Держи свою Погибель при себе

Дела, что в Поднебесье, что в Небесной столице идут своим чередом. Беспорядки и беспокойства в мире смертных никогда не утихают, а Небесная столица суетится от своих проблем и жужжит сплетнями, наперебой обсуждая чужие жизни. Но что-то в местных порядках всё же меняется. Как минимум никто из небожителей не удивляется тому, что на улицах Небесной столицы то и дело появляются непревзойдённые демоны. Два очень конкретных непревзойдённых демона. Хуа Чэна забавляет время от времени разгуливать по улице Шэньу у всех на глазах. Кто-то, завидев его, тут же скрывается, кто-то делает вид, что не замечает (хотя попробуй такого не заметь!), кто-то кривится демонстративно, а кто-то и радушно здоровается. А вот Хэ Сюань, даже несколько лет уже регулярно наведываясь сюда в своём истинном облике, всё равно старается лишний раз никому на глаза не попадаться. И дело вовсе не в том, что он боится запоздалого гнева небожителей (сами же пожалеют, если полезут). И не в том, что он боится за репутацию Цинсюаня (он уже всем радостно сообщил, что не один Се Лянь в мужья демона заимел). Просто Хэ Сюань, даже притворяясь одним из них, никогда небожителей особенно не любил. За очень редкими исключениями. Исключение это распахивает ясные глаза, словно бы озарённое вдруг некой мыслью, и говорит: — Мы не придумали, что подарить на годовщину Се Ляня и Хуа Чэна! Хэ Сюань вздыхает. — Ты уверен, что хочешь поговорить об этом сейчас? — А что такого? Действительно. Что же такого? Цинсюань лежит на светлых простынях, раскинув руки и разметав волосы по кровати. Солнечный свет делает его кожу едва не сияющей. Ханьфу распахнут почти полностью, позволяя Хэ Сюаню скользить по ней руками и губами. Целуя. Прикусывая. Зализывая укусы. Но Цинсюань хочет поговорить о подарке на чужую годовщину. Потому что: — Ну я потом опять забуду, — оправдывается Цинсюань жалобным голосом, успевая всё же поцеловать Хэ Сюаня так глубоко и нежно, что нить разговора теряет уже он. — Ладно. Давай, — ещё раз вздохнув соглашается Хэ Сюань. Потому что ради спокойствия Цинсюаня он готов и не такие жертвы. — Идеи есть? — А ты почему остановился? — спрашивает Цинсюань. — Ты продолжай. Я же тебе не мешаю. Возможно, кого-то, кто не знаком с Цинсюанем, подобное могло бы удивить. Но Хэ Сюань привык к тому, что он может начать говорить в абсолютно любой момент. Несколько месяцев назад Цинсюань переживал своё Небесное бедствие. Прямо во время сражения он связался с Хэ Сюанем, чтобы сказать: «Помнишь, я позавчера говорил тебе о красивом ханьфу, которое видел, но забыл название цвета. Вот сейчас вспомнил. Ультрамариновый называется. Тебе бы точно подошёл. Да, только за этим связался. Что? Я могу думать и сражаться одновременно. И хочу баоцзи на ужин!» Поэтому Хэ Сюань продолжает, медленно спускаясь поцелуями всё ниже, пока Цинсюань говорит: — Нет смысла дарить какие-то украшения или редкие артефакты, у Хуа Чэна и так всё это есть. Цинсюань слегка вздрагивает, когда Хэ Сюань чуть более болезненно, чем обычно, прикусывает кожу на его груди. Придумал тоже, говорить о ком-то другом, пока они в одной постели. — Подарить ему стопку бумаги и новый набор для каллиграфии, — усмехается Хэ Сюань. — Ну и злодей ты! — Цинсюань смеётся. — Настоящий демон. Хэ Сюань покрывает поцелуями его живот. — А если серьёзно, то… Слова Цинсюаня сбиваются, остаётся лишь долгий выдох, переходящий в нежный стон, когда Хэ Сюань касается губами кожи над выпирающей тазовой костью и ведёт рукой по внутренней стороне бедра вверх. — Сюань, — тянет Цинсюань голосом, что слаще любой музыки, нежнее самого тёплого весеннего ветра. Его глаза цвета самого тёплого моря, глаза, что нашли Хэ Сюаня когда-то в толпе, смотрят на него с такой любовью, что он теряется на несколько мгновений. Произносит невпопад совершенно: — Я люблю тебя. Цинсюань улыбается. Рядом с ним действительно кажется, что цветы прекрасны и луна полна. — Я тоже тебя люблю. И будет любить. Пока этот мир не рухнет и даже намного дольше. Ведь они не отпустят друг друга. Никогда больше.