Белый змей || Драко Малфой

Рождественским утром разыгралась снежная буря. Я проснулась от легкого завывания ветра, проникавшего сквозь щели в моем окне. Воздух был холодным, и я зарылась поглубже в теплые одеяла. Доносящийся аромат жареного бекона и поджаренного хлеба заставил меня встать с постели. Я накинула халат поверх пижамы и тихо спустилась по лестнице. Когда я вошла, отец уже был в столовой. Он был полностью одет, в руках у него была свежая газета. Я спросила его, где мама. Он сказал мне, что она на кухне, пьет чай. Завтрак все будет готов через несколько минут. Я села на свое обычное место у окна и бездумно съела кусочек тоста, намазанного маслом. Отец выпил чашку черного кофе. Через несколько минут из кухни вышла мама в длинном шелковом халате, который волочился по полу, и бережно держала в руке белую кружку. — А, Розельда. Счастливого Рождества, дорогая. Она наклонилась и быстро поцеловала меня в лоб. — Счастливого Рождества, мама, — пробормотала я. Завтрак должен был быть неспешным. Домашние эльфы подали нам омлеты и миниатюрные булочки с клюквой, политые лимонной глазурью, ломтики жареного бекона и искусно подрумяненный хлеб на закваске, а также апельсины и круассаны с шоколадной начинкой. Они налили отцу ещё кофе и приготовили мне горячий шоколад. Мы ели не спеша и разговаривали обо всём на свете. Семейство Кримм всегда открывало подарки вечером, поэтому после завтрака нам было нечем заняться. Мама не разрешала мне выходить на улицу в бурю, да мне и не особенно этого хотелось. Поэтому, я играла в шахматы с отцом в его кабинете, пока мама читала журнал на диване. В два часа мы пили рождественский чай. Печенье было восхитительным, но крошки рассыпались у меня по коленям. Мама заставила меня пойти в мою комнату и переодеться. После обеда я отправилась на кухню посмотреть, как работают домашние эльфы. Я не умела готовить, но наблюдать за тем, как они это делают, было приятно. Они дали мне стакан холодной воды, и я села на стойку. У нас работало ровно четыре домашних эльфа. У них были бледно-белые туники, которые они стирали и гладили в конце каждой недели. Каждую субботу они должны были мыться, и у них были свои собственные миниатюрные комнаты, соединенные с кухней. Янв. Элли. Эймс. И Келли. Они всегда жили с нами, с тех пор, как я была маленькой. Мне было неловко представлять, что их не будет рядом, и никто не будет готовить, убирать, разговаривать со мной. Они разрешили мне заморозить шоколадный торт, который они пекли. В итоге он получился изуродованным, поэтому они забрали его у меня и переделали. Это было предрешено. Я не была поваром. Через некоторое время мне стало скучно, и я пошла искать своих родителей. Я выглянула в окно в коридоре и замерла на месте. Метель утихла, и пошел легкий снегопад. Мама играла отцу на пианино. Я пошла на звуки музыки, пока не нашла их. Я прислонился к белому дверному косяку, пока не наступила пауза между песнями. — Можно мне выйти на улицу? —спросила я, пока мама просматривала свои нотные книги в поисках новой песни. — Нет, Роуз. — Сказал отец, не глядя на меня. Он наблюдал за мамой, и его глаза осторожно следили за ней. - На улице буря. - Нет, ее нет, - упрямо ответила я. - Она прошла. Наконец, он посмотрел в окно. — Хм. Полагаю, ты права. — Его голос был сух, как старая бумага. — Что ты об этом думаешь, дорогая Амелия? Она огляделась, сидя за роялем. — Ты можешь выйти, Роуз. Просто не выходи со двора. И оденься потеплее, пожалуйста. Я ухмыльнулась. — Спасибо. Я поднялась наверх и взяла пальто и ботинки. Я даже надела шапку. Это порадовало бы маму. Воздух на улице был насыщен влагой. Снег был мягким и плотным. Я решила слепить снеговика и слепила снежки, катая их по сугробам, пока они не разбухли и не превратились в маленькие шарики. Они получились комковатыми, и мне приходилось их постоянно разглаживать, но мне и этого было достаточно. Я положила их друг на друга: маленький шарик взгромоздила на средний, а средний — на большой. Затем я вернулась в дом и взяла черные пуговицы, морковку и старый шарф. Я надела их на снеговика и отступила на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. Сойдёт. Лепка снеговиков