Тысячелетняя ночь

      Дорога до колодца не заняла много времени, но оказалась весьма живописной: я успела во всех подробностях рассмотреть вблизи монументальное строение Александрийской библиотеки и раскинувшийся вокруг сад. Неподалёку — за причудливой формы изгородями из гибискуса и неизвестного мне разноцветного растения с нежно пахнущими цветками — начиналась наиболее лесистая часть, а за ней похоже находился берег описанного Сонхва "иллюзорного" океана.       Каменный колодец стоял выше на склоне холма, и возле него были вбиты деревянные колья, меж которыми были натянуты верёвки: очевидно для сушки выстиранного белья и одежды. Рядом на скамье лежали днищами вверх огромные деревянные вёдра, окованные металлическими кольцами. При одном только взгляде на их размер, я физически ощутила, как осунулось моё лицо: задача набрать воды только что переместилась из слота "легче лёгкого" в категорию "маловероятно для выполнения". Тяжко вздохнув, я сложила свои нехитрые пожитки на скамью и размяла пальцы, готовясь к первому этапу водных процедур. Мои глаза мне не солгали: огромное ведро даже будучи пустым оказалось достаточно тяжёлым — килограмм семь, не меньше. Однако тяжело дыша мне всё же удалось с первой попытки дрожащими руками нацепить его на крюк вала, только чтобы затем броситься к рулю: вал под весом ведра немедленно начал крутиться, и обмотанная вокруг него верёвка начала стремительно разматываться, грозясь лишить меня ведра. Руль мне удалось перехватить с трудом и точно не с первой попытки, так как вращающаяся ручка грозилась выбить мне глаз и огреть добротной затрещиной. Однако когда у меня получилось, я принялась медленно крутить руль, плавно опуская ведро вниз. Далее наступил самый неприятный момент: нужно было зачерпнуть ровно столько воды, чтобы ведро я сумела вытащить. Это не вышло у меня ни с первой, ни со второй, ни даже с пятой попытки…       Более того, после каждого неудачного раза мне требовалась передышка: под палящим солнцем, даже в тени сруба, я быстро начала потеть и устала. Сухость колола в горле, и мне уже хотелось прекратить мои бессмысленные попытки набрать воды и просто найти какой-нибудь ручей, однако умом я понимала, что качество воды в нём точно сомнительное.       Наконец, зачерпнув нужное количество воды, я сумела поднять ведро: вытянув в сторону дрожащую руку вцепилась в неудобную ручку, попыталась приподнять — пусть с трудом, но получилось. Тогда я вдохнула, выдохнула, сдвинула корпус тела влево, чтобы если что меня не ударило закрутившимся рулём и решительно выбросила вторую руку вперёд, хватаясь за ручку. Тяжёлое ведро с водой предсказуемо от моего выпада качнулось, плескаясь в деревянные стенки хрустальной прохладой: лебёдка с крюком опасливо потекла вниз, когда вал медленно начал делать оборот. Однако мне уже было всё равно — больно ударившись косточками таза об каменный край колодца, я вцепилась в ведро обеими руками, склонившись над провалом, и всё же удержала. И с победной ухмылкой, я, тяжело дыша, подтащила свою добычу к себе, опуская махину на примятую траву. Первым делом с забавным "чпок" я вытащила из горлышка бурдюка пробку и опустила его в ведро, наблюдая за тем, как бурлят пузырьки воздуха, устремляясь к поверхности и как наполняется моя новая кожаная фляга. Вытащив бурдюк я с удивлением отметила, что он оказался куда более объёмным, чем я изначально подумала: не меньше полутора литров холодной колодезной воды теперь висели у меня на бедре. Остатками воды я умыла лицо, морщась от ледяного влажного мороза на разгорячённой солнцем коже. Следом я почистила зубы, и оставила ведро у скамьи, накрывая его крышкой. Тёплая вода — пусть её и оставались сущие капли — могла пригодится мне позже для уборки, порученной Сонхва, или для вечернего умывания. Собрав свои пожитки и подхватив кроссовки, я мысленно сделала себе пометку разжиться настоящей сумкой.       Однако пока что меня волновали более насущные проблемы — завтрак, осмотр территории и уборка.       Двинувшись по заросшей едва различимой тропинке вниз с холма, я очень скоро ушла от пологого травянистого пригорка в разномастные хоромы субтропического леса. Аккуратно ступая меж корней высоких неизвестных мне деревьев, увитых лозами, я с удивлением и восхищением оглядывала девственное нетронутое человеком лоно природы.       