Благонравие

— Любовь моя, я категорически против того, чтобы это была молодая девушка, — говорила мать Минхо своему мужу. — Вы ведь понимаете, что это чревато многими последствиями. И отнюдь не приятными. — Милая, но так ведь где мы найдем молодого человека достаточно нравственного и образованного, и чтобы сын наш его не опрокинул через несколько дней после его пребывания в доме? — Уж лучше я сама возьмусь за обучение Минхо, чем доверю это дело какой–то девице или, чего хуже, женщине при смерти, которая только и умеет, что вязать платки. — Хорошо, хорошо, сделаем, как пожелаешь, — согласился наконец отец, подходя к жене и мягко целуя ее в щеку.

***

В широкой и просторной комнате Минхо сидел за столом, листая книгу, пытаясь сосредоточиться на ней. — Ищут мне гувернера, зная, что до сих пор я сам прекрасно справлялся со своим образованием, — ворчал юноша вслух. — И больше, чем уверен, что приведут в дом старого некрасивого француза, который на родине был обычным пекарем… Минхо сразу не понравилась эта идея о гувернере, когда его мать заговорила об этом. То, что он должен был стать зависимым от кого–то, что он обязан был теперь следовать чьим–то указаниям и терпеть чьи–то нравоучения, ему удовольствия совершенно не доставляло. Он говорил об этом с родителями, но те все еще видели в нем маленького мальчика, которому нужна опека и строгий контроль — хотя ему уже было семнадцать, — и поэтому так загорелись идеей о гувернере. Все что оставалось Минхо — находить положительные аспекты такого негативного обстоятельства. Потому он успокаивал себя предвкушением многих возможностей по отношению к неизвестному мужчине. Однако, Ли был уверен, что в качестве наставника ему подберут кого–то старого и строгого, из–за чего он расстраивался особо сильно. Он считал, что уж если ему и подбирать гувернера, то человек этот должен быть современных взглядов и обязательно с интересной личностью. Но помимо всех разочарований, юношу также тешила идея о том, что возможно в лице будущего учителя он найдет хороший объект, на котором опробует свои навыки и знания. Все это касалось психологии. Минхо ее просто обожал. И по случаю прибытия гувернера он даже завел специальную тетрадь, лучше сказать блокнот, куда собирался вносить все касающееся его будущего наставника. Проще говоря, в планах у юноши было опробовать на практике годами накопленные знания, касающиеся человеческой природы.

***

— Ты ведь можешь поехать с нами, сынок. Это было бы даже лучше, чем если мы сами будем выбирать такого важного для тебя человека, — говорила мать Минхо за завтраком, намазывая мягкое масло на кусок хлеба в руке. — Матушка, мою позицию вы знаете. Я не вижу смысла объяснять вам ее в очередной раз, — ответил ей Минхо, попивая черный чай и свободной рукой листая книгу. — Ты столько же упрямый, как твой отец. И не является эта ваша черта чем–то положительным, имейте в виду, — подытожила мисс Ли. — Теперь давайте насладимся завтраком.

***

Родители Минхо сидели в светлой приемной директора академии, в которой отдел кадров занимался распределением гувернанток и гувернеров по домам аристократов. В своем распоряжении академия имела человек тридцать образованных личностей разного пола, возраста и специализации. В светском обществе принято было нанимать учителей для отпрысков, чтобы те уже с маленького возраста учились этикету и нравственности. Если искался гувернер, как правило, выбор падал на престарелого мужчину, строгого, но очень образованного, и обязательно в корректном костюме. Если нужна была гувернантка, выбирались также немолодые, уродливые, особо ценились горбатые. Они считались эталоном серьезности и хороших манер. И вот, директор активно демонстрировал своих подчиненных родителям Минхо, рассказывая подробнее о тех, кто их заинтересовывал. — Ох… он один из лучших по успеваемости, квалифицированный преподаватель, работал с детьми из многих благородных семей и везде получал хорошие отзывы. Да, он довольно молод, но… — Послушайте! Важнее его образования, интеллекта и даже возраста нам нужен устойчивый характер. Видите ли, сын наш — человек немного сложный, к нему подход найти надо. — Поверьте, этот молодой человек, несмотря на свой возраст, добился многих успехов по всем направлениям в работе. Уверен, что подход к вашему сыну он найдет запросто. Еще с час они обсуждали этого гувернера, поскольку мать Минхо все сомневалась в его компетенции. Она, с одной стороны, не хотела, чтобы кто–то имел хоть какое–то влияние на ее сына ведь, по ее мнению, любое влияние было аморальным и не могло нести пользу человеку; с другой стороны, хотела всестороннее развитие своему сыну, и подходящий гувернер мог это обеспечить. Но дело это было столь тонкое, что она очень уж боялась ошибиться. Последнее слово внес отец Минхо. Он долго молча слушал все то, что рассказывал им директор, стараясь отделить правду от лукавства и лжи. Этому гувернеру было двадцать шесть. Возраст не маленький, при этом и не большой. По рекомендациям семей и научной деятельности внушал доверие. В целом, сомнений в себе не вызывал. Поэтому мистер Ли, устав уже сидеть в кабинете и слушать одно и тоже, резко перебил свою жену. — Мы согласны на этого юношу, что вы так рекомендуете, — твердо произнес он. — Давайте для начала попробуем на год, затем, если он нас устроит, продлим контракт. — Прекрасный выбор, мистер и миссис Ли.

***

Минхо ходил туда–сюда по коридору их поместья, то и дело выглядывая в окно, высматривая кареты. Он вслушивался в каждый шорох, готовясь в любой момент услышать звук колес. Часы отбивали такт каждую секунду, аккомпанируя каждому его шагу, пока стук сапог заглушался в мягком длинном ковре прихожей. Слуги подходили к Минхо, узнавали, все ли в порядке, но он только отмахивался от них. Себе никак не мог признаться, что волнуется, хотя и понимал, что поведение его именно об этом и говорит. Часто он начинал думать, что ему стоило поехать вместе с родителями, повлиять на их выбор, но в конечном итоге отдергивал себя от таких размышлений. — Что сделано, то сделано. Лучше пойду, отвлекусь книгой, — сказал он себе, медленно разворачиваясь от окна. И как раз в этот момент с улицы донеслись звуки подъезжающей кареты. Минхо резко повернулся, подбежал к подоконнику и навалился на него, чтобы было лучше видно. К главному входу поместья подъехала карета и следом за ней крытая повозка. Карета родителей Минхо была без крыши, поскольку лучше подходила по сезону и по моде. Благодаря этому, юноша наблюдал напротив отца и матери сидящего белокурого мужчину, который не снимал с лица широкую улыбку и что–то активно рассказывал. Минхо мог пока наблюдать лишь его профиль, и то достаточно плохо. Неожиданно взгляд его встретился со взглядом мужчины в карете, Минхо тут же отлетел от окна. Его пробило на дрожь в руках, колени затряслись.

***

Чан был в академии, как раз направлялся к директору по поводу документации, когда родители Минхо обсуждали его кандидатуру на роль гувернера. Он шумно вошел, даже не постучавшись, сразу начиная восторженно что–то зачитывать, не замечая сидящих клиентов. — Ваши манеры, господин Бан! — сказал громко директор, вставая из своего кресла. В удивлении Чан оторвал глаза от бумаги, что читал ранее, посмотрел на директора, затем на родителей Минхо. — Боже, прошу меня простить. Я тотчас оставлю вас, извините. — Вы ведь мистер Бан, верно? Мы только что согласились на вашу кандидатуру в качестве гувернера для нашего сына, — сказала мать Минхо, вставая со стула и подходя к мужчине. Чан опешил. — Все верно, Чан, мистер и миссис Ли только что наняли тебя, будь добр с этого момента быть эталоном вежливости и правильного поведения. — Еще раз прошу меня простить. Приятно познакомиться с вами. Отец Минхо на эти слова громко засмеялся. Никак не ожидал он познакомиться с человеком, которого так нахваливал директор, при таких обстоятельствах. Чан казался резвым и бодрым, при этом не дерзким, что очень важно в отношении с Минхо. Глава семейства подошел к нему, протягивая руку. Чан тут же пожал ее, накидывая сверху свою вторую. — Надеюсь оправдать ваши ожидания, — сказал он, улыбаясь.

***

За время поездки в карете мать Минхо совершенно влюбилась в Чана. Он превзошел все ее ожидания. Однако она слушала его, но не слышав при этом, так как плавала в своих мыслях. Но стоит сказать, что мысли эти были лишь радостные. Ее волнение и пессимистичный настрой Чан смел подчистую. Она была им совершенно очарована и не могла дождаться момента, когда познакомит его с сыном. Как мать она была безмерно собой горда, за то, что нашла такого очень подходящего гувернера. Она была уверена, что Чан рано или поздно растопит сердце Минхо и станет ему близким другом. Чан, естественно, понял, что никто не слушал его рассказ. Мистер Ли читал утреннюю газету, миссис Ли была погружена в свои размышления, так что он только для галочки, чтобы не создать неловкую атмосферу, продолжал что–то говорить. Но вот, когда они уже подъехали к поместью, он обратил внимание на здание, где теперь будет жить. Оно предстало перед ним большим, светлым и роскошным. Но нисколько не вычурным, что выделяло его на фоне других домов, которые Чану довелось лицезреть, и где он работал. Его взгляд упал на большое окно первого этажа рядом со входом. Там он увидел очаровательное милое личико и большие удивленные глаза. Человек за окном тут же скрылся, но нескольких секунд было достаточно, чтобы понять, что сын мистера Ли безумно красив.

