от родного не отрекайся.

Проходит пять лет, мне уже одиннадцать. За это время произошло много чего как хорошего, так и. плохого. Эти пять лет я жила без мамы, конечно, заменить мне её никто не мог, но няня давала мне точно такую же заботу, нежность и теплоту, воспитывала как родного ребёнка. Исама всё так же тренировал меня, обучая атаковать и защищаться, мне нравились его уроки, но увы! Пришлось всё же присоединяться к тренировкам с братьями, выходить на спарринги. Из-за этого я ходила в синяках и ссадинах, но это пустяк — можно привыкнуть. Продолжались занятия по этикету, грамматике и арифметике, так же Бунко-сан не забывает обучать меня всяким штучками типа: готовка, вышивание, вязание. Я была загружена до жути, редко занималась медициной и читала, а об отдыхе стоит только мечтать! Когда получалось отлынивать от занятий я сразу бежала к уже знакомой речке, родному человеку, дающему поддержку, с которым мы не виделись уже три года. Мы сдружились, хоть он и продолжал строить из себя неподступного и серьёзного. В моей памяти отложилось много весёлых моментов, проведённых с ним, один раз по его вине я упала в речку, это было весело, но я заболела, а ещё влетело за мокрые шмотки. Мне нашли мужа. Да! Мне его нашли, не смотря на то, что мне тогда было всего десять лет! Этот человек меня пугает. Сначала это должен был быть парень из клана Инудзука, его звали Дэйки. Он безусловно красивый: шатен, чуть темнее Хаширамы, голубые глаза, тонкие губы, постоянно растянутые в улыбке, высокий, хорошо сложенный. Когда мне было десять ему было шестнадцать, мне это не очень нравилось, но всем всё равно — мирный договор дороже какой-то девочки. Дэйки постоянно показывал себя дураком, но когда надо он становился серьёзным, его глаза становились безжизненными, от него начинало веять злобой и жестокостью. аж мурашки по коже бежали. К сожалению для клана Инудзуки отказались от контракта, к моему шестнадцатилетию они могли найти ещё многих старше меня. Что же, не очень-то и хотелось. Второй кандидат из клана Акимичи. Его звали Кента, внешность его не была необычной. Тут я поняла зачем меня учили готовке, когда бы он не пришёл он всегда ел! Что бы я не приготовила: «фу», «мерзко», «недосоленно», «некрасиво». Чёрт! Мозг кипит. Тебе надо ты и готовь. Я, конечно, понимаю что они набирают калории, чтобы позже превратить в чакру! но если я выйду за него замуж — поверьте я не выживу. Особо на встрече с будущим мужем мы ничем не занимаемся, кроме обсуждения еды, поглощения еды, восхищения едой. Из-за него я потолстела. *** — Не хочу вставать. -, нечленораздельно мямлю, накрывая голову подушкой. — Надо, солнышко, скоро придёт Кента-сан, я понимаю, тебе не хочется, но надо. -, тётушка нежно гладит меня по голове. Она понимает, что не может заменить мне маму, но пытается. — Обойдётся, скажите что умерла. -, накрываюсь отделом, но мне дают подзатыльник. — Ты чего несёшь, ребёнок? -, Исама смеётся, — Нельзя так говорить, дурочка. Мычу что-то в ответ и всё же встаю. Ну не хочу я замуж. Не хо-чу! Зачем? Уж лучше убежать в деревню и жить там бедной жизнью в гордом одиночестве. Ухожу в банное отделение, останавливаюсь перед зеркалом. Глупо хлопаю ресницами, рассматривая себя в зеркале. Подросла. Ростом я явно пока не вышла, ну и ладно. Хочется отрезать волосы, но нельзя. «Если отрежу сама никто ничего уже вернуть не сможет, но помирать здесь не хочется.» Ладно. С волосами потом. Умываюсь, расчёсываю волосы, надеваю кимоно. Оно моё самое любимое: атласное белое кимоно с чёрными узорами, выше щиколотки на примерно десять сантиметров, обычно нянечка завязывает его чёрным широким поясом, завязывая сзади бант. Когда я вышла нянечка начала делать причёску: заплела косу из моих волос, вплетая чёрную ленту ленту с гербом нашего клана, закрепляет косу на голове, образуя гульку-пучок, вставляет несколько цветочков в гульку, я выпускаю впереди