В отличие от знакомых мне более северных лесов — туманных, тусклых и затемнённых огромными кронами, — лес неведомого мира, по крайней мере, во владениях Сонхва, был наполнен светом: подлесок под моими ногами был заполнен не влагой и разными видами мхов, но множеством пёстроцветных растений и кустарников: выделялся знакомый мне оглушительно яркий лиловый вереск, мягким ковром покрывая всё пространство, покуда хватало взгляда. А взгляда хватало на много метров окрест — благо, что стройные ряды светлых деревьев имели скромные прореженные кроны. Небольшие изящные дубки перемежались с высокими статными кедрами и — вдалеке с величественными редкими пиниями. Стволы были увиты побегами дикого винограда: то тут, то там небольшие прогалины и насыпи заполоняли земляничник с яркими смешными шарами-плодами и узнаваемый мною можжевельник с синими крохотными ягодками и приятными ароматом. Повсюду можно было заметить алые лилейные чашечки гибискусов, но также было множество других цветов — большую часть из них я не видела ни разу в жизни даже на картинках. Жёлтые цветы, разноцветные цветы, цветы похожие на клювы птиц с рыжими хохолками, нежно-розовые цветы, оливиновая поросль, мелкие белые цветы, море синих как незабудки, но совершенно непонятной мне звёздчатой формы, похожие на лаванду цветы, похожие на ромашку цветы… Лес во владениях Сонхва влюбил меня в себя своей чудесной яркостью флоры, щебетом птиц где-то высоко в кронах над головой, а от многочисленных ароматов поистине кружило голову…       Повсюду царила неугомонная жизнь: порхали разнообразные бабочки любых форм и расцветок — точно соревнующиеся с цветастым пологом леса в красоте, то промелькнул и тут же спрятался хамелеон, поймавший какую-то мушку, прошмыгнули яркие зелёные лягушки с красными лапками мимо моих ступней, где-то в кустарнике мелькнул, приподняв огромные уши, заяц и тут же помчался прочь...       Только выйдя к стене из зарослей ослепительно белого цветущего жасмина и не менее яркой дикой сирени, я поняла, что тропинка стала более песочной, даже каменистой: с любопытством отодвинув от лица гроздья цветов, я смело шагнула под сень кустарников и ветви их сомкнулись за моей спиной. Неспешно бредя вперёд, придерживая свою поклажу я менее чем через минуту вынырнула с другой стороны цветущей изгороди, остановившись меж двух величественных, огромных, чёрных сосен — точно мрачных стражей, охранявших вход в затерянное царство дикой природной красоты.       Остановилась я не просто так: на входе в лес я могла ещё поклясться, что ничто не поразило меня до этого в жизни больше чем увиденное здесь, но немного пройдя вперёд по тропинке, я поняла, что ошиблась — было ещё кое-что, более впечатляющее в угодьях Сонхва.       Я никогда раньше не видела берега моря, а тут передо мной оказался бескрайний океан: так что на некоторое время я выпала из реальности замирая на песчаной гряде и глядя на раскинувшийся передо мной вид. А вид с небольшого холма раскрывался восхитительный: в песчаных дюнах на круглых валунах грелись разноцветные ящерки, мелкая поросль уникальных трав и цветов быстро сходила на нет, замыкая здешнюю экосистему, ближе к воде нежно-жемчужная песчаная коса убегала вдаль и на неё накатывались пенные шумные буруны беспокойного прибоя, за которым открывался захватывающий дух простор синего переливающегося мерцанием океана аж до самого горизонта, а сверху обрушивалась громада лазурного небосвода, величественного и чистого настолько, что голова шла кругом, и над всем этим великолепием, конечно, сверкало ослепительное яркое, белое солнце, которое было немногим больше, чем обычное земное — лишь оно одно напоминало в этой картине мне о том, как невообразимо далеко я оказалась от родного мира.       Вот же горькая ирония.       Ещё вчера неподготовленность к экзамену, длящемуся всего час, пугала меня, заставляя беспрестанно тревожиться, но сегодня… Сегодня она казалась такой мелочью по сравнению с попаданием в другой мир. Вот она настоящая неподготовленность — и теперь я это понимала.       Я оказалась одна, в чуждом неведомом мире, где нет ни одного не то что знакомого — нет даже приближенного ко мне в биологическом смысле существа! И мало того, я нахожусь в клетке у монстра — у бессмертного жестокого демона, который сейчас, вроде как, обязался оберегать меня от других демонов, готовых разрушить моё хрупкое человеческое "Я". Подозревала ли я до этого, насколько слаб и ничтожен человек на самом деле? Нет. Понимала ли я всю глубину теперь? Тоже нет, и это ужасало. И кажется, что сунь нос за пределы клетки — и ты будешь в страшной опасности, но… безжалостная тёмная ирония моего положения заключалась в том, что и в этой созданной одним небрежным жестом Сонхва клетке я не была в безопасности.       