Вкус рома и свободы на губах

      Глухое эхо разносило голос, срывавшийся в криках, и заглушало естественный шум воды и биение капель о каменный выступ. Вырываясь, колотя и вновь принимаясь бушевать, флибустьер был не в себе от нахлынувшей злости на глупца, заставившего его пережить забытые чувства страха. — Кретин! Как ты мог полезть сюда! Придурок! — Илья не унимался, сколько бы Фил не сдерживал его и покорно не продолжал соглашаться.       Белокурые волосы затмевали взгляд. Что было на лице у флибустьера сейчас? Фил не знал, но ощущение вздымающейся с глухим вздохом чужой груди, горячего дыхания на замёрзшей коже и биение своего сердца в унисон с разбиваюшимися каплями воды с его одежды вырисовали в мыслях особенные образы. Холод обволакивал его своими ледяными объятиями, вынуждая прижимать единственный источник тепла ближе. Жаль, что источник того не понимал и продолжал сопротивляться. — Ты же мог... Ты же мог умереть! Совсем жизнь ничему не учит? Не смей. Слышишь? Не смей больше уходить и так поступать... Я лично... Собственными руками придушу.       «Всё кричит... Как же было хорошо, когда он молчал. Но это же хорошо, да? Он волнуется? Значит не скинет меня за борт в ближайшее время. Можно спокойно продолжить поиски и уйти после...» — Фил старался думать о цели, о своём положении и шансах, но мысли его уходили в иное русло. Почему он не заметил отсутствия вещей в пещере? Почему он слепо доверился этой твари? Только ли из-за внешности Ильи? Но они не знакомы настолько, чтобы позволять себя подобное.       Он забывается — это пугало Фила. Озноб прошибал худые плечи принца, проникая под прилипшую мокрую ткань рубахи и вонзаясь в остывшую кожу. Неуютно и мерзко. Капли стекали вниз, разбивались о каменистую поверхность, оставляли следы на одежде флибустьера. Илья забылся в своей гневной тираде, но не разу не попрекнул его в вымокшей одежде. Фил не хотел понимать причины, но глубоко в груди от этих мыслей словно проникало что-то вместе с кислородом в кровь, расходясь по венам горячими потоками. Хотелось больше тепла. Ещё больше. — Да прекрати ты тереться об меня! Ты холодный, — скривившись от участившегося ёрзанья, Илья придержал того за плечи. — Так я и трусь, потому что холодно. Тебе жалко? — Жалко. Но себя, — слегка оттолкнув юношу, Илья отстранился и направился в сторону света, — Снаружи теплее, солнце препекать начинает. Не хочешь окоченеть — пошевеливайся. — Злой ты, уйду..., — но закончить ему не дал дружеский подзатыльник и немой, но находчивый взгляд с улыбкой, совсем уж не по доброму прожигающим его, — Шу.. Шутка. Я буду паинькой, не убивай, пожалуйста. — Шут, — буркнул в ответ Илья, но от глаз принца не скрылись приподнятые уголки губ.       Берег встретил юношу ослепляющими лучами, жаркими поцелуями чуть посиневшей кожи, мягким с примесью цветочного аромата дуновением — недалеко прорастали цветы, должно быть. Фил сделал глубокий вдох, в наслаждении прикрыв глаза, когда пыльца попала в нос, вынуждая скривиться в чихе. Как же приятно вновь дышать полной грудью. Под толщей воды начинаешь ценить такой пустяк в мирной жизни, как возможность сделать очередной вдох. Кислород насыщал кровь и возвращал краски на лицо принца, объятого солнечными лучами. Сухая одежда, и можно считать жизнь удалась. Фил кратко посмеялся глупым мыслям, но озвучивать их не торопился — Илья явно не оценит.       Увлечённый внутренним монологом, Фил не заметил, как они подошли к месту их недавней развилки — следы, уходящие вглубь зарослей, и придавленная галька бросились ему в глаза. «Трескотня перетеравшихся друг о друга камней должна была дойти до моего слуха. Не уж-то я настолько погружаюсь в собственные мысли, что похожу на глухого-о-ой!» — прижав ладонь к покрасневшему уху, Фил зыркнул с нескрываемой обидой на флибустьера, который лишь усмехнулся вызванной реакции. — Ворон считать на судне будешь. Я не собираюсь потом Пуговице отсчитываться за такой отгул. Воробей уж явно прожужжал ей все уши о нашем отсутствии. — Тогда уж прочирикал, — и улыбка сама напросилась на тонкие губы: ворчание Ильи становилось привычным, забавной чертой вспыльчивой бестии, — О, похоже птичка ещё не в гнёздышке.       Пираты выходили в шагах десяти от них из зарослей. Хмурое лицо мужчины горело от маленьких садин на смуглой коже, но разглядеть их не представлялось возможным — синие глаза лишь на мгновение прожгли его с Ильёй и скрылись, как только Шрам направился в сторону судна. Фила не покидало чувство, что что-то явно стреслось в его отсутствие. Но только ли между напарниками или Илья тоже был в этом замешан? Тогда полный гнева горящий взгляд Воробья оправдывал последнее. Пираты шли врознь, хоть и направлялись в одну сторону. Шрам больше не старался подстраиваться под напарника и не бросал на него мимолётные взгляды. — Поцапались что ли? — в пол голоса спросил Фил, наклонившись к флибустьеру, но на его удивление тот пробубнил что-то себе под нос и, вспыхнув румянцем, направился вслед за пиратами, — Ну точно не без него обошлось...       