Маркартский Медведь

Велика сила инстинктов в человеке, направляя его по жизни на определенную колею; становятся движущей силой его поведения. Инстинкты управляют самой жизнью, меняясь и усложняясь под общим давлением, образуя сложную систему. Порой кажется, что человек — это раздробленное существо, собранное из частей животных и искривленных инстинктов, что впитывает по мере жизни, сосуществуя с ними не задумываясь. Жизнь солдата так же полна выработанных инстинктов. Храбрость, хладнокровие, преданность, четкое следование приказам — вытренировывают в человеке, что они становятся его частью, впитываются в клеточки мозга, в мышцы, в сердце настолько, что становятся безусловными рефлексами. Черты самого человека в конечном итоге стираются, перемалываются в пыль и лепятся заново, становясь послушной марионеткой в руках кукловода. Для него, главными инстинктами стали гнев и ярость, когда его предала Империя. Они искривили, перемололи его, — вылепливая нового человека. Выработанные рефлексы стерлись под напором превосходящих, — преданность обратилась в предательство; любовь переросла в ненависть; гордость за Империю теперь стала отвращением к ней, после взгляда на слабый Скайрим. Некогда гордая и процветающая провинция, стало кучкой слабых ярлов, слепых к горестям своего народа, под стопой разваливающейся Империи. Гнев наполнил сердце решимостью, отметая все сомнения в правильности поступках, а ярость наполнила руку силой, поднимая топор против Империи. С его уст сорвались слова, что заставили сердца тысячи нордов биться в унисон и вместе с ним, поднять оружие: «За Скайрим!». Тогда, он стал подобен зверю, тому, которым его называют. Маркартский медведь — безжалостен и беспощаден к другим, — животное, что придирчиво охраняет свои территории и свой народ… Мысли тяжело вились в мутном сознании, под мерный цокот копыт по бледному камню дороги. Гнев, что овладел сознанием, медленно отпускал, оставляя после себя сияющую пустоту и неприятную тяжесть на плечах. Они прошли уже большую часть пути, и солнце неумолимо клонилось к закату силясь уползти за край мира, и провалиться в блаженную тьму и погрузить живой Нирн вслед за собой. На темнеющем небе уже появились первые звезды и бледные лики лун, пока еще едва видимые, из — под махровых облаков. Путь до Виндхельма еще не окончен, а дорога уже едва виднелась, теряясь в черных тенях скал. Ульфрик хмурит светлые брови, понимая, что они не успевают приехать в столицу до заката. Мысль, что надо было остаться в Айварстеде маячила в голове, словно надоедливая муха в жаркое лето, над миской терпкого меда. Но Рифтен уже им не принадлежал, как и деревушки на его владениях. Солдаты тревожно шептались за спиной Ульфрика, доставая факела и зажигая их, чтобы хоть как-то разогнать сгущающийся вечер. Он тихо выругался, недовольно дергая поводья лошади и направляя к ближайшему указателю. За всеми этими мыслями он не заметил, как далеко они ушли во владения Истмарка, среди вечно вьющейся дороги, у каменных боков скал, — заблудиться было несложно. Деревянная поверхность указателя, сияя едва видимой белой краской, безмолвно указывала вниз по дороге, подтверждая верное направление. Но теперь впереди их ждал Черный Брод. Слова ругательства сорвались с пересохших губ, упоминая лики даэдра не в лучшем свете, понимая, что придется остановиться в шахтерском поселении, близ дороги. Приближающийся массивный мост, сверкал чернеющими камнями в скупых лучах солнца, блестел от капель водопада, как граненый бриллиант на бледном пальце реки. Чем ближе они становились, тем больше тревога оседала на душе Ульфрика, заставляя его усиленно вглядываться в бездушный камень под копытами лошадей. Что он искал? Или кого-то? То, что изменило его жизнь, перечеркнула и выгнула под другим углом. Сапфировые глаза из серого капюшона, последнее, что он увидел, когда прозвучали команды к атаке… …Имперцы поступили умно, разделившись на два отряда и напав с двух сторон, зажимая в капкан отряд Ульфрика из нескольких человек. Как только прозвучала команда к атаке, солдаты полезли со всех сторон словно голодные крысы на лакомый кусок сыра. Пара имперских солдат кинулась к нему, дергая лошадь за поводья, заставляя кобылу встать на дыбы и сбросить Ульфрика из седла пока он выхватывал топор. Норд упал на каменную мостовую, от удара, воздух выбило из легких и цветные круги расплылись перед глазами, но он перевернулся, упираясь