Мне нужно было научиться выживать.       Причём выживать в условиях, где большая часть переменных мне неизвестна.       Мир — абсолютно чуждый и непонятный, явно наполненный древними чарами, некой магией: мне нужно обустроить себе место для ночлега, пропитание, одежду, какую-то посуду. Желательно ещё собрать хоть какие-то приспособления для оказания первой помощи в этом античном мире до появления антибиотиков и электричества: вряд ли Сонхва будет в восторге от очередной мольбы на сей раз исцелить неосторожно сломанную ногу или подхваченный по глупости бронхит. Нет… тогда меня наверняка будет ждать мучительный долгий конец от захватывающей тело заразы.       Вопреки моему положению от мыслей про переломы и болезни меня не охватило отчаяние: напротив, я ощутила небольшое предвкушение, волнение и… даже немного азарт. Всё дело было в том, что перед этим странным миром, его сложностями и опасностями, у меня всё-таки был один очень неплохой козырь.       Этот козырь возвышался мраморными чертогами полубожественной столицы знаний — громадной сокровищницей столетий человеческого развития, наблюдений, опытов, изучения. Утерянные знания античности лежали прямо у меня за плечами и всё, что от меня требовалось, — быть достаточно усердной и прилежной, чтобы ими воспользоваться.       Я не была самой прилежной ученицей на корейском потоке, находя историю этой и других азиатских стран скорее скучной: в конце концов, я родилась и всю жизнь провела в Румынии, и никогда не ездила на восток до памятного выигранного билета на обучение в Сеуле. Зато я успела знатно поколесить по близлежащим к Румынии странам и немного разбиралась в их истории. Моя бабушка работала в музее, в который часто меня брала и разрешала бегать между разными экскурсионными группами. Именно бабуля и начала практиковать со мной латынь, а после настояла на получение хотя бы первичного уровня — знала бы она для чего мне пригодятся теперь эти знания…       Я понимала, что большинство книг и папирусов в Александрийской библиотеке всё равно будут на древнегреческом языке, но будут также свитки и с римской латынью, и с другими романскими наречиями. Я надеялась, что в силу родственности латыни и древнегреческого и наличия у них общего протопредка, я смогу разобраться. По крайней мере, — унывать заранее я себе чётко запретила.       Добравшись до небольшого плоского камня, я постелила на него ткань, устраивая себе подобие лежака. Оставив на нём кроссовки, свёрнутую карту, бурдюк и бельё, я смущённо оглядела абсолютно пустынный пляж. Казалось, что здесь не было никого, кроме меня, и никто не мог бы нарушить моё уединение, но я знала, что это — иллюзия. Подумав о том, что с помощью своей магии любой из демонов этого измерения мог бы сейчас подсмотреть за мной, я передёрнула плечами от дискомфорта, однако… следующей моей мыслью стало смирение: всё равно я застряла здесь и помешать им посмотреть никак не смогу при всём желании. Хватит уже и того, что никто из них меня не тронет — а уж наблюдение… что теперь, грязной ходить?       Вздохнув, я стиснула зубы и решительным жестом сдёрнула с себя футболку и шорты: следом в кучу смятой одежды полетели лифчик и бандана. Я неловко прикрыла грудь, и, сопровождаемая морским освежающе-солоноватым бризом и солнечными лучами, двинулась к кромке набегающих волн. Первая же тёплая волна лизнула мои ноги, обволакивая лодыжки и приятно остужая разгорячённую кожу. Я спешно прошла глубже, рассекая следующие волны и постепенно погружая тело в тёплую негу. Лазурные чистые воды были столь прозрачны, что я без труда могла разглядеть каждый солнечный зайчик, пляшущий на почти белоснежном песке, устилавшем дно, и каждого серебряного малька, которые испуганными стайками бросались прочь от моих ног. Оказавшись по самую шею в воде, я с удовольствием зажмурилась, ныряя. Побарахтавшись какое-то время на мелководье, я с удовольствием поплавала и чуть дальше от берега, жалея, что у меня нет маски или очков для плавания под водой. Затем я всё же приблизилась к берегу, тщательно омыв тело и прополоскав волосы. Повторно оглядевшись, дабы убедиться, что вокруг по-прежнему ни души, я поспешила на берег, прикрывая тело руками от морского бриза. Быстро одевшись в чистое бельё, затем в шорты и футболку, я кое-как выжала волосы и уселась на тряпице на тёплом валуне, дабы утолить жажду и перекусить.       