Горячий песок уступал набережной гальке, поблёскивал лишь в скоплениях разноцветных камушков — волны лениво окутывали их в свои объятия. Тёмный силует судна, представший перед принцем в пещере, раскрылся под ласкающими его борт лучами. Пинк — небольшое, боевое и манёвренное судно, прекрасно подходящее для разведок и торговли. Фил представил схему одного из морских справочников, но припомнить что-то точное не мог: вынужденное поглощение книг не грезило ему чем-то стоящим. Прочёл главу, другую, пропустил пару, просмотрел середину и конец — сведений хватало для сдачи устного экзамена, а значит и страдать над текстами часами не нужно. Он не раз проворачивал данную схему, однако забыть успел не всё. Кое-что, да оставалось кратким моментом в памяти, как зарисовка пинка. Судно и правда красивое было, раз попало в исключения.       «К носу должно быть название... Точно, "Саламандра". Оригинально, но странно. Где же преслоутая "Виктория" или "Страж всех морей"? Хотя, может это только в гвардии не парились над названием и ляпали первое пришедшее... Кх, "Саламандра",» — нагнав флибустьера, Фил вновь заметил мимолётный взгляд Воробья на Илью и непривычно напряженное лицо юноши с багровеющими худыми щеками. Шаг, другой и он точно упадёт, если не перестанет отводить взгляд и не будет следить, куда ступает. Пару раз уже успел наступить на принца, но, похоже, даже внимания не обратил под бурчаньем Шрама. Щипелявые, глухие слова приглушались под разговорами пиратов сверху, но Фил был уверен, что те касались как Ильи, так и Юры, который по прежнему игнорирует существование напарника и исчезает за спинами команды. — Стоять, бояться, — раздался звонкий голос капитана, и прежде, чем Фил успел заметить его обладательницу, та притянула Илью к себе и окинула его взглядом, — Я вроде бы чёткие указания дала, а мы самовольничаем, м? Фу, мокрый, — скривилась та, но отпрянуть не торопилась, — Златовсласка тебя портит, Илюша. Где искупаться-то успели?       «Это на долго, пойду-ка лучше обсо... — но чужая рука уволокла его в сторону трюма, оборвав принца на полуслове, — Да что за день-то такой! Что не случись, волочут. Я им мешок что ли?».       Вырвав руку из захвата, Фил приготовился было потянутся к спрятанному кинжалу, но остановился при виде хмурого, смуглого лица. Мужчина стоял к нему в полуобороте, но рассмотреть скривившиеся в негодовании брови и поджатые губы возможно. Желваки так и ходили на лице, пока их хозяин обдумывал что-то своё. — Шрам, так же? — начал Фил, отступая к двери: путь к побегу всегда должен быть на этом чёртовом корабле, несмотря ни на что, — Ты сказать чего-то хотел? Так говори, перебивать не буду. Только больше не тяни меня так, я и на словах понять могу, чего от меня требуют. Рукоприкладство лишнее.       Но в ответ получил лишь долгий взгляд, некогда безмятежных синих глаз. Дмитрий без счёта трогал и расчёсывал старые шрамы, добавляя свежие красные полосы, но раскрывать своих мотивов не торопился. Это мельтишение и нерешительность не укладывались в голове Фила. Разве такой амбал может вести себя так неуклюже и неуверенно? К его росту и силе явно напрашивались противоположные черты, да краткость, в конце-то концов. Но нет, Дмитрий продолжал немую драму, перейдя от кисти выше, к ещё одному шраму, относительно свежему и вновь кровоточащиму. Фил хотел было уже вернуться к первоначальному плану, но обрывки фраз за дверью остановили его и Шрама заодно. Звонкий, недовольный голос Воробья оповестил их за пару мгновений до того, как его обладатель прошёлся недалеко. Ругань, которая, не прекращая, срывалась с его губ, то заглушаясь, то вновь взрываясь в сдавленном крике, доносилась до ушей мужчин. Фил старался уловить суть монолога, судя по отсутствию шума постороннего, но среди мата и морских выражений удавалось выцепить лишь два имени: Ильи и Дмитрия. Обернувшись к последнему, Фил окончательно в этом убедился — половина адресована была ему. Грозный синий взгляд уставился в пол, рука непроизвольно сжала левый рукав.       Лишь после удаления голоса и шагов Михаил подступил к принцу и неторопливо перешёл к своему вопросу. — Ты ведь ш Ильёй в хороших отношениях? Попроши его никому ничего не разбалтывать. Что, он и шам прекрасно знает. Главное, чтобы молчал. — Не сказал бы, что прям в хороших, но разве я могу ему что-либо запрещать? Он сам себе на уме. Может с ним это обсудить, а не через третье лицо? Всё ж лучше, чем через меня. Или дело не в этом? — бросив мимолётный взгляд на проступившие багровые пятна, Фил подметил для себя ещё одну зацепку к сегодняшней загадке.       