новый берлин

хорошо. хорошо, ладно, он женат, что с того? с женой он не общается уже больше десяти лет и не против развода. у него есть сын, что с того? его он тоже не видел очень давно. и это, конечно, влияет на восприятие вальтера, в смысле, то, что он узнал эту информацию только после всех своих пассов, но всеволод знал об этом с самого начала и, зная, потакал его игре. если бы он был против, он бы прекратил. верно? верно. если бы он был против, он бы поставил вальтера на место, как только тот начал сидеть слишком близко к нему и прижиматься к плечу. верно? верно. так когда у вальтера перестанет ныть в груди? он уже всё разложил по полочкам, дошёл до вывода, что эта информация, по сути, никак не влияет на отношение всеволода к нему, а значит, не должна влиять и на отношение его самого. должен ли его смущать штамп в паспорте? с чего бы, если действительных отношений нет. и, честно признаться, вальтер никогда не считал себя таким уж честным в связях. тогда пора бы успокоиться. вальтер наконец сел в кресло (до того нервно расшагивал по комнате) и глубоко вздохнул. сегодняшний день был из тех, когда всеволод ему написал через мессенджер и сообщил, что будет поздно и вряд ли в адекватном состоянии, чтобы прогуляться. скучно. скучно и одиноко, и вальтер нервничает из-за того, что вся игра может пойти насмарку. посидев в кресле, он вскоре встал, подошёл к виолончельному чехлу, стоящему в углу, и вернулся, взяв его с собой. почему он вдруг решил сыграть или даже не сыграть, а просто позаниматься, отточить интонации и штрих? для него занятие было почти медитацией, хоть и теперь всё было сопряжено с трудностями из-за того, что у него начинали быстро ныть руки. вальтер снова начал играть крейслера — медленнее, аккуратнее, с более точными движениями смычка. когда правая рука заболела, он остановился, посидел в тишине несколько минут, а потом продолжил. на следующий день они опять не смогли встретиться, на этот раз, из-за вальтера, который задержался на работе, — министерство культуры начинало новый глобальный проект "Neu Start Kultur", который по идее должен изменить отношение к культуре Германии, а также привлечь многих безработных артистов, художников и прочих творцов. кроме того, его отдел ещё дополнительно поддерживал "Год Германии в России" — и здесь по названию ясно, чем был этот проект. одним словом, была масса работы. вальтер её любил, потому что он в принципе не терпел, когда ничего не происходило и он не мог никуда приложить свои способности. собственно, именно поэтому он выбрал своей областью организацию людей и мероприятий, связанных с международным культурным обменом. по образованию же он был юристом, однако как сказал один умнейший немецкий мыслитель, из немецкой юриспруденции выходят лучшие музыканты и творцы. музыкантом он не стал в силу обстоятельств, но всеми силами удержался в сфере культуры. он искренне любил свою работу. через пару дней всеволод написал, что ждёт его как обычно. чувство неуюта вальтера не покидало, однако когда он вышел с вайсом на улицу, этому чувству места не было — вальтер не хотел продолжать то, что произошло в тот дождливый день. пусть всё вернётся на круги своя. — добрый вечер. — добрый, — сева улыбнулся, едва заметно, но тепло. — как на работе? — завал, — он вздохнул, — но давай не будем о грустном. я рад слышать, что ты играешь на виолончели для себя. на круги своя. — ах, это слышно? впрочем, конечно, это слышно, — несколько нервно засмеялся шелленберг, — ничего серьёзного в этом всё равно нет. — как скажешь, — склонил голову всеволод. разговор был неустойчив, оба пытались спрятать подальше неловкие паузы, но выходило так себе. — в чём дело, вальтер? скажи напрямую. ну вот, вот, начинается, стоило им сесть на скамейку в месте, где никто не ходит. — ни в чём. — вальтер, — тяжёлая рука севы опустилась ему на колено. до этого он его почти не трогал. не суть, сосредоточься на разговоре. — в чём дело? я не знаю, в чём, — интонация честная, не излишне драматичная, как можно было бы ожидать. он пойдёт на диалог, он не будет строить из себя обиженную девицу, возраст не тот. — это из-за фотографий? — думаю, да. — послушай, я вижу, что ты ведёшь себя не так, как обычно. а ты будто знаешь "как обычно". вальтер, прекрати, не злись. — тебя смущает тот факт, что у меня есть или, по крайней мере была семья? — я не настолько глуп, чтобы подумать, что у человека твоего возраста её нет. он именно настолько глуп. — конечно, не настолько. ты и вообще не глуп, — усмехнулся всеволод, — тогда в чём дело? вальтер вздохнул, собираясь с мыслями. похвалы всегда его смягчают. — я прекрасно понимаю, что мне нет смысла из-за этой ситуации дёргаться, что это по сути ни на что не влияет и ничего не меняет, но. но, — и на последнем "но" он развёл руками. всеволод помолчал пару секунд. — или тебя смущает то, что объект твоей симпатии тоже живой человек со своей историей, а не просто что-то для твоего удовольствия? в первые секунды у него полностью опустела голова. — ладно, я замолчу, — и в голосе слышен смех. наконец появилась мысль — надо уходить. — погоди, — его схватили за руку. что он делает, почему он убегает? стоп. — может быть и так. а может быть и правда так, — вальтер сел обратно, закинув ногу на ногу с высокомерием. а голос звучит холодно и равнодушно. — раз уж ты меня видишь насквозь, так зачем это всё продолжается? дай я уйду и не буду больше докучать. хотя бы уйти надо с честью. — ах, вальтер, — и он щурит глаза, хитро так, и такой лисьей улыбки шелленберг ещё не видел, — это продолжается, потому что это интересно и я тоже получаю удовольствие. а он не лыком шит. вот, вальтер шелленберг, ты обманулся его строгим честным видом, а он тот ещё подлец и проныра. видит тебя насквозь и говорит об этом. два сапога пара, ну и ну. — и давай, чтобы точно всё прояснить, я скажу вот что. говорить он, однако, ничего не стал, но достаточно всё ясно выразил, прижимаясь губами к губам напротив, — ненадолго, легко, только для того, чтобы дать понять. вальтер понял. он было хотел задержать севу, наклонить его ближе, но не успел. тот отдалился и теперь выжидал ответа. — ты ничего не сказал, — не мог не придраться вальтер, сумев сохранить спокойное лицо. — я могу повторить, но, мне кажется, сейчас вряд ли подобающее место и время. и ведь голос даже не дрогнул, вот собака. вальтер закатил глаза, вздыхая и вставая со скамьи. — ладно. признаю, убедил. — хорошо, — и звучит ужасно довольно. шелленберг чувствует ровно то же самое, однако если уж взялся играть того, которого это всё не больно колышет, так играй до конца встречи. а вот когда вернёшься домой, там лежи, вспоминай и фантазируй сколько хочешь.