маленькие прядки. И так обычно я готовлюсь ко встрече с будущим мужем. Да уж, никогда раньше не думала, что быжу так долго собираться на встречу, обычно это занимало десять-пятнадцать минут. Стук в стенку и открывается сёдзи, входит Хаширама. Сначала он остановился, как обычно осматривая с ног до головы, мысленно что-то подмечая. Сейчас ему семнадцать, он очень изменился: стал выше, мужественнее, поумнел. — Пойдём, Акимичи уже на подходе. -, ласково, как всегда с улыбкой. Вздыхаю и выхожу следом за братцем. Мы идём до ворот, ждём Акимичи. Когда они проходят на территорию я как обычно кланяюсь и предлагаю отведать приготовленную мной закуску. — Неужели готовить научилась? -, ехидный смешок со стороны Кенты. Продолжаю улыбаться, мысленно сдавливая глотку этому обжоре. Чёрты бы его побрал. — Опять нарядилась и не успела ничего толкового приготовить. -, проходит, задевая меня. Закусываю внутреннюю сторону щеки, дабы ненароком не сказать колкость в ответ. — Что встала? Идём. -, иду за ним, уже зная куда он идёт — в гостевую. Мы заходим в комнату, прохожу на маленькую кухню, недолго ищу чай, ставлю чайник, достаю угощения, раскладываю на тарелки, ставлю на стол. Разливаю кипяток по кружкам и несу к столу. Осматривает данго, съедает первый — розовый шарик, тщательно пережёвывает. Съедает оставшиеся белый и зелёный шарики. Съедает тайаки, которые я так старательно готовила: вырезала форму рыбок из теста, вливала шоколадную начинку, выпекала. Я даже попробовать не успела. — Действительно.-, пережёвывает, — и вправду вкусно. Не обращаю никакого внимания, делая глоток чая. Не знаю почему, но вспоминаю Мадару, на душе становится теплее, глупая, но довольная улыбка невольно лезет на лицо. — Чего лыбишься? -, презрительно смотрит. Да уж, все Акимичи добрые, а этот. Возможно задирается, показываю своё превосходство. — Ничего. -, стараюсь не выдавать раздражения. — Ого! Говорить умеет. -, заливается громким смехом, — Иди, гуляй, у меня ещё другие дела есть. Громко хлопает сёдзи. Кладу руки на стол, опускаясь на них лицом, тяжело вздыхаю, но не плачу. Не позволю плакать из-за этого высокомерного зазнайки. «Гулять значит?» Выхожу в окно на деревья, оглядываясь по сторонам, прыгаю в сторону речушки. Ловко спрыгиваю на берег. Подхожу к уже хорошо знакомому дереву, присаживаюсь, смотрю в сторону деревни, находящейся далеко от сюда. «Как же хочется уйти.» Слышу шорохи с той стороны, откуда обычно появлялся Мадара. Стараюсь не выдавать присутствия. — Боже, им трудно понять слово «нет»? -, голос стал намного грубее, я ещё не увидела самого Мадару, но думаю он пугающий. Сижу, ожидая выхода старого друга. — Ты ещё кто? -, смотрю на человека. Этот юноша не похож на мальчика, строющего из себя злого и неподступного. Меня рассматривают, ожидая ответа. Поднимаюсь. — Мадара, ты забыл меня? -, смотрю грустным и одновременно удивлённым взглядом. — Помню, Юрико. -, осматривает так же, как и Хаширама с утра, сейчас ему тоже около семнадцати, — У тебя сегодня праздник? — Нет, с чего ты взял? -, тихо смеюсь. — Нарядная такая. -, тихо вздыхает. — «Важные политические встречи.» -, цетирую кого-то из взрослых. — Ты так изменился. -, подаю голос спустя несколько минут молчания, рассматривая юношу. — Знаю. -, старается говорить нежно, но с его-то низким, грубым и даже немного власьным голосом. Мы стоим, переглядываясь, так спокойно, удовлетворительно. Нашу тишину прерывает Акимичи Кента, Тобирама, Хаширама и служанка. — Вот она! Смотрите она же. -, подбегают ближе, Мадара уже скрывается из вида, под их крик «Учиха!». — С Учихами водишься?! -, разъярённый Тобирама кидается ко мне, но Хаширама преграждает ему путь, сердито смотря на меня. Да, Хаширама когда-то дружил с Мадарой, но он даже подумать не мог о том, что его сестрёнка водится с Учихой, убившим столько соклановцев. — Забыла, что не так давно эти грёбаные Учихи убили Итаму?! -, Тобирама