Дмитрий явно встревожен, хоть внешне и проявляет сдержанное хладнокровие. Вот только глаза выдают. А виной тому, не уж-то Воробей с Ильёй, который знает нечто, способное навредить им обоим или одному ему? Вполне возможно. Фил ни на мгновение не сомневался в способностях флибустьера и его тайных манипуляциях. Ему свойственны подобные черты, хотя бы только по тому, что он до сих пор на плаву, несмотря на стольких недоброжелателей, так ещё и находится в негласных фаворитах у капитана. Илья способен на шантаж и готов идти по головам, если понадобится — это следовало из рассуждений и полученных сведений Фила. Но что-то внутри не переставало отрицать и защищать Илью. Разве мог такой человек, так переживать за того, кого знает-то от силы день? Разве он может, будучи таким отрицательным героем, приходить раз за разом ему на помощь? Этот внутренний голос сбивал принца. Разгонял, уничтожал и переосмыслевал ранние доводы и заключения. В голове каша. Сегодняшний день и ночь слишком перенасыщены... — Забудь, шам решу, — из мысленного водоворода принца вырвал глухой шёпот Шрама, но скрип петель забрал всё внимание. — Что «шам решу»? — выглянул из-за двери Илья, остановив взгляд на Филе, — Я что про побеги говорил, а? Но это позже, сначала с тобой, Дим.       И вновь тишина. Они стояли друг против друга, но мысленно находились далеко отсюда. По крайней мере, Филу хотелось верить в это, а не в то, что это молчанье — затишье перед бурей, перетекающей в кровавые разборки пиратов. Только-только в голову стали пробираться мрачные мысли о нарастающем конфликте, как улыбка на веснушчатом лице, словно по щелчку, развеяла их. Она не горела усмешливым пламенем, не плевалась ядом или желчью. Ровная, спокойная улыбка одними лишь уголками губ застыла в мыслях принца, пропустив половину диалога пиратов мимо ушей. —... поэтому будь покоен. Никто, кроме меня и вас, не будет ведать о случившемся. А с этим, — Илья указал на стоявшего позади юношу и нагнулся ближе к Шраму, продолжив полушёпотом, — Проблем не будет, уж обещаю. Самому будет не выгодно влезать в конфликт, тем более плести интриги. Могу поручится за него, коль считаешь мои слова неубидетельными. — Шпашибо, — лишь произнёс в ответ Дмитрий, вернув покой в синие омуты своих глаз, и скрылся за дверьми со скрипом петель.       «Ушёл... Что он там говорил насчёт меня?» — натянув виноватую улыбку, Фил обернулся к флибустьеру с приготовленным оправданием в лице ушедшего, но схлопотал щелчок по носу раньше, чем успел раскрыть рот. Не больно, но обидно — он же не по своей воли оказался в трюме. В прочем, Илья ничего не сказал, значит можно и не переживать из-за нарушенного обещания и готовиться ко сну.       Фил не привык к ночным сменам, но сон настигал его постепенно, краткими вспышками в беспокойном сознании. Но спать нельзя. Он не мог вернуться в каюту к тем, другим пиратам. Тревожная мысль сигналом вспыхивала в опасном красном свете при воспоминании о случившемся. Там он не сможет сомкнуть веки даже на минуту. Страшно. Слишком страшно возвращаться. — Будешь и дальше стоять там столбиком? — Илья оторвался от своих дел и обвёл оценивающим взглядом фигуру принца: недовольное цоконье не заставило себя ждать, — Нет, ну ты меня таким темпом самого разденешь. Меня такой расклад не устраивает, откровенно говоря. .. Держи. Эта последняя, — и снова отвернулся к столу, — Как пристанем, придётся найти тебе другую...       Сминая в руках новую, отдававшую желтизной и собственным запахом Ильи рубашку, Фил не сводил взгляда со спины флибустьера. Океан, умещавшийся в радужке принца, горел и пылал, словно под лучами уходящего солнца, в такт багровеющим щекам. Слова, брошенные пускай и в сравнении, не уходили из головы. Воспоминания из пещеры смешивались со словами Ильи, менялись, преображались и звучали иначе. Фил не хотел опошлять, но сознание само находило всё новые и новые причины вывернуть иначе, предоставив принцу в ложном свете, вызывая непонятное для него смятения. — Я спать с тобой не собираюсь, — подытожил Илья и, скрестив руки, встал у своей лежанки.       «Мне же не послышалось? Да? Почему всё так изворачивается в этой дурной башке?!» — запылав новыми красками, Фил расплылся в глупой улыбке в попытках унять внутреннюю бурю и не показаться в глазах Ильи совсем уж пропащим человеком. — Что, прости? — Два и два сложить не в силах? Иначе я не знаю, как можно не понимать... Ты ведь меня слушал? — зря Илья встретился с лазурными океанами; Фил не смог смотреть ему в глаза и спешно опустил взгляд, уничтожив последнюю возможность на оправдание, — Можешь не отвечать, и так кристально ясно, что нет. Тогда поспеши и приготовься. Как придёт время, позову. — Хорошо... Погоди, что? Куда и зачем мне уходить? Я не вернусь в каюту к тем крысам! Илья, ты ведь хороший, добрый, милосердный человек, не совершай ошибок. Я ж буду преследовать тебя всю твою жизнь, если помру там! — сложив руки лодочкой, Фил изворачивался пред флибустьером как мог и давил на всё, что приходило в голову, и плевать, что до этого оно так подвело его, зато как красочно вырисовывало ближайшую его судьбу в каюте, — Илюша, ну прошу. — Всё-всё, не липни ко мне, — оттолкнув юношу от себя, Илья обречённо выдохнул и вновь устремил взгляд к проблемному подопечному, — Я не настолько изверг, чтобы посылать тебя в заранее опасное крысиное логово. Проходили уже. Если бы слушал меня, то не задавал бы таких вопросов и унижаться не пришлось бы, хоть это и забавляет меня. Остаёшься на сегодня здесь, но, поспешу разочаровать, при любой малейшей ошибке полетишь к чертям отсюда в тот же момент. Впредь слушай меня, когда я говорю. — Ошибкой является подслушивание, раз просишь не упускать ни единого слова? — Не паясничай. И так на птичьих правах, — Илья зыркнул на принца предупреждающе горящими медными омутами, прервав подготовку спального места. — Понял, молчу, — подняв руки в знак беспрекословного поражения, Фил расплылся в улыбке и заворожённо следил за манипуляциями флибустьера.       