Осколки

Сказать, что Мин Юнги искренне наслаждался происходящим сегодня утром, – ничего не сказать. Это была его совсем не маленькая и очень сладкая месть за безумную ночь и за все те выходки его ненормальных друзей, что они умудрились устроить. И из-за которых Юнги был вынужден распрощаться с не одной сотней, а может, даже с не одной тысячей нервных клеток. А те, вообще-то, были дороги ему. Минимум как память. Видимо, вселенная жаждала справедливости так же сильно, как и сам он, поэтому, несмотря на количество выпитого, отсутствие сна и весьма бурную жизнедеятельность этой ночью, не послала ему похмелья, и Юнги чувствовал себя просто превосходно. Хотя, скорее, дело было в небольшом (по сравнению с остальными и по сравнению с той дозой, что обычно была нужна ему, чтобы полностью отключиться от реальности) количестве выпитого, стрессе, а также тех двух часах, что Юнги пришлось носиться по улице в поисках Чимина и Хосока. Кстати, о последнем. Юнги насмешливо посмотрел на бледного, лохматого, помятого и здорово опухшего от алкоголя и, видимо, гигантского количества пролитых слез, мальчишку, мнущегося на пороге кухни и испуганно поглядывающего на него. Мучительные мыслительные процессы этого заспанного и явно страдающего от похмельного синдрома создания были столь очевидны, что Юнги стоило огромного труда удержать более-менее серьезную мину и не расхохотаться в голос. Даже несмотря на то, что этот мелкий паршивец пару часов назад обложил Юнги такими трехэтажными матюками, что не снилось и заправским портовым грузчикам. Пока сам Юнги, вообще-то, с риском для жизни пытался выпутать их с Чимином из кигуруми Джина и отволочь в комнату, потому что бегающий блевать каждые две минуты Тэхён уже один раз почти перепутал душевую кабину с унитазом и попытался сделать это на мирно спящих Чимина и Хосока, и если бы не Юнги, вовремя отдернувший извергающего из себя потоки зловонной жижи Тэхёна, то их пробуждение сейчас было бы еще куда менее приятным и куда более… ароматным. А ему еще и прилетело за его заботу в глаз! Ну правда мелкий паршивец! Будь на месте Хосока, пытающегося строить из себя самостоятельного боевого цыпленка, отчаянно матюгающегося и размахивающего во все стороны своими крыльями, кто-то другой, то Юнги был бы просто в ярости, но мальчишка… к нему он сейчас не испытывал абсолютно ничего, кроме странной щемящей нежности, от которой почему-то было трудно дышать. И одновременно очень-очень легко. Может, потому, что в тот самый момент, когда этот юный матерщинник звезданул ему в глаз, он внезапно принял для себя очень важное решение? То самое, которого так и боялся и которое так сильно тяготило его в последние недели? Кто его знает. Но в любом случае крайне благодушный настрой Юнги вовсе не отменял запланированной сладкой мести за этот пьяный беспредел, так приятно совпавшей с воспитательным процессом для юных (и не очень) алкоголиков. А все остальные разговоры… могли потерпеть. Хотя бы до вечера. А пока, многообещающе улыбаясь во все тридцать два зуба, Юнги поспешил поприветствовать вздрогнувшего лишь от одного звука его голоса мальчишку: – Доброе утро, пьянь. Как самочувствие? – прекрасно зная ответ на свой вопрос, ведь, если судить по той батарее бутылок, что сейчас была выстроена на столе перед ним, ему должно было быть не просто паршиво, а очень и очень паршиво. И дело было даже не в количестве алкоголя, а в той дикой смеси, что они умудрились в себя залить. С таким воистину адским коктейлем нормально не способен справиться даже самый крепкий и привычный к регулярным возлияниям организм, что уж говорить про всяких мелких хлюпиков. – Доброе. Хорошо, – поморщившись, ответил мальчишка, старательно отводя в сторону взгляд, словно от этого саморучно поставленный им на лице Юнги фингал мог куда-то деться. – Ага, прямо-таки замечательно, – не сдержался от сарказма Юнги. – Не желаешь воды? Таблетку от похмелья? От головной боли? – почти заботливо предложил он. Хосок пытался отказаться, но Юнги настоял, заставив выпить мальчишку заранее приготовленные таблетки, а затем отправил его в душ, потому что тот уже опаздывал на работу. И даже собрал ему коробку то ли с завтраком, то ли с обедом, поражаясь собственной заботливости. По-хорошему, уже следовало будить кого-то следующего по очереди, но Юнги решил так сильно не перегружать свою нервную систему и собирался выпроваживать этих алкоголиков по одному, справедливо предполагая, что опоздание всё лучше, чем прогул по причине пьянства. Пока он немного вяло размышлял об этом, Хосок выбрался из душа и тихонько, как маленькая незаметная мышка, собравшись, уже хотел было улизнуть на работу, но Юнги успел поймать его буквально перед самым выходом. – Во-первых, мог бы попрощаться. – Он наградил обернувшегося к нему закутанного в теплый