***

Минхо быстро развернулся и почти побежал прочь от входа в поместье. Завернул в большую залу — основную гостиную, где обычно встречали гостей, и, быстро сняв какую–то книгу с полки у стены, сел на диван, принимая положение человека увлеченно читающего. Спустя минуты две он услышал приближающиеся голоса, громче всего разговаривала его мать. Она вошла в комнату спиной, ни на секунду не желая прерывать зрительный контакт с человеком, с которым разговаривала. Но вот она развернулась, быстро подходя к Минхо. — Отложи книгу, дорогой, и поприветствуй гостя, — сказала она, чуть наклонившись. Минхо слабо выдохнул и встал, отложив сначала книгу и затем медленно поднимая глаза на незнакомца. Из окна все же было недостаточно хорошо видно черты лица его гувернера, а фигуру в принципе видно не было. Но теперь Минхо мог рассмотреть абсолютно все. Человек напротив стоял, широко улыбаясь. Светлые вьющиеся волосы, добродушный доверчивый взгляд. Одет он был немного неряшливо: слегка мятые темные брюки, выправленная в некоторых местах рубашка, небрежно висящая через плечо кожаная сумка, набитая всякими тетрадками. Минхо ожидал увидеть строгого мужчину, в черном костюме и уложенными волосами, но стоял перед ним какой–то сельский парень. — Что–ж, мистер Бан… — Пожалуйста, обращайтесь ко мне просто по имени, — перебил мужчина мисс Ли. — Хорошо, Чан, — вновь начала она. — Это наш сын — Ли Минхо, ваш ученик. Я очень надеюсь, что вы поладите и ваша работа принесет пользу. — Я очень постараюсь, миссис Ли. — Давайте так, Минхо сам покажет вам дом, проведет по всем комнатам и все объяснит, это будет отличная возможность познакомиться. Минхо удивленно посмотрел на мать после ее слов. Затем на отца с просьбой о помощи, но тот лишь усмехнулся и направился к себе в комнату. Мать его тут же заторопилась к домоправительнице, чтобы та приготовила все необходимое Чану. И теперь в большой светлой гостиной остались только двое — Чан и Минхо.

***

Вы только не подумайте, Минхо не был таким уж скромным и застенчивым. Даже наоборот, он, по словам мисс Ли, являлся отличным примером всех сложных черт характера, что только могли быть у человека. И был этим доволен, поскольку это давало ему своеобразную свободу от светского общества и его многочисленных правил. Минхо делал что хотел, говорил, что вздумается, или вовсе не говорил и часто уходил посреди диалога. Он никогда не чувствовал скованности или неловкости в общении с кем–то. Но ровно до того момента, как начал показывать Чану дом. Мужчина рядом оказался настолько открытым и приветливым, что Минхо опешил от такой энергии, и занял, так сказать, позицию наблюдателя. Он медленно вел его по главным коридорам поместья, вяло указывая руками на комнаты, кратко называя, что есть что, но на каждое его слово у Чана находились пять и вопрос в придачу. Ли отвечал рефлекторно, в суть не вникая, все время пытаясь понять своего нового гувернера и его намерения. И под конец их «прогулки» Минхо решил остановиться на мнении, что Чан просто привык всегда носить маску дружелюбия. Для молодого человека это был самый легкий вывод, и он попросту не хотел копать глубже, не желал узнать человека напротив. С позиции наблюдателя он перешел в позицию «Мне все равно».

***

Вечером того же дня Чан спокойно разбирал свои вещи, которые привезли ранее из академии. Комната, что выделила ему сама мисс Ли, была потрясающая: огромная мягкая кровать, всякие шкафы, рабочий стол и, самое любимое у Чана, большие окна с видом на сад. У мужчины было всего несколько сумок с одеждой и прочим и пару коробок с учебными материалами. Ему следовало бы подготовить что–то для занятий с Минхо, но он попросту не знал, с чего начать, ведь он не знал самого Минхо. А также то, насколько образован тот на данный момент. Да, аристократы уделяли уйму времени образованию своих детей, но встречались и такие семьи, где дети оставались необученными даже письму, потому как родители слишком боялись доверять свое чадо в чужие руки. Чан думал, что семья Ли одна из таких, что Минхо абсолютно не эрудирован, даже что он глупый. С другой стороны, он считал это отличной возможностью понаблюдать, как семнадцатилетний молодой юноша будет обучаться тому же, чему учат детей.

***

Несомненно, этот вывод о Минхо, что сделал Чан, был абсолютно ошибочный. Даже сейчас Ли с толстенной книгой в руках направлялся в любимую для чтения комнату. Там были огромные подоконники, куда он садился и до заката погружался в то или иное произведение. К слову, чаще всего это было что–то научное, потому как парень сразу начинал зевать, открывая художественную литературу. Что–то бурча себе под нос, он вошел в помещение. Отодвинул темную шторку окна в сторону и присел на подоконник. Он закинул сверху ноги для удобства, положил книгу на колени. Потянулся рукой, чтобы закрыть шторку обратно, скрыться таким образом ото всех в доме, но рука его остановилась. Через открытую дверь Минхо увидел силуэт его гувернера. Юноша наклонился в сторону, чтобы было лучше видно. Он подумал, что Чан просто прошел мимо по коридору. Но оказалось, что тот тоже не закрыл дверь, и теперь Минхо мог наблюдать за тем, как он разбирал свои вещи. Но Ли лишь потряс головой, задвинул шторы и грубо открыл книгу, принимаясь читать. Он просидел так минут пять, перечитывая бесконечно первое предложение, пытаясь вникнуть в его суть. Но попытки сосредоточиться были безуспешны. — Единственный способ избавиться от искушения — поддаться ему, — сказал он себе тихо. И отложил книгу куда–то в сторону. Развернулся на месте, где сидел, принимаясь наблюдать за тем, что делал Чан. Мужчина бродил по комнате взад–вперед раскладывая вещи, какие–то книги, неизвестные предметы. Тут он остановился, посмотрев в окно. Руки сложил на груди, лицо приняло задумчивое выражение. — Что он делает… — шептал Минхо. Чан подошел ближе к окну, с минуту смотрел на вид, затем развернулся. И в этот момент заметил сидящего напротив Минхо. Несмотря на то, что их разделяло метров двадцать друг от друга, он отчетливо видел парня на подоконнике. Видел, пока тот резко не отвернулся и не закрылся шторкой, спрятав себя. Чан усмехнулся. И, не успев о чем–то подумать, зашагал к Минхо, расплываясь в широкой улыбке. Десятка больших его шагов было достаточно, чтобы вплотную подойти к парню. — Я очень рад, что встретил вас здесь, Минхо, — начал Чан. — С чего бы это… — Может, вы хотите поближе познакомиться? Я понимаю, времени у нас предостаточно, но я бы хотел узнать вас получше уже сейчас, — продолжал старший мужчина, садясь рядом с Минхо на подоконник. Глаза Ли заблестели. Рукой он нащупал свой небольшой кожаный блокнот. И усмехнулся. «Большинство проблем нашего характера закладываются в детстве, после чего никогда не меняются и не могут измениться. Лишь перенаправлены в русло, где будут нести пользу.» — Расскажите мне о себе, мистер Бан, — сказал Минхо. — Хм, что–то конкретное? — О родителях, детстве… — Что–ж… по правде, вы выбрали неудачную тему, — начал Чан, грустно улыбаясь, — но я все равно с вами поделюсь, только для вас. Минхо вскинул бровь. По–видимому, ему придется держать всю следующую информацию в голове, ибо не может же он, даже при всей своей наглости, достать блокнот и перед своим гувернером вносить туда всю его подноготную. По рассказу Чана, вырос он в бедной семье, мать потерял рано. Но отец был образованным человеком, из–за чего оказал на Чана правильное влияние. Мужчина признался, что многие его привычки сохранились с того времени, когда они были вынуждены ночевать на улице, вести далеко не аристократический образ жизни. Но волею судьбы, конечно, он не считал, что заслужил это упорным трудом, он попал в академию, получил образование поверх того, что дал ему отец, и, оставаясь в бесконечной благодарности перед директором за все то, что тот сделал, он до сих пор там работал и очень старался. — А где сейчас ваш отец? — Он скончался на втором году моего обучения в академии. — А каковы были ваши отношения внутри семьи? — Мать свою я почти не помню, а отец почти всегда был в заботах о деньгах и подобных нуждах. В периоды, когда он меня чему–нибудь не обучал, он был на подработке, так что мы мало общались. Но я могу сказать, что он любил меня. И я его, конечно, тоже. Рассказа этого, очевидно, недостаточно для полного и хоть сколько–нибудь точного описания характера Чана. Но вот, что Минхо удалось сформулировать вечером того же дня и записать в блокнот. «Все же я не считаю, что он мог мне солгать и придумать историю своего детства. Говорил он уверенно, а в движениях я не заметил того, что посеяло бы некоторые сомнения. Я бы сказал, что нехватка матери и общения с ней он в период формирования своего характера пытался восполнить и скорее неосознанно. Он выглядит как медведь в заячьей шкуре. Пытается выглядеть дружелюбно и уступать, хотя, по сути, желает все контролировать и любит брать ответственность. Эта ответственность и контроль, предполагаю, влились в его природу, когда отец вынужден был оставлять его одного, буквально заставляя заботиться о себе и многих других вещах одновременно. Он не хотел расстраивать отца, не позволял себе ошибки, а потому всегда был идеальным во всем. Как скучно.»

