Не сойти с ума

Пахнет цветами. Не свежими весенними, а густыми, пряными, тяжелыми. И они не бледно-прозрачные, а по-настоящему багряные. Это, наверное, неправильно. С минуту назад был ведь март и холодно. А сейчас пьяно цветет август. Я сминаю лист ближайшего цветка в руках. На пальцах остаются следы. И едкий запах. Теперь и от меня так пахнет. Теперь я слился с этим местом, я его часть. Приятно, что оно меня приняло. Что хоть где-то место — мое. Но это значит, что я все-таки умер. Потому что это то, где живет Она. Здесь повсюду Ее любимые ликорисы, с которыми Ее похоронили и которые я клал Ей на могилы. И я даже снова слышу Ее переливчатый смех. В чернющей пустоте есть только Она и ликорисы. Наверное, больше деталей я не способен вообразить. Привет, мам. Не так уж давно и виделись, правда? Не думал, что встретимся вновь… так быстро. И при таких обстоятельствах. Вообще не думал, что мне приснится хоть что-то. А тут ты. И даже не знаю, рад ли. Теперь ты не совсем мертвая, получается. Как другие Живые здесь. Существуешь в моей голове. И очерняешь мертвеца, из которого восстала. Но я хотя бы не вижу твоего лица. Так легче. Знаю, что ты здесь, совсем рядом. И слушаю, как ты заливаешься. Но тела нет. Ты — это эти ликорисы. Ты — это эта пустота. Да, наверное, такие формы и будут правильными. Это ведь твоя душа. А я — ее часть. И в то же время ты — часть моей. Я касаюсь кончиками пальцев шеи. Ее мягко оплетают упругие стебли ликорисов, а их корни прорастают внутрь. Моя кровь питает их, как вода. И пышные бутоны ярче наливаются алым. Лепестки ласкают щеки поцелуями. Мягкие. Почти что шелковые. Похоже, они пытаются меня успокоить. Но не беспокойся, мама. Не трать силы. Я и так не боюсь их. И ничего больше не боюсь, вероятно. Не за кого. Давно уже не за кого. Хм. Свет в пустоте медленно тухнет. Я начинаю просыпаться. До завтра, мама. Я постараюсь лечь спать пораньше. … И вот снова темно. Ничего нет. Совсем. Обычная темнота закрытых век. Гематомные пятна бегают от взгляда. Забавы ради, я их преследую. И когда пятно оказывается пришпилено на месте, оно мерцает и расходится волнами. И ничего больше. Ничего, кроме особенно отчетливых ощущений собственного тела. А может, оно и не мое вовсе. Мое как-никак лежит там, среди трупов. Но блевать тянет совсем как мое. Я поворачиваюсь на бок, и меня рвет на пол у кровати. Весьма оригинальный способ заявить о своем пробуждении. Как минимум рабочий, потому что я слышу копошение за дверью. Итак, я снова тут. И старик тоже. Ничего не изменилось. Я жив. И теперь мне, кажется, придется объясняться. Прошло едва ли двое суток. Может быть, чуть меньше. А налопатил дел больше, чем за весь подростковый период беспробудного пьянства и вандализма. То есть дел-то, может, и меньше, но вот беспокойства они вызывали предостаточно. На то, что я прошелся по барам, уже никто и внимания не обращает. Отец платит компенсацию, слухи подкрепляются, жизнь возвращается на круги своя. А я вместо этого… Ну. Вроде как, выбросился из окна. Потом, едва очнувшись, рванул на кладбище. И там же отключился. Ничего не забыл? Грустная картина получается. Кстати, что там с рукой? …Хм. Все еще, конечно, болит, когда трогаю. Но заживает значительно быстрее обычного за счет регулярного пичканья зельями. Даже не опухла. Выглядит совершенно здоровой. То есть я, конечно, не знаю наверняка, как ее лечат. Просто догадываюсь. Делают-то это в отсутствие моего сознания. В последнее время я довольно часто покидаю свое тело, и в это время с ним можно делать что угодно. — Молодой мастер… — о нет. Я знаю этот тон. Не хочу смотреть в глаза старику. Там наверняка этот взгляд. Взгляд и тон, всегда идущие вместе. Нет, вот только не отец. Не сейчас. Не до этого. Что хочешь делай, старик, но не пускай его сюда. Или твой «молодой мастер» — Господи, упаси — обратно потеряет сознание. Меня опять сташнивает все в ту же лужу. Вонь стоит ужасная. Еще и с железом мешается. Взрывоопасная смесь. Сейчас как полопаются сосуды в моем мозгу — и тогда точно умру. Старик. Смотри на меня. На мое плачевное состояние. Или ты эту проблему решаешь, или я выворачиваюсь наизнанку прямо здесь и прямо сейчас, никого не спрашивая. И это не угроза. А инструкция к действию. … Меня опять рвет, как водосточную трубу. Похоже, все, что было в желудке, уже не в нем, так что теперь из меня льется только пустая желтоватая вода. А еще горит горло от кислоты. Дьявол. Это действительно вышло из-под контроля. Я чувствую, как меня потряхивает. Страшно смотреть, как трясутся руки. И вообще страшно. Беспричинно, беспричинно страшно. Страх закипает в груди. В нем нет ничего, нет смысла. Чистый, голодный, студеный животный ужас. И все тело лихорадит и выворачивает. Я смотрю на лужу. Ничего не понимаю и не чувствую. Только страх гладит