Идея устраивать своё спальное место в трюме с вечно скатывающимися бочками и, как приметил принц ещё прошлым утром, забитыми ходами грызунов в стенах, не представлялась Филу разумной и уж тем более адекватной. Но лишь до поры прошлого вечера. Теперь же перспектива ночевать здесь выглядела совершенно иначе, в более привлекательных красках. Предерания принца меркли под впечатлением недавних обстоятельств. Дыры закрыты и их хозяев пока не замечено, значит и крыс в трюме не должно быть. Он не заразиться. Бочки он сам тогда сбил, до этого они прекрасно держались, а значит и риск разбить лицо о деревянный корпус во сне пропадал. Временные покои флибустьера, конечно, не идут в сравнения с его родной комнатой и кроватью. Но пора бы и привыкнуть, раз возвращение домой пока лишь в перспективах.       Покончив с приготовлениями и оставшись в одной свободной рубахе, Илья очерчил прямую, параллельно пролегавшую между ним и принцем. Голубые омуты с горящим в них вопросом и решительные янтарные встретились в тот момент, как черта переросла в незримую стену между ними. — Придвинишься на миллиметр — придушу. И это даже не обсуждается, — отрезал Илья и, не обращая больше внимания на юношу, сделал два глотка из бутылки.       «Он не может заснуть иначе? В прошлый раз также, плюс эти границы. А если вспомнить слова... Нет, не стоит углубляться. Раз ему помогает, вмешиваться не стану. Чем раньше усну, тем раньше прибудим в ближайший порт. Нужно набраться сил,» — проделывая те же махинации, что и флибустьер, Фил улёгся на свою сторону. Жёстко, непривычно и... Волнительно. Сердце не спешило подчиняться разуму, противилось и отдавалось глухими ударами, которые, казалось, слышал и притихший рядом Илья. В горле пересыхало от одних лишь мыслях об этом.       Поспешить, списав всё на предстоящее прибытие — казалось лучшим и единственным возможным решением. И Фил закрыл глаза в согласии. Но сон не шёл. Зацикливаться и концентрироваться на приятных мыслях не помогало, сколько бы он не думал и мысленно не переносился в родную комнату. Сон глумился над принцем, то даря приближавшиеся сновидения, то отнимая их без толики жалости к измученному сознанию юноши.       Боясь, лишний раз издать шум, Фил аккуратно перевернулся на бок, но тут же вернулся назад, на спину, как только что-то упёрлось в ногу. Принц нашарил в предположительном месте проблему и застыл, поднёс то ближе к лицу.       «Я успел уж и позабыть о нём. Выскользнуло, наверное, когда вешал на сушку штаны. Видел ли его Илья? — покосившись на спину флибустьера, Фил сжал кольцо и приподнялся на локтях, — Он искал его. Стоит ли вернуть? Но тогда я окажусь вором в его глазах. Тогда объяснюсь... Нет, не поможет. Тогда Илья будет думать, что я намеренно скрывал его и ничего не говорил, хотя подозревал о поисках... Может ли он дорожить им, как Арт кулоном?».       Мерно вздымающаяся грудь не могла дать ответа, сколько бы Фил не смотрел на неё и не вслушивался в чужое дыхание. Илья спал. Кончики пальцев колол мандраж тревожным предчувствием, но решать нужно прямо сейчас. Позже неизвестно, как выльется ему скрытие кольца от флибустьера, только-только начавшего привыкать к нему.       Глубокий вдох — Фил задержал дыхание и потянулся к чужой спине, пересекая границу.       Дыхание на мгновение смолкло. Нужно было торопиться. Положив кольцо недалеко от веснушчатой кисти, Фил остановил взгляд на едва освещённом лучом лице. Спокойное, бледное, покрытое рыжими, как и он, плеядами веснушек лицо Ильи казалось приятнее, чем перекошенное гневом и беспокойством — тогда и сейчас совершенно иное. — В Чёрном порту. Я нашёл его после набега Угрюмого на дом. Кольцо твоё — не считай меня вором. Я бы не оставил его себе, ведь оно принадлежит тебе. Прости, что скрывал, — через силу прошептал Фил, подавляя тревожные нотки, и улёгся обратно с бешеным звоном в ушах.       Страх, что Илья в любой момент обернётся к нему, не давал сомкнуть веки не на мгновение. Сердце отбивало каждую прошедшую секунду. Одна. Две. Три... Илья не оборачивался — волнение, подступавшее комом к горлу, отступало. Мандраж уходил. Фил облегчённо выдохнул и закрыл глаза: сон наконец сжалился над принцем, даря долгожданный покой, коий мог разрушить всего один момент.       В янтарных омутах отражалась серебряная дуга кольца.

