Любовь это проклятие.

Ночь прародительница мрачных тайн. В темноте берегут свой покой существа, а твой ими разбит вдребезги с самого младенчества. Многоликие, узловатые как ветки свои пальцы они тянули к тебе из старого бабушкиного комода, многоглазые и долговязые, они заглядывали в сумерках тебе в окно сквозь тонкую вуаль занавесок, путались в школьных коридорах под ногами серыми тенями. В зеркалах вместо отражения выползали ядовито-яркие сколопендры проклятой энергии. Имея способность их видеть, ты переживала раз за разом кататонический ступор. Виной и приговором на твои детские плечи легли слова взрослых о больном воображении, всё для них было выдумкой. Алтарь твоего доверия взрослым расхищен ими же, а не монстрами. На тысячу кусков у ног рассыпаны твои неуслышанные просьбы. Испокон веков разве была в вера в слова ребенка? Тронутая умом по чужому мнению, изгой вылизанного до чистоты общества, ты брошена на отшиб. Правду о визитах ночных чудищ ты затаила в себе, заковала печатями и замолчала наглухо. Матушка твоя, поглаживая по макушке, искусно рассказывала сказки. Чудеса в них переплетались затейливыми узорами с мраком, но навсегда тебе в душу легла страшная сказка о Лоскутном человеке. Искаженный ужасом, с тяжелой аурой, он приходил за своей неизменной наградой — непослушными и капризными детьми, неизбежна была их судьба. Матушка думала, что эта притча должна была утихомирить твои фантазии, но её ребенок лишь молча вникал в полотно слов. Сознанием своим детским ты смутно понимала, что это не сказка, а отсроченное будущее. Мама предсказывала тебе твою судьбу. Ты уже давно выросла из детских вещей. Шире в плечах и в сознании, во взгляде твоем блестит суровая сталь недоверия. Ночи всё так же мрачны своими тенями, но они уже привычны и не страшат. Свежая простынь мягко под тобой шуршит, пока подбираешь под одеялом холодные ноги, и скользишь взглядом ожидания в знакомый угол. Настанет полночь на часах и стул в углу займет он, твой Лоскутный Человек… Махито. Полночь пришла дуновением могильных запахов. Тихий скрип деревянного стула выдает тяжесть чужого тела, давит на веки твои присутствие проклятия. Ресницы трепещут, ты наконец открываешь глаза и смотришь на него, изучая взглядом знакомый сумеречный силуэт. А проклятие смотрит прямо в твои глаза. Махито не воплощение всех твоих страхов, вовсе нет. Он просто тебе не нравился никогда. Не улыбка у него была, а оскал упыря, слишком он был странный в своей расслабленности. Общие друзья в нем души не чаяли, но натянутые как струны фибры твоего доверия чувствовали в нем подвох. И тайну его ты раскрыла случайно. Днем красавец, в ночи урод. Днем человек, в ночи кровожадное проклятие. Та ночь была судьбоносной. Во власти хмеля, держась вспотевшей ладонью за стены серых зданий, пытаешься насчитать нужное тебе по счету среди этих одинаковых в полутьме бетонных коробок. Губы беззвучно шевелятся, повторяя адрес, а не молитву. Гравий под подошвами ботинок противно шуршит, бередит и без того бунтующее тошнотой нутро. Сотня пьяных шагов до родного дома, но желудок уже еле держит содержимое. И, пока ты за углом извергаешь из себя весь травящий изнутри алкоголь, пряди твои нежно перехватываются пальцами, что погружены были до этого в кровь человека. — Тебе так плохо? Бедняжка. — обволакивающий бархатом нежный голос тебе знаком, ты медленно оборачиваешься, тыльной стороной ладони вытирая рот. То Махито, но как же он не похож на Махито, которого ты видела в дневном свете. Серебро длинных волос тускло в тени, но на дне глаз сверкают опасно фианиты. Губы тонкие змеятся в той самой нелюбимой тебе улыбке, а