Колыбель моря

      Громкие крики, истошные, душераздирающие, гортанные и такие… знакомые. Крики его родителей. Крики его мамы, крики его папы и довольные вопли чудовищ, яро расправившихся с его семьёй.       Помнит… Как забился в угол самой дальней комнаты у открытого окна, выходящего видом на спокойное мраморное море. В ночной мгле свет луны беспрепятственно пробирался в комнату, но маленький Какаши упрямо оставался в тени, роняя слёзы на поджатые, дрожащие колени, тихо всхлипывая, поджимая губы и задерживая дыхание, чтобы, не дай бог, не издать ни единого звука.       Он не знал, куда бежать, что делать, где скрыться. Не знал, как долго ему осталось. Мог только всматриваться в подрагивающие пальцы и шептать тихое, совсем неслышное и хриплое:       — М-мамочка.       Время в тот момент остановилось. Оно в буквальном смысле замерло и не хотело двигаться вперёд. Который час он уже осознаёт это? Который час мальчишка пяти лет слушает вопли своих любимых родителей? Чувство страха и беспомощности, чувство паники и сумасшествия накатывают с новой силой, преобразовываясь в соль, стекающую по мягким детским щёчкам. Но только вечно это длиться не могло… Как бы то ни было, стрелки часов снова пошли в умеренном ритме и любые голоса его папы с мамой утихли. Утихли навсегда, проваливаясь в бездонный омут забвения.

Тишина.

      Приглушённый шум разбушевавшихся вод, доносящийся из окна, и громкие прерывистые шаги, приближающиеся по направлению к двери дальней комнаты, в которой так бестолково укрывался Хатаке младший. Сидел почти на самом видном месте, укрываясь одной только тенью. Сидел, кусая, и облизывая сухие потрескавшиеся губы, и тихо всхлипывая, уже не выдерживая накатывающих порывов страха и паники.       Шаги слышатся всё ближе, громче и тяжелее, пока наконец тихий скрип двери не разбавляет эти сумасшедшие звуки предвкушающей погибели. Огромный силуэт предстаёт пред ребёнком посреди дверного проёма и, тяжело дыша, ухмыляется, увидев бедное беззащитное дитя. В глазах его читалась ненависть. Такая чистая и яркая, что её свет был виден даже в ночной мгле. Даже посреди заполняющего собой мрака в его зрачках можно было увидеть пляшущих чертей.       Мотивы ясны. Ничего изменить, казалось бы, невозможно. Месть… Она сладка и приторна, а что самое главное — её всегда мало. Недостаточно!       — Хей! Тут ещё один. По-видимому, это чудовище обзавелось наследником, — грубый баритон сего амбала въедался в чуткий слух пепельноволосого. Задерживать дыхание уже попросту бесполезно. По ту сторону двери ещё люди. Их не мало. Четверо? Может, больше?       — Да ладно? Серьезно? Убожество… — продолжает уже другой, более гортанный голос, нежели мужчины, стоящего к мальчишке ближе всего.       — Ага. Такое же отродье, как и он сам. Одно лицо, — расплываясь в ухмылке, отвечает этот самый, высокий и крепкий на вид брюнет.       — «У-убожество?» — проскакивает в голове мальчишки, прежде чем в ушах раздался шум и скрежет. Это он?.. Он — убожество? Его отец — чудовище? Разве это так?! Никогда он не поверил бы в это, ведь всем сердцем, всем разрывающимся от боли сердцем любил своего отца и свою милую матушку, всегда заботящуюся о нём.       Эти люди — вот, кто в его глазах были ужасными чудовищами. Но что может сделать маленький мальчик, который, впервые стащив у отца оружие, поранился и просил утешения у любимой матери? Что может сделать пятилетний ребёнок, который запутывался в леске папиной удочки, боясь маленького крючка, который мог вот-вот войти под кожу? Мальчишка, так любивший бегать у берега лазурных вод и беззаботно в них плескаться, даже подумать никогда не мог, что ему придется оказаться в такой ситуации.       — «Окно. Точно ведь, но… Мама. П-папа…» — и тело, не подвластное разуму, неподвижно тряслось на полу, пока эти самые чудовища приближались, сжимая в руках окровавленные орудия убийства, пропитанные кровью ещё недавно живых и счастливых родителей маленького Хатаке.       