рвёт и мечет, пока из кустов выходит отец. Чувствую, как становится ужасно плохо. Склоняю голову под презрительные взгляды. Нет, я не плачу. Меня резко берут за запястье и тащат в сторону поместья. Уже там меня запирают в комнате, я не знаю чего мне ожидать, переодеваюсь в домашнее кимоно и молча жду своей наверно смерти. До конца дня мне не подавали ужина — видимо решили голодом морить. Бунко-сан и Исаму не пускали. Я сидела в тёмной комнате в гордом одиночестве. На ужине меня вывели в зал. — Что это было? -, грубый отцовский голос. Молчу. — Молчишь? За такое тебя бы в пыточную по-хорошему. -, запинается, — но пока тебя только высекут и посадят под замок. Даже не думай сбежать. -, на меня смотрят презрительным взглядом все и, кажется, только Хаширама жалеет меня. *** В этот вечер в комнату я вернулась с горящей отболи спиной, у меня изъяли всё оружие, они, конечно, не догадались залезть ко мне в бельё — там я и припрятала кунай. У меня забрали всё, я смогла выпросить оставить несколько книг. Меня посадили на цепь как собаку — на ноги надели кандалы, а конец цепи прикрепили к столбу в комнате. Что же. Если так и умру, то ладно. Нет, умирать я пока не собиралась. Наворачивались слёзы от боли, обиды и разочарования. Спина ужасно горела — отец не щадил, когда сёк меня розгами, но я даже не заплакала. «Я не должна плакать и казаться слабой. Не должна.» Зато теперь больше времени для чтения. Достаю первую попавшуюся книгу. Сегодня спать не собираюсь, лучше почитаю. Страшно. Не знаю почему, но просыпается страх. Листаю книгу. Странные мысли лезут в голову. «Забавно, через две недели у меня день рождения.» Улыбаюсь этой мысли, представляя, как сижу на привязи в одиночестве. Пытаюсь отгонять эти мысли. Нащупываю под одеждой кунай, достаю его, чтобы просто покрутить в руках. Рассматриваю, кручу в руках, пытаюсь покрутить между пальцев, но холодная сталь только режет тонкую кожу. Нахожу в этом что-то необычное. Повторяю это движение, ставлю несколько полосочек на запястье, чтобы особо не бросалось в глаза. Почему-то, получая физическую боль, моральная куда-то уходит. Прячу кунай под одежду. Кровь тонкой струйкой скатилась, запачкав рукав — плевать. *** Когда на душе было плохо я ставила новые шрамики и становилось легче. На привязи я пробыла неделю, ко мне изредка стали пускать нянечку и Исаму. — Исама. -, отзывается, слушая что скажу, — Принеси пожалуйста свою старую одежду для спаррингов. Смотрит на меня, не понимая, что опять хочу сотворить. — Держи. -, протягивает одежду. — Позови тётушку, пожалуйста. -, мило улыбаюсь. Пока Исама искал Бунко-сан, я успела переодеться. Они вернулись быстро. — Бунко-сан, -, мило улыбаюсь, протягивая кунай, — тётушка, срежь мои волосы, молю. -, показываю примерную длину — по ушной хрящ. — Что ты? Зачем?.. -, она смотрит с неким страхом. Подзываю к себе, прошу наклониться. — Сегодня ночью я сбегу в деревню. -, шепчу ей на ухо. — Зачем?! Сдурела что ли? «Тогда о возвращении домой можешь забыть» -, цетирует отца. — Плевать! Уж лучше там на свободе, чем здесь на привязи. -, тётушка сдаётся. Любуюсь в зеркальце. Тётушка ужасно расстроилась. Обнимаю её, подзывая к нам Исаму. — Прощайте. -, улыбаюсь, смахивая слезу. — Одумайся, дурашка. -, она ещё не плачет. — Уже приняла решение. -, глажу женщину по голове. Когда они ушли я нашла плащ, надела на себя, достала аптечку, нацепила не пояс, кунай сунула за пазуху. Чтобы скоротать время решила немного поспать. Проснулась тёмной ночью. Достала из аптечки заранее приготовленную невидимку, пытаюсь вскрыть замок. Да уж, толком ничего не выходит, но я пытаюсь, когда замок щёлкает снимаю кандалы и блаженно выдыхаю, теперь осталось разделаться с замком на окне. Спустя какое-то время слышу щелчок, открываю окно, забираюсь на него. Осматриваю комнату в последний раз, вспоминая маму, тётушку и Исаму. Стою и решаюсь бежать в деревню. Жить