руками о мокрый, холодный камень, чтобы встать. Сзади накинулись двое, руками хватая за плечи, выкручивая их и прижимая лицом к мостовой. — Ярл Ульфрик, — Ралоф, сражавшийся с имперцем, с разбегу сбил одного солдата, что прижимал норда, и вцепившись друг в друга, укатились с ним куда-то в сторону. Небольшая помощь от норда, освободила плечи от тяжести рук и громко зарычав, Ульфрик смог скинуть другого с себя с такой силой, что солдат отлетел в назад, опрокидывая своих собратьев за собой. Но четверо, прибежавших откуда-то со стороны, снова накинулись на спину, хватая за предплечья, не позволяя ему их сбросить. Разворот дался тяжело, под давление рук, но Ту’ум вырвавшись из груди вместе с воздухом, разорвал одного, превратив человека в кровавое месиво, окропляя черный камень бурыми каплями. Сила голоса велика и беспощадна, — стерла жизнь человека и жадно продолжила движение, тяжелой волной сбрасывая остальных имперских солдат с моста в воду. Сильный удар в бок, заставил нагрудник прогнуться под сталью булавы, с хрустом подминая крепкие ребра за собой, но не остановил замахнувшуюся руку с топор. Сталь, с легкость опустилась на имперское тело, даже не почувствовав сопротивления от брони. Кровь, горячим фонтаном брызнула в воздух, на пополам с криком боли солдата, обжигая обветренную руку Ульфрика и оставляя на светлом металле наручей, бурые пятна. Всего мгновение он замешкался, — бок обожгло запоздалой болью, заставляя легкие нервно выплюнуть остатки воздуха, оставляя на языке металлический привкус. Имперцам этого хватило, чтобы накинуть тряпку на рот и выбить топор из рук куда-то в сторону. Все произошло быстро, его тут же зажали, отрезая от собратьев, навалившись в несколько человек на спину, пригибая к земле тяжестью множества рук. Последнее что он увидел, это брыкающуюся девчонку, что попала в самую гущу событий, и то, как она оседает на землю и серый плащ, с кровавыми брызгами на ткани, где-то в стороне. Грязная тряпка, что накинули ему на рот, сильно давила, не давая сомкнуть челюсть. Пока Ульфрик брыкался и дергался, силясь сбросить тех, кто держал его, другие солдаты связывали руки настолько сильно, что веревка до крови впивалась в грубую кожу, подарив своему пленнику шрамы. После, бунтовщиков поднимали одного за другим, грубо хватая за локти и нетерпеливо подталкивая в спину, усаживали в повозки. Имперцы поступили бесчестно. Хотя, им не привыкать использовать подлые уловки… От воспоминаний, сердце охватило тревожное предчувствие. Впереди идущие солдаты, медленно покачиваясь в седле, негромко переговаривались; сзади медленно скакал Галмар, басовито споря о чем-то с оставшимися в конце нордами. Ульфрик же был посередине их отряда, под мерное цоканье копыт о камень, переваривал мысли пополам с воспоминаниями. После побега из Хелгена, проходя по этому мосту, он увидел блеск в кустах, подойдя ближе, — увидел свой топор. Оружие будто звало своего хозяина, отдавая теплом в рукоять, когда он взял его. Верный ему топор, как брошенная ненужная кукла, валялся в траве со слоем дорожной пыли на стальной поверхности. — Поворачивайте на Черный брод, переночуем там — его голос едва можно было различить, из-за звона водопада, но впереди идущие солдаты, дернув поводья, повернули на тропинку за мостом, — к Черному броду, что расположился недалеко от главной дороги. Небольшое шахтерское поселение, разрабатывающая корундовое месторождение. Приветливые шахтеры, разрешили расположиться у себя, помогая расправлять шкуры для сна рядом с большим костром, поделившись уловом лосося из реки и кусками вяленого мяса. Досье, твердой обложкой давило на бок сквозь металл нагрудника, заправленный за кожаный ремень. Зачем он его взял? Ведь знал, что там было написано, дерганым подчерком Эленвен. Ульфрик дернул головой, отгоняя наваждение, присаживаясь на шкуры, распластанные на теплой земле и упираясь спиной на шершавый ствол хвои. Галмар, молчавший всю дорогу, присел к нему вытягивая ноги к костру и располагая длинную секиру на полусогнутых коленях. — Мой Ярл, мы же не отдадим Рифтен Имперцам? — он говорил полушепотом, но Ульфрик его прекрасно слышал. — Сыны Скайрима всегда держат слово. Или ты забыл об этом, Галмар? — от гнева не осталось и следа, и голос Ульрика потерял угрожающие хриплые нотки. — Она же просто девчонка… — Она Довакин, — Ульфрик это почти рычит, то ли от злости, то ли от раздражения на всю ситуацию в целом. Военачальник