принесла гораздо больше удовольствия, чем я ожидала. Я переоделась и обсушилась у камина. Ужин подали в пять. Отец сидел во главе стола, а мама — слева от него. Нам подали гуся в бульоне и жареный картофель, небольшую кастрюльку клюквенного соуса и тарелку поджаренных артишоков. Я съела все, до чего смогла дотянуться. После ужина мы перешли в гостиную, и отец устроился в одном из кресел, а мама — на диване. Я просто сидела на полу, скрестив ноги. Мы раздавали друг другу подарки. Всего у меня было семь подарков: три от моих родителей, один от Гарри, один от Астории, один от Гермионы и совсем маленький от Рона. Я разворачивала их по отдельности, осторожно, медленно. Мне не нравился звук рвущейся бумаги, поэтому я старалась не проявлять излишнего нетерпения. Мои родители подарили мне новую книгу с нотами для скрипки и два романа - "Когда я ушёл» и «Маяк». Астория подарила мне маленькую коробку шоколада и самодельную закладку — на мой взгляд, она сама нарисовала. Это выглядело ужасно, но я все равно вложила ее в свою новую книгу. Гарри подарил мне шоколад. Просто шоколад. Гермиона подарила мне новое гладкое черное перо. В записке говорилось, что это воронье перо. Подарком Рона была особенно большая коробка бобов Берти Ботта. Я села обратно на пол и стала любоваться своими подарками. Отец утонул в своем кресле — его голова откинута назад, а глаза почти закрыты. — Тебе они нравятся? Твои подарки? - спросила мама. Я улыбнулась ей. —Да. Они великолепны. — Хорошо. Я боялась, что они тебе не понравятся. Я не могу видеть будущее, знаешь ли. Будущее. Мама зевнула, а её слова неприятно прилипли к моей коже. Мне захотелось сорвать их и выбросить в окно. Зачем ей понадобилось это говорить? Я заставила себя собраться. Хорошо, что она это сказала. Это был идеальный сегвей. На самом деле, это лучшее, на что я могла надеяться. Сглотнув, я подавила комок в своей груди. Пришло время рассказать им. Почему же я тогда до сих пор им не сказала? "Итак, Роуз. Ты должна сказать об этом", — раздался голос у меня в голове , и я выдавила из себя: — Об этом, мам. — О чём, дорогая? Когда мама рассеяно спросила, меня задело то, какой беспечной она казалась. Но это будет недолго. — О будущем. Я его вижу. Слова вырвались прежде, чем я успела их произнести. Глупейший из возможных способов выразиться. И, конечно, я выругала себя за это. — Что? — спросила мама, ничего не понимая, но сфокусировала внимание на мне уже явственно. — Я могу видеть будущее. Я взорвалась от нетерпения. Можно было услышать, как упала булавка. Снаружи завыл ветер. Отец резко обернулся, чтобы пристально посмотреть на меня, как и мама. — Что? — Я могу видеть будущее. Я провидец. Я сглотнула, чтобы избавиться от ощущения сухости в горле. Мама ничего не сказала. Она просто посмотрела на меня и мне показалось, что она побледнела. — А Дамблдор знает? Что ты можешь... Видеть будущее? — спросил отец, немного запнувшись. Я поспешила объяснить, и мои слова сбивали с толку друг друга: — Да, он знает. Я просила его не говорить вам об этом, так как хотела рассказать сама. Снова воцарилось молчание. Мама медленно опустилась обратно на диван. — Когда ты узнала? — спросил отец. Его голос был немного хриплым. — В ноябре. — Я прикусила губу. — Я увидела это ночью. Макгонагалл отвела меня к Дамблдору, и он сказал мне, что я провидица. — Джон! — воскликнула мама. Её голос был пронзительным, а она выглядела так, словно вот — вот упадет в обморок. Отец позвал домашних эльфов. Он попросил нюхательную соль с лавандой. — Мы поговорим об этом позже, — предупредил он меня. Полчаса спустя мама лежала на подушках, прикладывая ко лбу влажную салфетку, а в руке держала флакон с нюхательной солью. Рядом с ней стоял стакан с водой. Отец внимательно наблюдал за ней. —Она спит, — сказал он через некоторое время, посмотрев на меня: — Продолжай. Я хочу знать, что ты видишь в этих видениях. Я боялась этого вопроса. — Я много чего вижу, — уклончиво ответила я, и отец приподнял тёмные брови. — Будь конкретнее, Розельда. — Волан-де-Морт. Я хочу прикусить язык, но это слово повисает в воздухе, и его невозможно исправить. — Я вижу Волдеморта. Он возвращается. Скоро.