Пока я жевала сушки и сладкие батончики, запивая их водой из бурдюка, я задумчиво осматривала береговую косу: белоснежно-жёлтые дюны с крошечными стеблями какой-то поросли, то тут, то там выделялись насыпи, словно барханы, у пористых сточенных океанскими волнами до округлых форм скал, невдалеке были заметным карликовые одинокие пальмочки и кусочек лесистого холма.       Меня затопил восторг, и сердце радостно забилось, когда неподалёку на скалах небольшого ущелья я обнаружила взглядом колючие заросли кустарников инжира, ветви которых все были усеяны спелыми ароматными плодами. Я шустро метнулась туда босиком по горячему песку, чтобы, конечно, тут же сорвать несколько плодов, без оглядки отправляя их в рот и старательно избегая ос — возможные конкурентки, впрочем, не наблюдались.       Инжир в этом мире оказался радостно-разочаровывающим: он был гораздо кислее и мельче того, который обычно продавался в современных магазинах. "Всё-таки столетия селекции пошли многим фруктам и овощам на пользу" подумала я, однако это не помешало мне съесть не меньше десяти плодов. Затем я уже сама себя остановила: инжир, как и другие фрукты, следовало собрать и сохранить на особенно тяжёлые времена. В конце концов Сонхва ни слова не сказал о том, сменяются ли у них здесь сезоны, бывают ли бури и мятежные грозовые ночи…       Мысленно сделав пометку о корзине, а лучше нескольких, я внимательно оглядела травы на склоне, наугад срывая приземистые растения. Пахло знакомо — то ли базиликом, то ли розмарином — и в то же время непонятно. Забрав себе несколько пахучих веточек, я вернулась к округлым скалам в надежде найти немного кристаллов соли: морские волны, разбивающиеся о них во время прибоя, могли оставить во влажных лунках пористых камней белую приправу. Мне повезло: обнаружив совсем чуть-чуть белой наледи порошка, я аккуратно "вычерпала" его из природных углублений в лоскут ткани, который завязала резинкой для волос на манер мешочка. Собрав все свои нехитрые пожитки, я вернулась ко входу в небольшое ущелье: мне пришлось осторожно пролезть меж скал и шипастых ветвей кустов инжира, и, несмотря на мои старания и аккуратность, я оцарапала руки и лодыжки в нескольких местах. Царапины были неглубокие, но обещали уже скоро заныть. Я стерпела, двигаясь дальше по дну небольшой расщелины, усеянному крупной речной галькой. Совсем скоро показался прохладный, быстрый и широкий ручей, излучина которого наверняка находилась где-то выше в глубине леса. Я воззрилась с пологого бережка на то, как в хрустальных потоках резвились небольшие серебристы рыбки. В голову разом пришла идея попытаться поохотиться на них: шанс на успех у меня был, пусть и маленький, — рыба была непуганная, вряд ли в этих лесах водились по-настоящему крупные хищники, сделавшие водопой своим персональным местом охоты.       Беда заключалась в том, что… я понятия не имела, существуют ли вообще ядовитые пресноводные рыбы. Я была крайне слаба в биологии — во всех её разделах, если быть точнее. Я бесконечно уважала тех, кто выбирал своими специальностями изучение окружающего нас живого мира и медицины, вот только моим коньком была история Древнего Мира.       Египет, Месопотамия, Греция, Рим…       Я в совершенстве знала отличия высокой римской латыни от средневековой более приземлённой, могла рассказать все мифы о Бастет и Анубисе, отличить амфору от лутрофора, но вот мир живности и растений по большей части был для меня тайной за семью печатями.       Так… стоило ли рисковать?       Определённо нужно было найти свитки с местной флорой и фауной, дабы хоть чуточку лучше в ней разбираться. Потому что особого выбора в пропитании у меня не предвидеться. "Пока не обоснуюсь здесь и не пообывкнусь" поправила я свои мысленные пессимистичные рассуждения.       С рыбалкой я решила повременить, для начала разведя костерок: что бы мне не попалось в ручье сегодня, есть это предстояло не сырым. Поднявшись по некрутой известняковой скале наверх к лесу, я принялась за поиск сухих веточек и выгоревшей на солнце травы. Монотонное размеренное брожение по красивой местности, периодически поднимая щепки и клочки сухой травы успокаивало беспокойные мысли, и навевало умиротворение. Принеся на бережок небольшую охапку, я сразу решила сходить собрать ещё одну: теперь уже больше с интересом оглядывая редкий подлесок и не захотя вглубь чащи — раз здесь были инжиры, значит наверное есть и некие подобия диких яблок и каких-то цитрусовых…       Увы, я