тихо запыхтел, промямлив «Да, мой Господин», утыкаясь в бутылку меда и слушая разговоры солдат и шахтеров. Солнце окончательно склонилось к горизонту, почти теряясь в верхушках западных гор, больше не лаская Скайрим теплом, а поглаживая едва начинающимся ночным холодом. К еде Ульфрик так и не прикоснулся, а последовал примеру Галмара, доставая бутылку и вливая в себя терпкий нордский мед. Подвыпившие солдаты под громкий гогот, на спор стали скидывать одежду, окунаясь в реку, задорно ныряя и прыгая с высоких уступов скал. Ульфрик снова уткнулся взглядом в пламя, что пожирало поленья, медленно их истончая и оседая белым пеплом на землю. Может он все-таки погорячился. Сейчас, его же слова, навеяли легкую тревогу — не увидеть больше девчонки подле его каменного трона, а только на поле битвы, на другой стороне. Он сын ярла, но так и не познал дворцовую жизнь, выбрал воинское ремесло, уйдя на Великую войну. Ульфрик избежал всех дворцовых интриг и лживых нашептываний советников. До мозга костей он стал солдатом и методы которых он придерживался, были такие же, но порой слишком жестоки. Даже советника он выбрал под стать себе, — солдата, что разделял его взгляды. И он познал других женщин, тех, что знали, чего они хотят. Сердце, спрятанное за холодным нагрудником, нервно пропустило удар и жалобно сжалось. Мысль о потере девчонки заставило что-то подняться в душе. Потерять ее, значит потерять и Довакина в своих рядах… Ночь, наконец, вошла в силу на своих владениях, холодным кольцом зажимая землю и погружая в сон. Подвыпившие солдаты завалились спать, кутаясь в теплые шкуры. Ульфрик сам вызвался на дежурство, спать не хотелось совершенно, упорно бросая взгляд на чернеющий мост. Небольшой точильный камень, мерно выдавливал холодные искры на стальной поверхности от движения руки. Раз за разом проверяя в скудном свете костра острие и проводя по нему пальцем, снова опускал камень на лезвие топора. Шелест от заточки оружия, среди умиротворенной тишины поселка, казался чарующим, подхватываемый ветром, что волновал хвойные ветви в такт движениям руки. Большой костер, тихо щелкая, выплевывал в холодный воздух яркие искры, пожирая поленья. В голове было пусто, мысли затаились, где-то в углу, оставив после себя пустоту и безразличие. Проверив в очередной раз острие в свете горящего костра, грубые пальцы прошлись по острой грани. Тяжелый вздох вырвался из груди и Ульфрик отложил оружие в сторону устремляя взгляд на воду. Безликие луны играли холодным отражение на спокойной глади реки, дрожали и терялись на водных кругах, всплывающих рыб. Ульфрик медленно поднялся, разминая затекшие ноги, приседая у медленно текущей реки близ костра, погружая руку в воду. Река еще хранила теплоту дня, и ласкала обветренные пальцы неспешным течение. Желание окунуться в воду настолько стало манящим, что Ульфрик разбудил ближайшего солдата передав ему пост, уходя чуть дальше по берегу, пальцами расстёгивая ремни нагрудника и нелепо бросая все на землю. Река, теплыми объятиями припадает к телу, поглаживая напряженные мышцы и позволяя расслабленно расправить плечи. Мелкая рыбешка, сверкая серебристой чешуёй под толщей воды, устремилась на дно, прячась от ночного гостя среди густых водорослей. Теплое течение настойчиво толкает в спину, позволяет телу отдаться силе стихии. На мгновение, сознание охватывает мальчишеский восторг, и он ныряет, руками разгребая толщу воды, до самого дна, пока грудь не начинает жечь, — отталкивается, всплывает, с хрипом вдыхая прохладный воздух. Холодные луны, медленно проползли по небосклону, закрывая собой редкий звездный путь. Медленно расталкивая теплые волны ногами, Ульфрик выходит на берег, оставляя на сухой земле за собой мокрый след. От прохладного ночного ветра, что тут же окутал разгоряченное тело, толпой пробежались мурашки. С мокрых волос между лопаток, медленно стекла небольшая струйка воды, щекоча и оставляя за собой влажный след на спине, неровной от многочисленных шрамов. Ульфрик медленно подхватывает с земли мятую рубашку, собираясь одеться, когда его остановил едва различимый вдалеке рев. Горы подхватили эхо, умножая его, делая невозможным понять источник звука. Сердце на мгновение замерло, как замер и сам Ульфрик, прислушиваясь и силясь разобрать хоть что-то, среди звонкого стрекота кузнечиков в траве. Рев не предвещал ничего хорошего, так же было и в Хелген. Но ночное небо, едва укрытое еловыми