***

Гости медленно собирались в большой зале. Помещение было светлым, теплый свет разливался на всех присутствующих, подчеркивая те женские платья, что были особенно прекрасны. По неписанным законам светского общества бал начинался с опозданием в час, чтобы особенно поздние гости не чувствовали себя неловко, входя в залу уже к танцующим. Минхо даже это негласное правило не любил. Он не видел смысл просто ходить час по комнате, общаясь и ожидая, когда соизволят появиться некоторые выдающиеся личности. Хотя, он любил балы. Но только оттого, что любил танцевать. И благодаря наличию особого влияния на своих родителей, он умело подстраивал некоторые организационные моменты под себя, прекрасно зная, что это не окупится последствиями, и он выйдет сухим из воды. В частности, говоря о бале, который сейчас состоялся в поместье семьи Ли, Минхо позаботился, чтобы в списке музыкальных композиций были только те, что нравятся ему, и в таком порядке, в котором он хочет танцевать. Мило с его стороны, что он в моменты своего отдыха между танцами оставил композиции, которые были особенно любимы его матерью и отцом. Он часто просил их танцевать вместе. Уж очень хорошо они смотрелись. Наконец, по прошествию часа, когда большинство гостей наконец оказалось в зале, начала играть музыка. Что предзнаменовало скорое начало танцев. Минхо не пошел на крайности и оставил первым полонез. Некий танец–шествие. Юноше он не особо нравился, поскольку тот был медленным и позволял партнерам говорить друг с другом. По этой причине он выбрал в партнерши свою двоюродную сестру. Она знала Минхо и его характер, поэтому молча двигалась вместе с ним. Стоит сказать, что Минхо танцевал потрясающе. Это был лучший навык, из его арсенала умений. Он вел партнершу уверенно, твердо, почти строго, но сохраняя в движениях легкость. Лицо его всегда выражало безразличие, хотя тело двигалось невероятно красноречиво. Миссис Ли часто ругала сына за то, что он слишком много внимания привлекает к себе во время танца, ничего не оставляя партнершам. Но вот невероятно скучный полонез закончился. Минхо и его сестра поклонились друг к другу и разбрелись по разным концам помещения. Начинался вальс.

***

Чан не особенно часто бывал на балах. Что уж там, он вообще был на таком мероприятии лишь раз. А даже если бы возможность выпадала чаще, он все равно не ходил бы. И на этот раз не планировал. Но мать Минхо, столько же настырная, сколько ее сын, не оставила Чану выбора. Она в сопровождении горничной постучала в комнату мужчины. — Дорогой мой мистер Бан, доброе утро, — громко начала она, когда Чан пустил их внутрь. — Вы, несомненно, уже осведомлены о бале, который мы устраиваем через неделю. И вы, конечно, понимаете, что он в вашу честь, хоть и объявить об этом обществу мы не можем. Право же, было бы очень странно с нашей стороны звать людей высшего общества на бал, устроенный для гувернера. В конце она добро усмехнулась. — Мисс Ли, я узнал об этом только после завтрака и хотел поблагодарить вас сегодня, но уже за обедом, — отвечал Чан. — Я… — Право же, — перебила его мать Минхо. — Я знаю, что вы очень благодарны нам. И вот это еще один подарок, но уже лично от меня. Вошедшая ранее с мисс Ли горничная разместила одежду на специальном крючке поверх дверцы длинного шкафа. Мужской костюм, если быть точнее. А по мнению Чана, прекрасные одеяния достойные лишь аристократов. Миссис Ли, скорее нутром, чем доводами рассудка, понимала характер Чана. Так что как мудрая женщина, коей она себя считала, прервала Чана поднятой рукой, пресекая все его дальнейшие пререкания и восклицания. Она молча, но с улыбкой на лице вышла из его комнаты, покорно за ней проследовала горничная. Чан остался один и посмотрел на подарок. Потрясающий дорогой костюм. Он недоумевал, и как только миссис Ли удалось узнать его мерки, заранее все подготовить к пошиву и непосредственно представить костюм перед Чаном, ведь об организации бала договорились только сегодня утром. Все это в умной голове его не укладывалось. Но зато точно он знал другое. Первое его впечатление об этой женщине было обманчивым. Он думал о ней лишь как о добродушной, недалекой женщине, которая хочет хорошо вырастить сына. А оказалось, что натура ее куда сложнее. Да, она действительно была доброй ко всему живому и неживому, но доброта эта порождалась гордостью к себе и своему положению. Именно из–за чувства гордости она никогда не пошла бы на низменный поступок. Не то, чтобы Чан присваивал ее гордости напускную или бесплодную природу, он лишь был рад осознать, какой она человек, и под каким влиянием рос Минхо.

***

Итак вальс. Настроение Минхо говорило о том, что танцевать вальс он не хочет. Поскольку интересной партнерши он здесь не найдет. В следствии чего ему лишь оставалось примкнуть к одной из групп людей беседующих, что были поодаль от танцующих. Среди таких, кто любил поболтать, чаще всего сидели люди в возрасте и совсем–совсем старые. Танцевать они уже не могли, но светские вечера из своей жизни убирать не хотели. Он направился в их сторону. И по пути ему на глаза попался слуга с подносом в руке. С подносом с шампанским. Минхо подошел к нему, хитро улыбаясь. Слуга заметил его, склонил голову и протянул поднос, чтобы Ли взял бокал. Но у парня были другие намерения. Он быстро взял сам поднос и снова зашагал по направлению к сидящим. Слуга сперва заторопился за ним, но в конечном итоге сдался и решил не вмешиваться. Минхо начал лавировать между столами, танцуя вальс с подносом в руке, то и дело удивляя гостей и подавая некоторым бокалы. Словом, развлекался по полной. Он раздал почти весь поднос, оставался лишь один бокал с шампанским, как заметил стоящего у окна Чана. Глаза его заблестели, и он танцевальными движениями задвигался к нему. Как раз в этот момент неизвестный ему гость, старый мужчина, потянулся за последним бокалом, за тем, что Минхо уже мысленно подал человеку у окна. Юноша быстро среагировал и в вальсе развернулся к гостю спиной, обходя его с довольной улыбкой на лице. Мужчина был ошарашен, но позволить себе что–то сказать по этому поводу он не смел и недовольный вернулся за свой стол. Минхо же добрался до своего гувернера.

***

Чан с начала вечера стоял у того окна. Он заранее знал, что не будет танцевать, так что забился в угол, чувствуя себя не столько неловко, сколько просто неуютно. Но тут он заметил своего ученика. Минхо был в превосходном черном костюме и со свойственным ему хитрым выражением лица умело кружился с ранее выхваченным подносом между гостями и столами. Чан на это лишь улыбнулся, даже как–то нежно. Как–бы принося Минхо благодарности за доставленное развлечение. Но затем он действительно удивился, когда Минхо подошел к нему протягивая бокал с шампанским. Чан молча принял его и тут же сделал глоток. Ли развернулся и ловко вручил пустой поднос слуге, что проходил мимо. И снова обратил свое внимание на гувернера. — Вам скучно, господин Бан? — Теперь, когда вы здесь, значительно меньше, — сказал Чан. Минхо выдал удовлетворительный смешок, и неожиданно между ними повисло молчание. Чан смотрел прямо в глаза человеку напротив, и казалось, что мир его сузился до них двоих, и глаза его могли видеть только Минхо. Хотя уже секундой позже он осознал, что, стараясь сейчас понять свои чувства, он их лишь приуменьшает, а это абсолютно непозволительно, когда дело касается его ученика. В голове его носились сотни мыслей, перекрикивая друг друга, не давая здравому смыслу выйти на первый план. Чан слышал его где–то вдалеке своего сознания. Так далеко, что этого было недостаточно, чтобы Бан опомнился. И в конечном итоге он пошел на поводу всех этих навязчивый мыслей, оставляя забытой в компании здравого смысла свою сдержанность. Она — вещь такая же губительная, как рассудок. Чан поставил свой бокал на ближайший стол и завел левую руку за спину. Праву протянул к Минхо, сгибаясь в поклоне. И приглашая Ли на вальс.