с них стекает на подбородок что-то вязкое и темное. Капли стремятся ниже, на шею и грудь, футболка белая вся пропитана кровью, но его это будто мало беспокоит. Осознание током пробирает насквозь всё тело. Уродливые шрамы, нити, что стягивают кожу… Это он, Лоскутный человек из твоих детских сказок. В одной руке его покоится сочащееся кровью, ещё бьющееся человеческое сердце, а пальцами другой руки ласково пачкает алым твои волосы. Приглаживает, чудище, заправляет выбившиеся пряди за ухо, оставляя кровавые следы змеиться на твоей щеке. — А давай поиграем в салочки? Если я тебя поймаю, то забираю тебя себе. Ну, а если нет, то победа и свобода твои. — мелкое хихиканье маньяка какофонией мерзких звуков вырывается из его легких, а ты уже стремительно дергаешься с места. Пьяная, шатаешься, даже не делаешь десяти шагов, как падаешь на сухой гравий спиной, больно ударившись головой. В глазах теперь нет фокуса, лишь мутное стекло, а Махито нависает над тобой, пронзая острым взглядом. Липкими от крови ладонями пытаясь нащупать твою душу, он скользит ими по твоей груди. — Как странно. Я не могу коснуться твоей души… — недоумение Махито искреннее, а на дне глаз ты видишь сотни вопросов без ответов. В ту ночь пауком судьбы были переплетены лоскуты ваши жизни, и им же было сплетено уродливое кружево нежности. До сих пор не укладывается в шестеренках твоего сознания это странное чувство. Отсутствие души — вот что привлекло Махито в тебе. Ещё ребенком твоя душа была испачкана, искажена, потому душа твоя чернее тьмы, запакована в крепчайшие латы. Скреплен был тот ночной ваш союз кровью, твоим страхом и осознанием неизбежности зла. Ты стала его личным неразгаданным феноменом. С тех пор он не отступал от тебя тенью. Ты смирилась со своим проклятием, что знало о каждом твоем шаге днем, а ночью льнуло ласковым котом. В моменты холодных истерик и болезней он единственный, кто был рядом, и одно его присутствие губкой впитывало твой негатив, даря спокойствие тебе и подкармливая Махито. Катится твой рассудок колесом в темную бездну — ваша привязанность явно была нездоровой. Вовсе ты его не боялась, испытывала лишь презрение днем, но по ночам отзывалось его существование пожаром в твоем сердце. Связана ты с ним теперь посмертно. И он крутился рядом днем преданным псом, угощал конфетами, сверкал улыбкой. — Люблю слышать твое дыхание. Я надеюсь, что ты никогда не уйдешь. — уже ночами нервно шептал Махито, тяжелым ночным параличом взбираясь на твою грудь, отчего ты не могла дышать. — Когда ты дашь коснуться своей души? Хватит прятать её. Ну же, покажи мне… Так повторялось изо дня в день. Дьявольские возлюбленные, что связаны только душами. Платонические отношения человека и проклятия. Возвышенные, без намека на грязь, лишь мрак, страх и безумное желание быть рядом. И в эту ночь ты вновь скользишь по силуэту взглядом. — Ты пришел. — устало выдыхаешь из легких трепетные слова. — Ты звала. — отвечают тебе, и в голосе слышна уязвимая для Махито улыбка. Подползаешь ближе к краю кровати, тянешь в пустоту бледную в лунном свете руку. — Выйди из тени, Махито. Хочу на тебя посмотреть. Слышишь дикую усмешку в ответ. Махито движется ужом плавно к тебе, верным псом укладывается на полу возле твоих ног. Подлое в своем существовании создание, Махито как котенок, что изголодался по человеческой ласке, трется щекой об твою ладонь, хихикает, издает дикие звуки, что привычны твоему слуху. Вы переплетаете пальцы как безумные любовники, которым нельзя быть вместе. Тебе спокойно. Ты нашла своё место среди тех чудищ и Лоскутный человек всё-таки пришел за непослушной девочкой.