мне было негде, пока был сентябрь более менее тепло, поспать под открытым небом можно. Если удавалось воровала хлеб. Спала на столах сена — зато свобода! Ага, не тут-то было. эта неделя была неделя дождей. Через два дня мне двенадцать. Сейчас я иду под дождём, закутавшись в плащ. Сажусь около стены какого-то дома, подтягиваю к себе колени, утыкаюсь носом, зарываюсь руками в короткие волосы, натягивая их в разные стороны В горле ком, я вся промокла, меня трясёт от холода, я чувствую как заболеваю: поднимается температура, кипит голова. Невольно начинаю всхлипывать, но слзы вроде бы не текут. Когда видела себя в отражении заметила, что глаза из весёлых и наполненных жизнью, стали мёртвыми и грустными. Мне одиноко, холодно и страшно. Где-то вдали грянул гром и сверкнула молния, сжимаюсь от страха в комок, начиная тяжело дышать — заложило нос, становится плохо, голова тяжёлая, в сон клонит. — Ты чего тут сидишь? -, мужской голос где-то сверху, смотрю на человека, не понимая кто это. — Чего молчишь? -, смотри на меня. Молчу. — Сирота? -, киваю. Тяжёлый вздох, на меня падает что-то тёплое, должно быть накидка этого мужчины. — Жди здесь. -, уходит. Я не собиралась никуда уходить. Я просто напросто не встану. Чувствую по сутствие тяжёлой знакомой чакры. — Что это? -, грубый, властный голос. — Ребёнок. -, тот голос, который меня нашёл. — Вижу, что не животное. -, вздох, меня берут за подбородок, заставляя посмотреть в лицо, — Ну помот. Обрывается, не договорив фразу. Я смотрю, но моё зрение расфокусировалось, всё мутно — я ничего не вижу. — Юрико? -, снимают капюшон, цокают, трогая волосы. Встаю с земли, ноги предательски дрожат и подкашиваются. Не удержавшись, падаю куда-то, я уже ничего не чувствую. Меня ловят и закидывают по всей видимости не плечо. Всё, дальше я ничего не помню, всё как во сне. *** Резко подрываюсь, усаживаясь в сидячее положение, но меня берут за плечо и нежно укладывают в кровать. — Что с ней? -, грубый голос. — Потливость, повышенная температура, учащение пульса и дыхания. Лихорадка. -, нежный голос, как у тётушки или мамы. — Чёрт. -, цокает, — что ж ей дома не сиделось? Дурочка. — Не выражайся, может на это есть свои причины. -, меня гладят по щеке, — ты же видишь эти мешкт под глазами, а какая она тощая? Я помню, что поднималась так довольно частно, меня укладывали и успакивали, я засыпала. Не знаю сколько это длилось. -.в-воды. -, открываю глаза, хриплю, не особо понимая где я. Мне медленно вливают воду в рот, я глотаю, чувствуя облегчение. — Не вставай, я сейчас вернусь. -, мне мило улыбается какая-то женщина и выходит из комнаты. Возвращается она не одна. — Она проснулась, заходи. -, щурю глаза, рассматривая кто заходит. Этот кто-то оказался Мадарой. — Зачем из дома ушла? А если бы померла? -, грубо, но я чувствую волнение в его словах. Это греет душу. — Не дави так на ребёнка! -, женщина даёт подзатыльник Мадаре. — Ладно-ладно. -, бурчит. — Юрико, правильно? -, киваю, — А я Азуми — няня Мадары и глава медицинского блока. Мадара стоит у изголовья кровати. — Юрико, ты так и не ответила. -, скретил руки на груди. Отворачиваюсь. Слышу цоканье выше, потом тяжёлый вздох. -.упрямая девочка. -, шёпотом. Издаю что-то похожее на смешок, приподнимаюсь на локтях, усаживаюсь в кровати. — Я сбежала. -, глупо улыбаюсь. — Зачем? -, удивлённо смотря на меня. — Нужно было. -, нехотя отвечаю. Меня осматривают недовольным взглядом. — Что? -, удивлённо спрашиваю. — Ничего. Потом расскажешь подробнее. -, ко мне подходят ближе, подхватывают на руки. Мы приходим в комнату. Вроде бы обычная комната, мебели в ней почти не было: маленький шкаф, футон, стол и стул. — Пока будешь жить здесь, потом подумаем. -, меня опускают на пол, присаживаясь на мой футон. Осматриваю комнату. — Зачем волосы состригла? -, легонько постукивает по футону, призывая присесть. — Просто. -, сажусь. — Ясно. -, сверлит мой висок