Всё могло закончиться так, если бы не одно но… «Но», очень значительное, изменившее весь ход истории и спасшее жизнь мальчишке в эту самую, судную ночь.       Как именно это произошло Какаши, толком и не припомнит. Но ему никогда не удастся забыть прекрасную мелодию, звучащую в его голове перед его, как ему казалось, смертью. Никогда не позабыть тех прекрасных нот, сливающихся с мелодичным шумом морских волн, будто убаюкивающая колыбельная. И вот, казалось бы, ещё немного. И вот над головой его занесена острая катана, но разливающееся спокойствие окутывает, прежде чем его кровь могла пролиться и впитаться в порочное железо клинка.       Теплота. Забвение, поселившееся наглым образом в детском сознании, принесло ему успокоение, пусть и таким нечестным путём. Казалось бы, ничего не смогло бы успокоить ребёнка в такой ситуации. Ничего не смогло бы заглушить боль и страх, который маленький мальчик испытывал при потере родителей, но эта мелодия… Она поистине захватила его сердце и разум. Что же это такое? Перед глазами уже совсем ничего не видно, но слушать шум морских волн сейчас, похоже, единственное, что действительно так нужно Хатаке.       Какаши полностью выпал из реальности и потерял сознание, ощущая себя частью этой природы, частью этих морских волн, частью этого морского бриза. Такой уют, как будто бы… Всё так и должно быть.       Он помнит, как таял в чужих тёплых руках, не видя, но зная, что он сейчас непременно находится в чьих-то надёжных объятиях. Он помнит запах соли и свежести от того, к кому неосознанно льнул и тянулся. И это чувство было самым приятным и спокойным на свете. Как будоражащий сон, контролируемый кем-то из вне. Кем-то совсем неизведанным, непостижимым. Настолько это было восхитительно…

Так кто же всё-таки стал тем самым, тёплым воспоминанием на устах мальчишки?

      Металлический запах ненароком привлёк к этому дому самую настоящую беду. И если до этого этой бедой были убийцы, жаждущие мести, то на этот раз бедой стал изголодавшийся по плоти русал, вышедший из самых глубин океана, в который впадало это самое проклятое море.       Проклятье или благословение? Казалось бы, конец истории, но только… Разумный хищник не притронулся к мальчишке. И беззащитное дитя было укрыто от рук злодеев, так жестоко обратившихся с ребёнком и его родителями. Ненависть. Запах ненависти влёк даже больше, чем проклятый метал. И, сразу чувствуя волну сего желания насильственно причинять боль, невозможно было остаться в стороне. Хищный инстинкт и зов сердца хладнокровного парня, вышедшего из солёных вод, граничили и наставляли на самые жестокие действия по отношению к этим ублюдкам.       И только мальчик, дрожащий от искренности и страха, смог растопить сердце существа. И только тихие всхлипы и солёные слёзы, бесконтрольно вытекающие из глаз, смогли заставить трепетать от сочувствия и желания уберечь представителя, казалось бы, беспощадной расы. Что же это, мать твою, такое?       Русал. Парень, с лицом мальчишки лет шестнадцать, вышел на своих двух к берегу, каким-то неведомым образом избавляясь от хвоста, коим обладал от природы. Блондин. Светловолосый, голубоглазый малец, со шрамами на лице, так сильно напоминающими лисьи усики. Тонкие и аккуратные. Он был так похож в тот момент на обычного человека. Когда он с немыслимой скоростью врывался в дом, когда разрывал на куски уродов, желающих убить невинного ребёнка, он и правда был похож на человека.       В состоянии его, в котором пребывало существо на суше, он имел лишь несколько отличий от полноценного человеческого тела. Удивительно длинные когти, очень острые зубы, чересчур бледная кожа, чуть более удлинённые конечности и абсолютно нечеловеческая сила, скорость и ловкость, не говоря уже об остром слухе, замечательном зрении и прекрасном голосе. Все чувства были максимально обострены. Таковы они, морские обитатели. На вид так хрупки и уязвимы. Исхудалы и чувствительны. Так сложны к восприятию таких противоречий.       