***

Чего Минхо ждал от своей выходки, даже ему самому было неизвестно. Он делал, что хотел, и так было всегда. Его не беспокоил результат или последствия, ему нравился процесс. Нравилось наблюдать за удивленными лицами других. Но на этот раз среди удивленных оказался и он сам. Всегда готовый к неожиданностям и даже их любя, он опешил, когда Чан протянул ему свою широкую ладонь. Первые мысли, что пронеслись в голове утверждали, что гувернер шутит. Просто насмехается над ним. Но лицо Чана говорило об обратном. Поэтому Минхо решил рискнуть. Он мягко опустил свою руку в его, ощущая чужую теплую ладонь. Чан взял крепче и улыбнулся. И повел все еще удивленного Минхо в центр зала к танцующим, проходя мимо всех гостей, что постепенно раскрывали рты в полном шоке. Никто никогда такого не видел, никто и не думал о таком. Даже в обществе людей самого низкого класса не случалось подобного. Чтобы вальс танцевали мужчина с мужчиной! Ли не отрывал взгляд от ведущего его человека. Смотрел пристально, пытаясь понять, о чем тот думал. Но едва ли это увенчалось успехом. С выставленными вперед руками они вошли в центр к танцующим и поклонились друг к другу. Шаг вперед. Чан мягко обвил рукой талию Минхо, другой взял его руку, после чего притянул к себе, делая еще один шаг. Минхо был абсолютно уверен, что в таком состоянии он находится впервые. Он даже не знал, как его описать. Но описать — значит ограничить, а потому он быстро отказался от этой идеи, всецело отдаваясь эмоциям и атмосфере. А Чан все также мягко вел его по залу. Они, казалось, плывут, а не танцуют. В зале была слышна лишь музыка, да шелест юбок. Все молчали, устремив взгляды на двух мужчин. Постепенно танцующие пары тоже их замечали, тут же останавливаясь в нахлынувшем шоке. И продолжали стоять, не смея возобновить вальс. Непростительно не сказать о том, что из Минхо и его гувернера получилась отличная пара, хоть и немало шокирующая. Чан вел напористо, твердо, уверено держа партнера в своих руках. А Минхо явно был лучше всех девиц в этой зале. Он двигался плавно, податливо шагая назад и уступая Чану. Вдвоем они излучали через танец бушующую страсть, а это ведь был вальс. И они продолжали кружиться по помещению, пока музыка не закончилась. Остановившись, поклонились друг к другу. И стояли, не разрывая зрительный контакт и пытаясь отдышаться.

***

События ниже происходили еще до бала, когда занятия Чана с Минхо только начинались. Мистеру Ли к тому моменту ненамного удалось продвинуться в наблюдении за своим гувернером, из–за чего записи в блокноте почти не пополнялись. Лишь изредка он оставлял там несколько строк, но позже и их зачеркивал, поскольку считал неточными. И хотя он уже не думал, что Чан притворяется перед ним и его семейством, все же характер его был для Минхо загадкой, которую предстояло разгадать. Чан позвал его однажды в одну из гостиных поместья. Это была маленькая комнатка, но для них двоих — то, что нужно. Гувернер планировал обсудить со своим учеником весь образовательный процесс, чтобы по итогу прийти к договоренности в этом отношении и начать занятия. Минхо был приятно удивлен тем, что Чан решил с ним посоветоваться, и выразил активное желание добиться взаимопонимания между друг другом. — Мистер Бан, я честно понятия не имею, чему вы можете меня научить, — начал юноша. — К тринадцати я уже знал всю программу, по которой готовят в семнадцать. А дальше, как вы знаете, услуги гувернера заканчиваются. Я бы предложил вам поговорить с моей матерью и убедить ее, что нужными знаниями я уже располагаю. И тогда… — Минхо, вам нравится мое общество? — перебил его Чан. Такой вопрос ввел парня в ступор. Что это значит? — Смею предположить, что да. Иначе бы вы сразу ответили отрицательно, — усмехнулся гувернер. — Я искренне верю, что вы уже достаточно образованы, но все же хочу кое–что предложить. Чан, до этого времени стоящий напротив, теперь сел на диван рядом с Минхо, развернувшись к нему лицом. — Я видел, какие книги вы читаете, и предполагаю, чем именно вам нравится заниматься. Когда увидел, какое количество учебников по психологии и философии у вас имеется, я был очень удивлен. Но послушайте, сам я тоже ими зачитывался. Поэтому, почему бы вам не найти, или хотя бы попробовать, во мне собеседника, с которым приятно будет обсуждать все вас интересующее. Это придало бы вашему уму необыкновенную живость. — Я никогда не слышал от вас чего–либо, что выдало бы признаки любителя подобных книг… — проговорил Минхо со слышимым скептицизмом в голосе. Чан улыбнулся. — Пожалуй, стоило тогда дать вам знать, что я понял все ваши намеренья относительно моего детства. Слишком уж открытые вопросы вы задавали. Наверное, если бы разговор этот был не с Чаном, а с кем–нибудь другим, Минхо бы почувствовал, что гордость его сильно задета подобным упреком. Но когда подобное высказал Чан со своей широкой улыбкой на лице и добродушными глазами, Минхо отреагировал в несвойственной ему манере. Слова гувернера его заинтересовали, а признание, что он понял, почему Минхо спрашивал о его детстве, нашли отклик в его душе. Ведь никто и никогда еще не говорил с ним о подобном. Из–за чего возможность иметь рядом человека, который бы разделял с ним в библиотеке часы за обсуждением человеческой натуры, его очень привлекала. — Тогда, может, начнем прямо сейчас? — ответил Минхо.

***

Прошел уже месяц с тех пор, как Чан начал работать гувернером в доме у семьи Ли. Наступил жаркий июль, а потому редко когда светские мероприятия устраивались в помещениях. Брат главы нашего семейства проводил одно из таких. Уличный раут, если быть точнее. Рауты, на самом деле, были событием серьезным. Приглашались только представители высших классов, сидели в гостиной организатора на диванах и за столами, обсуждая политику, реже литературу и искусство. Но такое было лишь в теории. На практике же раутом обзывалось почти любое сборище аристократов. Дядюшка Минхо особенно любил устраивать подобное снаружи, где–то у воды. И, располагая немалыми средствами, организовывал все очень тщательно. В этот раз мероприятие проходило на травянистом берегу местной речки. Были расставлены столы для взрослых, палатки для наиболее достопочтенных гостей, а на траве расстелены покрывала для детей. Повсюду ходили слуги, разнося еду, исполняя мелкие указания по обслуживанию. Музыкантов не было, поскольку в них не нуждались. Людей было довольно много, и все разговаривали. К тому же было приятно насладиться вместо музыки звуками воды, птиц и самой природы. Семейство Ли, не без своего гувернера, конечно, прибыло к месту проведения раута с небольшим опозданием. Но такое стечение обстоятельств играло им на руку, поскольку многие уже собрались и скучать им не пришлось. Приглашены были более или менее знакомые друг другу люди, а потому некоторые правила этикета забывались. Присутствующие могли сами представляться другим если были все же незнакомы или знакомы недостаточно. А потому гости не были ограничены в пространстве и могли передвигаться вдоль берега и обратно, гулять, где хотелось и действительно наслаждаться проведенным временем. Но Минхо и без этого утащил бы Чана куда подальше от скопления людей, чтобы побыть с ним наедине. В его голове четко было определено, что Чан, зная свое положения в обществе, сам ни за что бы не представился кому–то, и в свою очередь другие присутствующие, зная кто он такой, не подошли бы к нему. К тому же Минхо не хотел с кем–либо из гостей общаться. Его интерес и внимание целиком были сосредоточены на гувернере, а точнее на разговорах с ним. И вот они шли под теплыми лучами солнца по берегу реки, наслаждаясь обществом друг друга. Разговаривали, как всегда, о людях. В лице Чана Минхо нашел приятного собеседника и слушателя, но, что важнее, интересного оратора. Чан сам себе удивлялся. Ни с кем он так открыто себя еще не вел. Он не боялся высказываться, не боялся осуждения или непонимания. Видя напротив настолько заинтересованные глаза, в груди его ухало и хотелось говорить не переставая. И Минхо внимал каждому его слову, находя в них всегда что–то для себя новое, при этом такое очевидное, что каждый раз он удивлялся своей глупости. А когда начинал говорить Ли, Чан так тепло улыбался, находя в его речах одновременно наивность и недетскую серьезность. Большая часть дня уже прошла, так что вдвоем они решили медленно возвращаться к гостям, чтобы в скором времени отправиться домой. Солнце начало заходить за горизонт, окрашивая облака в разные теплые цвета, что отражались в воде. Мужчины шагали рядом друг с другом, обсуждая недавние события, что произошли у соседей семьи Ли. — Добрые намерения — это всегда бесполезные попытки вмешаться во что–то, что влиянию не поддается. Их происхождение — тщеславие всех тех, за столами и под палатками. А результат абсолютно нулевой. Это светское общество успокаивает себя своими добрыми намерениями. — Что ты имеешь в виду под «успокаивает»? — спросил Чан, не полностью понимая его точку зрения. — А то, что для людей слабых, это единственный выход на пути к своему душевному спокойствию. Они придумывают проблемы сами себе, когда речь не о ком–то другом, а затем сами же находят жалкий выход из ситуации, но чаще просят помощи у других. В завершение приписывают себе добродетель. Боже правый, да они вообще понимают… Минхо был очень раздражен этой и подобными ситуациями, а потому высказывался критичнее обычного. Щеки его пылали, а руки активно жестикулировали в такт словам. Он так разгорячился, высказывая все Чану, что совсем не смотрел под ноги. А потому ему не суждено было предотвратить следующие события. Делая очередной шаг вперед, он не заметил сильную неровность в тропинке у реки. И, не успев договорить свои проклятия, начал падать. Именно из–за того, что с Чаном они шли очень близко, мужчине удалось придержать другого за талию. Но в следующий момент сам он наступил на то же место, отчего повалился прямо на своего ученика. Они упали прямо на тропинку. Чан, нависая над Минхо, коротко рассмеялся. Но заметив серьезный взгляд напротив, замер. Минхо лежал под ним, шумно дыша. Грудная клетка его поднималась заметно высоко, лицо было багряно красным от смущения. Но спустя секунд десять он опомнился, резко задвигался, из–за чего случайно задел коленом пах своего гувернера. Чан шумно выдохнул, опаляя лицо Минхо горячим воздухом. Он поднял на него удивленные глаза, рот его был приоткрыт в изумлении. На этот раз рассмеялся Минхо. Не доводилось ему прежде видеть своего гувернера таким растерянным. Следуя своему любопытному характеру, он сделал то же движение коленом, чтобы еще раз задеть Чана. Но мужчина опередил его, резко поднимаясь. Эту неловкую ситуацию они никак не обговорили. Красноречивее любых слов для Минхо были пылающие красным уши старшего, его смущенный взгляд вниз. Хотя еще недавно неловко себя чувствовал именно Ли. Они вернулись к родителям Минхо немного перепачканные травой и землей. Юноша быстро объяснил отцу, что произошло, не упоминая, естественно, о той откровенной ситуации, что возникла в процессе. Гости уже постепенно расходились, так что уход семьи Ли не привлек к себе никакого внимания. Весь оставшийся день Минхо думал о произошедшем, прокручивая в голове сцены этого дня снова и снова. В душе его тлело желание снова ввести Чана в такое состояние, столь непривычное, но интригующие. По прибытии домой он тут же взялся за описание этого случая в своем блокноте.