не нашла ни того, ни другого, зато забравшись сильно восточнее, я обнаружила небольшой холм, заросший ароматными сиреневыми цветами с приятным характерным ароматом, в котором я радостно узнала шалфей. Нарвав себе небольшой пучок и не очень бережно запихав его в карман шорт, я попыталась мысленно хотя бы запомнить дорогу к пригорку. Появились необходимость в пишущих принадлежностях — дабы помечать на карте Сонхва обнаруженные полезные места, а ещё хорошо бы найти котелок и чайник — так бы у меня появились чай и возможность варить супы. Только было раскрыв карту, я услышала мелодичное чириканье совсем рядом: вскинув голову, я забегала глазами по окружающим ветвям в попытках найти источник звука. И довольно скоро его обнаружила.       На невысоком деревце на изогнутой ветке, сокрытой сочной зеленью, примерно в трёх метрах от земли было свито уютное неприметное гнёздышко. Я сумела найти его лишь потому, что увидела, как маленькая неброского цвета птичка, более всего похожая на крупную ласточку покидает свой дом и улетает видимо покормиться. Размышления мои были недолгими, как и угрызения совести — мне надо было выживать, и моя новая реальность не терпела слезливой жалости: я сложила собранные ветки, вцепилась в ствол руками, подтягиваясь и упираясь босой стопой в небольшую выемку в коре дерева, как в ступеньку и одним сильным движением схватилась за гибкую ветку над своей головой наклоняя её и повисая на ней. Мысленно я попросила прощения у мамы-птицы и с неприятной тяжестью в груди решительно забрала два самых маленьких из пяти яиц, лежащих в гнезде.       Вернувшись обратно к реке со своей добычей, я принялась рыскать на мелководье, пока наконец не обнаружила подходящий мне камень — плоский осколок гранита, который я обтёрла комочком сорванной свежей травы и обмыла в холодных водах ручья. Нешуганная рыба так и вилась меж моих ног, норовя попасться в руки: я подумала, что если сумею найти волокна допустим льна, то смогу связать небольшую сеть и использовать её для рыбалки. Собрав крупные камни и сложив их на вершине ущелья в очаг, я прошлась вдоль берега, высматривая среди множества обломков камней, что словно галькой устилали всё дно ущелья два молочно-белых кварца — конечно, хорошо было бы найти желтоватые или серо-красные, выискать, но мне в данную минуту выбирать не приходилось.       Пока я разводила костёр из сухих веточек и колючек кустарника, я сто раз пожалела, что не попросила у Сонхва хотя бы настоящий кремень, и тысячу раз, что я в отличие от других студентов не курила — заправленная зажигалка была бы очень кстати. А так приходилось справляться в качестве альтернативы парой плохо обточенных кусков кварца. После десятка попыток, сбитых костяшек пальцев и пары обломанных ногтей, у меня наконец получилось и высечь искры, и успеть раздуть их в пламя. И уже через десять минут мой крошечный костерок весело и задорно потрескивал, а я иногда подбрасывала туда несколько новых веточек, в основном продолжая любоваться громадой Александрийского маяка: вид на живописную лагуну, песчаные дюны, берег огромного океана и величественную башню — одно из Чудес Света — на утёсе вдалеке, был настолько магнетическим и захватывающим дух, что мысленно я пообещала себе сделать хотя бы одно фото. Чтобы вспоминать потом и приятные вещи о моём путешествии.       В воздухе постепенно разлился аромат горячей еды, и к тому моменту, как кривая яичница, пожаренная на плоском камне, с солью и веточкой розмарина, оказалась готовой, у меня едва только слюни не текли от голода. Потушив огонь, я с помощью куска ткани и стянутой с тела футболки сняла плоский камень с самодельного очага, и с жадностью набросилась на едва подостывшую пищу, забрасывая кусочки яичницы в рот голыми пальцами. Подчистую умяв всё из моей трапезы, я оттащила плоский камень к реке, повторно намывая его в ледяной воде, затем вымыла ноющие руки.       Вытерев их о футболку, я вновь раскрыла карту, изучая по ней окрестности с возвышения края ущелья. Обнаружив в долине терракотовые черепичные скаты, и белые фасады домов, я примерно прикинула по карте сколько времени нужно будет добираться до полиса. Мысль о том, что я буду бродить в огромном древнем городе среди пустых дворов, улиц и домов, где нет ни одной живой души одновременно привлекала и тревожила. Я вдруг подумала, что если в нашей несовершенной вселенной есть демоны и параллельные замкнутые миры, то почему бы не быть ещё каким-нибудь страшным первобытным диковинкам.       