Их голоса могли воссоздавать иллюзии. Иллюзия спокойствия и тепла, успокоения и безразличия — это именно то, что накрыло Хатаке младшего, после того как в его слух въелась восхитительная мелодия. Несмотря на то что хладнокровное существо не могло похвастаться теплотой тела, мальчик всё равно чувствовал его, чувствовал, вытягивая его из своего подсознания.       Как хорошо, что его глаза не могли видеть той расправы, что совершалась на протяжении получаса. Существо рвало обидчиков на куски, прытко уворачиваясь от острия оружия. Кровь хлынула без остановки из людей, которых уже можно было с уверенностью назвать трупами, даже если в их телах ещё остались крупицы жизни. Оно напиталось их кровью и плотью, полакомилось сполна, а от остатков не поленилось избавиться, прибирая за собой всё это кровавое месиво.       Блондинистого парня распирало от злости. Как же ужасен был человеческий род в его глазах, да только мальчик этот ещё так чист и непорочен. А эти твари, будто и не подчиняясь рассудку, хотели причинить ему боль. Ребёнку…       — «Пусть они и ниже нас в цепочке питания, они такие же, как мы… Пусть они слабее, но у них тоже есть душа и, самое главное, свой мозг. Жаль только, что многие им не пользуются», — думал блондин, избавляясь от последних лужец крови на деревянном полу, который, естественно, впитал в себя какую-то её часть.       Всё это время малыш Какаши был так или иначе в безопасности под чутким взором и слухом своего неизвестного защитника. В его голове всё ещё звучит мелодия, разбавленная нижними нотами морского прибоя. Картинки в голове являли свет и спокойствие. Погрязнув в забытье лазурных вод, он утопал в своих ощущениях. Прекрасная иллюзия, искусно созданная блондином, не давала и шанса на пробуждение и панику.       — «Хорошо, — думает парень, приподнимая уголочек губ, искоса поглядывая на лежащее на кровати тело мальчишки. — Не проплывал бы я здесь… И ты уже не смог бы наслаждаться кислородом».       Парень подошёл к кровати, аккуратно усаживаясь рядом с сопящим ребёнком, чьё лицо во время сна было столь милым и красивым, что вызывало удивление и восхищение даже у подводного жителя.       — Восхитительный… Все человеческие дети такие красивые? — чуть наивно размышлял златовласый, нежно проводя холодной ладонью по тёплой румяной щеке. — Луна сегодня очень яркая. Спать будешь, пока её свет не сменится светом дневного светила, — малость грустно усмехаясь, молвил парень без надежды на то, что его услышат. — Прости…       Пожалуй, это извинение было принесено совсем не тем, кто должен был его донести до мальчика, но блондин всё равно чувствовал вину. С одной стороны, он спас жизнь ребёнка, а с другой, оставил его в живых совсем одного, теперь уже без родительского тепла и заботы, теперь уже с изломанным детством и, скорее всего, порушенной психикой. Совсем одного…       — И что же мне теперь… Делать-то с тобой? — легонько проводя фалангами пальцев по пепельным прядкам, спрашивал сам у себя юноша, нервно закусывая свою неестественно бледную губу.       Всё внутри сжималось при виде умиротворённого человеческого сознания, мирно спящего под воздействием спокойной мелодии. Взгляд голубых глаз морского существа проходился по самым мельчайшим тонкостям небольшого рядом лежащего тела. Бледная кожа, едва ли поддающаяся загару, аккуратный носик, ровный, такой же, как у его отца, губы, пухлые, розовые, расслабленно приоткрытые во сне, родинка, маленькая и милая, расположенная на подбородке под нижней губой. Конечности маленькие, бесподобно маленькие. Каждый пальчик был согнут в расслабленном состоянии. Уши. Они слегка отличались от тех, что были у существа, когда тот пребывал в человеческом облике. Чуть более ровные и округлые, с слегка видоизменённый узором ушной раковины.       — Очаровательно… Как можно было тронуть столь милое дитя? — недоумевал мальчишка, говоря это без зазрения совести, вовсе позабыв, что недавно разорвал на части пятерых особ, которые, впрочем, в его глазах были лишь жалкими ублюдками. Самыми презренными выродками человеческого рода.       