***

Чан был у себя в комнате, притворившись, что плохо себя чувствует, отказался от ужина вместе с хозяевами дома, и попытался забыться в чтении. Но он даже не помнил, какую книгу взял в руки и не держал ли ее в перевернутом положении. Голова его работала только в направлении младшего, ни на чем другом более не задерживаясь. Он лежал на своей постели, и от горя и неспособности сосредоточиться на книге он положил ее на свои закрытые глаза. Лежа таким образом с минуту, он вдруг обратил внимание на странные ощущения в своем теле. Он убрал книгу с лица, мысленно молясь, чтобы это было не то, о чем он думал. Но, к его несчастью, обстоятельства сложились именно так, как хотел он меньше всего. Низ живота дико тянуло, а член отчетливо упирался в его темные брюки. — Какой позор, — проговорил он сам себе и от стыда снова закрылся книгой. Он надеялся, что время поможет ему справиться с этим недоразумением, но как только он снова закрыл глаза, то увидел перед собой лицо Минхо, его красные щеки и притягательные губы. Мысли эти только сильнее его возбудили, а руки сами потянулись к брюкам. Чан думал о Минхо, о его лице, его теле. О том, насколько мягкими были его бока, когда он дотронулся до них в попытке спасти младшего от падения. Он вспоминал смотрящие на него глаза, которые, казалось, прожигали изнутри и могли вытянуть душу. В его памяти вдруг всплыл момент, когда они вместе танцевали на балу. Минхо тогда был таким податливым, гибким, словно котенок. Он широко улыбался, и лицо отражало полную погруженность в танец и происходящее. Он словно отдал Чану всего себя, превратился ради него в самую красивую куклу. — Роль ведомого ему подходит идеально… — шептал Чан. Думая о своем ученике, он рукой водил по члену. Благо его пока не тревожило осознание того, как грязно это было. Он опустил голову, смотря на свое возбуждение, и сознание его рефлекторно представило Минхо, который, пошло высунув язык, берет в рот. Он застонал, пытаясь не издавать особо громкие звуки. И тут совершенно неподобающие мысли заняли его мозг. Минхо ведь был еще девственником. Какого бы это было, подарить ему прекрасный первый раз? Как нежно бы он трепетал под телом Чана? Насколько громко бы стонал? И как сильно бы сжимал внутри? Но зная юношу уже достаточно хорошо, Чан понимал, что тот быстро бы преодолел все свое смущение и стал бы вести себя очень откровенно и страстно. На какие позы он был бы согласен? И как прекрасно смотрелся бы сверху… Чан кончил от самых горячих и пошлых мыслей, которые когда–либо у него в голове возникали. И посмотрев на то, что он только что сделал, его окатило бесконечным смущением к себе.

***

Мистер и миссис Ли за летние месяцы наконец потеряли интерес к частым мероприятиям. Так что с началом осени все чаще звали гостей к себе и предпочитали мирно обсуждать что–то за трапезой, после чего развлекались вечерними играми. Этот вечер не был исключением. Они пригласили к себе отужинать соседей и нескольких родственников. После еды мать Минхо, как хорошая хозяйка, предложила гостям остаться провести вечер в их доме. Все, конечно же, согласились. Толпой они перешли в комнату для настольных игр. Помимо столов с картами там были книжные полки и пианино. — Минхо, дорогой, удостой нас чести и поиграй немного на инструменте, — ласково обратилась мисс Ли к своему сыну. Минхо посмотрел на нее как–то раздраженно. Но отказывать при дорогих матери гостях он не хотел, хоть она и отвлекла его от беседы с Чаном. Он поднялся с удобного кресла и разместился за инструментом. Открыл крышку пианино и, немного настроившись, принялся играть сначала что–то простое в качестве разминки. Чан, очень заинтересованный происходящим, поднялся почти сразу после своего ученика. Он приблизился к пианино и встал рядом с Минхо. Так, чтобы наблюдать за его пальцами. Юноша играл очень бегло, и по ходу усложнения композиций становилось яснее, что он превосходный пианист. Чан смотрел как его руки живо перемещались вдоль клавиш, а некоторые пряди у лица слегка качались от активного занятия. Минхо закрывал иногда глаза, играя по памяти, хотя казалось, что он вовсе о клавишах и не думает и лишь наслаждается музыкой. Точно также он вел себя, когда танцевал. Мистер Ли развлекал гостей еще минут сорок, пока совсем не стемнело, и они не заторопились домой. Проводив всех наше семейство разбрелось по дому в заботах о своих делах. В том числе и Минхо с его гувернером. Чан предложил им вдвоем вернуться в комнату к инструменту и поиграть немного дуэтом. — Сомневаюсь я, что мы успешно с ней справимся, — сказал Минхо с явным сарказмом в голосе, когда Чан предложил ему довольно сложную композицию. — Не сомневайтесь во мне, мистер Ли, — последовал ответ. Сначала начал играть Минхо, активно двигая руками, перебирая клавиши. Затем вступил Чан, и Ли почти сразу перестал играть, смотря за исполнением его гувернера. Руки старшего, казалось, были созданы для этого инструмента. Гувернер играл с улыбкой на лице, успевая, несмотря на сложность композиции, бросать на Минхо насмешливые взгляды. Сам Минхо не знал куда ему смотреть: на Чана, на его руки рядом или на клавиши. Но пытка его в конечном итоге закончилась вместе с последними нотами. Ошарашенно он посмотрел в глаза напротив. — Вы потрясающе играете, — наконец сказал он. — Я всегда предпочитал пианино другим инструментам, — ответил старший пожимая плечами. Сам он, по–видимому, считал свою игру третьесортного качества. Думать так было очень свойственно его характеру. Минхо вспомнил, как с детства он обожал музыку. Из–за чего и начал брать уроки игры на разнообразных инструментах. Но с самого начала, он понимал, что особого таланта у него нет, да и в генетической гонке он проиграл как обладатель неподходящих маленьких рук. Но потом однако открыл для себя танцы и на душе его стало намного легче. Теперь же перед ним сидел этот мужчина, который настолько переполнен талантами и навыками, что огромное восхищение к нему не допускало появление зависти. — Мне иногда кажется, что вы, мистер Бан, плод моего воображения, — сказал молодой человек смотря куда–то вниз. Чан молчал, зная, что Минхо собирается с мыслями, чтобы продолжить. — Несколько месяцев назад я ожидал, что родители подберут мне в качестве гувернера полную вам противоположность. Во всех смыслах этого слова. И мое удивление вашему появлению было настолько тогда сильным, что я, право, не знал как реагировать. Но все ваши поступки до сих пор по отношению ко мне были настолько правильными, что у меня впечатление будто знаем мы друг друга всю жизнь и даже больше. Ни в ком и никогда я не находил всего того, что у вас имеется. И каждый раз я убеждаюсь, что эта прекрасная натура скрывает в себе куда больше. Поэтому я и считаю, что только мое больное сознание могло придумать такого как вы. И что в этот миг за инструментом я сижу в одиночестве, и так же одиноко протечет моя жизнь. Потому что именно с вашим появлением я понял, что действительно значит быть одиноким, находясь в окружении людей. Он замолчал. Чан смотрел на него, чуть не плача. Эти слова нашли такой сильный отклик в его душе и сердце, что он не мог ни пошевелиться, ни рта раскрыть и ответить. Но в тот момент он уже четко понимал, что не только слова задели его так сильно, но и то, что именно из уст Минхо они доносились. И видно было, что шли от самого сердца. А сам Минхо сидел как–то даже удрученно, подавленно. Он не услышал ответа на свое своеобразное признание и теперь был сильно смущен ситуацией. Но до Чана, наконец, докричались какие–то его спутанные мысли. Он не понимал, о чем они были, но помогли вывести из неподвижного состояния. — Минхо… — сказал он очень тихо, беря за руку своего ученика. Парень поднял на него свой грустный взгляд. Чан теплой ладонью взял лицо, что развернулось к нему секундой ранее, и нежно коснулся его своими губами. Минхо замер, и все вокруг, казалось ему, тоже остановило свой ход. За секунду он осознал происходящее и уже в следующий миг закрыл влажные глаза, отвечая на поцелуй. На свой первый поцелуй. У Чана давно ушли опасения, что коснись он своими губами Минхо, тот бы его оттолкнул, однако сомнения все еще томились в его душе. Но ровно до того момента как Ли придвинулся к нему ближе и стал неловко двигать своими губами в ответ. Сердце Чана пропустило в тот миг такой сильный удар, что казалось он будет последним. Он поверить не мог, что рядом с ним сидит самое прекрасное существо на Земле и нежно целует его, держа за плечи. Минхо спустя минуту уже пришел в себя и дал волю движениям не только губ. Ладонями он по шее поднялся к лицу своего гувернера, оттуда запустил пальцы во вьющиеся волосы. Так давно он хотел это сделать, что возникшую возможность упустить не смел. А Чан приобнял его слабо за талию, чтобы быть чуть ближе. Он хотел в какой–то момент углубить поцелуй, но все же не решился. Пообещав себе сделать это в следующий раз. Они наконец оторвались друг от друга. Запыхавшиеся от недостатка воздуха и переизбытка чувств, смотрели в глаза. Оба, казалось, должны были привыкнуть к тому, как в подобные моменты голова пустеет и становится все равно на всех, кроме человека напротив. Но каждый раз для них был словно первый. И такой же нервозный, неловкий, и вместе с тем безумно манящий.