шарф до самых бровей Хосока полным недовольства взглядом. – Во-вторых, это тебе. Обед, – буквально силком впихнув контейнер с едой в руки мальчишке, пояснил он. – В-третьих, даже не смей думать о переезде. И, в-четвертых, вот об этом, – Юнги показал на свой несчастный ноющий глаз, – мы еще обязательно поговорим сегодня вечером или завтра. А также я жду обещанной демонстрации всех поз, в которых черти будут иметь меня в аду, – со смешком закончил он, с удовольствием наблюдая, как Хосок заливается мучительно стыдливой краской. – Я… – робко начал было он, однако Юнги насмешливо перебил его: – Я же сказал, что мы поговорим об этом потом. Кстати, предупреди на работе, что Тэхён, хм… немного приболел и сможет выйти только к обеду. – И поспешил выпроводить скомкано попрощавшегося Хосока, окончательно смущенного и растерянного и правда смертельно опаздывающего на работу, из дому. А затем отправился на пробудку своих следующих жертв, с которыми был далеко не так нежен, добр и заботлив, как к мальчишке. Отказывающегося просыпаться сегодня еще сильнее обычного и визжащего, как молочный поросенок, которого режут прямо на живую, Чимина Юнги закинул на плечо и просто силой запихал прямо в одежде под прохладный душ, а спустя пятнадцать минут откровенными угрозами так же извлек его из этого самого душа и, проследив за тем, чтобы тот выпил все необходимые лекарства, буквально силком выпихнул его на работу. А через пять минут на всякий случай проверил подъезд, чтобы убедиться, что тот действительно уехал, а не остался дальше спать на коврике возле двери, как это уже однажды было. Следующим на очереди был мирно похрапывающий и совершенно не потревоженный концертом Чимина (как, впрочем, и весь этот пьяный сброд, в отличие от бедных и несчастных барабанных перепонок самого Юнги) Джин, который и без того был милашкой, но с боевым раскрасом дешевой шлюхи-трансвестита и вовсе был действующим орудием красоты массового поражения . Настолько шикарным, что Юнги не отказался сделать себе на добрую и вечную память пару фото. И лишь затем, схватив никак не реагирующего на позывные старшего за ногу, отволок того в ванную, пару раз приложив его по дороге головой о валяющиеся вешалки, порог и дверной проем, а когда Джин, всё же соизволив проснуться где-то на подступах к ванной, вскочил с бешеным взглядом и явным намерением поскандалить с Юнги, тот просто вежливо озвучил время, и… Джину понадобилось ровно восемь минут, чтобы принять душ, собраться, выпить кофе с таблетками от головной боли, попытаться прочитать ему нотацию, получить в ответ достойный отпор и пулей вылететь на курсы, на которые он просто-таки смертельно опоздал. Ровно восемь минут. Юнги засек. И даже почти позавидовал такой оперативности. Попытка разбудить их главного голожопого фаната феечек Винкс обернулась для Юнги настоящим риском для жизни, потому что он не придумал ничего лучше, как отходить Чонгука кожаной тапкой по голой заднице. Да, Юнги пришлось потратить на это извращение целых пять минут, а потом прятаться от этого гневно вопящего голожопого придурка в ванной, но оно того стоило. К тому же гнев Чонгука практически моментально утих, когда Юнги напомнил ему о его начинающейся буквально через сорок минут фотосъемке в Rainbow Gallery, на которой он, вообще-то, был главным фотографом. Юнги даже позволили выйти из ванной и отправиться будить следующую, финальную порцию алкоголиков и тунеядцев. Поскольку все его больные фантазии и силы уже практически подошли к концу, а перетруженные бедро и плечо ныли так сильно, что Юнги вот-вот был готов начать орать от боли, а Хэён еще и была девушкой, сильно издеваться над которой на правах пусть не самого лучшего и настоящего, но все-таки мужчины, было слишком зазорно, утро Намджуна, Тэхёна и Хэён началось с импровизированного душа из ледяной воды. С персональной доставкой прямо в постели. На вполне логичные и закономерные вопли, какого, собственно, черта, Юнги пожелал этой троице добрейшего утра, предупредил побледневшего и, кажется, готовящегося к очередной пробежке до туалета Тэхёна, что того ждут на работе после обеда и у него еще есть время нормально проблеваться и привести себя в порядок, а Хэён и Намджуну – единственным, кому не нужно было бежать на работу прямо сейчас и кого можно было запрячь устранять последствия вчерашнего пьяного бедлама, – торжественно сообщил о том, что он свою миссию выполнил, идет спать и желает проснуться в идеально убранной квартире, а не в том свинарнике, в который они ее превратили, а затем с чистой совестью и правда отправился к своей постели, не забыв напоследок склониться к сидящей по-турецки в растерзанном крокодиле еще плохо соображающей Хэён и прошептать ей на ухо, что у нее просто-таки изумительные смех и голос. И что она совершенно зря их скрывает…