***

      Цоконье каблучков гвардейцих сапог отсчитывало вымеренный временем шаг, поминутно сливаясь со стуком проезжавших недалеко извозчика и телег, нагружавших торговое судно. Широкая стрелка перешла отметку в двенадцать более четверти часа назад, но никто из двойняшек не прибыл. Тревожные звоночки о состоянии Сменкиных время от времени напоминали о себе рассуждением, начиная от «заблудились в незнакомом месте» и заканчиваясь «продажей в работорговлю и убийством». Последнее разветлялось на два возможных исхода, и то, от участия в этом Киры. Либо она, либо некто Вика и она отомстила. Вариант с летальным исходом для самой лучницы Мещеряков даже не рассматривал — её боевая подготовка вставала на уровень гвардии королевского состава, а с учётом навыков кузнецкого поприща и наездника выходила на уровень с привелигированным, особым подразделением. Несмотря на это, тревога не отступала, сколько не хвали Киру и её подготовку — шанс, что Сменкины могут попасть за решётку, имел место быть. Лучница неровного десятка, вспыльчива, опасна и горяча в рукопашном.       «Не о том! Не о том! Не о том!» — стукнув раза три себе по лбу, Арт обречённо упёрся им о кулак и застыл в утреннем расположении как тела, так и духа. Надежда найти увиденное судно или хотя бы намёк на пиратов теплилась в сердце после речи Киры, но, пройдя не одну сотню шагов вдоль и поперёк пристани без результата, он потух. Фила не было в Гриусе. Надежда теперь оставалась лишь на Сменкиных, которые, как в воду канули... Неудачное сравнение. Арт вновь ударил себя. — На твоём месте, я бы поберегла остатки серой массы, что ты называешь мозгами, — знакомый голос донёсся вместе с мелодией шарманки и гоготом площади. — Где вас носило? — подскочив к подошедшей лучнице, Арт хотел было уже тронуть её руку, как отпрянул с тихим шиком: две алые полосы проступили на грубой коже, — Это ещё что? — Не что, а кто. Знакомься, Крип, этот злой дядя только на вид ужасный, внутри он получше.       Из под плаща лучницы сначала выглянула гладкошерсткая фиолетовая мордочка, затем и перепончатые лапки с тёмными коготками — зверёк блеснул сплошными, чёрными глазками и скривился при виде ошеломлённого стража. Тому даже на мгновение привиделось, что он усмехнулся перед тем, как вновь скрыться в капюшоне хозяйки. На то, что новый питомец Киры был не здешний и явно из закрытых от посторонних лесов, Арт мало обратил внимания. Больше его волновала его связь с Кирой и причина, в конце-то концов, его обитания в капюшоне лучницы. — Вик, как ты это допустил? — усомнившись в получение ответа от Киры, Арт перевёл взгляд на стоявшего рядом и перебиравшего пальцы её брата, — Вам же нужно было найти ночлежку, а не новую зверушку. — Арт, ты не прав... В этот раз. Я полностью согласен с Кирой, и мы возьмём Крипа с собой. Ты не видел того, что застали мы. Ужасно. Люди бывают настолько жестокими... — Не раскисай, братец, одного мы ведь спасли, — приобняв травника за плечи, Кира обернулась к стражу и протянула тому свободную руку, — Если ты думаешь, что мы в пустую потратили время, то это не так. Мы нашли местечко. Правда там шатёр какой-то сомнительный неподалёку и старушка бродит и кличит кого-то. Но разве это уж так мешает? Зато выгодно и без крыс! Крип, солнышко, проверил.       Арт неосознанно протянул лучнице руку, не дослушав и половины доклада. Тёплые кончики пальцев скользнули по грубой коже и потянули прочь от надоевшей за время тревожного ожидания лавочки. Новость о найденном пристанище нисколько не радовала, пока он сам не удостовериться в его надёжности, однако убеждения Киры его интриговали. Странный шатёр с не менее странной старушкой в придачу? А почему бы и нет. Вот только, что делать с новым питомцем, Арт пока не придумал. Брать с собой затратно, не брать — опасно. Кира слишком уж привязалась к нему, раз позволяет висеть на шее и коготки выпускать: она его не отпустит по одной лишь просьбе стража. Одна надежда на Вика: он юноша неглупый, авось придумает компромисс. — Раз ты так уверена в нём, пойдёмте. Рассказывать о своих успехах не хочу — их нет. Но ещё не вечер, — заключил Арт и последовал за лучницей, чьё тепло рук согревало холодную после волнений кисть стража.

