Экспекто Патронум!

— Ты лучше контролируешь себя. — тихо сказал заключённый. Прошло семь лет, а я уже целых два месяца не вредил Собаке. Конечно, хотелось, но сдерживать себя уже стало намного легче. Может это благодаря моей силе воли или, как предположил Собака, от того, что у меня появились свои собственные эмоции и меня не тянет тому, чего у меня и так уже есть. Собака, кстати, стал очень много говорить. Рассказывал о внешнем мире в большом острове под названием «Британия». Говорил о школе и друзьях. Там не было ни заключённых, ни охранников. Ну, так говорил Собака, а я был уверен, что школа чем-то похожа на мой дом. Учителя это разновидность Охранников, а ученики Заключённые. Правда у них было больше свободы, чем у нас, а срок заключения у всех было одинаково семь лет. Собака и заключённых, и охранников называл людьми. Говорил, что существуют не только охранники и заключённые. Мне трудно было это представить. Иногда мне казалось, что я знаю о том, что говорил Собака. Как будто очень-очень далекое, чего ты знаешь, но не можешь вспомнить детали. Например семья. Я смутно помнил что-то, но как только приближался к ясности воспоминании, то мне сразу же становилось плохо. Я не хотел вспоминать об этом. Собака говорил, чтобы я называл его «Сириус», а не Собакой. Он не был похож на «Сириуса», он был Собакой и я не стал его слушаться. Иногда он помогал мне вспомнить название чувств. Так я узнал, что чувствую «волнующее ожидание» перед штормом, «любопытство», когда хочу что-то узнать и «жалость», когда кому-то плохо. Он учил меня, но всегда казался каким-то грустным. Я был безразличен к этому. Чувства других не очень сильно волновали меня, ведь я был занят своими. До определённого момента.

***

На этот раз продержался два с половиной месяца. Собаку жаль, он еле встал и тяжело дыша, прислонился спиной к стене. Я стоял в стороне и не смотрел на него. — Знаешь, я никогда не думал, что буду возиться с дементором. — тихо сказал он. Я повернулся, а на его лице была улыбка, но какая-то кривая что-ли… Да и в голосе не было и тени веселья. — Да я вообще никогда не думал, что буду гнить в тюрьме имея в собеседники какого-то недоделанного дементора. Жизнь казался таким светлым и ярким. Я думал ещё чуть-чуть, война закончится и всё будет идеально. Как в тех дешёвых романах, которые читала Лили. Думал, что заведу семью и у меня будет дочка. Хотел наконец помириться с Регулусом, но думал всё потом будет, ждал подходящего момента… — его голос начал опасно дрожать. Простудился что-ли? — А всё так резко рухнуло… Как будто ничего никогда и не было. Петтигрю… А ведь Джеймс это мне предлагал стать хранителем. Но нет, нужно было быть более не предсказуемым… Защитить хотел… Тупица… сука без глаз… Как я не мог понять… Из-за меня… Лучше бы я сдох от пыток, чем они… Мерлин… — он долго выл закрыв лицо. А сквозь пальцы текли слёзы. Никогда не видел, как он плачет. Это не было для меня в новинку. Заключенные много плакали, но… на этот раз мне не было безразлично. Их я ведь не знал, а он другое дело. Он учил меня. Мне не хочется, чтобы он страдал. Я скользнул поближе. — Чего тебе? Мало было? — устало выдохнул он и смотрел на меня безразличными глазами. Мне это не понравилось. Безразличие это самое худшее, что можно почувствовать. Заключённые с такими глазами долго не держатся. Я наклонился и выдохнул на его лицо. Светло серая клуба дыма осветило его лик, а глаза расширились в удивлении. — Что ты сделал? — прохрипел он. Лицо посветлело, наверное я смог вызвать все самые счастливые воспоминания, хотя не высосать их стоило для меня титанических усилий. Я отошёл и сказал единственное слово. — Поделился.