взглядом. — Что? -, смотрю ему в глаза. — Так почему сбежала-то? -, вздыхает, ложась на футон. Рассказываю Мадаре о случившемся после нашей встрече, о том как сидела на привязи, о том как сбежала и жила в деревне. Его лицо было как обычно безэмоциональным, но по глазам я видела волнение и какую-то вину. — То есть, если бы мы не встретились, сейчас бы ты была дома? -, смотрит, приподняв бровь. — Да. — Хочешь домой? -, отворачивается от меня. — Нет. Короткий уверенный стук, сёдзи открываются. Заходит юноша, он чуть ниже Мадары и, к слову, похож на него. — Мадара, ты совершенно забыл о работе. -, юноша осматривает меня. Мадара морщится. — Позже. — Когда будет твоё «позже»? -, скрещивая руки на груди, опирается о стену спиной. — Вечером. и вообще отдыхать тоже нужно. -, не смотрит на собеседника. Переводу взгляд с одного на другого. — Ладно. -, вздыхает, смотрит на меня, — не хочешь меня с кем-то познакомить? Мадара садится рядом со мной, растрёпывает мои волосы. Жестом подзывает юношу присесть, он закрывает сёдзи и садится рядом. — Изуна, это Юрико. Юрико, это Изуна. -, улыбаюсь, но Изуна смотрит на меня холодными глазами, как бы показывая что ему всё равно. — Откуда она? -, осматривает меня. — Тут долгая история. В общем Сенджу прознали про наше с ней общение, посадили её под замок, а она спустя неделю сбежала. Потом ещё неделю жила под открытым небом в деревне. -, переводит взгляд с меня на Изуну. — Братец, так значит это Сенджу? С чего ты так веришь её словам? Может её специально подослали? -, недоверчиво смотрит мне в глаза. — Я ей верю потому, что мы достачно долго общаемся, да и не настолько они глупы отдавать в наши лапы наследницу, она же намного слабее нас. -, прикрывает глаза. — Если Вы не верите. -, приподнимаю кофту, показывая шрамы оставшиеся после наказания, -.в день, когда Сенджу обнаружили нашу милую беседу с Мадарой меня высекли и посадили под замок. Изуна не выдаёт никаких эмоций, я замечаю как расширяются его глаза при виде шрамов на спине. Показываю лодыжки, на которых к слову, тоже были синяки от кандалов. — Над своей же наследницей так издеваться, тем более это ребёнок. Они ужасны. -, Мадара хмурится, смотря на мои лодыжки, а потом смотрит мне в лицо. — А ещё по наш клан говорят «звери», «красноглазые уроды». Что они ещё там говорят? -, ухмыляется, посматривая на меня. — Много чего. При мне особо стараются не выражаться, но с улицы иногда доносятся не самые хорошие слова. -, опускаю глаза. У Изуны такой же взгляд как у Мадары, не могу долго смотреть в их глаза. Изуна поднимается, направляясь к выходу. — Мадара, не забывай о работе. -, напоминает напоследок и уходит. — Да помню, помню. -, бубнит под нос, потирая глаза. Поднимается и шагает к выходу. — Мадара. -, тихо шепчу, — а можно с тобой? — Можно. -, удивлённо смотрит на меня, — А что случилось-то? — Не хочу сидеть. -, опускаю глаза в пол, говоря так же тихо. Негромкий смешок. — Идём. Поднимаюсь и следую за Мадарой. Мы идём недолго, оказывается его комната прямо за стенкой. Заходим в помещение больше моего. Вижу большой шкаф, полки с какими-то книгами, не убранный футон, стол, стул. Ещё есть дверь, ведущая в банное отделение — у меня такой нет, значит моя комната не предназначена для проживания. — Не стесняйся. -, усмехается, замечая, как я топчусь на пороге, — Проходи, присаживайся. — Как у тебя тут грязно. Ты вообще убираешься здесь? -, морщусь от пыли. — Что-то не нравится — можешь убраться. -, он явно пошутил, но я решаю убраться в его комнате. «Боже, как же грязно!» Захожу в банное помещение, ищу тазик, тряпки для пола и пыли, нахожу веник. — Убери футон. -, командую, стараясь сделать серьёзное лицо и придать более серьёзную интонацию голосу, — Пожалуйста. — Ты серьёзно? Я же пошутил. -, встаёт, убирая футон. — А я не пошутила. -, жду пока уберёт футон. Футон успешно убран, я смачиваю тряпку в воде, становлюсь на