***

Думается, что событие, произошедшее на летнем балу, запомнилось всем. Особенно местному светскому обществу. Даже спустя три месяца разговоры о том, что Минхо танцевал со своим гувернером, не умолкали, уж насколько это поразило народ. Самого Минхо, однако же, такое стечение обстоятельств лишь заставляло чаще выходить из поместья и проводить время вне дома. На сей раз он упросил Чана отправится с ним в город и затем отобедать в популярном ресторане. У гувернера не было причин ему отказывать, так что они тут же покинули поместье. — Я не хочу сидеть здесь, лучше там, — недовольно говорил Минхо официанту, что проводил их к столику. Младшему совершенно не нравилось место, подобранное работником, так что пальцем он указал на наиболее предпочитаемое. — Вы слышали, что сказал мистер Ли, — тихо проговорил Чан официанту. И они направились к тому столу. Располагался он прямо в центре большой залы. И именно поэтому за него садили гостей только в случае полной нехватки мест. За этим столиком могли наблюдать решительно все присутствующие. — Я хочу, чтобы все смотрели на нас и обсуждали как я пришел сюда со своим гувернером, — шептал юноша Чану на ухо. Тот лишь усмехнулся, и они разместились на стульях. — Что же мы будем есть, пока на нас смотрят? — Гусиный паштет, омаров и шампанское, — обратился Минхо к официанту, толком даже не просматривая меню. — На двоих, пожалуйста, — добавил Чан. Возвращаясь снова к танцу Минхо и Чана на балу, непростительно будет не заметить, что подобные выходки очень сильно осуждались светом. Как правило, людям не было дела до чьих–то отношений, пока все надежно скрывалось и не выносилось на всеобщее обозрение. Когда же о поступке или ситуации становилось известно, это приводило ко всеобщему осуждению, нередко и «изгнанию». Провинившихся не принимали на вечерах, не звали в гости, с ними даже не здоровались. Они либо проживали свои года в отчуждении, либо бежали в другие города и страны. К большому счастью наших героев, поступок их не привел к серьезным последствиям. Потому как местное общество знало сына мистера и миссис Ли и уже привыкло к его шокирующим поступкам. Некоторые семьи знали даже Чана, по разным причинам, но достаточным, чтобы отзываться о нем только положительно. И в сложившейся обстановке люди, характеризующие себя как глубоко нравственные, считали своим долгом простить мужчинам эту выходку. Ходили даже слухи, что Минхо с появлением гувернера стал вести себя более благоразумно. Так что с проблемами наши двое не столкнулись.