Длинные пальцы всё ещё оглаживали мягкие по структуре волосы, иногда слегка задевая миниатюрные уши и спускаясь к щеке.       — Спи маленький, тебя больше никто не тронет… — с грустью в голосе проговаривал блондин, отрешённо и завороженно всматриваясь в пятилетнего ребёнка.       — «Я мало что знаю о людях. Прежде мне не доводилось сталкиваться с детской особью человека, но разве он может кому-то навредить? Разве этот малютка может вырасти плохим и страшным, вроде тех, что я уничтожил? Я не поверю… — отчаянно размышлял парень, кусая свои бледные полосы губ и с удовлетворением и жадностью во взгляде вглядываясь в уже полюбившиеся ему черты. — Непозволю…»       В голове его сотни размышлений о том, как лучше будет поступить. В первую очередь, его мелодия лишь заглушила боль утраты, но, очнувшись, малыш вспомнит каждую каплю крови своих родителей, упавшую на пол, каждый их крик и стон с мольбами. Каждый нерв в его теле снова ощутит то же, что было и до внимания божественной музыки, и это будет концом…       — Заставить тебя забыть… Это будет слишком жестоко? — спрашивал сам у себя парнишка, невзначай вспоминая своих родителей, которых едва знал, к которым не испытывал никаких чувств, которые были ничем ему не обязаны. — Так ли у вас на суше, как у нас в воде? И что это за вода вытекала из твоих глаз, м? — невольно задался вопросом блондин, оглаживая мягкие щёчки человеческого дитя.       Сколько же боли придётся пережить Хатаке младшему после своего пробуждения. Сколько же придется осознать и вспомнить. Существо понимало это. Парень не мог позволить этому комочку прекрасной плоти страдать. Когда же мышцы его сердца стали биться чаще при виде этой малютки? Он не мог воспринимать этого мальчишку ни за еду, ни за опасность, ни за животное, что ниже в цепи питания, ни за низшее существо. Это казалось таким неправильным… Смотреть на эти щёчки и думать так мог лишь тиран, наподобие тех, что он убил совсем недавно.       Так странно. Он только-только его встретил, не зная сам, зачем вмешался и помог наперекор всем подводным правилам, которые его учили соблюдать с самого детства. Выходить на сушу было можно лишь по необходимости или по разрешению. Раскрытие своей сущности людям каралось смертью. А смерть для существа-долгожителя была невообразимо жестокой и мучительной.       Русалки умирают молодыми — это заблуждение лишь отчасти. Они и правда не стареют за счёт своей среды обитания, и, лишь выходя на сушу, их тело начинает адаптироваться под атмосферу и очень сильно походит на обычный человеческий организм. Тогда то их годы жизни будут идти, как человеческие, если не вернуться в привычную среду вовремя. Оставаясь долго на суше, всегда рискуешь остаться в человеческом преобразовании навсегда и прожить жизнь человека, но, чтобы это произошло, нужно провести около месяца в человеческом теле. У всех, конечно, сроки разные… Но в среднем так оно и есть. Русалки-отступники обычно не доживают до человеческой кончины. Их могут истребить «охотники». Что-то вроде личного военного отряда морского царства, который следит за порядком, исполнениями правил и секретностью их существования. Самые элитные бойцы.       Думая обо всём этом, невольно начинаешь осознавать, что все это затеял зря.       — «Будет слишком глупо становиться отступником. Так ведь? Он же мне никто. Пусть и такой милый… Интересно, сколько ему? Судя по всему, годика четыре или пять», — тихо вздохнув, блондин отстранился от мальчика, медленно переводя взгляд на полную луну и малость грустно приподнимая уголочек губ.       — Братишка будет зол, если узнает… Но как он узнает, если я ему не скажу, — ухмыляясь проговорил парень, медленно беря на руки своё маленькое сокровище, мило сопевшее рядом. — Я знаю, я холодный, но ты не обижайся, — сдержанно посмеиваясь, молвил златовласый, слегка кружась на месте. — Зато ты такой тёпленький. Твоя кровь так быстро течёт по венам, и сердечко так чисто бьётся, — усмехаясь, подметил морской житель, прикладывая свою щеку к тёплой щечке ребёнка.       