся ногах подходит к своему парню. Он прав. Так лучше. Нет страха перед крепким силуэтом Дотторе, нет тревожности перед поцелуем, который выходит куда более страстным, чем обычно. Скарамуш сам обхватывает чужие плечи, встаёт на цыпочки и жадно целует снова и снова, пока не перехватывает дыхание. Сам тянет Дотторе на диван, сам удобно устраивается на его бёдрах. Сам снимает с себя футболку с рок группой, обнажая прозрачные рёбра без единой родинки. Дотторе лишь довольно улыбается, понимая, что добился своего. Его шестнадцатилетний пёсик наконец-то достаточно послушный, наконец-то может отдать себя всего без слёз и глупых: «пожалуйста, я не хочу», «Дотторе, сейчас не то время» или «я ненавижу тебя». Любит ведь. Привязан. Потому что только Дотторе его своеобразно любит. Водит по дорогим ресторанам, вызывая у мальчика неподдельное восхищение. Ласкает, когда мама в очередной раз забывает про сыночка. Вытирает слёзы, а сам шепчет на ухо свои хотелки. Хочет, чтобы у Скарамуша больше никого не было. Хочет быть единственным. Потому что взрослый и умный парень знает, что из доверчивого никому ненужного подростка легко извлечь выгоду. И всё же сейчас, он исследует тело Скарамуша, грубо кусает и оставляет засосы, не заботясь о том, что парню может быть неприятно. Быстро стягивает с него штаны и проводит рукой по вставшему члену. — Нравится? Скарамушу нравится, потому что сейчас он под очевидным кайфом. В мозг было выброшено слишком много дофамина для первой дозы. Сейчас хотелось чего угодно, лишь бы не лежать пластом. Энергии было предостаточно, поэтому Скарамуш активно отвечал тихими стонами на каждый укус и засос. Дотторе не думает о растяжке, проникает быстро, заставляя Скарамуша вскрикнуть от боли. На диване проступают пятна крови. Несмотря на наркотики, ни о каком удовольствии нет и речи. Скарамуш кусает костяшки пальцев и всеми силами пытается не заплакать, пока Дотторе резко толкается в него. — Так сильно нравится, что кричишь? — Блять, нет! Пожалуйста, хватит! Слёзы катятся сами собой, а боль становится почти невыносимой. Скарамуш зажмуривает глаза, желая чтобы это всё поскорее закончилось. Но Дотторе не останавливается. Продолжает двигаться, сжимая чужую талию до красных следов. — Малыш, тебе должно быть хорошо. Дай папочке кончить и получишь награду. Тебе же хочется больше кайфа? Скарамуш задумывается. Возможно, лишние пару грамм позволят забыть весь тот ужас, который происходит сейчас. Возможно боль пройдёт с новой дозой. Приходится согласно кивнуть. Он позволяет Дотторе кончить в себя с последним, особенно сильным и болезненным толчком, и понимает, что вот-вот зарыдает. Но нельзя. Он же хороший мальчик. — Держи. Тоттори отдаёт Скарамушу зип-лок с белым порошком и закуривает сигарету. Парень быстро одевается и хочет было тоже достать пачку, но Дотторе бросает на него пренебрежительный взгляд. — Ты выполнил свою задачу и получил награду. Можешь идти. — Но.? — Иди. Скарамушу остаётся только покинуть квартиру, захлебываясь слезами.

***

Те пару грамм не помогли забыть. Скарамуш навсегда помнит боль от резких толчков, навсегда помнит свои слёзы и ту кровь, навсегда помнит и страшную, и довольную ухмылку Дотторе. Ему как будто нравился сам факт мучений. Нравилось, что его милый мальчик тогда так слаб, что способен на что угодно, лишь бы получить ещё. Сейчас Скарамуш одиноко курит косяк на крыше своего дома. Сегодня четверг, и завтра он, вероятно, в это же время будет получать свою долю уже более настоящего удовольствия у Чайльда. Тот хотя бы знает, что такое растяжка. После травы всё немного шатается, и Скарамуш отходит подальше от край, чтобы случайно не свалиться вниз, потеряв координацию. Убивать себя самостоятельно не хотелось. Пусть это сделают наркотики. Он спускается с крыши и даже находит силы на душ. Он стоит под горячим душем около часа, пытаясь смыть с себя ощущение полного дна. Хотелось разрыдаться. Такое случалось почти из раза в раз, но сейчас желание было сильнее привычного. Скарамуш садится на холодную плитку, и слёзы сами собой стекают по щекам. Если бы в шестнадцать он не связал свою жизнь с уродом, которому сейчас определённо живётся лучше, возможно, сейчас бы зрачки были меньше. Возможно, сейчас бы он учился, а не сидел по барам и продавал своё тело. Он ведь даже не стал подавать тогда в полицию за растление несовершеннолетних, потому что знал, — у Дотторе хорошие юристы, которые обязательно его оправдают, а Скарамуша посадят по двести двадцатой.