ветками, было безмятежно. Рев повторился, как и повторилось скачущее эхо, и тогда он заметил темную тень, на лицах бледных лун. Снова рев, и тень двинулась, загребая ночной воздух массивными крыльями, быстро устремляясь вперед. Один взмах следовал за другим, затем последовало резкое падение. Казалось, время замерло, сковало тело Ульфрика не давая сдвинуться с места, с рубахой на мокрых руках, и ползущим вдоль позвоночника тревожным предчувствием. Дракон камнем опускался вниз, касаясь верхушек хвойных деревьев чешуйчатым брюхом, на мгновение, замерев над гладью реки. Или просто время решило сыграла с Ульфриком злую шутку, сковав тело, чтобы он увидел сидящую темную тень на шее дракона. Из-под черного капюшона, всадник бросил обжигающий взгляд, подобный драконам. Их взгляды пересеклись, и он утонул в ее глазах, в той мощи, что сидела в ней, настолько великой, что могла превращать города в пыль и свергать целые империи. И это была Элиз. Это было лишь мгновение, но для него оно завязло во временной петле, повисло на одном его ударе сердца. Как мгновение замерло, так же и растворилось, с тихим шелестом унося с собой наездника. Дракон взмыл в чернеющее небо, загребая когтистыми крыльями ночной воздух, направляясь на восток. Сердце нервно прыгало в груди, пока норд одевался. Никто из солдат и шахтеров так и не проснулся, как будто это был его личный морок, или игрой воображения. Но сердце не давало покоя, ведь он увидел ее, драконорожденную во всей своей силе, подчинившая дракона своей воле. Черный брод в очередной раз сыграл с ним злую шутку, второй раз столкнул с Элиз, и так же быстро забрал ее, уводя к своей цели. Как только первые лучи утреннего солнца коснулись неба, небольшой отряд вернулся в Виндхельм. Дни тянулись своей обыденностью, разбавляемую редкими выездами на патруль, близ города. Он не один час сидел над письмами, что должен был отправить Ярлам давно, но слова упорно ускользали, теряясь в тревожных мыслях. В тактической комнате стоял полумрак, едва разгоняемый дрожащим светом факелом. Тихо выругавшись, Ульфрик покидает каменный дворец, подставляя лицо крепкому морозу после душного помещения и гнетущего настроения. Небо заволокло белесыми тучами, осыпая землю пушистыми снежинками. Танцующие неведомый танец, льдинки, подхваченные морозным ветром, оседали на черном воротнике Ульфрика, тут же нещадно сметаемые горячей рукой. Проходя по Каменному кварталу, в очередной раз он остановился возле холодного надгробия. «Хог Буревестник. Великий Медведь Истмарка». Ульфрик молча остановился, сцепив руки в замок за спиной не отводя взгляда от надписи на черном камне. Почтенным молчанием он отдавал дань памяти, в искуплении того, что не смог попрощаться, не увидел его в последний раз и не проводил в последний путь. Но бывший Ярл Видхельма давал такой же молчаливый ответ, не облегчая груз совести на душе у сына. Тихое безмолвие, как гром, сотряс умноженный рев, разнеся по небу тяжелый рокот — «Алдуин малан…» Люди тревожно забегали по узким улочкам, прячась в каменных домах, пока раз за разом землю сотрясал ту’ум, подхваченные множеством голосов драконов. Он понял, что означали слова, спешным шагом поднимаясь на стену Виндхельма, цепляясь руками за холодный камень. Сердце билось настолько быстро, что готово было прорваться сквозь толщу ребер, на улицу от нетерпения. Взгляд голубых глаз, тут же устремился в направлении Глотки мира, где уже кружило множество драконов, разрывая небо повторяющимся ту’умом, сотрясая землю всего Скайрима. — Драконы…они…они улетают, — голос стоящего рядом солдата, едва можно было различить из-за раз за разом повторяющегося рокота. — DOVahKiiN — из груди Ульфрика вырвался тяжелый вздох, — она справилась. На стену вывалился народ, тыкая пальцами в направлении горы, что виднелась вдали. Никто не понимал, что происходит и почему драконы один за другим улетают, скрываясь за горными хребтами. Но он понимал. — Иди сюда, — Ульфрик сграбастал за нагрудник ближайшего солдата, несильно встряхивая и привлекая его внимание, — Найди Галмара, он в восточном патруле, чтобы немедленно явился ко мне! Нерадивый солдат, перепрыгивая через ступень и бренча доспехами, стрелой метнулся к главным воротам. «Она справилась…» взгляд голубых глаз снова устремился к черной скале, где еще кружила пара драконов, выныривая из белых облаков. Радость, наполнившая сердце, сменилась тяжелой тревогой о девушке, что спасла мир.