welcome to the infernus

-Стены, желто-красный вылившийся свет. Раз в вечернем дансинге тебя больше нет. Небо в коммелинах мне молча шлет ответ. Городок старинный мой, тебя больше нет. Ветер по лесу гуляет, память с ниточек срывает. В утро то неведомое солнце на рассвете - это небо, но не ты. Вдоль насыпи роса… У моей мечты выцвели глаза. - выдохнул Второй, смотря погасшими глазами на могилку перед собой. Рядом с могильной плитой были посажены три светящиеся паучьи лилии, а возле них находилось благовоние, поверх которого развевался приятно пахнущий дымок. Высший был одет в черное одеяние, состоящее из хакама и хаори. Длинные белые волосы были собраны в хвост, но непослушные кудрявые локоны пробивались сквозь рожки. Разноцветные глаза выглядели чересчур усталыми, хотя это и не удивительно. Сколько бы не пытались утешить Второго кто-либо с чем-либо - все бестолку. Он по-прежнему винил себя в этой потере. Мужчина наклонился, оставляя свою пачку сигарет „Chapman - Gold”, но в последний момент обернулся, все-таки взяв одну. -Уж прости, милый, но после визитов к тебе не могу не выкурить хотя бы одну. - горько усмехнулся тот, смахнув предательскую слезу с глаз. После того, как Николай удалился, ветер разбушевался. Он покачал цветы, словно убаюкивая, после чего те, моргнув, погасли. Послышались шаги, после чего тощая рука подняла пачку, смотря сначала на нее, а после в сторону, в которую пошел Гоголь. Он невольно улыбнулся, после чего слегка хрипловатым голосом произнес: -Эй, Дадзай-сан! Чуя-сан! Я готов! *** Бар. Неоновая вывеска с названием заведения ярко мерцала у барной стойки, за которой сидели четверо - Агата, Николай и его сестры. Второй крутил стакан со льдом в руке, погруженный в свои мысли. Девушки пытались как-либо отвлечь Высшего от навязчивых мыслей, он все равно не мог выкинуть их из головы. Чувство вины гложет, жрет изнутри, словно паразит. В голове вновь всплывает бледное лицо с печальной улыбкой. Глаза распахнулись и Гоголь пришел в себя от руки, аккуратно легшей на его плечо. Это была Маша - его старшая сестра, - которая, взглянув в разноцветные глаза, еще больше взволновалась. Они загорелись тревогой. -Коль, - начала та, но тут же запнулась, - ты ведь знал, что он человек. Люди не живут вечно. Не знают они этого бремени, но что поделать? Тот спрятал лицо в ладонях, судорожно выдохнув. Яновская-старшая поморщилась и кинула взгляд на младшую сестру, которая отрицательно помотала головой. -Я так больше не могу! Коля, тебе нужно развеяться! - воскликнула Крис, направляясь в сторону колонок. Вскоре послышалось бренчание гитарных струн, разливающихся по всему помещению. Сестры тут же подхватили идею подруги и старшая из них легонько похлопала братца по плечу, улыбаясь. Он неторопливо убрал ладони от лица и оглядел всех вокруг. -Если ты будешь танцевать, то я буду с тобой. - начала Первая, беззаботно улыбаясь, - И даже если ты не будешь, я все равно станцую. Она взяла друга за руки, молча улыбаясь. Затем продолжила Мария, положив голову на его плечо. -Дай себе расслабиться. Твои страхи растворятся, будто дым. - пропела та. Вдруг на крепкую спину запрыгнула младшая сестра, обнимая брата за плечи, из-за чего старшая захихикала. -Я не могу оторвать от тебя взгляд, я не могу оторвать от тебя взгляд. -Поддайся наслаждению! - пропели все четверо, - Поддайся мне. -Если ты уйдешь, я останусь. - пропев куплет, тихо начал приятный голос Гоголя. -А когда ты вернешься, я буду здесь. - прозвучал пятый голос, когда входная дверь распахнулась, впуская ветер. Второй узнает этот голос из миллиарда. Он не слышал его полтора месяца. Все обернулись на чужой голос. Крис удивленно ахнула, а Гоголь застыл в смятении. Перед ними предстал Федор. Он был облачен в белую юкату и хакама с гэта. Сквозь соломенную традиционную шляпу развевались отросшие черные, отливающие фиолетовым, волосы. На его поясе висела маска демона аякаси. Николай не мог поверить собственным глазам. -Федя.. - одними губами произнес тот, не в силах двинуться. Достоевский легко улыбнулся, расправив руки в стороны. -Я не исчезну, бесенок. Бес подорвался с места и подбежал к любимому, стискивая его в крепких объятиях. Он безрассудно шептал его имя, уткнувшись в его грудь. Покойник поднял чужую голову, целуя Высшего. Остальные были в ступоре, когда следом за Достоевским вошли двое Нулевых, глядя на воссоединившихся возлюбленных. -Хо-хо, не зря мы это сделали, Чуя. - негромко усмехнулся Осаму, поднимая шляпу, упавшую с черной макушки. -Он еще не увидел. - прервал того Нулевой, переведя взгляд с Федора на своего партнера, на что тот тяжко выдохнул. Гоголь опустил парня на ноги, поцеловав того в щеки, а после взял его за руки, не переставая улыбаться. Он почувствовал когти на его левой руке и сначала он опустил взгляд на нее, а после стал метаться между лицами Осаму и Достоевского. У Федора не было предплечья. Его заменила призрачная черная рука с когтями на пальцах. На лице было четыре шрама от шипов. Чуя встал ближе к Нулевому, на что Дадзай лишь прижал того к себе за талию и, поцеловав его в висок, шепнул, что не о чем беспокоиться. Между ними нарастало напряжение. Определенно, Нулевые думали о том, что Николай может выйти из себя, если узнает об этом, но стоит ли сильно переживать?