***

Пятница. Скарамуш буквально восседает на члене Чайльда и стонет как последняя сука. Он быстро двигает бедрами, красиво изгибается и закатывает глаза. Получает похвалу и довольный, почему-то почти обожающий взгляд, и внутри даже чувствуется что-то вроде комфорта. На протяжении месяца он ни с кем кроме Чайльда не трахался, а тот платил достаточно, чтобы Скарамуш оставался с ним. Только с ним. Не мог выбрать кого-то другого. Это подушка безопасности. Не нужно шарахаться по непонятным клубам, заглядывать в «Х», самое мерзкое место города, трахаться с кемто до ужаса взрослым и жутким. Скарамуш может оставаться с Чайльдом сколько потребуется. Пока тому нужен смазливый мальчик на пару часов. Они кончают, и Скарамуш обессиленно выдыхает. Он прекрасно понимает, что самой трудной задачей на сегодня будет добраться до дома. Не потому что Чайльд так жесток и беспощаден, что высасывает все силы, просто… Неделя была невыносимой. Невыносимой настолько, что хотелось визжать. Кошмары, вечные воспоминания, скачки из стороны в сторону. Туда-сюда. Плохо-хорошо-плохорошо. Сегодня плохорошо. Хорошо, потому что Чайльд рядом и только что кончил ему на живот. Плохо просто вот так. Без причины. Весомой или невесомой, Скарамуш просто чувствовал себя последним куском грязи. — Оставайся у меня, — шепчет Чайльд, — я вижу, что ты не в состоянии. Хочется заплакать от неожиданной заботы. Скарамуш начинает чувствовать себя ещё более ущербным. Ещё более уязвимым и ещё более чувствительным. Ещё более не собой. Он ведь весь из себя недоступный, закрытый, злой и обиженный. А сейчас позволяет кому-то взять своеобразный верх. Помощь знак равно власть. Потому что Дотторе всегда был главным засчет того, что знал, что Скарамушу больше некому помогать. И сейчас позволить кому-то снова позаботиться о себе казалось чем-то невозможным. Им воспользуются, уничтожат, разорвут на маленькие части. Скарамуш позволяет. Ему хочется чтобы, Чайльд вырвал из него сердце и истоптал. Пусть такой вариант и не единственный возможный. — Спасибо, — кивает Скарамуш, — я благодарен. Он даже не идёт в душ и не накидывает хотя бы футболку. Нет сил на то, чтобы двигаться. Парень засыпает моментально, отключается напрочь без одеяла, обняв подушку и уткнувшись носом в крепкое плечо Чайльда. Скарамуш один в пустой ванной. Перед ним дорожка белого порошка и свернутая купюра. Дотторе где-то на кухне. Он сказал, что нужно попробовать снова. В этот раз точно не будет больно. Парень тяжело вздыхает и снюхивает дорожку. Скарамуш выходит к Дотторе, и тот грубо целует его и тянет в постель. Это его третья в жизни дорога. Первые две принесли смешаны эмоции. Сам эффект, вся эйфория и прилив сил поражали, заставляли хотеть повторить, но то, что происходило после них заставляло кричать от боли. Мигрень, слабость, тремор, синяки после укусов Дотторе. Но сейчас выбора нет. — Только без боли. Пожалуйста. Оскал Дотторе заставляет вскрикнуть. — Скарамуш? Что случилось? Чайльд расталкивает плачущего во сне Скарамуша и будит. Тот смотрит красными глазами и качает головой. — Заглохни. Просто обними меня крепче.