Монструозные ацтекские змии или коварные и злобные сфинксы? С какой вероятностью Сонхва предупредил бы меня, жалкую недалёкую смертную, заброшенную в его владения волей судьбы, об их существовании?       Я невесело улыбнулась и покачала головой.       Исследование древних руин и таинственного великолепного маяка было решено отложить на неопределённый срок, когда я буду к тому чуть лучше подготовлена. Солнце уже перевалило за вершину небосвода — по самым скромным моим подсчётам, два часа дня уже минуло, — а значит мне следовало возвращаться в библиотеку и выполнять поручение Сонхва, если я не хотела испытать на себе всю силу гнева этого непредсказуемого существа.       Однако до этого я подумала, что неплохо было бы посетить ещё одно местечко.       Собрав свои нехитрые пожитки и засыпав уголья костра песком, я двинулась к восточному краю Александрийской библиотеки. Приближаясь к зданию по протоптанной чистой дорожке, я не переставала удивляться величию и помпезности, а также невероятному мастерству десятков, а вернее сотен архитекторов и рабочих, что возводили столь колоссальное монументальное сооружение, когда на свете ещё не существовало ни заводов для массового производства плит и кирпичей, не существовало сталелитейной промышленности, дабы укрепить несущую конструкцию — стены и гигантские колонны, не было даже кранов и лифтов — в современном их представлении…       Труды древних греков воистину впечатляли.       Пройдя мимо колодца и небольшого садика и свернув по дорожке чуть ниже, я обнаружила ровно то, что искала — акведуки. Сейчас многочисленные сливы стояли закрытыми, а естественный овраг далеко внизу под стенами был залит мутной зелёной водой. Поморщившись, я решила вначале сходить в свою комнату за влажными салфетками и заодно оставить там всю лишнюю поклажу. Вернувшись к восточной стене, я отыскала первый попавшийся вход и принялась бродить по светлым просторным коридорам в поисках указателей: полустёртые, а иногда и полностью стёртые таблички с надписями на древнегреческом не шибко помогали. Однако изрядно поплутав, мне всё же удалось наконец выйти в просторные залы купален, и я застыла от красоты открывшегося зрелища, ненадолго забывая, зачем я вообще, чёрт возьми, искала вход в банные покои.       Огромный бассейн, сейчас пустующий, здесь был выложен бледно-розовым мрамором, который в солнечном свете крохотных окулусов и широких окон высоко под потолком переливался перламутром. Тонкие шкафчики из тёмного дерева, без дверец и стенок, более напоминающие узкие полочки были заполнены деревянными крошечными ящичками, резными стеклянными гребнями, инкрустированными прекрасными драгоценными камнями, рядом стояли десятки самых разнообразных баночек для ароматических масел и — от чего у меня захватило дух! — литые флаконы духов всех возможных и невозможных расцветок. Я и до этого знала, что древние греки задолго до современных людей овладели всеми формами работы над стеклом: в позднее время в Италии и Испании только и разговоров было о "помпейском качестве" — недостижимом стандарте работы с отливанием, выдуванием и придаванием стеклу нужной формы и оттенка. Однако у меня в руках были лишь россказни древних старцев, а на выставках сохранились единичные образцы и чёрно-белые гравюры, поэтому сейчас, разумеется, мой взгляд скользил по всем этим несметным богатствам, увидеть которые мечтал бы, наверное, любой исследователь древностей. С трудом отвернувшись я обратила внимание на ряды золочёных клиний, обтянутых крокодиловой кожей, которые окружали бассейн и небольшие столики: на нескольких из них всё ещё стояли кубки, на одном — изумрудная с серебряным налётом росписи амфора. Ещё на одной клинии лежала чья-то белоснежная накидка.       Только подумав о том, какая, наверное, здесь царила раньше атмосфера я невольно зарделась: десятки обнажённых мужчин в горячих водах бассейна, а некоторые — в горячих объятьях друг друга. Смех, философские разговоры, следом пересказы сплетен, обсуждение самых последних и актуальных новостей, чтение поэзии и колкие политические сатиры… Должно быть многие учёные мужи, работающие в стенах Александрийской библиотеки, не гнушались прийти вечером в бассейн и позволить себе расслабиться: щёки мои стали ещё краснее, когда я представила себе, как возлежали обнажёнными на клиниях, а юные красавицы и красавцы в полупрозрачных одеяниях с голыми грудями разносили им кушанья и напитки, смазывали подтянутые загорелые тела ароматическими