***

Родители Минхо уехали к тетушке в Озерный край, поскольку не видели друг друга очень долгое время. Миссис Ли особенно грустила из–за нехватки сестры, с которой они были так похожи внешне и внутренне. С детства они были лучшими подругами, а потому поездка эта обещала быть самой приятной. Чан, поначалу, уговаривал Минхо поехать с родителями. Но ученик его четко дал понять, что желания отправляться в путешествие у него нет. К тому же как можно оставить гувернера одного в огромном поместье. А брать его к родственникам было очень неподобающе. Потому мужчины остались вдвоем в огромном особняке, не считая прислугу. Однако, стоит сказать, что дни их особо не поменялись в таких условиях. Что с родителями, что без них, они почти все время проводили вместе. Разве что быть острожными им теперь приходилось много меньше. Это был их очередной вечер в поместье без главы семейства и его жены. Они были в одной из комнат для свободного общения. Это была гостевая, но Минхо это не заботило, а Чан ему уступил. По просьбе Ли слуга принес в комнату стеклянный графин с красным вином, бокалы и какие–то закуски. Молодой человек чувствовал, что хочет расслабиться этим вечером, не думать ни о чем серьезном. — Я стал скрытен, и мне нравится иметь от людей тайны. Это, пожалуй, единственное, что может сделать для нас современную жизнь увлекательной и загадочной. Самая обыкновенная безделица приобретает удивительный интерес, как только начинаешь скрывать ее от людей, — неожиданно бросил Минхо и слова его словно повисли в воздухе, оторванные от контекста. После ухода прислуги он сразу разлил вино по бокалам. И понес оба к одному из источников света в комнате. А точнее к свечам. Он слегка наклонил бокал так, чтобы вино прогревалось на пламени, но и не выливалось из емкости. Продержав у огня сначала один бокал, затем второй, он подошел ближе к Чану. Тот недоумевал о том, что делал Минхо. Но сначала ему хотелось понять смысл сказанного ранее. — Вы говорите о чем–то конкретном? — спросил его гувернер. — Пока нет, — прозвучал ответ. Чан принял бокал с рук Минхо, но пить начал не сразу. Ли, конечно, поймал его взгляд и объяснил свой поступок. Удивляясь при этом тому, что гувернер его не был осведомлен о таком способе делать вино более опьяняющим. За большими окнами неожиданно началась гроза. Полил дождь. Мужчины сидели в приятной тишине, иногда прислоняя бокалы к своим губам. В какой–то момент Чан устало прикрыл глаза, перед этим оставив пустой ремер из–под вина на низеньком столике впереди дивана. Он откинулся на спинку и тяжело выдохнул. На секунду сознание его перенеслось от компании Минхо в день, когда он впервые сел за пианино. Вспомнить такое было для него странно, необоснованно. Но он подчинился своим уже сильно опьяненным мыслям. Перед глазами предстал пустой инструмент, из которого все же доносились звуки игры. За окном было пасмурно, лил слабый дождь. А звучащая композиция словно дополняла это видение, как рамка, что придает картине вид завершенности. Чан открыл глаза и, встав, направился к инструменту. Он сел на банкетку и пальцами огладил клавиши, вспоминая ноты услышанной ранее мелодии. И принялся играть. Музыка лилась из–под его пальцев, нежно и чувственно. Он не смотрел на свои руки, рассредоточенно глядел в окно, где тяжелые дождевые капли били по пожелтевшей листве, из–за чего те опадали раньше своего срока. Минхо, который сначала не был особо заинтересован его действиями, теперь обратил на своего гувернера все внимание. Он позволил Чану доиграть всю композицию и лишь после подошел к нему. Пьяное тело его проскользило своими руками вниз по чужой груди, а обкусанные губы начали целовать шею. Пальцы Минхо ощущали все, но приглушенно из–за алкоголя в крови, так что всего казалось недостаточно. Он прильнул к Чану со спины, лаская его шею, ключицы и грудь. Он развязал его шейный платок, чтобы дать больше пространства своим действиям. Его горячие выдохи опаляли чужую кожу, затем почти сразу он зацеловывал эти места влажными губами. От Чана веяло теплом и уютом. Со своими широкими плечами, большими ладонями и всегда горячей кожей он притягивал Минхо как магнит. Юноша просто не мог удержаться. Руками он потянулся к чужим пальцам. Сплел их со своими, крепко сжимая. Но, забывая на мгновенье о действиях Минхо, важно рассказать о том, что в этот момент творилось в душе у его гувернера. Доиграв произведение, он почувствовал приятную тяжесть на плечах и спине. Не успев придать этому значение, его шея уже стала покрываться поцелуями, а голова рефлекторно откинулась в сторону. Волосы Минхо слабо его щекотали, и через минуту он с быстро бьющемся сердцем развернул к нему свое лицо. Взгляды их встретились, затем и губы. По сравнению с предыдущим разом Минхо приобрел вкус вина, — важное замечание, сделанное в голове его гувернера. Но длинный их поцелуй вынужден был прервать глухой стон Чана, который вырвался из его уст, порожденный действиями младшего. Ли расстегнул верхние пуговицы у чужой рубашки и запустил туда свою руку, сразу задевая своими холодными пальцами сосок Чана. А затем снова и снова, пока гувернер уже был не в состоянии целовать Минхо в ответ, и лишь тяжело выдыхал ему в губы. Но от подобных действий в какой–то момент старший начал уставать. Он резко поднялся со стула у пианино и посмотрел в глаза своему ученику. Посмотрел, однако, не с тем выражением лица, которое хотел сделать. Минхо принял страсть в его глазах за ярость, а частое дыхание за рожденное подкипающей от раздражения кровью. Он испугался и, чувствуя смущение, сделал шаг назад. И, нуждаясь в защите, обнял себя за плечи. Чан понял реакцию Минхо только когда взгляд его более–менее сфокусировался на лице напротив. В следующий миг, Ли стремительным шагом приближался к двери. Он взял ручку и уже повернул ее. Пара движений отделяли его от желанного побега. И у него почти получилось уйти, но Чан также быстро догнал его и плотно прижал к двери. Младший стоял молча, слыша быстрое сердцебиение, и не только свое, что важно. — Минхо… — начал Чан очень тихо, все еще прижимаясь к нему, — ты неправильно меня понял. Парень резко развернулся с таких слов, смотря своему гувернеру прямо в глаза. Он чувствовал как обида и раздражение подступали, а сдержанность уходила на второй план. Он обхватил шею Чана своими руками, чтобы тот не смел отстраниться, провел по–свойски пальцами по его мягким пухлым губам, а затем и поцеловал. На этот раз страстно и вязко. В тот момент он не знал еще, что Чан и не думал отталкивать Минхо от себя. Он активно отвечал на поцелуй, расположив свои руки на чужой талии, притягивая своего дорогого ученика таким образом. Они еще долго стояли у двери и наслаждались губами друг друга, одновременно с этим руками позволяя себе бегло ощупывать места ранее недоступные. Но даже от такого времяпрепровождения можно устать. Спустя некоторое время обоим стало категорически мало того, что они уже делали.

***

С момента их первого поцелуя и вплоть до происходящего выше, они никак не обговаривали свои отношения, очевидно необычные, но это не мешало обоим робко целовать друг друга в подходящие минуты, а затем в смущении покидать комнату. Они действительно боялись начать этот сложный разговор. И сложным он был не только из–за содержания, но и из–за того, что никто из наших героев не успел разобраться в своих чувствах: их осмыслить и тщательно проанализировать. Чана метало в разные стороны, когда он думал о Минхо. К нему сильно тянуло, но чувство это могло быть ложным. К тому же, с моральной точки зрения, это было неправильно. Однако забавно, что эта неправильность у старшего была вызвана не тем, что они оба мужчины, а тем, что они находятся в отношениях гувернер–ученик. Участь Минхо же была менее тяжелой. Он вовсе не задумывался о морали в этой ситуации. В какой–то момент он даже готов был принять ту часть себя, что была такой непривычной. Но он боялся. Того, что вместо взаимности, какой бы она не была, он получит непонимание, осуждение и потеряет своего друга и интересного собеседника. А потому сдерживал себя как только мог. Хотя и получалось это не всегда. Потому как губы гувернера просто сводили его с ума.