***

      Вечер напоминал о себе прохладным бризом, криками чаек и голосами сновавших на берегу рыбаков-одиночек. Солнце разольётся огненно-розовым по линии горизонта через часа три-четыре, напоминая о летнем световом дне. Времени должно хватить, если только местные гвардейцы не решатся на небывалый свой шаг и не заглянут в Трухлявые мостки — других же препятствий Илья не рассматривал. Запрет на сход ночных дозорщиков для него не представлял ни малейшей угрозы. Другие члены команды оставались на своих местах, дрыхли в каюте и лишь один — Фазан, оставленный в присмотр за "Саламандрой" в отсутствие капитана и дневных.       Проблем возникнуть не должно в теории, а вот на практике с баластом в лице Златовласки с вечной тягой к острым ощущениям Илья уже не был так уверен. Да и в случае провала, первым кому донесёт этот крысёныш будет Угрюмый, а там и до Пуговицы в абсурдном представлении дойдёт. Будет ли это бунт или побег с деньгами команды — оставалось лишь гадать. Мстить будет, гад, в любом случае и во всех красках за своего дружка. Пропажа Лешего подтвердилась незадолго до их отплытия и беседой с капитаном. Вот только обстоятельства были скрыты от Ильи, которому в прочем не горячо, не холодно от пропажи падонка. Такие, как он, заслуживали долгой, мучительной смерти, по сделанным ещё года два назад выводам флибустьера.       Отпрянув от стены и созерцания пристани, Илья отмерил шагом путь к двери от стола и обратно. Уходить без Златовласки нельзя по объективным причинам. Во-первых, ему нужно найти сменную одежду, так как от своей осталось лишь то, что на нём. Во-вторых, оставлять без присмотра эту пороховую бочку себе дороже. Мало ли этот придурок полезет наружу в его поисках? Таких ошибок он допускать не мог.       С другой стороны, зачем он ему в вылазке? Где его оставлять, когда они прибудут на место? Что, если Златовласка вляпается в ещё большие проблемы, пока он будет в саду? Доводов против хватало с полна.       Подойдя к спящему юноше, Илья неосознанно потёр кольцо от воспоминания. «Вернул, хотя причин-то, особо и не было. Мог спокойно обменять его на своё или на что-нибудь полезное у других... Так волновался, но вернул. Какой же ты всё-таки... Глупый стражничек,» — неосознанно проведя пятернёй по белокурым прядям, Илья приятно удивился опрятной их мягкости, не свойственной для служивых людей. Привилигированность так ли влияла на такие мелочи? Он не знал, но, в прочем, оставил как загадку в пользу Фила.       В рыжей голове блеснула идея, заманчиво подмигнувшая растрёпанным по вине проблемного юноши нервам. — Златовласка, подъём! Мы тонем, — тормаша за плечи, прокричал Илья в шёпоте: наверху не должны были знать, об их пробуждении, но упустить шанс поизмываться над спящим также не хотелось, — Ты умираешь! — Что? Кто? Я?! — подорвался с места Фил и впечатался в руку флибустьера, зажавшего ему рот, — Ме хмехно... — Зато действенно, — расплывшись в язвительной ухмылке, Илья без стеснения рассматривал заспанное лицо юноши и растрёпанные им же волосы, — На укладочку времени нет, уж извини. Одевайся и пошли. Только тихо, будь добр. Спалят и всё, финита. Не рубашки, не... В общем, ничего и шишки сверху.       Швырнув тому штаны, Илья отвернулся к своему столу и отхлебнул с початой бутылки — что-то он уж слишком взволнован. Всё из-за Златовласки и его магнитом к проблемам. Илье хотелось верить в это, пока за спиной, бубня о несправедливости и чувстве юмора флибустьера, Фил спешно опоясывал данную рубаху флибустьером и заправлял штаны в хорошие, прочные сапоги — ещё одна привелегия личной стражи? — Да не прилизывайся. Времени и так нет. — У нас что и минуты не найдётся? Не хочу походить на пугало. И так в чужом хожу... — Ой, да кто на тебя, кроме меня смотреть будет, — буркнул Илья и выглянул аккуратно за дверь, оставив позади едва заалевшего товарища по побегу, — Давай след в след, и молчи.       Скрип петель удалось подавить, и выйти не замечанным не составило особых усилий. Терпкий, горьковатый запах ударил в ноздри, как только Илья приблизился к верхней палубе — он с детства ненавидел сигары, которые дымил отец сутки на пролёт. Отвращение замерло в нём на долго. Подавив рвотные позывы и пережав нос, Илья заметил распластавшегося на капитанском мостике Фазана, то и дело поднясящего к разбитым губам проклятую сигару. Дешёвую и до ужаса вонючую.       «Пуговица его уж давно бы отправила чистить борт за такие выкрутасы. Но сейчас не до этого. Куда он смотрит? В воду же?» — пристроившись у оставленных бочек, флибустьер прокрался до брашпиля и окинул сход взглядом — тень спадает удачно, уйти незамеченным удастся, если свернуть перед фонарным и скрыться за деревянным столбом. Один только минус в этом плане: Фил, пристроившийся за ним и сжимавший его рукав. — Не тяни меня, — прошипел в глухом шёпоте Илья и отдёрнул руку, — Сначала я, ты смотришь. Потом дам сигнал. Сигнал, понял? И ты. Без выкрутасов и лишних движений.       В ответ юноша лишь тряхнул растрёпанной чёлкой и скривился, задев мачту. «Нет, можно заранее белый флаг тянуть,» — щёлкнув того на последок по носу, Илья пробрался на сход, обогнул первый столб и, обойдя гниющий рыбный труп, скользнул тенью за второй и прильнул к стене спиной. Просто, легко и бесшумно — спасибо Пуговице и её вычурным тренировкам, мол «я из тебя рохлю хоть кислотой, да выведу». Знал бы он тогда, задыхаясь после очередной прогонки, что в эту минуту её тренировки окажутся настолько действенными, Илья бы не стал так капризничать и надрываться в спорах с ней. Ну, капризничать, пожалуй, не перестал бы — уж такова его натура. А вот со спорами он погорячился. Эффект на лицо, в конце концов.       Махнув рукой, Илья притаился за стеной и проследил за тёмной фигурой на капитанском мостике. Фазан курил и, судя по доносящимся воплям, напивал что-то на мотив старых флотских песен о скорби и несчастье. Скрипучий, прыгающий голос то пропевал строчки, то съедал половину слов и уходил в дебри другой, уже радостной и быстрой песни. Его фальшивый баритон не сравниться с его тенором — но сейчас не об этом. Главное заключалось в этом неродивом блондине, что еле плетётся по сходу. «Ну что за балбес? Кого я просил... Ну хоть не грохочет,» — со скупой надеждой в неуклюжего юношу Илья через пальцы наблюдал за неловкими и через силу скорыми его движениями. То ступит не так, то чуть в воду не канул, то зацепился за что-то — факт, что этот придурок дожил до своих лет, умудрившись дослужиться аж до личной охраны члена королевской семьи, бесспорно поражал. А может в Филдоре всё не так и прекрасно, раз таких берут. Может и ему прижиться в его порту удастся...       Глухой шлепок раздался недалеко от него. Распластавшееся тело и гнилая рыба рядом. Ярко представив себе эту картину, Илья уж было повернулся, чтобы бежать от этого проклятого пирса с тормазом-стражем, как ощутил чужую руку на плече. — Фух, еле тухлятину... эту... перескочил, — проговорил через силу и отдышку Фил, явно не привыкший к эдаким забегам с просонья, — Что? А ты что ожидал от человека... которого будил пару минут назад? — Плохенькая у тебя подготовка, недостраж, — сбросив с себя чужую руку, усмехнулся флибустьер и направился в сторону усеянных близко-близко друг к другу домиков, — Не отставай, Златовласка. Мы пойдём не по прямой.       Переулок сменялся другим, более узким, тёмным и нагоняющим тоску своей выцветшей краской и общарпанной у низов штукатуркой — должно быть, здесь провозили товарные повозки и телеги, обтёсывающие своими колёсами стены. Илья не любил этих мест, да и когда бывал, всё скрывала ночная мгла, словно пряча стыдливо дома-нерях. Тогда и они казались выше и страшнее, подстёгивая четырнадцателетнего мальчишку скорее бежать домой, в объятья тонких, бледных рук и удушающему запаху табака. Последнее больно кольнуло на мгновение, поубавило пыл флибустьера, заставив обернуться в нахлынувшем тревожном настроение и привидевшемся силуэте. — Решил сбежать? Нет, так не пойдёт, Златовласка, — сжав чужую ладонь и притянув ближе, Илья укоризненным шёпотом, осадок от воспоминаний, процедил тому на ухо, — Если нас посадят из-за твоей медлительности, я лично выцарапаю твои голубые глазки за решёткой.       Ответа ожидать он не стал — раздражение, нахлынувшее на него, перебивало все восклики разума о неоправданной грубости. И пусть! Илья не записывался ему в няньки и не повинен в его глупости, сподвинувшей сунуться к пиратам на судно. Сжав чужую ладонь, он двинулся вперёд, в просвет меж старыми домами, не замечая ничего: ни сновавших рядом кошек, ни ошмётков овощей и рыбы, ни пылавшего позади то ли в смятении, то ли от гнева юноши за задетую гордость. Мендальничать не было времени ни тогда, ни сейчас — уж это он-то запомнил, сбегая посреди ночи вместе с Пуговицей.       