маслами, опускались на колени, чтобы…       Резко отвернувшись, я постаралась напомнить себе, что я в библиотеке вообще-то не одна: где-то здесь сейчас бродил один непредсказуемый и жестокий демон, который будет очень скор на расправу, если я хоть где-то напортачу. Бросив ещё один задумчивый взгляд в сторону белого пятна накидки, которую некто словно сбросил с себя минут назад, я решительно побрела в сторону вторых небольших дверей, покидая большую купальню. За маленькой дверью оказались купели — небольшие ванные в форме чашек, посреди которых возвышались каменные округлые постаменты-столики, — их очевидно использовали для уединения вдвоём-втроём. Пройдя мимо них уже без интереса, я наконец вышла в третье помещение, которое и искала. Уборные.       Ряды однотипных каменных сидений с деревянными стульчаками и крышками. Пройдя мимо ряда и выбрав один наугад, я опасливо подняла крышку, точно ожидая, что нечто страшное может выпрыгнуть на меня оттуда. Ничего — внутри были лишь чернота и сырость. Даже характерного неприятного душка не было.       Оно и верно — кому за столетия прозябания в параллельном мире мог понадобиться туалет.       Не давая себе передумать, я выхватила из пачки салфетки и протёрла унитаз. Затем водрузила на него свой зад, и сделав то небольшое зачем пришла подтёрлась уже другой салфеткой и обе их выбросила в дыру, натягивая шорты и прикрывая крышку. Взглядом найдя чугунный рычаг в стене возле моего сидения, вскарабкалась на каменный уступ и со всей силы потянула ручник: тот поддался не сразу, даже когда я практически повисла на нём, но затем натужно заскрипев, всё же сдвинулся с места. Раздался достаточно громкий шорох воды, впервые за долгое время побежавшей по открытой трубе, в которой сдвинулся заслон. Выдохнув, я спрыгнула вниз и пошла к колодцу — мыть руки и на сей раз уже браться за выполнение задания Сонхва. Думать о том, что я буду делать, когда и без того небольшая пачка влажных салфеток у меня кончится, не хотелось, так что эта наинеприятнейшая из проблем была отложена в долгий ящик.       Подвязав высушенные волосы, я уже сноровистее набрала ведро воды и потащила его в залу, указанную мне к уборке. Оглядев масштаб работы, я засучила рукава и с лёгким сердцем приступила к работе: до заката оставалось всего-то около трёх часов и мне следовало поторопиться.       Я подмела пол веником и намыла плитку, воспользовавшись услужливо приставленной к стеночке шваброй, затем слила грязную воду, набрала чистую, вновь пыхтя притащила огромное ведро и начала самый муторный процесс: я перекладывала на столы стопки ветхих тетрадей, стараясь не дышать на них, переставляла натужно тяжёлые бюсты, подсвечники и коробочки с писчими принадлежностями и крупные необработанные драгоценные камни на подставочках — иной, возможно, и мог бы соблазниться этими богатствами, столь небрежно разбросанными по полкам Александрийской библиотеки — бери-не хочу, однако я пусть и свела краткое знакомство, но уже прекрасно представляла себе кару неудавшегося воришки от нынешнего хозяина этих ценностей. Помыв полки и протерев их насухо, я возвращала все артефакты ровно туда, откуда их брала…       За монотонной работой, я и не заметила, как освещение в библиотеки сменилось с яркого белоснежно-золотистого цвета на насыщенный коралловый.       Лишь, когда я, выдохнув после очередного на сей раз последнего вылитого ведра, оставленного у колодца, вернулась в залу и принялась складывать на столике промытые тряпки, я, наконец, обратила внимание на время.       И то, только потому, что на стенах библиотеки сами собой зажглись многочисленные канделябры, и их мерцающий свет разогнул подступивший из сумерек полумрак. Я вздрогнула, невольно вскидывая взгляд и замечая высокую изящную фигуру, которая плавным грациозным шагом буквально вплыла через распахнутую дверь в залу.       Пурпурную тогу сменила тёмно-синяя, практически чёрная, вся словно звёздами усыпанная серебряной бисерной вышивкой, вместо лаврового венца вокруг его головы оказался серебристый тонко-вырезанный обруч, который лишь едва придерживал прядки, ниспадавшие на высокий лоб. Белый паллий, шелестел, огибая его длинные ноги, когда он двигался, будто бы парил над полом, неся за собой шлейф гордой и грозной ауры.       — Господин Сонхва… — я поспешила почтительно склонить голову.       