***

— Знаешь, у моего друга был сын, — он уже много раз рассказывал эту историю, но почему-то всегда забывал об этом и рассказывал заново. Я привык, да и не имел привычку прерывать его разговор с самим собой. — Его Гарри звали. Он был во-о-от таким. Казался таким хрупким, что в первые месяцы даже Джеймс боялся держать его в руках. А меня Лили вообще даже ближе пол метра не подпускала. Представляешь? Говорила, что я точно что-нибудь испорчу. А я ведь был его крёстным и практический самостоятельно выбрал для него имя. Отдревнегерманского «Гарри» означает «могущественный». Хотел, чтобы он рос бесстрашным и храбрым… — и далее, далее, далее. В глухом, сыром коридоре для одиночного заключения его голос отдавал эхом и мрачная атмосфера никак не соответствовала тону его голоса. Это стало частой практикой. Собака говорил, что сойдёт с ума без общения, если будет молчать, а я не возражал его болтовне. — Кстати, прошло уже так много времени, а я всё ещё не знаю твоё имя. — вдруг сказал он. Среди своих мы называли друг-друга по свистящим звукам. Моё, например, было похоже на звук чистого ветра перед штормом, но вряд-ли Собака сможет произнести его. А охранники называли нас по номеру. Так главному из нас дали номер один. А я… — Семьдесят восемь. — прошелестел я. — Что? — Моё имя. — Так не пойдёт. Давай я назову тебя по другому. После того случая, когда я поделился с ним счастьем, он вёл себя более активно и от этого ещё больше скучал. По этому, не было ничего удивительного в том, что следующие три дня Собака потратил, перебирая всевозможные имена, а потом спорил сам с собой, который из них лучше. Наконец, он принял решение. — Буду называть тебя Ариус. Тебе нравится? — Ариус… Значение? — Тьма без конца. Символично…

***

Дни были одинаковыми. Собака, его повторяющиеся истории и редкие вылазки на соседний остров, чтобы закопать под землю заключённых, у которых ушла душа. Почти ничего не менялось. Если не учитывать то, что унылость этого места начало надоедать и мне. Я хотел чего-то нового. Так и прошли почти двенадцать лет с заключения Собаки. Я не смог увеличить время голодовки больше трёх месяцев. За последние годы не смог сдержать себя даже на час дольше. Собака говорил, что я достиг своего предела и это был лучший мой результат. Дальше было некуда. Было невероятно скучно. Пока однажды Собаку не пришли навестить.

***

— Номер семьдесят восемь, ты должен принести своего заключённого в комнату для встреч завтра ровно в пять. — приказал охранник и побыстрее удалился. Я задумчиво смотрел на его Свет. Почему-то он перестал вызывать у меня дикий страх находясь на таком расстоянии. Угроза всё ещё чувствовалось, но не так сильно, как двенадцать…? тринадцать лет назад. Странно, к собаке не приходили люди из внешнего мира. Такое, конечно, практиковалось и довольно много, особенное с новыми заключёнными. Потом визиты становились реже и вовсе прекращались. Наверное людям из внешнего мира тяжело находиться здесь и даже близкий человек в заключении не менял ситуацию, только немного увеличивал время до неизбежного. И через некоторое время к заключённому никто не приходит чаще раза в полгода. Раньше я думал, что это охранники из большого, зелёного острова приходят, чтобы проверить следуем ли мы уставу. А к Собаке никто никогда не приходил, хотя он и упоминал, что друзей и знакомых у него было много. Я рассказал ему о вчерашнем встрече, а глаза Собаки засияли от счастья, оставляя меня в недоумении. Он же даже не знает кем будет этот визитёр, а так радуется.

***

— Как он посмел! — яростно кричал он, расхаживая по камере. Костяшки пальцев были давно разбиты о стену, а его ярость всё не утихало. Я, как всегда, тихо стоял в сторонке, наблюдая за его истерикой. — Мне нужно уйти. — вдруг заявил он, заставляя меня смотреть на него уже с интересом. — Учебный год ещё не начался. Крыса не успеет навредить Гарри. И как Уизли вообще умудрились не заметить анимага?! — Куда? — прервал я его. Это было впервые и Собака сразу же удивлённо обратил на меня внимание. — Как «куда»? — Куда уйдёшь? — Хочу совершить побег. Ты же не против? Я не смогу уйти без твоей помощи. — начал он осторожно. Я представил, что со мной будет, если Охранники узнают, что заключённый сбежал и содрогнулся. Я не хочу умереть, но что сказать Собаке? Должен же быть выход? — Я с тобой.