***

Они быстро, передвигаясь почти бегом, добрались до комнаты Чана. Старший закрыл за собой дверь, боясь, что их может потревожить прислуга. И вернулся к Минхо, который уже сидел на краю его кровати. Чан наклонился, поднимая на себя его лицо и целуя. Так, не отрываясь друг от друга, они разместились в центре постели. Как только Чан навис сверху, Минхо выправил его рубашку из–под брюк и расстегнул пуговицы, перемещая после этого свои губы на шею гувернера. Чан в ответ тяжело дышал и медленно развязывал рубашку Минхо у горла. За окном все также сильно лил дождь, иногда было слышно гром, где–то вдалеке от поместья. Из–за отсутствия солнца и незаженного камина, в комнате единственным освещением были свечи высоко в потолке и немного вдоль стен. Хотя этого было достаточно для создания атмосферы. Неожиданно Чан поднялся с кровати и потянул за собой Ли. Они стояли друг напротив друга, глупо улыбаясь. Казались такими незнакомцами, несмотря на проведенные вместе полгода. Стояли неловко, будто встретились первый раз, хотя интерес при таком раскладе только возрастал. Чан взял в руки маленькое лицо напротив и посмотрел прямо в глаза. Затем медленно начал спускаться вниз по шее к ключицам, затем плечам и талии. Он потянул подол рубашки Минхо вверх, оголяя его торс. После чего уже младший вел руками по телу Чана, проделывая в целом те же движения, но быстрее. Он снял его рубашку, засматриваясь на красивое бледное тело. Машинально он потянулся к его груди, спустился пальцами к прессу, замечая как руки Чана покрываются мурашками. Он дошел до низа его живота и остановился, поднимая взгляд на гувернера, чьи уши и щеки уже пылали красным. И Минхо подумал, что, наверное, выглядит он сейчас также. Чан наконец набрался немного смелости, но лишь для того, чтобы взять руки Минхо в свои и направить их к краям своей оставшейся одежды. Ли понял его намек и ухватился пальцами за края чужих брюк. Чан медленно повел руки обоих вниз и спустя мгновение он уже не держал Минхо, а нижняя одежда его была на полу. Он быстро переступил через нее и откинул чуть дальше, возвращаясь затем к Минхо. Тот стоял будто в оцепенении, но выражение лица негатива не выражало, так что Чан оставался спокоен. Он потянулся к своему ученику за поцелуем, возвращая того в реальность. Младший тут же пришел в себя и прижался ближе. Пока Чан занимал его губы, руками по талии он задвигался вниз. Но Минхо опередил его, самостоятельно быстро снимая остатки одежды и возобновляя поцелуй. Обнаженные они стали возвращаться к кровати. Они какое–то время ласкали друг друга, пока Чан наконец тихо не сказал. — А теперь перевернись на четвереньки. Минхо послушно выполнил просьбу. Старший встал на колени на кровати и прижался к бедрам своего ученика. — Я очень постараюсь, чтобы тебе не было больно, хорошо? — Я доверяю вам, мистер Бан, — ответил Минхо, насмешливо смотря через плечо. Чан быстро смочил указательный палец своей слюной и осторожно ввел его. Ли рефлекторно поддался вперед от непривычных ощущений. Хотя и удовольствие они тоже доставляли. Чан продолжал вводить и выводить палец какое–то время, после чего добавил второй. Минхо активно застонал от его действий, заглушая звуки в подушках и постельном белье, бесконечно кусая свои губы. Гувернер, заметив это, тут же захотел ему помешать. Он потянулся вперед к Минхо за поцелуем. И получился тот, к слову, странный, ведь младший не мог больше, чем на две секунды, перестать стонать и постоянно отрывался от губ Чана, пытаясь хватать ртом воздух. В конце концов мужчина решил дать другое применение своему языку: он, отстранившись от чужих губ, ввел его между своими пальцами. Чан ждал от себя смущения столь же сильного, как желание овладеть младшим. Оказалось, однако, что его неловкость всецело поглощалась другими приятными чувствами и теми эмоциями, что вызывал у него Минхо, пока громко стонал, извиваясь на кровати. Наконец, то ли от неспособности больше сдерживаться, то ли от мыслей, что младший подготовлен достаточно, Чан вынул из него свой язык, чуть позже и пальцы, напоследок вызывая еще пару стонов. Мягко разворачивая за талию, Чан перевернул Минхо на спину, укладывая его поудобнее. Их взгляды в очередной раз встретились. Гувернер так боялся увидеть в глазах напротив страх, сомнение и недоверие, но облегченно выдохнул, когда встретился с легким смущением, отражающимся еще и на щеках, и заметными желанием в виде слабого блеска в красивых глазах. Не говоря ни слова и продолжая смотреть на Минхо, Чан медленно развел его ноги в стороны, пододвигаясь вплотную. Он навис сверху, готовый утопить возможную боль младшего в поцелуе, и, рукой придерживая свой член, очень осторожно начал входить. Минхо на секунду закрыл глаза в ожидании, а в следующий миг рефлекторно отвечал на поцелуй Чана, чувствуя внизу приятное давление. Оно нарастало какое–то время, но затем все прекратилось. Минхо открыл глаза и посмотрел на Чана. — Очень больно? — Мне приятно, — ответил младший, добро улыбаясь. После чего, обхватив шею гувернера, он толкнул вниз свое тело, позволяя члену Чана войти полностью. Герои наши одновременно застонали, выдыхая горячий воздух друг другу в лицо. Чан, честно, старался вернуть себя после этого в ту реальность, где его приоритетом была безболезненность процесса для Минхо, но в конечном итоге его животное взяло вверх. К счастью самого Минхо, особую боль ему ничего не доставляло, несмотря на внушительные размеры того, что двигалось внутри него. Лицо его кривилось в наслаждении, и только в нем одном. То, что Чан делал ранее, конечно, было потрясающе приятно, но действия сейчас были на другом уровне и чувствовались также. Хотя все равно казалось, что старший может лучше. — Сильнее, не смей сдерживаться, — выпалил Минхо. Кем бы не был Чан, воспрепятствовать и отказать он не мог. Он поднялся, хватая ноги Минхо чуть выше колен и, все еще немного тревожась (уж настолько это было в его натуре), он задвигался вдвое быстрее, а затем и втрое. Ученику его при таком раскладе не оставалось ничего, кроме как обильно кончить, пачкая себя, а через секунду до оргазма дошел и Чан, добавляя к выделениям на чужом животе. Однако, едва ли возбуждение обоих дорогих нам мужчин сколько–нибудь поубавилось после одного раза. Минхо лежал на спине, не зная, что делать дальше. Конечно, ему хотелось продолжить, но он не понимал, какие действия в такой ситуации будут верными. — Вы устали? — тихо спросил гувернер, обращая внимание на странное поведение Ли. Но на юношу этот вопрос подействовал как катализатор, выводя из состояния оцепенения. Он резко за шею притянул к себе старшего для поцелуя. И спустя несколько секунд развернулся вместе с ним, оказываясь сверху. Он поднял корпус, садясь своими широкими бедрами на Чана, у которого, к слову, тут же побежали мурашки по коже и дыхание сильно участилось. Его маленькая мечта увидеть Минхо на себе в позе наездника наконец сбылась. Стоны обоих вновь заполнили комнату, когда младший нетерпеливо вставил в себя член и начал двигаться. Он сцепил руки с Чаном для опоры и ритмично прыгал на чужом возбуждении. Чан ухватил Минхо за ягодицы, помогая ему двигаться вверх. И сам слегка вскидывал свои бедра, хотя железная кроватная сетка и без того оказывала им большую помощь. Они оставались в такой позе какое–то время, то ускоряясь, то замедляясь, чтобы набраться сил. И в момент, когда Минхо готов был уже сдаться от усталости в ногах, он слабо задрожал, изливаясь на торс Чана. А затем вяло опустился на своего гувернера, не в силах даже поцеловать его губы. Чан дал ему время прийти в себя, после чего развернул обоих на бок. Минхо же вложил остаток сил в то, чтобы закинуть на старшего ногу и придвинуться ближе. — Еще… — тихо сказал он, утыкаясь в чужую грудь. Чан возобновил движения, медленно толкаясь в младшего. На этот раз действия его не были быстрыми, вместе этого он выбрал относительно спокойный темп, чтобы входить глубже. Ученик его, все еще очень чувствительный после оргазма, ощущал эти медленные толчки даже ярче всех предыдущих. Он сам не знал, как описать испытываемые чувства, лишь громко стонал, крепко обнимая своего гувернера. Чану же не потребовалось много времени и спустя пару минут он кончил во второй раз, даже не успевая выйти из Минхо. Ли почувствовал, как внутри стало горячее, и как Чан сильнее прижал его к себе, тяжело дыша на ухо. Они лежали в таком положении довольно долго, затем гувернер на миг потревожил их идиллию, выходя из Минхо, после чего вновь его обнимая. Лежали и вслушивались в звуки снаружи: гром, сильный дождь, ветки слабо били по оконным стеклам. — Скажите, вы назвали бы себя человеком абсолютно эгоистичным? — неожиданно заговорил Чан. — Думаю, что да. — Мне кажется, что именно поэтому вы так меня привлекаете, — улыбнулся Чан. — Люди неэгоистичные бесцветны, в них словно нет индивидуальности. — А я тогда… — Вас, мистер Ли, так и переполняет множество разнообразных цветов. Не думаю, что когда-либо видел человека столь же яркого. — Что–ж, сочту за комплимент…

***

Прохладный октябрьский день Минхо и его учитель, как это было все предыдущие месяцы, провели вместе. Но вместо того, чтобы разойтись поздно вечером по спальням и начать приготовления ко сну, они закрылись в одной из далеких комнат поместья и проговорили там до утра. Только когда Чан заметил, как его подопечный зевает, он предложил ему выбраться на улицу и подышать свежим воздухом. Ложиться под утро, рассудил мужчина, было бессмысленно. Они вышли из заднего входа поместья и пошли по дорожке, что ведет в сад. Солнце еще не встало из–за горизонта, но было уже довольно светло. Эта осень на удивление была холодной. Обычно в такое время листья только начинали опадать, а наружу можно было выходить без особо теплой одежды, но в этот раз все листья уже лежали на земле, а выходя на улицу, одевшись легко, можно было действительно замерзнуть. Но мужчин это не особо остановило. Вышли в сад они в одних рубашках и брюках. И, что наиболее важно, с босыми ногами. Минхо был рад спустя долгое время выбраться подышать холодным утренним воздухом. Это его немного взбодрило. Они гуляли по саду где–то полчаса, лишь изредка начиная говорить друг с другом. Иногда их прогулку прерывали нежные поцелуи и объятия. Наверное, я никогда не буду так счастлив в своей жизни, как в это утро, — высказал Чан, обнимая Минхо. — У меня есть настолько любимый мне человек, что идет рядом и чью талию я нежно обнимаю. — Вы чересчур романтичный, мистер Бан, — сказал Минхо, тепло улыбаясь своему учителю. Это утро, казалось, принадлежит им двоим. Души их были спокойны, а на сердце было тепло и уютно. Чан взял Минхо за руку, как любил делать при любой возможности их уединения. Ему уж очень доставляло удовольствие вид маленькой ладони его партнера в своей большой руке. Рука Минхо также была подтверждением того, что Чан не хуже других людей заслужил свое счастье, и что он может иногда поступить в угоду себе. Рука Чана же дарила Ли ощущение теплоты и заботы, которых так иногда не хватало. Минхо как–то ненароком пришел к мысли, что рад был отдать себя полностью такому человеку как Чан. И к его большому удивлению, он не испугался, не восстал против этого чувства. Раньше юноша и думать не мог о том, чтобы подчиниться кому–то, но с появлением гувернера это изменилось в противоположную сторону. Он даже был за это благодарен. И часто признавался учителю в этом. Полгода назад он ни за что не позволил бы кому–то изменить его характер, но теперь добровольно подвергался влиянию Чана в любых вещах. Осознания такой силы в своих руках Чан нисколько не страшился. Наверное, это был первый раз в его жизни, когда он взял на себя ответственность без тени сомнения или страха. Они гуляли по саду, пока руки обоих не стали заметно дрожать. — Может пробежимся до поместья? — предложил Чан. Минхо лишь улыбнулся и рванул ко входу. Они не были слишком далеко от дома, так что бег не занял много времени. Уже у ворот, где обильно росли деревья клена, они остановились и дальше пошли пешком, стараясь выровнять дыхание. — И отчего чувствуешь ногами все колючки, только когда перестаешь бежать… — жаловался Чан, ступая по колючим опавшим листьям. — Это что–то вроде тяжеловестного метафорического совета для меня, мистер Бан? — Да, полагаю, что так. Идти надо вперед, и быстро, — получил Минхо ответ, а затем и легкий поцелуй в губы.