Демон молча прошёл мимо меня, лениво оглядывая убранную залу: вальяжно пройдясь мимо стеллажей, небрежным жестом потёр пальцами одну из случайных полок. Я хранила молчание, краем глаза наблюдая за выражением флегматичного, будто всегда чуть недовольного лица. И неосознанно попыталась оттереть всё ещё пыльные измочаленные работой и вознёй в ледяной воде ладошки: весь мой вид — растрёпанная неаккуратная косица, потрескавшиеся губы, короткая нелепая пижама из шорт и майки, вдруг показались мне чрезвычайно неуместными рядом с мужчиной, разодетым, как богатейшие из королей, и обладающим при этом статью богов.       — Господин..? — едва слышно рискнула я пискнуть, подавая голос и понимая, что молчание затянулось.       — Сойдёт. — не обернувшись бросил мне Сонхва. — Завтра отмоешь алтарь в Белом покое. Он напротив этой комнаты.       — Слушаюсь, господин Сонхва. — скороговоркой пробормотала я, повторно кланяясь. — Доброй ночи вам.       — С утра меня не беспокой. — вдруг бросил Сонхва, подойдя ближе к одному из шкафов и придирчиво оглядывая протёртый мною бюст какого-то древнего мыслителя.       — И в мыслях не было, господин Сонхва. — призналась я с обескураживающей честностью и уточнила: — Дозволите идти?       — Дозволяю. — равнодушно отозвался демон, однако я неловко переминаясь с ноги на ногу, не двинулась с места.       — Господин Сонхва… — едва слышно позвала я, опасаясь гнева этого непредсказуемого мужчины, однако Сонхва лишь повернул ко мне голову, чуть наклоняя её набок и весь его скучающий вид, как бы, говорил мне одним его холодным взглядом: "Ну что ещё?".       — Я могу... — я робко сглотнула, решив всё же прощупать для себя границы дозволенного. — … свободно перемещаться по всей вашей территории? Включая маяк и библиотеку..?       — Можешь бродить везде, где вздумается, главное — помни про последствия, если рискнёшь сунуться не туда. — флегматично заговорил Сонхва, отворачиваясь, словно я была пустым местом; я всё равно покорно кивнула. — Что до библиотеки… — протянул он задумчиво, точно всерьёз размышлял сколько свободы он может дать своей пленнице. — В твоём распоряжении только первый этаж.       — Да, благодарю. — тут же поклонилась я, спиной засеменив к двери.       — Это всё? — острый пронизывающий взгляд чёрных глаз практически приковал меня к месту, однако я нашла в себе силы отчаянно закивать.       — Да, не смею вам больше докучать.       Сонхва ленивым небрежным жестом руки позволил мне уйти, и я тут же поспешила по коридору прочь, едва ли не бегом направившись к своей комнатушке. Там, захлопнув за собой дверь и прислонившись к ней спиной, я, наконец, сумела глубоко вдохнуть полной грудью, — иронично, что в тесноте.       Восстановив дыхание, я занялась вначале лёгкой уборкой, а затем подойдя к шкафам, принялась поочерёдно открывать дверцы и выискивать в них что-либо полезное. В первом самом ближнем к двери все полки были завалены рулонами бумаги — древние пожелтевшие листы выглядели так, словно готовы распасться в пыль от единого прикосновения, так что трогать их я не решилась. Во втором шкафу внезапно обнаружились льняные рубахи, штаны, отрезы красноватой и синей ткани, свежие простыни и даже — подкрашенные овечьи шкуры, напоминающие чем-то не то жилеты, не то накидки: одежда меня в перспективе интересовала, однако более ценным приобретением мне показались сандалии, найденные на самой нижней полочке шкафа, а также довольно вместительная сума. Забрав их и более-менее мягкое покрывало, чтобы не мёрзнуть ночью, я, немного поразмыслив, всё же сложила на нижнюю полку свои кроссовки и одежду. Закрыв дверцу, я несколько секунд смотрела на неё, приложив руку к прохладному дереву. Я пообещала себе, что моя одежда обязательно пригодится мне.       Потому что именно в ней я вернусь Домой.       И когда тем вечером я легла на свою бедную, худо-сконструированную, но всё же кровать, — я позволила себе подумать об этом: мой первый день в неизведанном загадочном мире был не так уж безнадёжен и плох, как мог бы мне показаться. У меня была крыша над головой, лежанка и источник пресной воды, была рыба, которую можно было поймать, травы и фрукты, которые можно было найти, и даже соль, которую я могла добыть. Ещё была потенциальная обувь и одежда, и возможность вычитать немало интересного из древних свитков. И пусть я пока совсем не представляла себе, как устроен этот загадочный мир, как можно выбраться из него, однако крохотный огонёк уверенности в завтрашнем дне уже загорелся в моей душе — и перед тем, как перевернуться на бок и смежить веки я всё же слабо улыбнулась, подбадривая саму себя:

«Я не пропаду».