по голове. И рубашка прилипла к спине от холодного пота. Противно. Мерзко. Тошнит еще сильнее. Я слышу голоса за дверью. Но они не решаются войти. Только бы и правда не зашли, только бы не зашли. Не хочу знать, что это за голоса. Не хочу видеть эти лица. Старик стоит истуканом. С каких это пор он так бесполезен? Все подсказывать нужно. — Воды, — кое-как приподнявшись, прошу я. Голос хрипит, по-жалкому тихий. Дышится тяжело. Конечно, умереть от обезвоживания тоже можно. Но это неприятно и нелепо. Так что поторопись. А. Кувшин, оказывается, стоял совсем рядом, на соседней тумбочке. Вообще тогда не пойму старика. Если захотел меня убить своим бездействием сейчас, то зачем не сделал этого на кладбище? Или хочет посмотреть напоследок, как я мучаюсь? За что такая жестокость? Тьфу. Совсем рвота подумать не дает. Выплюнул только что выпитую воду. Как печально. Но хотя бы больше не так жжет. Да и, в принципе, ожидаемо. Прикладываюсь к кувшину снова. Вода вперемешку со слюной стекают по подбородку. Иу. Господи. Старик, убери свой стакан. Понимаю, зрелище не очень, но это сейчас явно лишнее. Голова кружится. Вот ведь противная болячка, дьявол ее раздери. Старик, ты бы хоть лекаря вызвал или священника, ей Богу! Ощущения препоганые. Все тело слабое, онемевшее и тяжелое. Хочу просто лежать и не двигаться. Нужно попробовать уснуть, пока не вырвало снова. Тогда, когда проснусь, может быть, все уже уляжется. И пока не зашли в комнату остальные Живые. И пока запах железа не выбил меня из размытой колеи окончательно. Кто-то воистину решил устроить революцию в моем желудке. «Граждане возмущены отсутствием нормального питания и попыткой успокоить их праведный гнев каким-то там алкоголем!». Ха-ха. Демоны. Хоть бы кто тазик принес. Убирать же проще будет. А так мне рядом спать и слушать эти великолепные запахи. Почему я только такой немощный? Ведь в окопах сутками сидел, ходил непонятно в чем, ел так же. И держался огурцом. А теперь живот крутит просто оттого, что не получал подпитки день-другой. Это тоже нужно записать в список проблем. Я уже и забыл о том, каким беспомощным щенком был. Слабое здоровье не шутки. Пусть и звучит как ужасная шутка. И в то же время приговор. Кто ж его поберет. А списочек этих самых проблем уже приличный вырисовывается. И активно растет. Как и вопросы ко мне, наверное. Даже не наверное, а просто наверняка. Вот так и налопатил дел в горячке. А будущему мне все разгребать. Ха-ха. Извини, будущий я. Но твой младший продолжит творить всякую хрень, не задумываясь о последствиях. Так веселее, не правда ли? Иначе совсем зачахнем. Потому что если времени на безделье много, ты думать начинаешь. А мы о приятном думать не умеем. Опять всякая дрянь в голову полезет. И только хуже станет. Так что, пожалуй, завалю тебя работой. Считай это, наоборот, заботой, будущий я. Будешь жаловаться, но спасибо скажешь. Ты и сам ничего лучше не придумаешь. Метод к тому же проверенный. А еще, вроде как, надо мир спасать. А без тяжелой работы нам с тобой, будущий я, и до кончика носа этого ублюдка не дотянуться. Потому что эти панки оказались ни на что не способны. Да и задушить его своими руками куда приятнее, чем наблюдать за тем, как это делает кто-то другой. О. Определенно, это нужно сделать именно голыми руками. Не мечом, не магией, не какой-либо другой мощной атакой. Нужно что-нибудь унизительно слабое, простое, как солнце, непоколебимо встающее на востоке, что бы ни происходило под его лучами. Как приятно будет хрустеть его шея. Я лично убежусь, чтобы каждый позвонок сместился со своего места и причинил боль. Чтобы защемило какой-нибудь нерв. И артерии, чтобы прекратить доступ кислорода к мозгу. Его взгляд будет медленно гаснуть, и крики и треск его костей будут ласкать мой слух. Будет пахнуть кровью. Этим отвратительным запахом. И он будет ощущаться приятнее всего. Потому что это будет запах его крови. Насколько бы великим ни был человек, насколько бы недосягаемым ни касался, смерть настигает всех. Перед ней бессильны все, кроме богов. И если какой-нибудь Всевышний не решит поиграть с его судьбой, как с моей, то ублюдок умрет. Выживу ли я? Это и не важно. Я только хочу перед своим уходом ощутить, как ломается его трахея под моими руками. Этот мудак заставил меня пройти через ад на земле. А затем из-за него же мне не дали и упокоиться, как нормальному человеку. Ведь богам, весьма вероятно, дают по метафорической шапке за просранный мир. И теперь мне все исправлять полагается? Или что? Вот уж спасибо за честь. Ха-ха, нет, правда, спасибо за шанс! Я не смог вцепиться в его глотку в прошлый раз, но теперь сделаю это при первой же нашей встрече. Клянусь. Это будет великолепно. Чего бы ни стоило. Буду ждать с нетерпением. Надеюсь, ты сейчас там поперхнулся чем-нибудь, мудила.