стул, протирая полки от пыли, вытираю стол, подоконник, смачиваю тряпочку ещё раз и повторяю эти действия ещё раз. Выгоняю Мадару из комнаты, подметаю пол, выкидывая мусор в ведро. Смачиваю половую тряпку в воде и несколько раз протираю полы, пока вода не остаётся чистой. Убиралась я примерно минут двадцать — тридцать. Когда Мадара зашёл в комнату он ужаснулся, видимо такой чистоты у него не было никогда. Я только разогрелась, начала искать чем бы заняться ещё. Захожу в банное помещение и вижу кучу одежды, лежащую в тазике. — Мадара, а это что? -, спрашиваю, указывая на кучу одежды. — Я застирал одежду, испачканную в крови. А что? -, подходит ко мне. — Ты не будешь против, если я постираю? -, смотрю ему прямо в глаза. — Я сам хотел её постирать. -, недовольно бурчит. — А ты иди работай, чтобы вечером дел меньше было. -, улыбаюсь, засучивая рукава. — Ты пришла сюда не работать прислугой. -, цокает. — Я и не собираюсь убирать за всеми. Я могу стирать твои вещи и убирать у тебя в комнате, мне не трудно, а у тебя становится больше свободного времени. -, глазами ищу что-нибудь похожее на мыло. — Ладно. -, вздыхает, понимая что мне не переспорить. Ухмыляюсь, понимая, что победа за мной. *** После успешно выполненной работы ещё немного сижу у Мадары, прошусь сходить в его ванную и удаляюсь в свою комнату. Я, конечно, благодарна Мадаре за то, что приютил, но в комнате ужасно одиноко и страшно — хоть в заточении я провела неделю — это наложило свои отпечатки. После недельного скитания по деревеньки я начала бояться одиночества и темноты. Ладно, ничего не поделаешь, сплю хотя бы в отдельной комнате — и на том спасибо. Заснуть не получается, сажусь в постеле, спиной облакачиваюсь о стену. Мне стало грустно и тоскливо — скучаю по нянечке и Исаме. Невольно всхлипываю, по крывая рот ладонью — не хочу чтобы кто-то слышал. «Держи себя в руках.» Легко сказать, но держать себя в руках не получается. Ищу кунай, чтобы облегчить бой, но понимаю что потеряла его. Плачу, ибо сдерживать себя не получается. Слышу как отодвигаются сёдзи. — Ты чего не спишь? -, Мадара закрывает за собой сёдзи, проходя в комнату. Смотрит на меня, закрываю лицо руками. — Ты чего ревёшь? Домой хочешь? -, взлохмачивает мои волосы. — Нет, мне страшно. -, отворачиваюсь. — Кого ты боишься? Боишься что кто-то убьёт тебя? -, смешок, меня гладят по волосам, — Не переживай, не осмелятся. — Нет, я не этого боюсь. -, утыкаюсь лицом в большую ладонь. — А чего тогда? -, меня гладят по щеке. Старается быть максимально нежным, как бы боясь сломать или навредить мне. Да уж, нежность и этот человек — несовместимые вещи. Он пытается нежно гладить меня своей большой, шершавой, мазолистой рукой — забавно и даже как-то мило. Тепло на душе. — Я боюсь темноты и одиночества. -, честно признаюсь. Слышу вздох, потом тихий смешок. Меня подхвытывают на руки. — Сегодня поспишь в моей комнате, а дальше решим. Может останешься, если не будешь мешать. -, меня оставляют в комнате, уходят за моим футоном. Спустя какое-то время Мадара приносит мой футон, кладёт его у стены под окном. Поправляю постель. — Ложись спать. -, садится за стул, берёт кисточку в руку. — А ты? -, рассматриваю большую стопку бумаг. — А я буду работать. Ложись спать. -, настаивает на своём. — Я могу как-то помочь? -, он встаёт, направляясь в мою сторону. — Можешь помочь. От тебя требуется всего лишь заснуть. -, садится на мой футон, рядом со мной. Ложусь в постель, накрываюсь одеялом. — Спокойной ночи. -, мне поппавляют одеяло. — Не засиживайся долго, пожалуйста. -, мне правда жалко его здоровье. Он явно не соблюдает режим сна. — Хорошо. -, он смеётся и уходит работать. Я долго не засыпаю, наблюдая за тем, как он читает бумаги, потом что-то пишет и откладывает в сторону, потом проделывает те же махинации с другой бумагой. И так, бумага за бумагой, я не заметила как уснула. За окном шёл дождь, было прохладно.