Держать его было легко, с его-то физическими способностями. Такой лёгенький и маленький. Просто прелесть. Теплое тело совсем не реагировало на холод. Не отстранялось, не вздрагивало, только больше жалось и сопело в тонкую шею существа.       — Прости, малыш. Заставить тебя забыть я не могу… Это будет неправильно, — вслух рассуждал блондин, поглаживая мальчика по спинке. — А вот утешить твою боль я могу попробовать. Тебе же нравится моя песня, мальчик? — снова спрашивает, не дожидаясь ответа. — Интересно, как тебя зовут? У тебя же есть имя? — в недоумении приподнимая бровь, задаётся вопросом парень, но после осознания глупости вопроса мотает головой. — Глупости. Конечно же есть. Надеюсь узнать его потом. Итак…       Пройдясь немного с малышом по уже пустой, слава богу и его труду, квартире, парень немного смекнул, что да как здесь устроено. Немного поразмыслив, он таки сложил план того, как стоит поступить в этой ситуации.       — Солнце, я не могу забрать тебя с собой, а оставшись, я подпишу себе смертный приговор, — поглаживая малыша по волосам, объяснял златовласый. — Я тебя не брошу, обещаю. Я буду навещать тебя. Буду успокаивать своими песнями. Буду помогать, чем смогу. Но ты не должен об этом узнать. И не узнаешь… — Рука нежно и заботливо коснулась тёплого лба мальчишки, прислоняясь к нему тыльной стороной ладони и убирая в сторону мешающую пепельную челку. После этого холодные губы голубоглазого лёгким касанием прильнули к этому самому лбу. — Прости…       На сей лёгкий жест малыш не среагировал, продолжив мирно посапывать в руках существа иного вида. Тогда златовласый уложил дитя на простыни спального ложе в той комнате, где он находился во время убийства его родителей.       — Твоя кровать прямо рядом с окном, через которое я и пришел. Лунный свет тебе не мешает спать, мальчик? — парень не понимал, почему он продолжает разговаривать с человеческим ребёнком, несмотря на то что он без сознания. Сам факт того, что он разговаривал с человеческим существом, его должен был удивлять, но переполняющие его неведомые чувства ответственности и желания заботиться заполнили собой все его мысли, не оставляя места на иные глупости.       Парень даже не представлял, почему, несмотря на все его старания отвести взгляд, голубые омуты все равно направляли свой взор на мальчику. Очень притягательного, милого малыша, коих ранее ему не доводилось видеть.       Обычно контроль чувств не такая уж и сложная задача для столь умных и осознанных существ вроде него, но не в этот раз…       — «Мне ведь не впервые убивать человека… Вспомнить хотя бы тех моряков, что хотели навредить моему брату. Но сейчас… Я защитил его. Спас человека от других людей. Ужасно. Не смог пройти мимо столь сильного запаха крови и ненависти, но оставил в живых крохотное дитя. Сегодня самый странный день в моей жизни и самый… Пожалуй, насыщенный». — Находиться на суше было для него делом необычным. Не часто приходилось обращаться, принимая облик, приближенный к человеческому телу.       — Мне пора… Моя песня будет с тобой, пока ты не проснёшься. Не забывай, что ты не один, и не делай глупостей… — хотел было вновь он обратиться к мальчику по имени, но снова вспоминал, что он его не знал.       На сердце больно кольнуло. Окно распахивается с малым треском, а через него парень выбирается наружу, оставляя дитя наедине со звучащим в его голове голосом моря и самым тихим спокойствием, которое видел свет.       Спустя несколько секунд морского обитателя и след простыл. Занавески у окна слегка развивались под гнётом ночного ветра, а лунный свет сопровождал невинный сон оставшегося наедине с самим собой ребёнка, который потерял сегодня самое важное, обретая взамен нечто новое, неизведанное и непредсказуемое.       А самое забавное, что он ещё не знает этого, а его сердце уже спокойно колотится в такт нежной музыки, подаренной незнакомцем.