До нужного дома оставалось лишь пересечь тропу, и до окраин города оставалось рукой подать. Крыши домов зарядели позади в последних лучах уходящего солнца своим шифером и застеклёнными окнами. Пустырь, видневшийся в детстве из спальни теперь занят был неизвестным шатром, напоминавшим цирковые лишь своим пёстрым, феолетовым раскрасом и золотистыми узорами по краям. Огонёк горел внутри, но вот снаружи, на первый взгляд, никого — других людей поблизости не оказалось. Не сдержав ухмылки от этакой удачи, Илья добежал с Филом до бирюзовой стены дома, с выцветшим раскрасом расписных окон и дверей, и оставил его в проёме меж ним и заброшенным уж как лет пять другим зданием. Выцветшие узоры вновь навеяли воспоминания, но впадать в ностальгию не время. Только не сейчас. — Сиди, прошу тебя, здесь и не высовывайся. Я... Мне нужно кое-куда сходить... Минут на пять-десять, не скажу точно. Но, пожалуйста, сиди здесь. После мы разыщим что-нибудь для тебя, согласен? — руки флибустьера чуть подрагивали в предверии приближавшегося момента, но лицо его было спокойно, хоть глаза и выдавали его своим стеклянным блеском: Фил даже на мгновение забыл, как дышать, не то, что говорить что-либо столь бросающимуся из крайности в крайность флибустьеру. — Хорошо... Хорошо, я понял. Буду ждать, смирно и прилежно, — не зная, как придать уверенность в свои слова, Фил расплылся в улыбке: глаз флибустьера на мгновение передёрнуло в нервном тике, но Илья всё же оставил его.       Шаги глухим ударом отдавались в помутневшем сознании, цвета меркли, пятнами загорались пред янтарными глазами отдельные предметы и несколько белых лилий — живых и мёртвых. Остановившись перед ними, Илья оглянулся вокруг. Заросший сад мешался с воспоминаниями, и сухие, давно поросшие сорняком цветы представлялись яркими, только раскрывшимися и пылавшими своей пестротой бутонами, старая корзинка с проломленным дном вновь покоилась у крыльца с букетами для знакомых и дома, колодец с разваленной стенкой журчал давно пересохшей в нём водой. Даже воздух на мгновение наполнился пыльцой и сладким ароматом любимых лилий. Проведя по лепесткам кончиками пальцев, Илья оборвал четыре цветка и, отделив засохшие от живых, направился в заросшую глубь сада.       Кусты, некогда алеющих роз, таили, словно под защитой своих шипов, старую тропинку. Шаг становился тяжелее, нерешительнее и тише, но Илья упрямо шёл вперёд, к горевшим в лучах белоснежному камню надгробия. В глазах защемило при виде выросших без ухода и внимания голубых пучков пролеска — страницы книг всплыли пред глазами вместе с худыми руками, перелистывающих их. Бледные губы дрожали от бессилия. — Белые лилии. Никто не ухаживал за ними, они росли без любви и ласки, представляешь? Остальные перестали цвести без тебя... Но они выросли. Твои любимые, мам, — возложив цветы к поникшей свече, Илья опустился рядом на ватных ногах и протянул руку к полустёршемуся от дождей и снега портрету, — Говорил же ему, что краски плохие... Выцвели, но твою улыбку не задели. Такая же живая, даже в этих трещинах...       Минуты тянулись в, казалось, бесконечном миноре, тая под счётом времени. Пелена застилала взгляд, и без того полусмывшиеся очертания расплывались пред глазами. В горле встал ком, Илья сжал челюсти и из последних сил поднялся. Окинув напоследок могилу матери, он обернулся к возвышавшему неподалёку бугорку с булыжником из колодца на нём. Плесень и мох поросли на камне. Та же безысходность и гнятущая никчёмность. Илья болезненно усмехнулся и сделал к камню шаг. — Сухие и мёртвые, — вдавив стебли пожухших лилий в землю до их треска, Илья устремил стеклянный взгляд в никуда, — Совсем как ты...       Шаг, ещё шаг и он сорвался на бег, оставляя позади ненавистные сад и крыльцо некогда родного дома. Память издевалась над ним, воспроизводя мутные обрывки воспоминаний то с тёплой негой окунавших в прошлое, то с раздирающей старые шрамы глухой болью в последнии дни перед побегом. Лёгкие садило, словно острой проволокой, от частого дыхания, но Илья бежал, переступая остатки сада и калитки, в след уныло завывавшей своим скрипом, похожим на глухой плачь.       Поворот, ещё поворот и он снова на заднем дворе, недалеко от входа, заброшенного дома и дорогой к больше не тоскующему пустырю. Дыхание рваными вдохами прервало сгущавшуюся тишину и опускающуюся мглу. Тень не таила в своих объятиях никого. Лишь следы и белые лепестки, втоптанные в пыль.       Фил сбежал.